Птицы

Глава 5 Недоразумения… с привкусом кабаре

Мистер Уолтер Блувин из квартиры № 4 был патологическим вруном. При этом он был действительно хорош в своем деле — почти никто не знал, что он врун. Окружающие мистера Блувина люди считали его уважаемым, почтенным джентльменом, за спиной которого — тяжелое, но достойное прошлое. Из-за этого к нему относились весьма любезно и немного его жалели.

У него не было левой руки, и он всем говорил, что потерял ее на войне, но ни на какой войне он не был, а руку потерял по собственной глупости и старался об этом не вспоминать. Со временем он даже самого себя смог убедить, что прошел через самые тяжелые, самые кровавые дни на войне, и очень этим гордился.

Мистер Блувин осознавал, что он лжец, но ему не было стыдно, наоборот — он считал, что его манера общения — это что-то необычное, исключительное: все могут говорить правду, а талантливо врать и не быть пойманными — лишь гении. Сам он себя при этом называл не лжецом, а «псевдологом», и презирал даже не тех, кто говорит правду, а тех, кто занимается утаиванием, умалчиванием и скрытностью. Он считал это не настоящей ложью, а лишь дешевым притворством.

Мистер Блувин уже и не помнил, когда соврал впервые. Должно быть, тогда он пытался избежать наказания или получить какую-то выгоду, а быть может, всего лишь хотел обратить на себя внимание. Сейчас же, годы спустя, он врал беспричинно. Просто потому, что ему так нравилось.

Он каждый день лгал, обманывал, придумывал небылицы, и его унылая монотонная жизнь на время становилась не такой унылой и монотонной. При каждом вранье, он будто выпивал чайную ложечку лекарственного раствора, от которого по всему его телу разливалось приятное тепло. У него даже был свой ежедневник вранья, который он вел последние пятнадцать лет. Страничка каждого дня заполнялась аккуратно и дотошно: с указанием времени и места там стояли запланированные встречи мистера Блувина, имена его жертв и заметки, о чем соврать этим людям. Внизу каждой странички был список «экспромтов» — небольшая коллекция отборного вранья, которое можно применить в случае встреч незапланированных. «Во всем должен быть порядок! Особенно в псевдословии! — так он считал. — Иначе и оглянуться не успеешь, как тебя выведут на чистую воду!»

А еще мистер Блувин был редкостным параноиком — он очень боялся, что кто-то раскроет какой-либо из его обманов, поэтому жил в постоянном страхе и с подозрением относился к окружающим. Он никому не доверял, ведь знал, что каждый может ему соврать, а так как мистер Блувин был эгоистом, то чужое вранье на дух не переносил. В голове псевдолога перетягивали одеяло на себя две пугающие его крайности: с одной стороны, он боялся быть пойманным на вранье, а с другой — боялся быть обманутым.

Само собой, мистер Блувин был одинок. Когда-то в его жизни присутствовала чудесная женщина, которая верила всем его словам, как ребенок. Но она давно его раскусила и пропала, и сейчас мистер Блувин был не уверен, не выдумал ли он ее, чтобы как-то кого-то обмануть. Тоска от ее потери и меланхолия одиночества, тем не менее, были подлинными, и порой он прикладывал неимоверные усилия, чтобы их унять.

Помимо вранья, была у мистера Блувина еще одна страсть, а именно — хищные растения: мухоловки, росянки, плотоядные кувшинки и прочие представители вечно голодной флоры. Он выращивал их, поливал, кормил мухами, дотошно изучал справочники и ботанические атласы, и только своим «милым зеленым друзьям» мистер Блувин не врал.

Вот и этим утром мистер Блувин из четвертой квартиры покормил свой выводок в глиняных горшках, направил на них специальные лампы, которые должны были улучшить их рост, оделся, взял трость и вышел из квартиры.

Настроение у него было не ахти, а если точнее — просто отвратительное настроение, а все потому что в его ежедневнике на сегодняшний день стоял мозолящий глаза и душу пропуск, который просто нечем было заполнить. Он собирался отправиться в ботанический сад, где должен был соврать профессору Линдквисту, заведующему плотоядными растениями, что его, Блувинские, мухоловки, мол, уже вымахали на добрых три фута, после чего намеревался посетить комитет ветеранов, где секретарю, мистеру Гордону, он бы сообщил, что больше не проживает в доме № 17, а переселился в дом № 21, и просит пересылать ему военную пенсию туда, а затем нужно было поспешить, чтобы перехватить где-то на маршруте мистера Дьюи, почтальона, и предупредить его о том, что в комитете что-то напутали и почему-то уверены, будто он переселился, и попросить его приносить пенсию и почту по прежнему адресу. По дороге домой мистер Блувин планировал постучаться в «Фонарь констебля» и сообщить мистеру Додджу или его помощнику мистеру Перкинсу, что в Горри объявился опасный преступник и подробно этого несуществующего преступника описать. Между делом по пути должны были встретиться свихнувшийся старикан мистер Перри, станционный смотритель, парочка кондукторов в трамваях, ну, и нельзя забывать о вероятности оказаться на соседнем сиденье с разговорчивыми попутчиками. На них всех у мистера Блувина был припасен свой обман. По поводу всех вышеперечисленных личностей его душа была спокойна. Но…

Оставалась еще консьержка миссис Поуп. И тут фантазия мистера Блувина дала сбой. Он никак не мог изобрести, о чем бы ей соврать. У него была идея сказать ей, что его затопило, при этом открутить вентиль на трубе, но его останавливало то, что это и обманом-то не будет — ведь его действительно затопит, да и последующие неудобства в виде, собственно, затопления его тоже не устраивали. Больше ничего дельного однорукий обманщик не смог придумать. Беда в том, что он проходил мимо этой лысой кошелки два раза каждый день все годы, что здесь жил, и уже попросту истратил на нее все возможные поводы для вранья. А отчаяние, с которым он себя понукал: «Ну же! Ну же! Придумай хоть что-то!», лишь все усугубляло. С тревогой мистер Блувин решил, что у него начинается творческий кризис.

И именно в таком безрадостном настроении он запер квартиру, подошел к лифту и потянул за рычажок вызова мистера Поупа. Для этого наивного человечишки мистер Блувин припас историю о том, что он слышал шаги и даже смех, и не просто смех, а злорадный смех у себя на этаже. И принадлежал он, естественно, тому самому невидимке, на котором лифтер последнее время просто помешан.

«Эх, — с горечью подумал мистер Блувин. — Вот бы и его супруга тоже была такой легковерной!»

— Ври больше! — раздалось вдруг с лестницы, и мистер Блувин весь напрягся. Он вскинул трость и огляделся по сторонам, готовясь защищаться от любого, кто попытается его в чем-то уличить.

— Я не вру! — ответил другой голос. — Я видела его, честно-честно!

Кто-то медленно спускался по лестнице. Судя по голосам, это были дети: мальчик и девочка. Они о чем-то громко препирались. Мистер Блувин облегченно вздохнул: его никто ни в чем не обвиняет.

А спор меж тем продолжался:

— И чем докажешь? — недоверчиво спросил мальчишка.

Мистер Блувин поморщился: он терпеть не мог, когда кто-то требовал доказательства. Доказательства убивали саму суть — все то приятное, что он видел во вранье.

— Там, на третьем этаже, еще остались следы его зубов на ограде перил.

Как мастер изобретения небылиц мистер Блувин весь превратился в слух.

— То есть, ты услышала шум, спустилась по лестнице и увидела, как гремлин грызет кованый листик на перилах? Самый настоящий гремлин?!

— Да! Он был всего в фут ростом! Носатый и с торчащими в стороны острыми ушами. И кожа у него такая… зеленоватая. Он грыз перила и пускал слюни! Когда я подошла, он испугался и протиснулся куда-то сквозь перила. Наверное, забрался в шахту лифта.

— Может, тебе все примерещилось? — с сомнением спросил мальчишка. — Девчонки вообще любят навоображать невесть чего.

— Сам ты воображала! — гневно ответила девчонка. — А я видела гремлина! Он настоящий! Настоящий!

Спор вместе с его участниками спустился ниже по лестнице, а мистер Блувин бросился к двери своей квартиры. Его буквально осенило — кажется, он только что нашел недостающую ложь!

Поставив трость у порога, мистер Блувин резво отпер дверь, ринулся в квартиру и кое-что там сделал, после чего вышел, запер дверь и, схватив трость, подскочил к лифту в тот самый момент, как кабинка подъехала к этажу, а мистер Поуп отодвинул решетку.

— Доброе утро, мистер Поуп! — радостно воскликнул мистер Блувин. — Нет, не доброе, а просто замечательное утро!

Получив хмурое приветствие лифтера в ответ, он вошел в кабинку.

Мистер Поуп очень не любил, когда его вызывали со второго этажа. Он просто ненавидел это, ведь спуститься по лестнице жильцу было в разы быстрее и легче, чем ему встать со стула, открыть лифт, зайти в него, отправить кабинку на второй этаж, а затем спустить вниз, выпустить жильца, снова затворить решетку и усесться обратно на стул. И почти все жильцы со второго этажа понимали это. Кроме раздражающего Блувина из четвертой, который неизвестно зачем всегда толчется у лифта и встречает его с неописуемой радостью на лице. Нет уж, для переутомленного лифтера это утро добрым уже не было.

Мистер Блувин из четвертой квартиры, как обычно, весь светился.

— Кстати, мистер Поуп, — начал он, когда кабинка двинулась вниз. — Я слышал смех на этаже… И не просто смех, а злорадный смех. И топот ног. И никого не было. Представляете?..

— Ты видела?! — воодушевленно проговорил Финч. — Он вернулся в квартиру и порезал палец, чтобы потом показать его миссис Поуп и сказать, что его укусил гремлин! Никогда не видел, чтобы взрослые такое проделывали!

— Я же тебе говорила, что он тот еще врун, — хмыкнула Арабелла. — Папа мне как-то сказал: «Никогда не верь Блувину».

Они шли по Трум, в сторону главной улицы Горри. Слева возвышался ряд домов, а справа простирался безбрежный заснеженный пустырь, через который проходили трамвайные пути. По краям мостовой меж камнями брусчатки ржавели крышки люков: гремпины сегодня уже открывали, и снег после этого успел накрыть дорогу пока что лишь тоненьким слоем.

За все время пути им не встретилось ни одного прохожего — утро выходного дня было в Горри совершенно безлюдным временем: одни отсыпались, другие устраивались у теплофора или камина с газетой и чашкой желудевого чая, третьи садились у радиофора и включали «Занимательную программу мистера Зейдберга». До самого обеда нос на улицу мало кто высовывал.

Ветер тоже, видимо, считал, что у него выходной — до сих пор нагло дрых на каком-то чердаке и даже не думал о том, чтобы выбираться из-под одеяла и приступать к работе. Снег почти не шел — лишь сонно припорашивал, будто просыпал остатки муки через огромное сито. Такое всегда случалось незадолго перед снежной бурей. Все кругом словно застывало, засыпало и впадало в кому, чтобы потом постепенно снова ожить, разойтись и не останавливаться до тех пор, пока весь город не заметет по самые крыши.

Финч думал о предстоящей снежной буре с тревогой. Она была как-то связана с исчезновением дедушки. Или это исчезновение дедушки было как-то связано с ней? Точно мальчик сказать не мог, но он чувствовал, что грядущая буря принесет с собой что-то очень плохое.

— «Эти твари сгрызут мои хрупкие нежные цветочки!» — сымитировала голос мистера Блувина Арабелла.

— «Что за вздор?!» — Финч выступил в роли консьержки. — «Гремлины едят шестеренки, гвозди и мыло, пьют керосин и машинное масло! Им нет дела до ваших злобных сорняков, Блувин! Зато я порой нахожу гремлинские экскременты в своей пудренице! Вот это напасть так напасть!»

Дети засмеялись. Вышло очень похоже на то, чему они стали свидетелями всего пятнадцать минут назад.

Финч вдруг посерьезнел:

— Как думаешь, сработает? — спросил он Арабеллу.

