Путешествие идиота

Глава 11 Такой же, как все

С самого утра я вновь сам не свой. Даже привычные вещи — ну, вы понимаете, когда надо штаны в туалете расстегнуть, — кажутся удивительными. Будто вижу все это впервые. Руки сами все делают, а я только смотрю и удивляюсь. И потом, когда я завтракаю. Ем овсянку со сливочным маслом. А после пью сладкий сок. Все такое вкусное, и на языке необычно, будто я минуту назад жевать научился. И мне нравится свое состояние. Странное и волнующее. Когда я бреюсь — оказывается, когда намазываешь на лицо белую пену, чтобы волосы не росли, это называется «бриться», я смотрю в зеркало на свое лицо. И вижу там не просто щеки и нос. Я вижу там себя. Глаза смотрят на меня внимательно и немного испуганно. А ведь я мужчина, и потому не должен ничего бояться. И я делаю сначала грозную физиономию, потом высовываю язык и дразню сам себя, потом хмурю брови, и так тренируюсь до тех пор, пока из глаз не пропадает испуг. Я больше никогда не буду так смотреть.

А потом приходит Кати и начинает хозяйничать. Она достает откуда-то маленький жужжащий ящик, и тот ползает по комнатам и наводит порядок. Чистит ковер. Убирает мои носки из-под кровати. А Кати открывает холодильник и выкладывает в него какие-то пакеты. Опять еду принесла. Когда я выхожу из ванной, чистый и побритый, Кати на меня даже не обращает внимания. Так, улыбается мельком и идет себе дальше по своим делам. Обходит меня, будто я вещь какая. Я говорю ей: «Доброе утро, Кати». А она только досадливо плечом дергает, словно от мухи отмахивается. И так же молча сгребает мою постель.

Когда она наклоняется, платье ее задирается, я вижу ее крепкие сильные ноги. Она запихивает постель в какую-то стеклянную дырку и чего-то там нажимает. А потом стелит свежие простыни. И я снова вижу ее ноги. И ткань натягивается на каких-то ее выпуклостях, и мне почему-то интересно за ней наблюдать и одновременно неловко. А еще я начинаю злиться — чего она тут хозяйничает, будто меня и нет вовсе? И я надеваю куртку и иду к двери.

— Ты куда собрался, Юджин? — вдруг спрашивает Кати, когда я берусь за ручку двери.

— Гулять, — просто отвечаю я.

— А почему так рано? — не отстает она.

— Потому что мне так хочется. — И я выхожу, оставив женщину стоять с раскрытым ртом и с подушкой в руках.

Потом она спохватывается.

— Доктор Генри будет недоволен! — кричит она из окна. — Тебе нельзя гулять так рано!

Я только дергаю плечом, отмахиваясь. Что мне теперь Генри? Я теперь другой. Я мужчина, а мужчине не пристало бояться. И я смело иду по дороге. И ухожу далеко, гораздо дальше угла. И ничуточки не боюсь заблудиться. Если я заблужусь, я спрошу у кого-нибудь дорогу. Это ведь так просто.

Я перехожу улицу, и все машины останавливаются, пропуская меня. Я улыбаюсь им. Не потому, что так учил Генри. Просто потому, что мне хорошо. Из-за стекла одной из машин я вижу чью-то ответную улыбку. Я иду и иду, никуда не сворачивая, пока не добираюсь до большого места, которое все поросло деревьями. Между деревьями проложены красивые каменные дорожки. Я вступаю под сень листьев. Эти деревья совсем не такие, как у меня во дворе. Они раскидистые и высоченные. Сквозь них почти не видно солнца. Только отдельные лучики просачиваются через листву и играют в салочки на дорожке. Пряный запах земли и свежескошенной травы касается меня. Я купаюсь в нем, млея от удовольствия. Я улыбаюсь озабоченной женщине, что торопливо идет навстречу. Она машинально отвечает на мою улыбку, а потом озадаченно оглядывается мне вслед. Затылком я чувствую ее взгляд. Кто знает, может быть, когда-то очень давно, в другой жизни, я нравился женщинам? Даже не могу представить, каково это — нравиться кому-либо. И я беззаботно иду дальше, петляя по дорожкам вокруг стволов.

А потом выхожу на шумную улицу, и покупаю в передвижном магазинчике на колесах огромное мороженое. Сажусь на резную металлическую лавочку и не спеша, наслаждаясь каждым кусочком, съедаю его. На меня никто не обращает внимания. Люди вокруг торопятся по своим делам. Мимо проносятся разноцветные машины. Я разглядываю прохожих. Люди все такие разные. Мне нравится угадывать, что они сейчас чувствуют. Кажется, я теперь немного способен на это. Вот девушка в потешных кожаных шортах и полупрозрачной майке шустро лавирует в толпе, уворачиваясь от встречных. Она озабочена чем-то. Кажется, опаздывает, но одновременно переживает внутри что-то приятное. Не могу понять, что именно. Похоже на то, будто я сон вспоминаю. Не вспомнишь, что видел, только знаешь, что видел очень хорошее. И от этого тепло на душе. Девушка чувствует мой взгляд, на ходу крутит головой, определяя его источник. Находит меня. На мгновенье наши взгляды встречаются. Читаю в ее глазах удивление, вопрос, радостное ожидание. Потом она мчится дальше. Я для нее — не более, чем мужчина, что обратил на нее внимание на улице. В день ей таких, наверное, встречаются десятками.

