Назавтра мне стало совсем худо. Даже воду пить — и то было больно. Хотя голос внутри и твердил все время, что «проводится восстановление». Я решил, что больше никогда не буду драться. Так я и лежал все время на полу, на мягкой соломе, которая на самом деле оказалась ковром, и от нечего делать думал о разных штуках. О том, как меня сюда занесло и как мне теперь на Кришнагири выбраться. И о Васу. О том, как он мне здорово помог. А сам Васу ушел еще затемно. Сказал, что пиццу по домам развозит.
Тогда я понял, зачем он на своем мотороллере ездит. Это называется — работать. Должно быть, это интересно — работать. Вокруг тебя всегда много разных людей. С ними, наверное, можно разговаривать, узнавать что-то новое. Мне понравилось узнавать новое. Я многое понял, после того, как улетел из дома. Теперь я совсем не такой, как тогда. Наверное, стал умнее. И скоро никто не посмеет назвать меня придурком.
От этой мысли мне стало легче.
А днем вернулся Васу с незнакомым человеком. Незнакомец был небрит и вонял перегаром. Васу сказал, что сейчас будем «это твое дерьмо в бабки превращать». И попросил дать ему мой жетон.
Небритый сунул жетон в какое-то устройство, и через минуту сказал, что он похож на настоящий. Типа, совсем как у вояк. И еще, что у вояк «башли правильные, не паленые». В общем, я не очень понял, о чем он. И голос внутри — тоже. Наверное, это какой-то неизвестный язык. Не имперский.
И стали они с Васу спорить о каких-то «процентах». И даже чуть не подрались. И мужчина этот, который с перегаром и красными глазами, совсем уже уйти собрался. Но Васу ему так сказал: «Ладно, Торчок, твоя взяла. Десять, так десять». И меня попросили палец к маленькой штучке приложить. Прямо как в магазине. И человек за это дал Васу много разноцветных бумажек. Совсем как те, что были в казино. Только те были хрустящими, а эти мятыми и засаленными. Но Васу все равно им обрадовался. Хлопнул мужчину по плечу. «С тобой можно дела делать, кент», — сказал. И мужчина этот ушел и сразу стало легче дышать.
Васу принялся раскладывать бумажки по кучкам. И все приговаривал:
— Так… это смотрящему… за хату… хавки прикупить… ящерам… мусорам…
А потом одну кучку мне отдал.
— Тут еще немного осталось. После шкуру тебе сменим, твоя вся зашмалеванная, — сказал он. И снова исчез.
А я опять стал лежать и думать. И вспоминать. Я вспоминал Сергея и Лотту, и Анупама, и Мишель. Даже Ахмада из продуктового магазина, и того вспомнил. Больше все равно делать было нечего. Когда я их всех вспоминал, мне становилось грустно. Но потом я представил, как прилечу на Кришнагири, и там будет солнце вместо этого нудного дождя, и зеленые деревья вместо серых луж. Еще там будут веселые люди, все сплошь отзывчивые и добрые. И еще красивые девушки. И там я смогу найти любовь. Ведь иначе зачем мне тогда было так далеко лететь? И грусть ушла. Иногда я вставал и глядел в окно. Правда, там особо и смотреть-то не на что было. Все время дождь и одинаковые серые дома вокруг. И когда вернулся Васу, был уже вечер.
Васу принес еды. Не такой вкусной, как на лайнере, но я все равно обрадовался. И Васу тоже был доволен. Приготовил какую-то клейкую горячую массу и все время, пока мы ее ели, меня нахваливал. Говорил, что я правильный чувак.
После ужина Васу бухнулся на кровать и уставился в визор. Шла скучная передача про разных животных. Они ползали, извивались и плавали. И пахло от них не очень здорово. Но я терпел. Я ведь тут в гостях, и надо уважать хозяев. А когда началась реклама, Васу рассказал, как он все уладил. Про то, что смотрящий бабки принял и с «ящерицами» тоже теперь без проблем. А мусорам он завтра отстегнет, потому что сегодня нужного перца не встретил.
Потом пришла девушка. Ее звали Туен. И Васу отвел меня к дальней стене и тихонько попросил на лестнице погулять. Сказал, что он тут кое-какие делишки должен обтяпать. Еще извинился, за то что мне сегодня «похариться» не выйдет. Сказал, в другой раз обязательно «снимет» мурку с подружкой. И тогда мне тоже «обломится». Как будто я сам не знаю, чем он тут заниматься станет.
И я подхватил свой пенал и вышел.
На лестнице было темно и сухо. Я сел на каменные ступени и стал ждать, пока Васу закончит свои таинственные дела. У Туен узкие глаза и длинные черные волосы. Она застенчиво улыбнулась мне, когда здоровалась. Я представил, как Туен будет «хариться» с Васу, и как он ее будет трогать своими разноцветными руками, и мне стало смешно. Правда, мне было больно смеяться, потому что губы все запеклись и, чуть что, норовили потрескаться. Но все равно, я не смог удержаться от улыбки. И когда дверь снова открылась, и Туен из нее вышла, я все еще улыбался. Она сказала: «пока» и зацокала каблучками по ступенькам. Такая потешная. И маленькая, будто игрушечная.