Та шла рядом или, вернее, прыгала и топала, как слоненок из зоосада — энергия из нее просто била ключом.

— Конечно! — воскликнула девочка. — Это же взрослые. Они очень предсказуемые! А те, которые не предсказуемые, называются чокнутыми, и, чтобы они не портили всю предсказуемость других взрослых, их держат в лечебнице для душевнобольных.

Финч прежде не особо замечал, чтобы взрослые были предсказуемыми, но спорить не стал.

— Главное, чтобы миссис Чаттни все узнала, — сказал он. — Тогда все будет проще.

Миссис Чаттни из шестой квартиры всегда была в гуще всех событий не только в доме № 17, но и в паре ближайших. Она вечно отиралась по этажам, вынюхивала, подслушивала и подглядывала. Эта пронырливая женщина будто бы подрабатывала профессиональным сыщиком, от которого ничего нельзя скрыть. Дедушка Финча шутил, что глаза миссис Чаттни имеют форму замочных скважин.

По большей части соседка была безвредной и лишь слегка действовала на нервы, да и то только тем, кто предпочитал хранить свои дела в тайне и верил в такое несуществующее для миссис Чаттни понятие, как личная жизнь. Чаще всего эта женщина не выдавала чужие секреты, оставляя все самое «сочное» и «грязное» для себя. Но важные события, которые могли затронуть всех жильцов дома, мгновенно становились достоянием общественности. К примеру, когда злобный старикашка мистер Эдвинс из восьмой квартиры стал собирать часовую бомбу, чтобы взорвать косо на него глянувшего мистера Джессила, адвоката из восемнадцатой квартиры, или когда тот же мистер Блувин попытался завести дома Гигантиум Мортис, огромное плотоядное растение, которые могло вырасти до размеров в двадцать футов высотой и в бутоне-ловушке которого мог спокойно уместиться взрослый человек, миссис Поуп была немедленно оповещена, и им пригрозили беседой с мистером Додджем, если они не одумаются.

— Уж она узнает, можешь мне поверить, — хихикнула Арабелла. — Ты слышал, как мистер Блувин описывал свою схватку с жутким гремлином, который был… как он сказал?.. уродлив, гол и очень целеустремлен? Как такое можно пропустить? Особенно, если ты — миссис Чаттни из шестой квартиры и просто жить не можешь, чтобы не подслушивать. Ты зря так переживаешь, Финч. Все получится! План, который ты придумал, просто… просто… — она запнулась, чтобы подобрать точное слово: — шикарный!

План и правда был неплохим. Вчера, когда они с Арабеллой сидели в ее комнате, в какой-то момент его словно озарило. В голове будто сложилась мозаика, и он до сих пор недоумевал, как это его не посетила такая замечательная идея раньше. Впрочем, стоило отдать должное и Арабелле — именно она продумала и просчитала, как все это провернуть. Она была очень умной, хоть и зазнайкой.

Глядя на ее счастливое и беззаботное прыганье рядом, Финч подумал: «Как же все-таки хорошо, что я поделился с ней своей тайной. Может, и в самом деле, все сработает…»

Улица Трум упиралась в дом № 1, в котором темнел проход на улицу-трубу, но дети туда не пошли, а вместо этого свернули у старой афишной тумбы на узкий переулок Чердачников.

В переулке было тихо — лишь поскрипывала жестяная вывеска в форме рыбы над лавкой «Чешуя мисс Фишли», да из сапожной мастерской «Подметки и каблуки» порой доносился стук молоточка. На двери лавки «Мередит Момм» еще висел замок, а за стеклом в двери аптеки «Завидное здоровье Беркохха» блуждали скрюченные тени: кажется, бедного аптекаря с утра пораньше уже осаждали местные старухи, которые у мистера Беркохха всегда завтракали пилюлями и лекарственными порошками.

Финч и Арабелла прошли мимо аптеки и оказались у дверей почты. Рядом стоял синий «трофф» мистера Дьюи, уже загруженный едва ли не до второго этажа дома ящиками и коробками. По бандеролям с важным видом сновали вороны, видимо, возомнившие себя почтовыми служащими, — им не хватало только форменных фуражек и сумок на ремне.

У почты дети не остановились — их путь лежал в конец переулка. Вдали уже показалась будка вещания, из крыши которой торчали покрытые снегом ржавые раструбы — внутри жила старая миссис Прюкк, которая должна была озвучивать жителям Горри последние новости, но вместо этого неизменно включала нафталиновые вальсы времен своей молодости.

Именно за будкой миссис Прюкк и располагалось место, куда нужно было попасть Финчу и Арабелле.

— Ты знаешь, что говорить, когда мы его найдем? — спросил Финч.

— Что-нибудь придумаем, — улыбнулась Арабелла и ткнула мальчика в плечо. — Ты же так всегда говоришь, да?

— Отстань, — пробурчал в ответ Финч.

— А вот и не отстану, — еще шире улыбнулась девочка. — Я прилипчивая, как магнитик.

— Я заметил…

— Мы пришли, — сообщила Арабелла. — Он где-то там…

Прямо за будкой миссис Прюкк проходил мост Трекклби. Наверху, у окон третьего этажа вплотную подступавших к мосту домов, время от времени проезжали горбатые «троффы», а внизу, под его арками, был проход, ведущий к скверу Жилля. Жители Горри старались под мостом не ходить, и, стоило лишь к нему приблизиться, становилось понятно, почему.

В темноте под мостом тут и там стояли ржавые бочки, в которых горел огонь. У бочек грели руки мрачные личности, согбенные старостью, болезнями и жизненными неурядицами и слишком близорукие, чтобы разглядеть что-то светлое в этой самой жизни.

Когда у Арабеллы появилась замечательная идея расспросить человека, который мог видеть «фроббин» Человека в черном, Финч был в восторге. Сейчас же от его воодушевления не осталось и следа: увидев это место и его обитателей, он мгновенно перехотел туда идти и что-либо вызнавать.

— Ты точно уверена, что… — начал было он, но Арабелла, даже не дослушав, бесстрашно направилась прямиком под мост.

— Ну вот, — проворчал Финч. — Позволь девчонке разгадывать тайну, и она втянет тебя в какую-то беду.

Мальчик огляделся в поисках хотя бы кого-нибудь из прохожих, кто потом мог бы сказать констеблю: «Видел двоих детей, зачем-то идущих под Бродяжий мост». Никого поблизости не было, и он, тяжело вздохнув, пошагал следом за Арабеллой.

Под мостом Трекклби не было снега — кроме того, который ветер замел с улицы. К чугунным опорам прислонились уродливые самодельные постройки, собранные, казалось, из обшивки старых дирижаблей. Со всех сторон на Финча слепо пялились иллюминаторы без стекол; на пороге одного овального дверного проема сидел старик в грязном пальто и старушечьей шали — он что-то с остервенением выедал куцей ложкой из консервной банки, не замечая, что в ней давно ничего не осталось. Скрежет ложки о банку разносился эхом.

Воняло под мостом Трекклби хуже, чем от сотни котов, извозившихся в керосине и гнилых помоях. Собственно, пахло здесь котами, керосином и гнилыми помоями. Финч услышал мяуканье и задрал голову. Тощие коты с лишайными проплешинами в шкурах сновали туда-сюда по стропилам. Один кот прямо со своей балки справлял на одного из стоящих внизу бродяг нужду.

Финча передернуло, но он не остановился. Следуя за Арабеллой, мальчик углублялся в темноту подмостовья, все отдаляясь от утреннего света и все приближаясь к огням в бочках.

В какой-то момент Финч понял, что боялся зря. Люди, которые грелись у бочек, не выглядели опасными. Они выглядели брошенными, угрюмыми и погрязшими в беспросветности. По их лицам было видно, что они ничего не хотят и ни о чем не думают.

Больше стоило опасаться облезлых блохастых собак, которые рылись в кучах какого-то тряпья и тут же начинали злобно рычать, стоило детям оказаться рядом.

Финч зашагал осторожнее, косясь всякий раз в сторону переулка, чтобы не потерять направление, в случае, если придется дать деру.

Арабелла, в свою очередь, явно не терзалась сомнениями и ничего не боялась. Она уверенно шагала между ржавыми столбами, подходила к бродягам и звала:

— Мистер Джоди! Мистер Джоди! Вы видели мистера Джоди?!

Финч завидовал храбрости девочки. Если использовать язык Странных чисел, то одной бесстрашной Арабелле равнялись бы десять испуганных Финчей.

Наконец, они нашли того, кого искали. У одной из бочек грелся старик с длинными сальными бакенбардами и черным морщинистым лицом, похожим на уголек. На голове у него косо сидел покрытый пятнами коричневый котелок.

Рядом со стариком у бочки стоял ржавый однорукий автоматон и тоже зачем-то грелся, как будто он мог мерзнуть. На латунном лице механического человека было такое же выражение тоски и беспросветности, как у прочих бродяг. Вероятно, здесь не имело значения, кто оказался на «обочине», и будь ты нищий, или же псина, или же ржавая железяка, ты мог рассчитывать на место у бочки. Автоматон время от времени заливал себе в рот тягучую бурую жидкость из бутылки с надписью «Машинное масло» на этикетке.

Когда дети подошли, бродяга что-то авторитетно, но тихо, рассказывал автоматону, а тот согласно кивал.

— Мистер Джоди! — обрадованно воскликнула девочка.

— О, Мэдди! Как давно ты не заходила в гости к старику!

Арабелла склонилась к Финчу и прошептала ему на ухо:

— Он думает, что я — это моя мама.

Финч вспомнил, что девочка ему рассказывала о мистере Джоди: когда-то он служил консьержем в доме, где жила в детстве мать Арабеллы, пока его не выгнали за какую-то оплошность.

— А это Генри, о котором ты мне рассказывала? — продолжил мистер Джоди. — Приятно познакомиться, молодой человек.

Арабелла прошептала:

— Просто кивай.

И Финч кивнул.

— Приятно познакомиться, сэр, — сказал он.

— О! — оценил мистер Джоди. — Воспитанный парень! Сразу видно, что из университетских, не то, что эти оборванцы с Портишед. Им бы только крыс ловить да драки устраивать.

— Я вам кое-что принесла, мистер Джоди.

Арабелла протянула бродяге бумажный сверток. Он принял его и дрожащими руками стал разворачивать бумагу.

— О, сосисочки! — обрадовался бродяга. — Родненькие! Как же давно мы с вами не виделись!

Он резво разложил сосиски на железной решетке и сунул ее прямо в огонь. Не прошло и секунды, как запах жареного мяса заполонил собой все под мостом Трекклби.

Финч вдруг обнаружил, что стоит в окружении подступивших бродяг, о его ноги трутся собаки, а коты с воплями дерутся за лучшее место на стропилах над бочкой мистера Джоди.

— Поджаривайтесь! — все приговаривал сам мистер Джоди. — Поджаривайтесь, родненькие!

Бывший консьерж потирал руки в своих дырявых митенках, он в предвкушении склонился над бочкой и даже стал пускать слюни. Те закапали в огонь и зашипели.

Арабелла явно посчитала, что не стоит дольше тянуть, и перешла к делу:

— Мистер Джоди, вы случайно не видели поблизости такой большой красивый экипаж? Ну, из дорогих. Черный, двухэтажный, с пятью колесами и крышей-гармошкой.

Бродяга задумчиво пригладил бакенбарды.

— Гм… «Фроббин», да видал… — кивнул он, и дети радостно переглянулись. — Сюда такой транспорт редко заезжает. Здоровенный, с фонарями и воронеными спицами в колесах. Стеклышки все помытые, борта лакированные и полированные, шторки на окнах, да паровая машина почти не гудит. Красавец-экипаж…

— А когда вы видели его в последний раз?

— Когда-когда? — наморщил лоб мистер Джоди, вспоминая. — Вчера.

— Вчера?! — поразился мальчик. — Когда именно?

— В обед, Генри. Помню, еще часы в Горри отбили полдень. Он проехал мимо, я как раз собирался выбраться прошвырнуться к «Фривольной Фре» — там иногда наливают старикам.

— И куда поехал этот «фроббин»? — спросила девочка.