А вот грузный мужчина средних лет. Идет уверенно, не спеша. Поигрывает брелком на пальце. От него веет благодушием. Наверное, только что позавтракал в каком-то ресторанчике. Он садится в большое серое авто и машина слегка проседает под его весом. Машина совсем новая. От этого мужчина горд собой и ему все по плечу. А может, я это просто выдумал?

Я снова встаю и бесцельно бреду дальше. И все краски, все звуки, все запахи вокруг сжимаются в упругий водоворот и вливаются в меня, как распахнутую воронку. И я чувствую, что свободен. Я, как все, могу идти куда хочу, хоть на край света. И, быть может, я даже найду женщину, которая будет улыбаться и нежно обнимать меня. При мысли о женщине перед глазами снова встают крепкие ноги Кати под туго натянутым платьем. Я трясу головой, отгоняя видение. Моя женщина не должна быть такой холодной и равнодушной, как Кати.

Когда я поворачиваю за угол, то вижу, как за мной потихоньку едет черно-белая машина. Я помню, что это такое. На этаком страшилище меня однажды привозили назад, домой, когда я заблудился.

Я грустно вздыхаю. Похоже, моей прогулке пришел конец.

Машина обгоняет меня и из нее выбирается человек в синей форме, весь увешанный какими-то блестящими штуками. Откуда-то я знаю, что с этими штуками на поясе лучше не связываться.

— Гуляешь, парень? — спрашивает полицейский, преграждая мне дорогу.

Я останавливаюсь.

— Гуляю.

— Ты слишком далеко забрался, дружок, — говорит полицейский. — Давай-ка мы тебя домой отвезем. А то как бы чего не вышло.

Не знаю почему, но мне не нравится его улыбка. И то, что внутри — тоже. Кажется, он готов сделать мне больно. Я непроизвольно сжимаюсь. Полицейский кладет мне руку на плечо. Рука у него тяжелая. И теплая. Я чувствую ее тепла даже через куртку. Я вдруг вспоминаю, что я мужчина. И что я обещал себе не бояться.

— Я с вами не пойду, — говорю. И даже удивляюсь слегка — как это у меня естественно вышло.

Полицейский растерян. Оглядывается на свою машину.

— Что там, Вэл? — кричат ему оттуда.

— Да вот, идти не хочет… — отвечает полисмен.

— Дай ему по башке шокером, и вся недолга, — отзывается голос.

Мужчина в синей одежде снова поворачивается ко мне. Неуверенно тянется к поясу, к одной из своих непонятных штук.

— Пойдем лучше по-хорошему, парень, — просит он. — Тебя ведь Юджином зовут?

— Капитан Уэллс, личный номер 93/222/384. Третья эскадрилья второго авиакрыла, «Нимиц», планета базирования Джорджия, — совершенно неожиданно для себя выпаливаю я. Совсем как тогда, когда познакомился с Сергеем.

Коп размышляет. Снова оглядывается на машину.

— Ну что там, Вэл? Чего ты возишься?

— Он вроде бы из вояк! — отвечает коп. — Может, ну его к чертям? Пускай военные сами с ним нянчатся!

— Вэл, да он же псих! Тащи его сюда, пока не натворил чего!

— Ладно… — неохотно бурчит полицейский и осторожно тянет меня за плечо.

Что-то или кто-то просыпается во мне, и я становлюсь стальным, а вместо рук у меня — грозное оружие. Я классифицирую цель и готов открыть огонь. Ноги мои, точнее, стальные опоры с шипованными подошвами, вросли в мостовую.

Я произношу металлическим голосом:

— Военнослужащие не относятся к юрисдикции гражданских властей. Я вправе оказать сопротивление аресту с применением всех имеющихся средств, включая оружие. Это официальное предупреждение, рядовой.

И полицейский отпускает меня. Он все равно не может сдвинуть меня с места. Такую махину, как я, даже его автомобиль не стронет. Он озадаченно смотрит на меня, а потом машет рукой и идет прочь.

— Ты чего, сдрейфил? — слышу я голос его напарника.

— Пусть это дерьмо вояки сами разгребают. Не хватало еще от психа по кумполу схлопотать. Им ведь никто не указ, сам знаешь. Смотри, как напружинился, отморозок.

— Лейтенант не обрадуется, — предупреждает напарник.

— Плевать. Здоровье — оно одно. Поехали.

Черно-белая машина срывается с места и я остаюсь один. И через мгновенье снова становлюсь человеком, который в растерянности стоит на тротуаре и жмурится от солнца. И спешащие люди обтекают меня живым ручьем, как будто ничего и не было.

Я делаю шаг. Другой. Перехожу улицу. Снова иду, куда глаза глядят. Ошеломление от странного состояния сменяется мальчишеским восторгом. Я — мужчина! Я никого не боюсь. И я свободен. Как все.