В последующие несколько дней я обошел весь город. Ну, почти. Город оказался очень маленьким. Его еще называют «пригород». Но все равно тут здорово. Много деревьев. Мороженое на каждом углу продают. И полиция меня больше не трогала. Так, проедут за мной на машине, а потом я сверну куда-нибудь, и они отстанут.
И еще я так и не нашел женщины, которая бы обняла бы меня просто так. Без денег. И которая улыбнулась бы мне так, чтобы внутри стало тепло. Мне иногда улыбаются на улице, но как-то походя, на бегу. Это называется — «вежливость». Это когда ты должен поздороваться при встрече и сказать «до свидания», когда уходишь. Оказывается, можно и улыбаться из вежливости. А одна женщина, которая стояла у магазина, мне очень понравилась. Я подошел к ней, и сказал, как меня зовут. И руку протянул, как Сергей учил. Только эта женщина сразу ушла, и когда шла — все время оглядывалась. Мне кажется, она чего-то испугалась.
Но зато разные красивые девушки снова и снова приводили меня в тот дом с кожаной мебелью. И каждый раз они обещали мне «любовь». Теперь я знаю и Марию, и Джессику, и Таню. Правда, Джессика просила называть ее каким-то глупым именем Лулу. А меня звала «пупсик». И губы у нее были холодные и влажные. В общем, она мне не понравилась. И я больше не хожу в тот дом. Любовь там, может, и есть, но я никак не могу ее увидеть. Но зато каждый раз, когда я ее получаю, у меня просят деньги. Что-то подсказывает мне, что если я буду искать ее так активно, они у меня могут кончиться.
А потом пришел Генри и долго-долго со мной беседовал. Опять прикладывал мне к голове блестящую штуку и спрашивал слова. И я почти почти все угадал. Только Генри все равно остался недоволен. Смотрел на свой маленький экранчик и хмурился. Правда, не все слова я знал. Кто-то мне их подсказывал. Действительно, откуда мне знать, что твиндек — это «пространство внутри корпуса судна между двумя палубами или между палубой и платформой». А еще Генри говорил мне, что я не должен ходить по городу один. Что это запрещено. Запрещено — это значит нельзя. Я спросил его, почему, а он ответил что-то непонятное на тему того, что я «неспособен». И что поэтому со мной должен находиться сопровождающий. И я заверил Генри, что все понял. Чтобы он отстал, в общем. А Генри опять сильно удивился и долго тыкал меня блестящей штукой во все места и все смотрел на свой цветной экранчик. А когда он ушел, я снова равно оделся и пошел гулять. Потому что мне так хотелось. Потому что я Генри неправду сказал — я все равно буду ходить, где хочу. Потому что я теперь, как все.
Я долго бродил по улицам, пока не захотел есть. И тогда я зашел в дверь, откуда вкусно пахло едой и дымом. Люди оттуда выходили довольными, умиротворенными. Мне знакомо это ощущение. Так чувствуешь себя, когда хорошо поешь и ничего больше не хочется, разве только спать. Люди садились в свои машины и уезжали, а их место тут же занимали другие. В общем, мне это заведение понравилось. Никто на меня внимания не обращал.
Когда я внутрь зашел, то сначала растерялся. Все сидели за столиками и ели. И еще пили. И курили. Дым столбом стоял. Даже стойка, за которой женщины в белых передниках работали, из-за этого была мутной, как в тумане. Когда туман утром стоит, деревья напротив моего дома так же плохо видно, как будто они ненастоящие. И еще тут было шумно. Не так, как на улице, когда ветер шумит или машины шуршат. Иначе. Здесь играла музыка и все чего-то друг другу говорили. И от этого шум стоял, этакое непрерывное «бу — бу — бу — бу». И женщина в переднике, которая быстро шла между столиками с большой плоской штукой, на которой было много разной еды, спросила у меня:
— Чего желаете, сэр?
Я просто был голоден. И я так ей и ответил: мол, есть хочу. И она махнула на столик у окна — он как раз освобождался — и велела мне присесть. И сказала, что сейчас подойдет. И я уселся, вытянул ноги и стал ждать. Рядом со мной такая решетка была. А к ней растение прилепилось. Похожее на то, какое у меня на калитке. Только ему не сладко тут, я это сразу понял. Сами посудите — кому в таком дыму будет хорошо? Даже я едва не закашлялся.
Потом женщина подошла и спросила, что я буду «заказывать». Я ей снова сказал, что есть хочу. Тогда она мне дала большую блестящую штуку с надписями, сказала, что это «меню». Наверное, вид у меня был, как у придурка, хотя я и есть придурок, потому что женщина со мной вдруг заговорила по-человечески. Сказала, что из всего этого только бифштексы и картошка съедобны. И я ее попросил, чтобы она мне их дала. Она и принесла. Посмотрела на меня странно и ушла. И еще потом на меня смотрела, когда я ел, а она по залу мимо бегала. Наверное, это оттого, что я сильно проголодался. А может, я как-то не так ел. Все вокруг ели вилками и ножами. Отрезали мясо маленькими кусочками и ели. А я весь кусок цеплял на вилку, и так с него и откусывал. А мясо было вкусное. И подливка тоже. Только картошка мне совсем не понравилась. Совсем несоленая. Но мне не хотелось эту женщину обижать, и потому я жевал и картошку тоже.
А потом ко мне подсел небольшой такой человечек. Весь смуглый, чернявый, будто копченый. И глаза у него тоже были черные. И волосы. И стал он есть рыбу. И вид у него при этом был такой, извиняющийся, что ли? И когда я на него посмотрел, он мне сказал «Добрый день, сэр». И улыбнулся. И мы с ним разговорились.
С этого все и началось. Хотя я ни о чем не жалею.