— Да проехал через трубу и остановился у тумбы афишной. Высадил пассажира и дальше покатил. А пассажир бывший по Трум пошаляпил.

— Пассажир? — Арабелла даже закусила губу от волнения. — Вы разглядели его, мистер Джоди?

— Да что там разглядывать, Мэдди? Я знаю этого пассажира. Тетка из этих мест. В старом зеленом пальто и шляпке. У нее еще облезлая лиса на воротнике.

— Миссис Чаттни?! — хором воскликнули дети.

Мистер Джоди презрительно сплюнул в бочку — прямо на сосиски.

— Да, которая якшается с фликом нашим, провались он пропадом, — сказал он.

— Но почему она приехала в «фроббине»? — недоуменно проговорил Финч.

— А мне-то почем знать? — Бывший консьерж ткнул палкой в решетку, подцепил ту за край и потянул, вытаскивая блюдо дня наружу. — Мое дело маленькое: выглядывай синемундирных и ищи, где смочить старое горло, чтоб не заржавело в конец. Верно, Бобби? — Добродушно ткнул он локтем автоматона.

Мистер Джоди достал из кармана нож и принялся делить сосиски. Он все сбивался со счета, и Арабелла вызвалась ему помочь: она просто не выносила чужие мучения, связанные с исчислением.

Пока она делила сосиски, кое-что привлекло внимание Финча. Он краем глаза заметил подозрительное шевеление у самого края моста. Там, в снегу, ковырялся один из бродяг — почему-то он не подошел к бочке и не стоял сейчас, потирая от голода и жадности руки, ожидая своей порции, как прочие. Этот тип, в рваном пальто и кое-как намотанном вокруг шеи полосатом черно-белом шарфе, что-то вырывал из-под снега и тут же отправлял найденное себе в рот. В свой кривой и изорванный, как прореха в мешке, рот. У бродяги была белая кожа, а еще — огромный вислый нос и черные глаза.

Финч замер. Он не верил своим глазам. Неужели снова?! Неужели он снова видит такое же существо, как то, что сидело на скамейке у школы? Это значит, что ему тогда не примерещилось? Или ему мерещится сейчас?

— Ты тоже его видишь? — Финч повернулся к Арабелле.

— Кого? — спросила девочка.

Финч поглядел туда, где только что был незнакомец, но тот исчез — то ли скрылся за краем моста, то ли превратился в снег.

— Кого? — поддержал мистер Джоди. — Кто там еще пришел? Флик заявился на запах сосиски? Не станем делить наш обед с синемундирными! Нет уж, не станем!

— Там было… был… — Финч замолчал, не зная, как описать. — Тип в пальто и полосатом шарфе. С белой кожей, большим носом и черными глазами.

— А! — хлопнул себя по боку мистер Джоди, мгновенно успокоившись. — Это Рри. Он чокнутый. А еще у него какая-то странная болезнь… Лихорадка какая-то, да… Вот и распух у него нос.

— Лихорадка? — с сомнением спросил Финч.

— Она самая, — подтвердил мистер Джоди. — Он из этих… как их… А! — он вспомнил: — Отсталый.

Финч вздрогнул.

— Как это? — спросил он.

— Ну, он боится очень всех. И от людей шарахается. А еще он очень плохо говорит — прям, как маленький ребенок. Он вообще как маленький ребенок, только в большом теле.

— И давно он здесь?

— Да где-то с полгода, — сообщил мистер Джоди, жуя раскаленный кусок сосиски. — Может, меньше… Пришел однажды ночью. Наши стали его бить — вы же видели его рожу! — но я сказал: «Негоже так обращаться с теми, кого и так жизнь побила». А он еще… ну совсем… неразумный. Такого вообще обижать нельзя, не по-людски это. Беззащитный, как младенец.

— Пойдем, — глухо сказала Арабелла. — Нам пора.

— Уже? — удивился Финч.

— Мы же выяснили все, что хотели, так? Идем.

Все жизнерадостное настроение Арабеллы куда-то исчезло, как будто внезапно что-то случилось. Мальчику показалось, что ее как-то огорчил разговор об этом Рри в полосатом шарфе.

Финч и Арабелла попрощались с мистером Джоди и направились обратно, к выходу из-под моста…

…Вдалеке проехал трамвай. Прогудел, расталкивая в стороны успевший осесть на путях снег. Дым из его трубы вился спиралью и напоминал след от расписывания чернильной ручки на бумаге. Иллюминаторы трамвая уютно светились, в них проглядывали чьи-то лица.

Финч посмотрел на Арабеллу. Та глядела себе под ноги и с момента, как они покинули мост Трекклби, не проронила ни слова.

— Расскажи, — потребовал Финч.

Она вздрогнула и удивленно на него взглянула.

— Ты что, читаешь мысли? — спросила девочка. — Я как раз думала, рассказать тебе, или нет.

— Иногда читаю, — улыбнулся Финч. — От скуки. Когда совсем нечем заняться.

— Ври больше! — улыбка появилась и на губах Арабеллы.

— Я не вру! — заверил ее Финч. — Я ведь не мистер Блувин из четвертой квартиры!

И они рассмеялись.

Финч начал первым. Он подумал, что если подведет Арабеллу к признанию в том, что ее гложет, ей будет легче рассказать.

— Это из-за того отсталого Рри? — спросил он.

Арабелла тут же поникла.

— Да, — сказала она. — Я его боюсь.

— Боишься? Но почему?

— Мне кажется… — она почему-то перешла на шепот. — Кажется, что он следит за мной.

Финч машинально обернулся. На улице, кроме них, никого не было. Лишь бродячая собака перебежала мостовую и скрылась где-то на пустыре.

— Не сейчас, — уточнила Арабелла, — а вообще. Этот тип в полосатом шарфе… Я вижу его временами. Он стоит на пустыре и глядит на наш дом. Просто стоит в снегу и ничего не делает. А когда меня отправляют в лавку, он идет следом за мной по улице. А еще я пару раз я видела, как он прятался за будкой мистера Перри на станции, когда я ждала трамвай.

— И что ему от тебя нужно?

— Я не знаю.

У Финча не было ни одной идеи, как успокоить Арабеллу. Ему и самому стало жутко, когда он представил себе этого Рри, глядящего в окна.

— Я тоже хочу тебе кое-что рассказать… — тихо пробубнил он. — Только обещай, что не будешь смеяться.

— Обещаю. — Девочка клятвенно скрестила пальцы. — Только если это не будет глупо или смешно.

— Так не честно! — нахмурился Финч. — Ладно. В общем, я не думаю, что этот Рри чем-то болен. Мне кажется, у него нет никакой лихорадки. Просто он… такой.

— Что?

— Я уже видел такого же… такое же… — мальчик не знал, как назвать незнакомца. При том, что ему отчаянно казалось, будто он откуда-то знает, как эти существа называются. — Позавчера, когда я шел из школы, я видел такое же… существо, как и этот Рри. Носатое, с черными глазами и белой кожей. Только оно было очень толстым и голым.

— Голым? — удивилась девочка. — Ему что, не было холодно?

— Видимо, нет.

— И что оно делало? — спросила Арабелла.

— Просто сидело на скамейке и пялилось. А потом исчезло.

— Куда исчезло?

— Мне показалось… — Финч смутился: сейчас она точно рассмеется. — Мне показалось, что оно превратилось в снег.

Но Арабелла и не думала смеяться.

— Этот Рри тоже исчезает неизвестно куда, — призналась она. — Один раз я долго смотрела на него в окно. Но в какой-то миг я моргнула, а его больше там не было. Пустырь. И снег. И все.

— Знаешь, что самое странное? — спросил Финч. — Мне кажется, что я видел и других. Ну, других таких же существ. Только никак не могу вспомнить, где и когда.

Арабелла испуганно поглядела на него.

— Другие? Может, это просто лихорадка заразная? Вроде, чахотки или потливой горячки?

— Мне кажется, что они вообще… — Финч вдруг замолчал.

— Что вообще?

— Вообще не люди. А просто существа такие. Как гремлины.

— Тогда почему о них никто не знает?

Финч пожал плечами…

Какое-то время они шли по улице молча, раздумывая о странных существах, объявившихся в городе. Арабелла нарушила тишину:

— Ты бы видел свое лицо, когда услышал, что миссис Чаттни выбралась из «фроббина» Человека в черном.

— А ты — свое! — не остался в долгу Финч. — Ну и что что я удивился. Кто мог такое предположить?

— Да, — согласилась Арабелла. — И как миссис Чаттни связана с Человеком в черном? Что точно говорил мистер Хэмм о встречах твоего дедушки с Человеком в черном? Он не упоминал о миссис Чаттни?

— Думаешь, я бы не запомнил? — оскорбился Финч — за кого она его принимает! — Он сказал только, что около недели назад Человек в черном заявился впервые. Приехал на черном «фроббине» и угрожал дедушке, мол, Гелленкопфу что-то там не понравится… Что с тобой?

Девочка хмурилась. Она морщила свой курносый нос и грызла губу.

— Гелленкопф… Гелленкопф… — пробормотала Арабелла. — Какое знакомое имя. Где же я его слышала?

— Может, вычитала в одной из тысячи своих книг?

— Нет, кто-то его называл и… Точно! Я вспомнила! Его называл папа!

— Твой папа? Что он о нем говорил?

— Я не помню. Это было очень давно. Они с мамой о чем-то спорили. Я просто помню это имя.

— Но твоя мама должна знать, о чем шла речь, так? — с надеждой спросил Финч.

— Наверное, — ответила Арабелла. — Но она…

— Да, я знаю, — понуро сказал Финч. — Сейчас не может говорить…

«Еще одна зацепка, ведущая в никуда!» — с сожалением подумал Финч. Он понимал, что, будучи на снотворных пилюлях, мама Арабеллы ничего не скажет о Гелленкопфе. А учитывая, что мистер Дрей постоянно за ней присматривает, чтобы она не слишком часто и надолго приходила в себя, узнать что-либо казалось и вовсе безнадежным.

Дети уже были недалеко от своего дома, когда входная дверь открылась, и на улицу вышел мужчина в черном костюме в тонкую полоску, шляпе-котелке и черном шарфе. Он помахивал тростью и слегка пританцовывал — судя по всему, настроение у него было просто замечательным.

— Постой! — начал Финч. — Это же…

— Дядя Сергиус, — испуганно прошептала Арабелла.

— Ты же говорила, что он по выходным отсыпается до обеда!

— Да, так всегда и было!

— И что будем делать?

Финч и Арабелла переглянулись.

Мистер Сергиус Дрей пребывал в чудесном расположении духа. Он никуда не торопился и был беспечен, как пирожное, которое пока не знает, что скоро его отправят в рот, и даже в страшном сне не мог предположить, что за ним кто-то следит. Он наивно полагал, что в Горри никому до него нет дела, ведь его тут почти никто не знает. Здесь за ним не станут гоняться ни его бывшие подельники, ни жертвы его былых мошенничеств, ни флики. Уточнение: нормальные флики, а не это посмешище Доддж с его этим недоразумением Перкинсом. И, разумеется, он никак не мог предположить, что за ним неотступно следуют двое детей в вязаных шапках. Поэтому он и не озирался.

Дойдя до конца улицы, Сергиус Дрей поднялся на мост, который проходил поверх трамвайных путей и вел прямиком к Гротвей.

Гротвей был благополучным районом, там жили самые зажиточные люди в этой части города. Местные полицейские не отсиживались в «Фонарях констебля», а патрулировали улицы — порядок и спокойствие в Гротвей оберегались ревностно. Люди здесь обладали хорошими манерами, были более вежливыми и добродушными, чем те, кто жил за мостом, то есть в Горри. Считалось, что столь сильные различия в жителях, разделенных мостом, проистекали из достатка одних и отсутствия его у других. Как говорил дедушка Финча: «Не так сложно быть добродушным и сохранять хорошее настроение, когда тебе не приходится выживать день изо дня, изобретая очередной способ получения хлебных крошек из ничего».

Гротвей походил на миленький игрушечный городок внутри новогоднего снежного шара. Пятиэтажные дома с темно-красной черепицей стояли тесно. Покатые крыши венчали фигурные флюгеры — на каждой улице свои: на какой-то — жестяные дирижабли, на какой-то — коты, на какой-то — изогнутые часовые стрелки. К слову, почти на каждом углу место чердачного окна занимал циферблат. Гротвей подчас даже называли «районом часов».

Меж домами проходили уютные извилистые улочки, на которых никогда не было сугробов — дворники здесь трудились на славу, как, впрочем, и фонарщики: никому и в голову в Гротвей не могло прийти, чтобы фонари стояли с битыми плафонами. А еще по эту сторону моста было то, о чем жители Горри и мечтать не смели: бронзовой паутиной район опутывала сеть пневматической почты.

Экипажи в Гротвей были по большей части санными. Даже дети разъезжали повсюду на самоходных механических санках — сидя на них и сжимая вилкообразный штурвал, в своих круглых защитных очках, мальчишки и девчонки напоминали настоящих штурманов.

Один такой «штурман» наехал полозом на ногу мистера Дрея, и тут началось довольно редкое для Гротвей явление — скандал. Мистер Дрей с удовольствием отчитал маленького бедолагу, не сдерживаясь в выражениях и не скупясь на подзатыльники. Ребенок отвечал ему громким пронзительным плачем, но у мистера Дрея был иммунитет против чужих слез — такое случается, когда отсутствует сердце. К примеру, заложено у ростовщика или просто вывалилось сквозь дыру в кармане.

Довольный преподанным малявке уроком, мистер Дрей продолжил путь. Купил у продавца на углу жареных каштанов и, поедая их, беззаботно пошагал по улочке.

Финч был очень удивлен тем, что «любимый дядя» Арабеллы отправился именно в Гротвей, ведь более неподходящее для него место, сложно было себе представить. Этот тип выглядел здесь так же неуместно, как гремлин в тарелке с супом.

Мистер Дрей прошел два квартала и остановился, чтобы закурить папиретку, у высокой башни с часами.

Финча вдруг посетило странное ощущение: будто бы он был здесь совсем недавно. Словно видел эту башню и крыши ближайших к ней домов с птичниками, вот только… Но что это за «вот только» он никак не мог вспомнить. И тут кое-что, неизвестно откуда, появилось в голове Финча.

— Станция «Чужое Безмолвие», — пробормотал он.

— Что еще за станция? — удивилась Арабелла.

— Не знаю.

Задумываться о каких бы то ни было странностях сейчас было не время, ведь мистер Дрей не остановился у башни. Он обогнул ее и пошагал по улице, все флюгеры на домах которой представляли собой жестяных котов, покачивающихся на ветру. Вскоре он вышел к рыночной площади.

Следуя за мистером Дреем на почтительном расстоянии, Финч и Арабелла оказались на площади и погрузились в море разговоров, смеха и шума. Прямо под открытым небом стояло пианино, из задней стенки которого торчали разновеликие трубы. За пианино сидел старик во фраке и цилиндре и играл что-то праздничное. Порой то здесь, то там раздавался грохот выстреливающих хлопушек.

На рыночной площади Гротвей проходила ярмарка. Над ней в небе висели прогулочные воздушные шары, с которых вниз падал разноцветный, зеленый и красный, снег. В воздухе он смешивался со снегом обычным, и вот таким пестрым крошевом опускался на землю, шляпы и зонты.

На площадь выходили фасады кафе, пекарен и кондитерских, три паба, различные лавки и даже мастерская игрушечника.

К одной из лавок мистер Дрей и направился. И это была, разумеется, вовсе не лавка игрушек.

На бордовой вывеске над дверью витиеватыми золотистыми буквами было выведено:

А на полочках в больших окнах-витринах стояли склянки с кремами и лосьонами, жестянки с помадками для волос, там же выстроились целые ряды разномастных гребешков.

Отшвырнув папиретный докурок, мистер Дрей взлетел по ступеням, распахнул дверь и, не обращая внимания на остервенело провизжавший колокольчик над притолокой и включившуюся тепло-решетку, вошел в лавку и направился прямиком к стойке.

Дети подкрались к окну.

— Что он там делает? — спросила Арабелла.

— Скандалит, — ответил Финч.

И верно, мистер Дрей что-то кричал перепуганному приказчику за стойкой, размахивал руками и тыкал пальцем, указывая на свою голову.

Приказчик, пытаясь защититься от шквала злобы разъяренного клиента, поднял руки и бросился что-то доставать из шкафа-витрины. В его руках блеснул стеклянный флакон.

— Кажется, дядя Сергиус пришел заменить средство от облысения, — хихикнула Арабелла.

Мистер Дрей схватил пузырек, пригрозил напоследок приказчику кулаком и направился к двери.

Дети отпрянули от окна и поспешили спрятаться в очереди к продавцу жареных каштанов. Дядя Сергиус вышел из лавки, довольный, и размашистым шагом, грубо пробираясь сквозь толпу, направился через площадь.

Финч и Арабелла последовали за ним.

Людей на площади было невероятно много — здесь сейчас будто собрались жители всех окрестных кварталов. При этом из переулков и улиц подходили все новые, а идти домой никто явно не собирался — ярмарка была в самом разгаре.

Люди гуляли между полосатыми шатрами и прилавками на колесах, что-то покупали, о чем-то спорили, но все были веселы и в прекрасном настроении.

Лишь Финч хмурился. Он пытался не потерять из виду мистера Дрея, и вся эта шумиха его только отвлекала и раздражала. Арабелла отметила выражение его лица.

— Тебе что, не нравятся ярмарки? — спросила она.

— Нет, — угрюмо ответил Финч.

— Почему?

— А зачем они вообще нужны? Дедушка мне рассказывал о них, но я…

— Ты что, никогда не был на ярмарке? — поразилась Арабелла.

— Нет.

— А меня родители водили несколько раз. Ярмарка — это же просто чудесно!

Финч не разделял восторгов девочки. Он глядел на все эти раскрасневшиеся от возбуждения и радости лица и не верил буквально ни во что. Ему казалось, что все это напускное, ненастоящее — просто подделка, чтобы никто не заметил случайно, что ты угрюмый, усталый и злой. Они все прикидывались. Ведь нельзя по-настоящему так радоваться чему-то и хоть сколько-нибудь быть счастливым, когда тебя уже завтра или даже нынешним вечером ждут одни напасти, а потом — лишь угрюмые дни и плохие люди. Когда тебя ждет обычная жизнь и отравляющая душу рутина.

На мальчика окружающий гвалт действовал подавляюще. Он не понимал, как эти родители могут с такой легкостью и щедростью покупать своим детям все, что те пожелают, и делать это с радостью. Он чувствовал, что в нем что-то закипает, и пытался отворачиваться, не смотреть, но, куда ни падал его взгляд, всюду были они — эти дети и их родители.

Он не осознавал, что просто завидует. Завидует, потому что у него нет родителей, ему никто ничего не покупает, никто не водит его на ярмарку. Зато он чувствовал себя незваным гостем, который пробрался украдкой на чужой праздник. Он чувствовал себя одиноким и еще больше никому не нужным, чем обычно.

Нет! Ничего хорошего и уж тем более чудесного в этих ярмарках он не видел.

Ну ладно, исключение все же было.

Под скошенным полосатым навесом стоял прилавок продавца сладостей. Сам он мельтешил вдоль ряда пухлых мешков и зачерпывал из них конфеты.

— Конфеты и сладости! — верещал продавец, зазывая покупателей. — Конфеты и сладости!

Финч протянул продавцу два фунта.

— Лакричных пиявок, пожалуйста.

— Хороший выбор! — похвалил продавец и набрал в одном из мешков ковшиком продолговатые розоватые конфеты, после чего ссыпал их в маленький коричневый пакет с надписью:

— Пойдем скорее! — Арабелла схватила конфетку из пакетика. — Пока дядя Сергиус не скрылся.

И они снова двинулись через площадь.

Пробираясь сквозь ярмарочную толпу, дети несколько раз едва не упустили мистера Дрея из виду, но всякий раз каким-то чудом его котелок обнаруживался впереди.

В центре площади была установлена карусель. На механических лошадях, весело смеясь, по кругу носились люди. Причем там также были и взрослые. Но сейчас они очень походили на детей — как будто их раз за разом охаживали щетки, стирая с них пыль, тревоги и заботы.

— А я каталась на карусели, — тут же сообщила Арабелла.

«Ну еще бы она не каталась!» — хмуро подумал Финч.

Они прошли мимо решеток, на которых жарились сосиски, и мальчику вспомнился мистер Джоди. Само собой, тут бродяг не было, их сюда не звали и видеть среди посетителей ярмарки не желали.

Горожане все выглядели одетыми с иголочки, и Финч почувствовал бродягой себя. Даже дети были одеты в свои лучшие костюмы. Они выглядели, как маленькие господа в пальтишках с меховыми воротниками, в миниатюрных цилиндрах на головах, в перчатках и при крошечных тростях. У Финча не было «выходного» костюма, у него были лишь школьная форма да теплый костюм на случай сильных холодов. А что уж говорить о трости. У его дедушки была трость — старая, потертая, она почти всегда стояла в стойке для зонтов на вешалке. Но дедушка ее не любил. Он рассказывал, что когда-то ходил с другой тростью — просто замечательной, но те времена, по его словам, давно ушли в прошлое.

— Вы только поглядите, кто тут у нас! — раздался окрик совсем рядом, и кто-то ткнул своей тросточкой в спину Финча.

Мальчик испуганно дернулся и под заливистый смех обернулся. Перед ним стояли трое его одноклассников: Уинстон Пиклби, Чемси Джолли и Фигар Смиттс. Они были разряжены, как будто собирались давать показания в суде, все в цилиндриках и белых перчатках. Пиклби держал в руках круглый красный леденец на палочке. Смиттс и Джолли сражались на тростях, как на саблях, но стоило Пиклби окликнуть Финча, как они тут же перестали и уставились на мальчика со злобными, уничижительными усмешками на лицах.

— Финч из трущоб! — продолжил Пиклби. — Неужто крыса вылезла из своей норы! Что за голодранцы носят в выходные школьную форму?!

Друзья-подпевалы прыснули.

— Эй, сынок, повежливее! — снисходительно проворчал доктор Пиклби, стоявший за спиной мальчишек.

В одной руке он держал зонт, а в другой такой же, как и у сына, леденец. Рядом с ним стояли судья Джолли и господин Смиттс, хозяин «Автоматонов Смиттса». Эти джентльмены выглядели и вели себя так, будто вся эта площадь принадлежит лично им, не менее.

Доктор Пиклби продолжил, обращаясь одновременно к сыну, его друзьям, их отцам и Финчу:

— Мы не говорим слово «голодранец» — это некультурно. Мы говорим — «нищий» или «бедняк».

— Как скажете, сэр, — усмехнулся Уинстон. — А ты, Финч, как я погляжу, подружку завел?

Финч покраснел, а Арабелла схватила его за руку, намереваясь утащить прочь.

— Пойдем, — тихонько прошептала она. — Дядя Сергиус… он уйдет. Нам надо спешить… Не обращай внимания…

Уинстон запел мерзким голоском:

— Финч и Джей решили пожениться! Только Финч забыл помыться!

И мальчишки, и их отцы рассмеялись.

Финч не стал больше терпеть. Подобрав с земли горсть разноцветного снега, он принялся демонстративно лепить из него снежок. Богатенькие отпрыски даже онемели от такой наглости.

— Ты не посмеешь! — Уинстон был в ужасе. На его костюмчике не было ни снежинки, поскольку он профессионально прятался под зонтом своего отца.

Финч размахнулся и швырнул снежок. Тот угодил Уинстону Пиклби прямо в грудь. Мальчишка завопил, а Финч уже лепил следующий. Еще один снежок сбил цилиндр с головы Смиттса-младшего, а третий случайно ударил в живот самого Смиттса-старшего.

Тот рассвирепел.

— Преступление! — запыхтел джентльмен — избыточная полнота и узкий воротник рубашки даже не позволили ему закричать. — Преступление! Констебль! Зовите констебля!

— Бежим! — воскликнула Арабелла, схватила Финча за руку и потащила его прочь. Вслед им неслись гневные крики важных господ и яростные визгливые угрозы их детей.

Финча немного согревало осознание того, что он хоть чуть-чуть подпортил праздник этим высокомерным снобам и ханжам. Жаль, он не угодил снежком в наглую рожу этого Пиклби.

Они добежали до противоположного края площади и остановились. Финч согнулся, пытаясь отдышаться.

— Ты видел, куда он пошел? — Арабелла отчаянно озиралась. — Он пропал!

Финч обернулся кругом. Мистера Дрея и след простыл.

— Это ты во всем виноват! — набросилась на него Арабелла. — Вот нужно было тебе сцепиться с этим Пиклби и его дружками!

— Ни в чем я не виноват! — огрызнулся Финч, хотя и сам понимал, что как раз-таки виноват. — Кажется… кажется, это он!

Он вдруг увидел знакомый котелок. Но лишь на миг. Вместе со своим обладателем тот свернул на боковую улочку и исчез с площади.

— Ты уверен? — спросила Арабелла.

— Наверное!

— Наверное — не подходит!

— Бежим!

И они побежали.

Выскочив из-за угла, Финч и Арабелла едва на налетели на многодетное семейство, спешащее на ярмарку.

— Эй! Осторожнее! — прикрикнул мужчина с курительной трубкой в зубах.

— Простите! — воскликнула Арабелла. — Простите!

Наконец, выпутавшись из чужих пальто, детей и их санок, Финч и Арабелла побежали по улице.

Фигура в узком пальто и котелке маячила впереди. Да, это был мистер Дрей. Своей то крадущейся, то танцующей походкой он брел по тротуару вдоль ряда санных экипажей, чьи владельцы сейчас, видимо, были на ярмарке. Мистер Дрей не останавливался и никуда не сворачивал. Маленькие преследователи перевели дух.

— Как думаешь, — спросил Финч, — куда он идет?

— Не знаю, — ответила Арабелла, наградив его осуждающим взглядом. — Но теперь мы не должны его потерять.

С каждым шагом прочь от рыночной площади шум ярмарки постепенно становился все тише. Вскоре дети обнаружили, что дома кругом стали более обветшалыми, на улицах появились бродячие собаки и бродячие… люди. Констеблей поблизости не было, даже просто прохожих стало меньше. Этот Гротвей был не таким, как в центре, он постепенно превратился будто бы в сплошные задворки и стал напоминать Горри — в не лучших его местах и в не слишком удачные дни.

Возле фонарного столба с разбитым плафоном стоял потрепанный мужчина и пил что-то из бутылки. Он проводил Финча и Арабеллу кривым, недобрым взглядом.

Из какого-то окна раздавались крики. Кричала женщина. Она грозила кому-то, что заберет детей и бросит это «грязное животное». Финч предположил, что речь о собаке.

Навстречу прошел старьевщик, тянувший за собой громыхающую и скрежещущую повозку, на которой громоздились обломки труб, разломанные граммофоны и погнутые велосипедные колеса. Он что-то ворчал, разговаривая сам с собой. А еще от него изрядно несло помойкой.

Мистер Дрей уверенно шел по улице, и перемены в районе его, очевидно, нисколько не заботили. Учитывая, что он по пути несколько раз здоровался с какими-то мрачными типами, дети поняли, что для него здесь были все «свои».

В какой-то момент мистер Дрей остановился у обшарпанного и скрюченного, словно в приступе тошноты, дома, огляделся по сторонам, взбежал по лесенке, пару раз стукнул кулаком в дверь и, когда та отворилась, вошел внутрь.

Дети выбрались из-за покосившейся афишной тумбы, на которой висели ободранные и пожелтевшие от времени афиши спектаклей из тех времен, когда Финч еще даже не родился, и направились к дому, в котором исчез дядя Сергиус.

— А ну, с дороги, мелочь! — рявкнул огромный человек в полосатой рубахе под распахнутым пальто. На его здоровенной голове косо сидел крошечный, по виду детский, котелок. Щетина здоровяка чернела и покрывала всю нижнюю половину его лица. Выглядел этот человек так, будто только что сбежал с каторги.

Дети поспешили расступиться, пропуская громилу, и тот косолапо протопал мимо.

Финч и Арабелла, не сговариваясь, поежились и подошли к скрюченному дому.

Темно-красное здание с эркером нависало над улицей. Дверь, за которой скрылся мистер Дрей, была выкрашена в сочный бордовый цвет — из-за нее доносилась приглушенная музыка.

Полустертая вывеска над входом гласила:

— Я знаю, что это за место, — прошептала Арабелла. — Это кабаре. Помню, как мама велела папе держаться подальше от кабаре. В романе Говарда Пелли «Тринадцать строк о…» часто события происходят в кабаре. Там много курят и пьют разные горячительные напитки, и поют, а еще там творится всякое… страшное…

— Что, например? — спросил Финч испуганно.

— Кого-то обманывают, кого-то травят ядом, а кого-то соблазняют роковые женщины.

К слову, о роковых женщинах… Вся стена рядом с дверью была обклеена афишами с изображенными на них упомянутыми женщинами в очень фривольных нарядах. У некоторых из дам и вовсе проглядывали чулки! На большинстве афиш была нарисована красивая мисс по имени Фанни Розентодд, которая, судя по огромным заголовкам, являлась «самим очарованием», «восхитительным цветком» и «гвоздем программы». На одной афише она сидела верхом на месяце, на другой — была в костюме кошки и коварно улыбалась, на третьей — устроилась в центре паутины, в которую, словно мухи, угодили несколько джентльменов.

Финч так и не понял, кем именно была мадам Розентодд: пела ли она, танцевала, или просто показывала сценки. Но в чем он был уверен, так это в том, что, как часто говорил неудачливый в любви мистер Си из семнадцатой квартиры: «Она была из тех, кто закатывал сцены».

— Пойдем? — неуверенно спросил Финч.

Арабелла вместо ответа поднялась по ступенькам и постучала. В тот же миг дверь распахнулась. Дети шагнули в помещение и оказались в непроглядной пурпурной дымной туче. Они тут же закашлялись.

Финч попытался оглядеться, но почти сразу наткнулся на огромное черное лицо, вынырнувшее к ним из дыма.

— Детям входа нет! — проскрежетал человек с огромными бровями, приплюснутым носом и здоровенными белоснежными зубами. — Ростом не вышли. Ха-ха-ха!

Чернокожий громила вытолкал Арабеллу и Финча на улицу, после чего захлопнул за ними дверь.

— Больно надо! — возмущенная таким поведением, крикнула Арабелла. — Мы пойдем к вашим конкурентам! Так и знайте!

— Что? — удивился Финч. — Зачем?

— Никуда мы не пойдем, — прошептала девочка. — Просто мистер Сьюлли, герой романа «Пятнадцать фунтов удачи», всегда так говорил, когда его откуда-то выгоняли.

— Что будем делать?

— Давай обойдем дом, вдруг здесь есть черный ход.

Финч кивнул, и они двинулись вдоль здания. Вскоре дети обнаружили неприметный узкий проход, прячущийся в нише.

Проход привел их в крошечный дворик-колодец, почти все место в котором занимали сугробы. У дальней стены стояли мусорные баки, по ним сновали облезлые коты. Один кот держал в зубах рыбий скелетик, другой — Финч даже потер глаза, поскольку решил, что ему показалось — зажженную сигару. Рядом с баками громоздился сломанный рояль, к нему прислонился прохудившийся контрабас, а в дырявом барабане, лежащем рядом, сидел еще один кот. Помимо этого, куда ни кинь взгляд, все было заставлено пустыми бутылками.

Как и предполагала Арабелла, во дворике обнаружилась еще одна обклеенная афишами дверь. Но уж чего девочка предположить не могла, так это того, что перед дверью будет стоять молодая женщина с папиреткой на тонком длинном мундштуке. И еще того, что эта женщина будет плакать.

Тушь размазалась по ее лицу — застыла потеками на щеках, как пролитые чернила. Темно-красная губная помада растеклась и превратилась в длинную уродливую улыбку, пудра кое-где стерлась. На женщине были черное бархатное платье, сетчатые чулки и крошечная шляпка с дымчатой вуалеткой, а еще боа из угольных перьев. Белые, как снег, волосы вились волнами и чуть покачивались, когда их обладательница трясла головой.

Не останавливая рыданий, женщина раз за разом выпускала изо рта струю алого дыма.

Дети переглянулись и подошли ближе.

— Мадам, с вами все в порядке? — спросил Финч.

Женщина вздрогнула и поглядела на Финча, перевела взгляд на Арабеллу. В первое мгновение она испугалась, но тут же, увидев, что это всего лишь дети, немного успокоилась.

— Что вы здесь делаете? — спросила она строго. — Здесь не место для детей.

— Мы просто шли на ярмарку и услышали, что кто-то плачет, — соврал Финч.

— Мы подумали, вдруг вам нужна помощь, — добавила Арабелла.

Лицо женщины выражало сомнение.

— Помощь? И чем же вы можете мне помочь?

Что-то вдруг будто подтолкнуло Финча, и он протянул ей пакетик с конфетками.

— Все будет хорошо, мадам, — сказал мальчик. — Не плачьте.

Женщина была потрясена его поступком. Тем не менее она взяла из пакетика лакричную пиявку и улыбнулась. Несмотря на растекшуюся тушь и слегка покрасневшие щеки, улыбка будто осветила ее лицо. Эта дама была не просто миловидной — она была очень красива. И Финч ее узнал.

— Вы — Фанни Розентодд? — спросил он.

Та кивнула и отправила в рот пиявку.

— Я — Финч. А это — Арабелла.

Мадам Розентодд по очереди протянула им руку в тонкой бархатной перчатке.

— Приятно познакомиться, дети, — жуя конфету, сказала она. — Можете называть меня Фанни.

— Вы же очень красивая, Фанни! — выпалил Финч и покраснел, а Арабелла закатила глаза. — Вы не должны огорчаться. Почему вы плачете?

— Мы можем как-нибудь вам помочь, мадам? — спросила девочка. — Что-нибудь сделать для вас?

— Вы очень добры, дети, — сказала мадам Розентодд, зажала зубами мундштук и выпустила из уголка рта струю дыма. — Но, к сожалению, вы ничем мне не поможете.

— Может, если вы расскажете… — начал было Финч, впрочем, Фанни Розентодд явно не нуждалась в дополнительных уговорах. Судя по всему, у нее на душе давно накипело, и ей срочно потребовалось выплеснуть свою горечь.

— Все хотят, чтобы я была страстной и веселой! — жалобным голосом сказала она. — Потому что хмурые заплаканные женщины никому не нужны. Всем подавай ярких, пылающих безудержным огнем бестий!

— А кто такие «бестии»? — спросил Финч.

— Женщины, которые держат мужчину за горло, впиваясь в его губы поцелуем, — машинально пояснила Фанни и продолжила жаловаться: — Я должна быть ослепительной, как проклятая лампа! Я должна светить и греть! Я должна раскалять сердца и умы! И никому нет дела до моих чувств…

— Нам есть дело, Фанни! — сказал Финч. — Возьмите еще конфету!

— С удовольствием! — мадам Розентодд отправила в рот еще одну пиявку и принялась ее трагично жевать.

— Мы вас понимаем, Фанни, — попыталась утешить ее Арабелла. — Это очень несправедливо! Расскажите, что случилось!

Финч сомневался, что это сработает, но мадам Розентодд отчаянно нуждалась в слушателе — хотя бы таком — маленьком и наивном, перед которым не стыдно приобнажить душу.

— Я так устала от этих взглядов, — сказала она. — Так устала от луча прожектора. Когда-то я просто хотела петь, но сейчас я уже не понимаю, о чем пою. Я больше не чувствую музыку, понимаете? Музыка превратилась в какое-то громыхание и шипение на фоне, а я выдаю под нее бессмысленные рифмованные строки, от которых самой тошно. Любовь, роковая страсть, томные взгляды и ревность. Я не хочу об этом больше петь.

— А о чем бы вы хотели петь?

— Я… я не знаю, — она отрешенно огляделась. — О снеге, о мечтах, о том, что меня действительно волнует.

— Но почему вы не поете об этом?

— А это, милая, никому не нужно. Всем подавай стр-р-расть, огонь, пошлость и вульгарщину, неразделенные чувства, предательства. И всё с этим циничным черным юмором, от которого хочется повеситься. Это даже хуже, чем кукольный водевиль, это… это… кабаре.

Мадам Розентодд уставилась на медленно падающие снежинки. Кажется, она впервые все это сказала вслух, будто выцарапав из себя признание. И все же было видно, что ей удалось сбросить с души тяжелый камень.

— Вам нужно обмануть их, — сказал Финч. — Всех тех, кто ждет от вас… ну, то, что ждет. Пойте о том, о чем хотите. Вы пробовали?

— Очень давно, Финч, — грустно протянула мадам Розентодд. — Еще когда только начинала. Меня встретили презрительным улюлюканьем, но когда я затянула о красотке Бонни, не дождавшейся своего лихого штурмана, все были в восторге.

— Но сейчас все по-другому, так?

— О чем это ты?

— Ну, тогда вы еще не были… — Финч припомнил: — «Самим очарованием», «восхитительным цветком» и «гвоздем программы». Сейчас вы можете делать, что захотите, и все будут вас любить.

— Но мне страшно. А если они снова начнут улюлюкать?

— Фанни, — сказала Арабелла тоном, каким обычно взрослые говорят с детьми. — Вам не стоит бояться. Вы прекрасны. И это они все в ваших сетях, а не наоборот. Так нарисовано на афише.

— Дедушка говорит, — добавил Финч, — что, когда человек надолго прекращает быть собой, его душа черствеет, и он умирает изнутри.

— Так и есть, — кивнула мадам Розентодд. — Я почти очерствела и умерла изнутри. Вы очень умные дети.

Она будто на мгновение забыла о собственных бедах и пристально поглядела на Финча и Арабеллу. Оба тут же опустили глаза и покраснели, не в силах выдержать немигающий взгляд этой восхитительной женщины.

— Вы очень милые, — сказала мадам Розентодд. — Спасибо вам за вашу доброту. Сейчас нечасто встретишь того, кто просто выслушает и попытается утешить. Жаль, что вы — всего лишь дети. И жаль, что все несколько сложнее, чем просто взять и попробовать. Но вы своего добились, маленькие коварные интриганы! — она звонко рассмеялась. — Мне уже не так грустно. Может, это я могу что-то для вас сделать?

— Нет, Фанни, спасибо… — начал было Финч, но Арабелла перебила его:

— Мой дядя, — сказала она и указала на дверь за спиной мадам Розентодд. — Он там, внутри. Мы не шли ни на какую ярмарку, а следили за ним, потому что на самом деле он не мой дядя. Он очень плохой человек. И мы хотели узнать, что он замышляет.

Мадам Розентодд вздохнула.

— Я тебе очень сочувствую, малышка, но детям и правда лучше не посещать такие места, как «Пересмешник». Там полным-полно плохих людей. А еще то, что показывают на сцене, порой бывает… гм… непонятным для детей. К тому же, — она наклонилась к Финчу и Арабелле и, приставив ладонь к губам, прошептала, — за дверью черного хода стоит Вингало, младший брат Боргало, который сторожит главный вход. Они очень злобные, и я не смогла бы вас провести, даже если бы захотела. Мне очень жаль…

Арабелла пригорюнилась, и мадам Розентодд ласково взяла ее за подбородок. Лукаво прищурилась и сказала:

— Знаешь что? Как выглядит этот твой дядя? Который не-дядя.

— Он носит черный костюм в тонкую белую полоску. А еще у него тонкие черные усики.

— Я погляжу, что он там делает, и напишу тебе в письме. Скажи мне номерной код твоего приемника пневмопочты.

— В Горри не проведена пневмопочта. Но вы можете написать мне обычное письмо! Я сама всегда забираю почту!

— Говори адрес, — сказала Фанни.

— Горри. Улица Трум. Дом номер семнадцать. Арабелла Джей из девятой квартиры.

— Горри. Трум. Семнадцать. Девять. Арабелла Джей. Сейчас запишу в гримуборной.

В дверь постучали. Глухо. Несколько раз.

Финч никогда не видел и не слышал, чтобы кто-то стучал не внутрь дома, а наружу. Но мадам Розентодд явно поняла знак.

— Да иду уже! Иду! — раздраженно воскликнула она и повернулась к детям. — Рада была с вами познакомиться. Финч. — Она протянула руку мальчику, и тот ее восторженно пожал. — Арабелла. — И девочка тоже пожала. — Дети, я должна вас предупредить. Не стоит ходить по таким местам. Здесь бродит всякий сброд, и вас могут обидеть. А я этого не хочу.

— Хорошо, Фанни! — сказали Финч и Арабелла хором.

— Ну ладно. — Женщина улыбнулась. Кажется, она поняла, что никакие советы и увещевания детскому любопытству не указ.

Мадам Фанни Розентодд, «гвоздь программы», кивнула им напоследок и исчезла за дверью.

Уже стемнело. Финч брел домой, утопая по щиколотку в снегу. Ноги мальчика гудели от долгих блужданий по закоулкам родного района, руки совершенно одеревенели от копания в кучах ржавых деталей и механизмов, сваленных на задворках мастерских. В животе от голода скрипело, скрежетало и урчало, словно Финч и сам был сделан из таких механизмов.

После возвращения в Горри они с Арабеллой разделились, и девочка сразу пошла домой — дожидаться письма от мадам Розентодд. Финч же отправился в буквальном смысле в неизвестность — на поиски того, без чего их план не мог состояться.

И все же трофей, который он сжимал в руке, а именно увесистый сверток, служил доказательством, что все было не зря.

На улице Трум, от самой улицы-трубы в одном ее конце и до «Дома-со-злой-собакой» у моста в Гротвей в другом конце, горели лишь несколько фонарей, да и те довольно далеко друг от друга. Они походили на висящие в воздухе брызги света, которые выхватывали из темноты какие-то небольшие отдельные фрагменты вечера.

В будочке на станции мистера Перри светились окна: старик, должно быть, сейчас готовил ужин. В некотором отдалении располагался «Фонарь констебля»; к нему вела дорожка из развешанных на проволоке фонариков. Зажигал их всегда мистер Перкинс, младший констебль, в то время как мистер Доддж, его старший коллега, считал это дело ниже своего достоинства, предпочитая сидеть в тепле и указывать помощнику, как правильно зажигать фонари через рупор вещателя. Одинокий фонарь на кованой опоре висел и над входом дома № 17; в рыжих прямоугольниках окон колыхались темные силуэты жильцов…

Финч уже был неподалеку от своего дома, когда входная дверь открылась, и из нее вышла женщина. Свет фонаря вырвал из темноты зеленое пальто с лисьей оторочкой и шляпку с загнутыми полями.

«Миссис Чаттни из шестой квартиры! — пронеслось в голове. — Интересно, куда это она направляется?!»

Ближе к вечеру в доме всегда начиналось все самое интересное: жильцы бродили по подъезду, громыхали дверьми, разъезжали на лифте, переругивались друг с другом и с миссис Поуп — можно было много чего унюхать и подслушать. То, что миссис Чаттни решила пропустить все это, показалось Финчу очень подозрительным…

Соседка поравнялась с ним. Уголки ее губ тронула едва заметная улыбка.

— Добрый вечер, миссис Чаттни, — поздоровался Финч.

— Добрый вечер, Финч, — кивнула соседка. — Как поживает дедушка?

Финч мог бы поклясться, что сказала она это как-то слишком уж многозначительно. Не просто «Как поживает дедушка? Как его здоровье и что он думает о последних новостях?», а «Как поживает дедушка? Хотя о чем это я, ведь мы оба прекрасно знаем, что он исчез, возможно, похищен, а возможно, и убит и больше никак и нигде не поживает».

Мрачные подозрения Финча подкрепило то, что она не стала дожидаться ответа, а просто прошла мимо.

Мальчик с трудом остановил себя, чтобы не броситься следом с расспросами. Да и что бы она ему ответила? Если миссис Чаттни в сговоре с Человеком в черном, он, Финч, только выдаст, что подозревает ее. Нет, нужно как следует все продумать и посоветоваться с Арабеллой. Может, вместе они найдут способ, как вывести соседку на чистую воду.

Финч направился к дому.

Он был уже на пороге и даже взялся за дверную ручку, когда та повернулась. В следующий миг дверь распахнулась, и на Финча налетела Арабелла в своей рыжей шапке, завязанной под подбородком.

— Финч! — радостно выдохнула девочка и махнула перед его носом конвертом. — Она написала! Фанни! Написала мне! Ты не поверишь, что в письме!

— А что ты здесь делаешь? — спросил Финч.

— Как «что»? — удивилась Арабелла. — Слежу за миссис Чаттни, конечно! Она вела себя очень странно. И я решила пойти за ней. Я подумала, что она…

— Идет на встречу с Человеком в черном? — закончил Финч.

Арабелла лихорадочно закивала, и мальчик испугался, что у нее сейчас отвалится голова.

— Куда она пошла? — спросила девочка.

— В конец улицы.

— Идем за ней?

— Конечно.

И они побрели следом за миссис Чаттни. Та, не оборачиваясь, шла по тротуару, спрятав руки в карманах пальто. Глядя на нее, Финч со все возрастающей тревогой думал о том, что не представляет, что делать, если она приведет их к Человеку в черном. А еще он очень устал, замерз и проголодался. Что касается Арабеллы, то ей все это, казалось, было лишь в радость. «Очередное приключение». Она, небось, уже поужинала и даже уроки сделала.

— Кстати, ты нашел? — спросила Арабелла, когда они остановились, наблюдая за тем, как миссис Чаттни перешла улицу и направилась к домам № 21, 22 и 23, стоявшим со стороны пустыря.

Финч продемонстрировал ей сверток.

— Это же замечательно! — еще больше обрадовалась Арабелла. — А я мимоходом намекнула миссис Поуп, что слышала шуршание и царапание на лестнице. Ой, как она взбеленилась…

— Наш план работает, — кивнул Финч. — Куда же она идет?

Это уже относилось к миссис Чаттни. Соседка нырнула в проход между двумя домами, преодолела его насквозь и, оказавшись возле путей, двинулась вдоль них обратно, в начало улицы.

— Не знаю, — сказала Арабелла. — Она целый час торчала у окошка миссис Поуп — делилась с ней рецептами приготовления супа из ворон, несмотря на то, что все в доме знают: у нее аллергия на супы. А потом отправилась на шестой этаж и долго топталась там у дверей мистера Франки. Притом, что она его просто терпеть не может. А затем по лестнице спустилась на свой этаж. И там уже вызвала лифт.

— Да, все это очень странно, — согласился Финч. — Миссис Чаттни всегда была подозрительной, но после того, что мы узнали у мистера Джоди… Как думаешь, что ее связывает с Человеком в черном?

Арабелла закусила губу.

— М-м-м… Наверное, она шпионит для него.

— Это понятно. Но за кем? За мистером Франки?

— Не знаю, может, они хотят еще кого-то похитить?! — Девочка замолчала, испуганная собственными словами. — И это еще не все. В письме Фанни написала, что…

— Постой! — Финч вдруг замер и нахмурился.

Миссис Чаттни обошла трамвайную станцию мистера Перри и двинулась прямиком к «Фонарю констебля».

— Что она задумала? Она идет к мистеру Додджу?

Соседка, впрочем, у домика не остановилась и скрылась за ним.

Дети бросились бежать и вскоре оказались у небольшого одноэтажного строения из синего кирпича с темно-синей черепицей.

На самом деле «Фонарь констебля» был не совсем одноэтажным — над крышей возвышалось что-то вроде башенки наблюдательного поста, из которой торчал дымоход, там же поблескивали линзы в трубах перископа. На шпиле вертелся анемометр, над ним, поскрипывая, слегка поворачивалась кованая стрела флюгера.

Из иллюминаторов «Фонаря констебля» лился рыжий свет. Изнутри раздавался бас мистера Додджа, спорящего с диктором радиофора.

Дети, пригибаясь, чтоб их не заметили из окон, на цыпочках двинулись вдоль стены и зашли за угол.

Соседки нигде не было.

— Куда она делась? — прошептал Финч.

Миссис Чаттни как будто превратилась в снег. Финч невольно вспомнил про тех странных носатых существ: Рри из-под моста и толстяка на скамейке. Он испуганно поежился: неужели соседка тоже…

Додумать он не успел. За спиной вдруг хрустнул снег под чьими-то ногами, и кто-то грубо схватил Финча и Арабеллу за руки.

— Попались!

Миссис Чаттни и не думала превращаться в снег, она просто обошла «Фонарь констебля» вокруг и незаметно подкралась к Финчу и Арабелле. Стало очевидно, что она с самого начала знала о слежке и просто заманивала их в ловушку.

— Шпионите, маленькие проныры?! — зашипела миссис Чаттни. Соседка больше не выглядела добродушной и приторно вежливой, какой всегда казалась. С нее будто слезла маска, обнажив злобную, преисполненную яда и коварства женщину. — Очень зря!

— Пустите! — завопил Финч. — Пустите!

— Нет уж! Я вас не отпущу!

Соседка потащила детей к двери. Финч понял, что она хочет сделать, и похолодел от ужаса.

«Только не мистер Доддж! — пронеслось в голове. — Только не мистер Доддж!»

Арабелла тоже все поняла:

— Мы больше не будем! — взмолилась она. — Честно-честно!

Дверь «Фонаря констебля» распахнулась, и на пороге появился огромный человек в темно-синем мундире и шлеме с кокардой. Широкое бульдожье лицо полицейского багровело, в глубоко посаженных глазах поселился недобрый блеск, а черные бакенбарды, плавно переходившие в пышные усы, стояли дыбом.

— Что здесь за шум?! — грозно рявкнул констебль Доддж. — О, мадам!

Он увидел миссис Чаттни и поприветствовал ее, прикоснувшись к краю шлема.

— Мистер Доддж! — воскликнула женщина. — Тут двое детей, сэр! Я поймала их, когда они заглядывали в ваши окна и что-то вынюхивали!

— Дети, мэм?

— Да, сэр. Двое маленьких вредителей.

Мистер Доддж опустил взгляд и тут же поджал свои пухлые губы, не преминув также сморщить и нос, словно перед ним стояли никакие не дети, а две огромные испускающие слизь из пастей блохи.

— Внутрь! — велел он и отошел в сторону.

Миссис Чаттни затащила упирающихся Финча и Арабеллу в «Фонарь констебля», и только после этого отпустила их.

Мистер Доддж упер руки в бока и с ног до головы оглядел детей. За его спиной маячило недоуменное лицо младшего констебля Перкинса. Высокий и худой младший констебль разительно отличался от своего старшего коллеги: его круглое мальчишеское лицо было чисто выбритым и казалось слишком простоватым, как для служителя закона. Из-под шлема торчал вихор соломенных волос.

— Кто здесь у нас? — пробасил тем временем мистер Доддж. — Отъявленные негодяи?

— Это не мы — негодяи! — заявил Финч. — А она!

— Молчать! — Констебль размахнулся и отвесил мальчику пощечину. — Не сметь оскорблять почтенную мадам!

Финч схватился за щеку и почувствовал, как к глазам подбираются слезы. Лишь неимоверным усилием воли он удержался, чтобы не заплакать — нельзя было рыдать, как девчонка, в присутствии Арабеллы. Вместо этого он гневно засопел, с ненавистью уставившись на огромного злого полицейского.

— Они что-то замышляют, говорю вам, мистер Доддж. — Миссис Чаттни улыбалась настолько зловредно и лживо, что поверить ее словам мог бы только непроходимый тупица, ну, или старший констебль Доддж.

— Это она что-то замышляет! — попыталась все объяснить Арабелла. — Она связана с…

Констебль замахнулся, чтобы ударить и ее, но тут вмешался Перкинс. Он вынырнул из-за спины мистера Додджа и строго покачал пальцем:

— Никаких бездоказательных обвинений в «Фонаре констебля»!

После чего взял Арабеллу за руку и, подведя девочку к стене, усадил ее на стоявшую там грубую деревянную скамью. Судя по железным кольцам в полу, к которым должны были крепиться цепи кандалов, это место предназначалось для арестованных преступников.

Хмурился и ворчал Перкинс больше для виду. Было ясно, что он просто попытался защитить девочку.

Впрочем, его старший коллега этого не понял:

— Вот именно! — рявкнул он. — Никаких бездоказательных обвинений! Напраслина тоже считается преступлением, чтоб вы знали!

Миссис Чаттни кивнула.

— Вот-вот! — сказала она самодовольно. — Мистер Доддж, я настоятельно рекомендую наказать этих детей, а еще сообщить обо всем их родителям. Судя по всему, мистер Дрей, дядя этой наглой девчонки, недостаточно строго ее воспитывает.

Арабелла заплакала: она боялась себе даже представить, что ее ждет, если во все это вмешается дядя Сергиус.

— Да и к мистеру Фергину, деду несносного мальчишки, тоже следует заглянуть, — добавила миссис Чаттни. — Но, вообще-то, мне кажется, он решил последовать примеру родителей этого безнадежного ребенка и бросил его: я краем уха слышала о том, что мистер Фергин куда-то внезапно отбыл. Если это так, то стоит вызвать клерков из сиротского приюта.

Финч сжал кулаки и скрипнул зубами, но сказать ничего не решился.

— Что ж, я так и сделаю, мадам, — важно покивал мистер Доддж. — Мистер Сергиус Дрей — почтенный джентльмен строгих нравов и образец хороших манер, ему можно доверить наказание девчонки. А что касается этого оборванца, то мы и на него управу найдем. Благодарю за вашу помощь в поимке злоумышленников, мадам.

— Прошу вас, констебль! — с ложной скромностью потупилась миссис Чаттни. — Вы ведь знаете, что я всегда с радостью помогу представителям закона. Что ж…

Она кивнула и направилась к выходу.

— Мадам, — почтительно склонил голову мистер Доддж.

— Мадам, — кивнул и Перкинс.

— Попрощайтесь вежливо с мадам! — велел констебль Доддж детям.

— Не буду! — с вызовом уставился на него Финч. Арабелла лишь приглушенно всхлипнула.

— Ой! Больно надо! — заявила миссис Чаттни и покинула «Фонарь констебля».

Младший констебль Перкинс закрыл за ней дверь.

— Ты только взгляни, Перкинс! — Мистер Доддж схватил Финча за шиворот и швырнул его на скамью для арестантов рядом с Арабеллой. — Все черты закоренелого преступника наличествуют. Взгляд исподлобья, сжатые зубы, выпученные глаза, желваки на скулах. Так выглядит лицо будущего каторжника. Ухф… ухф… — Констебль шумно втянул носом воздух. — А это еще что за вонючая мерзость? — Мистер Доддж поморщился, обнюхивая Финча и Арабеллу. — Хоть я и всегда знал, что дети — маленькие вонючие создания, но это уж слишком!

Финч испугался, что сейчас у него отберут его добычу, и принялся лихорадочно придумывать отговорки. Он знал, что обнаружение у него кое-чего явно запрещенного, завернутого в коричневую упаковочную бумагу, — лишь вопрос времени.

— Это дохлая рыба, сэр! — Финч сам протянул констеблю свой сверток. — Я ее достал в мусоре для Мо, кошки миссис Поуп. Рыбка лишь немного подгнила и еще вполне вкусная…

— Перкинс, выброси эту дрянь за дверь! — Мистер Доддж буквально отпрыгнул от свертка, видимо, опасаясь подхватить от него какую-то заразу. — А этой хвостатой лысой мерзости придется поголодать! Моя б воля, уже давно на нашей улице не было бы ни одной кошки! Потравил бы их и глазом не моргнул бы! Разводят, понимаешь, нежности к этим блохастым кусачим тварям, когда по ним живодерня плачет. По ним и по детям!

Младший констебль забрал у Финча сверток и, приоткрыв дверь, вышвырнул его за порог.

— А это что такое? — спросил Перкинс, повернувшись к Арабелле. — Сэр! Девочка что-то сжимает в руке. Конверт.

— Нет! — завопила Арабелла. — Это мое! Не забирайте!

Она попыталась спрятать конверт за спину, но младший констебль ловко выхватил его из ее пальцев.

— Отправь в ящик с уликами! — велел мистер Доддж, усаживаясь за свой стол. — Потом разберемся.

Перкинс опустил конверт в деревянный ящик, стоявший на краю стола старшего констебля, и спросил:

— Что делать с детьми, сэр? Оформлять?

— После ужина, — ответил мистер Доддж. — А пока надень на них кандалы!

— Сэр, это же просто дети…

— Нет, Перкинс, это не просто дети, — убежденно ответил мистер Доддж. — Это непослушные, разбалованные сопляки, которые никогда не следуют правилам и для которых такого понятия, как «закон», не существует! А родители их, безвольные и слабохарактерные, потакают им. В силу своей безнаказанности, эти хорьки, которых ты называешь детьми, не проявляют никакого почтения ни к частной жизни, ни к частной собственности, ни к представителям закона.

— О чем вы, сэр?

— Вечно забираются куда не положено, воруют конфеты и рассказывают грязные шуточки про констеблей. Вот в былые времена родители били детей ротанговой тростью, запирали в чулане и не просто лишали сладкого, а лишали еды! И вот тогда из детей вырастали образцовые граждане, на которых полиция всегда могла положиться. А сейчас… да сейчас это разве ж наказания? Смех один. Не позволяй провести себя, Перкинс. Их лучше держать на привязи.

Перкинс нехотя снял с гвоздика на стене литые скобы-браслеты, соединенные цепью, просунул в них одну за другой руки Финча и закрутил винты. То же он проделал и с руками Арабеллы. Кандалы были огромными, тяжелыми, оттягивали запястья и больно давили. Финч почувствовал себя самым настоящим каторжником. Он вдруг подумал, что дедушке было бы за него очень стыдно.

— Но мы ничего не сделали! — попытался протестовать мальчик.

— Молчать! — прикрикнул мистер Доддж.

Младший констебль тем временем присоединил кандалы к большому железному кольцу, торчащему из пола. После чего тяжело вздохнул и направился обратно на свое место.

Для этого ему пришлось подняться по металлической лестнице, которая вела на огороженную перилами площадку наблюдательного поста. Взобравшись наверх, Перкинс сел за стол и вернулся к прерванному ужину.

В своем тесном логове в башенке, он походил на ворону в гнезде. Развернуться там, и правда, было негде — на столе стояли: печатная машинка, телеграфный ключ и аппарат для приема сообщений, а также там разместились механизмы управления перископами. Создавалось впечатление, что мистер Доддж поселил там Перкинса за какую-то провинность.

Сам старший констебль с удобством сидел за большим дубовым столом, обитым темно-синим крепом. По левую руку от него (и подальше от арестованных) уютно горел камин, а по правую стояла тумба с радиофором. У стены за спиной полицейского примостился шкафчик картотеки, над которым висел план Горри. Возле карты кнопками были закреплены плакаты «Разыскивает полиция» с изображенными на них угрюмыми щетинистыми рожами. Рядом с ними соседствовали — Финч сперва даже не поверил своим глазам и кивнул Арабелле, указывая и ей тоже, — уже знакомые детям афиши. С них кокетливо улыбалась Фанни Розентодд.

Констебли будто бы забыли о присутствии детей. Перкинс доел суп и скрылся за газетой у себя наверху. А мистер Доддж догрыз мясо с кости жареной кроличьей ножки, вытер губы и пальцы салфеткой и подставил ухо под рог радиофора.

Оттуда раздавался заунывный, но вместе с тем несколько тревожный голос: «Метеорологическая станция в Бруберри передает, что ожидаемая снежная буря будет иметь весьма скверный характер. Согласно шкале Кейринга, это будет буря Третьего, а возможно даже, Второго порядка. Напоминаем, что снежная буря ожидается уже через три дня. Будьте готовы и следуйте установленным инструкциям!»

Финч наклонился к Арабелле:

— Что будем делать? — шепотом спросил он.

— Не знаю… — отчаянно ответила девочка. — Будет очень плохо, когда они все расскажут дяде Сергиусу.

Мистер Доддж бросил на них уничижительный взгляд.

— Не переговариваться! — громыхнул он и снова подставил ухо под медный рог радиофора.

Финч угрюмо отвел взгляд в сторону и уставился на план Горри, рассматривая на нем синие закорючки в виде полицейских шлемов, которыми были отмечены прочие «Фонари констебля».

«Неужели все полицейские здесь такие злобные, как этот Доддж? — подумал мальчик. — Как же выбраться? Что бы сделал мистер Кэттли?! Нет! Правильнее спросить: что он сделал?! Ведь он был в такой же ситуации: его схватили, но он сразу же освободился. Как же у него это вышло? Что он там говорил про обман?»

Незаметно даже для самого Финча, его взгляд переполз с плана Горри на плакаты о розыске. «Может, среди них есть Человек в черном? Нет… конечно, нет. Вряд ли полиция вообще знает о его существовании».

Постепенно его вниманием завладела неунывающая (но только на афишах) Фанни.

«Интересно, что бы она сделала, угоди она в такие неприятности, как мы с Арабеллой? Как бы она выпутывалась? Обманывала бы, как мистер Кэттли? Или вскружила бы голову констеблю? Да судя по всем этим афишам, мистер Доддж и так в полной ее власти — прямо как те джентльмены в паутине и…»

И вдруг мальчика словно озарило.

Финч выразительно поглядел на Арабеллу. Та покачала головой, не понимая. Он кивнул в сторону афиш на стене. Девочка по-прежнему не понимала. Финч нахмурился из-за ее недогадливости и решил действовать первым — а она поддержит, если все же снизойдет и догадается, мисс первая ученица класса!

— Сэр… — начал он осторожно. — Эти афиши с Фанни Розентодд…

Констебль поднял на него взгляд, под которым, мальчик был уверен, всех арестованных мгновенно настигал инфаркт. Но Финчу было не до инфарктов — ему нужно было выпутываться из передряги.

— Что?! — Казалось, мистер Доддж сейчас просто лопнет от нахлынувшей на него ярости. — Даже не смей называть ее прелестное имя своим грязным детским ртом!

— Я вовсе не хотел вас обидеть, сэр! — воскликнул Финч. — Просто интересно: вы что, поклонник мадам Розентодд?

— Поклонник? — презрительно поморщился мистер Доддж. — Да у меня собраны все афиши с ее выступлений, есть даже коллекция редких открыток. Я больше, чем поклонник! Но вы о таком даже думать не могите! Что дети понимают?!

Разговор привлек внимание Перкинса. Он выглянул из-за газеты.

Арабелла поняла, к чему клонит Финч. И мгновенно оценила потенциал его затеи.

— Как это «что понимают»? — деланно возмутилась она. — Мадам Розентодд наша подруга!

Констебли, не сговариваясь, рассмеялись.

— Что смешного? — оскорбился Финч.

Мистер Доддж откинулся на спинку кресла и сцепил кончики пальцев.

— Чтобы мадам Розентодд общалась с какими-то жалкими детьми! Ни-ни!

— Мы только сегодня с ней говорили! — заявил Финч.

— Правда? — лукаво поинтересовался Перкинс. — Тогда вы должны знать, какого цвета у нее сейчас волосы. Она часто меняет прическу в зависимости от сценического образа.

— Белые, как снег! — сообщил Финч. — И подвитые волнами.

Перкинс опустил газету и вопросительно глянул на мистера Додджа. Тот посмотрел на него и удивленно кивнул. После этого оба полицейских перевели недоуменные взгляды на детей.

— Она — наш добрый друг! — заявил Финч гордо.

— Очень близкий друг! — добавила Арабелла. — Она разрешает нам называть ее Фанни!

— И чем докажете? — На губах мистера Додджа появилась недобрая усмешка.

Арабелла кивнула на ящик для улик.

— Письмо, — сказала она. — Которое вы у меня забрали. Это от нее! Она мне написала! Можете прочитать его и убедиться.

Финч с ужасом поглядел на нее.

— Нет! — прошептал он. — Что ты делаешь?!

— Поверь мне, — так же шепотом ответила девочка. — Все будет хорошо.

— Ну что ж! — заявил мистер Доддж. — Пусть будет по-твоему. Только знаешь что? Если ты соврала, тебя ждут намного более серьезные неприятности, чем сейчас. Я не потерплю ложь представителю закона!

— Просто прочитайте уже письмо! — гневно воскликнул Финч.

Старший констебль ухмыльнулся, будто вел партию в «Трольридж», имея на руках все козырные карты, взял конверт из ящика и прочитал то, что было на нем написано:

— Адресовано Арабелле Джей, Горри, улиц Трум, дом номер семнадцать, квартира номер девять. — Он бросил взгляд на обратный адрес и нахмурился. — Отправлено из… кабаре «Пересмешник».

— Сэр! — взволнованно воскликнул констебль Перкинс. — Что в письме?! Читайте же!

— И сам знаю, Перкинс, — проворчал мистер Доддж, доставая из конверта сложенный листок. — И сам знаю. Итак! — Он развернул бумагу и принялся читать вслух:

Повисла тишина. Было слышно, как гудит ветер в дымоходе и трещат дрова в камине. А также — как булькает в животе у старшего констебля.

— Что все это значит? — наконец спросил мистер Доддж, с трудом оторвав взгляд от письма и направив его на детей.

Финч и Арабелла молчали. Мальчик уставился в пол, он не мог поверить, как все совпало. Человек в черном… Миссис Чатни, теперь вот мистер Дрей…

Но хуже всего было то, что эти констебли обо всем узнали. И зачем Арабелла заставила мистера Додджа прочитать письмо? Глупая девчонка! Что сейчас будет…

— Вы действительно знаете восхитительную мадам Розентодд? — спросил мистер Доддж.

Дети не поверили своим ушам. Точнее, только Финч не поверил — Арабелла откуда-то знала, что так все и случится.

Старший констебль пребывал в оцепенении от прочитанного, но его, судя по всему, нисколько не волновало содержание письма — кажется, заботила его лишь подпись.

— Да, мы же говорили, — ответила Арабелла. — Фанни — наш хороший друг. Это мы посоветовали ей написать новую песню.

— Подумать только…

— Сэр! А как же письмо? — напомнил Перкинс. — Дети что-то затеяли! Там описываются весьма подозрительные вещи!

— Что? Прошу тебя, Перкинс! — снисходительно махнул огромной рукой мистер Доддж. — Какие-то не-дяди, незнакомцы-вороны! Ты, как всегда, упускаешь самую суть! Сразу видно, что опыта в таких делах у тебя маловато.

— И в чем же суть, сэр?

— В том, что там написано… — Мистер Доддж прошептал восторженно: — «Фанни Розентодд»!

Дети выжидающе застыли, позволяя шестеренкам в голове у старшего констебля крутиться.

— Почему вы сразу не сказали, что вы друзья великолепной мадам Розентодд? — спросил он.

— Мы пытались, но вы нам не верили! — со злостью в голосе ответил Финч.

— Да-да, забудем об этом! — Констебль вскочил со своего кресла и в возбуждении принялся ходить у стены с афишами.

— Мистер Доддж, — сказала Арабелла со всей мягкостью и почтительностью, на которые была способна. — Если вы хотите, мы можем рассказать мадам Розентодд о… нашем хорошем друге, замечательном служителе закона констебле мистере Доддже.

— Правда? — Мистер Доддж замер. Глаза старшего констебля, казалось, сейчас выпрыгнут наружу.

— Да! — добавил Финч. — И мы можем попросить у нее открытку с ее изображением, и на ней будет… ауто… аото…

— Аутографф! — мечтательно потер руки мистер Доддж.

— Да.

— Перкинс, чего расселся?! — воскликнул старший констебль. — Освободи же их скорее! Это ведь просто… дети, а не какие-то опасные преступники!

— Сэр? — удивленно проговорил младший констебль. — Вы уверены?

— Пошевеливайся, Перкинс, — велел мистер Доддж, едва не приплясывая на месте. — Не каждый день выдается шанс получить аутографф от самой… ах… Пусть напишет: «для Варфоломеуса Додджа»!

— Тогда уж и «для Персиваля Перкинса», — добавил младший констебль и, сложив газету, спустился по лестнице.

— Не наглей! — одернул подчиненного мистер Доддж. — Можно только «для Варфоломеуса Додджа».

— Ну вот… — обиженно проворчал Перкинс.

— Так вы не сообщите нашим родителям? — с тревогой уточнил Финч. — Ну что мы… в смысле…

— Нет! — воскликнул мистер Доддж. Перед его глазами вдруг весьма отчетливо встала пугающая картина, как детей наказывают, и они потом рассказывают несравненной мадам Розентодд о том, какой ужасный человек, этот старший констебль Варфоломеус Доддж. — Зачем?! Вы ведь ничего толком и не совершили! К тому же вы — друзья очаровательной мадам Розентодд. Все, что произошло, — исключительно глупое и досадное недоразумение! А недоразумения, мои дорогие дети, — вовсе не преступления. И закон… закон к ним не имеет решительно никакого отношения!

Дети понуро шли к дому. Облегчения от освобождения из-под стражи не было.

— Он еще смотрит? — спросила Арабелла.

Финч обернулся и увидел в иллюминаторе лицо младшего констебля Перкинса, с подозрением уставившегося им вслед.

— Да.

— Он — не такой глупый, как Доддж, — заметила Арабелла.

— И это плохо, — сказал Финч.

— Да, плохо.

— Злобная, мерзкая миссис Чаттни! — негодующе воскликнул Финч. — Она знает что-то об исчезновении дедушки. Если сама не принимала во всем участие.

— Но нам она ничего не скажет, — веско заметила Арабелла. — И шпионить за ней дальше опасно. Она очень подозрительная. А еще эта грымза может сделать так, чтобы за тобой приехали клерки из приюта.

Финч хмурился. Арабелла была права. Миссис Чаттни в одночасье стала их злейшим врагом. Она не просто была в сговоре с Человеком в черном, но, вероятно, поняла, что где-то прокололась и детям стало известно о ее делишках. Иначе она не решилась бы явить свое подлинное лицо коварной интриганки и злобной горгульи. При этом мальчик понимал, что миссис Чаттни очень опасный враг: ей известна его тайна, и если он попробует сделать что-то, что ей не понравится, она воспользуется своим преимуществом. Как там это называл дедушка? А, точно! Она, как механик чужих судеб и жизней, сидящий за панелью с подписанными рычагами и в любой момент способный дернуть каждый из них. И как переиграть такого хитроумного, беспринципного взрослого?

— Пока что отложим миссис Чаттни на полку, — решил Финч. — При встрече будем с ней вежливы — сделаем вид, будто ничего не случилось. Но при этом нужно быть очень осторожными — теперь мы знаем, на что она способна. Следуем нашему плану. Нам надо узнать, как зовут Человека в черном. Узнаем — тогда попытаемся его разыскать и разоблачить. Разоблачим его — доберемся и до миссис Чаттни.

— Очень хороший план, — похвалила Арабелла.

— Для нашей… гм… проделки почти ведь все готово, — продолжил Финч и помахал перед носом девочки свертком, который он не забыл подобрать в снегу возле «Фонаря констебля». — Завтра «рыба», как говорит мистер Драммин из двадцатой квартиры, сыграет свою роль, но…

Финч внезапно замолчал.

— Что?

— Я поверить не могу, как все связано.

— Да, все жутко переплелось… — кивнула Арабелла. — Человек в черном, который как-то связан с исчезновением твоего дедушки, как-то связан с миссис Чаттни и еще… еще с дядей Сергиусом! Это все очень похоже на заговор.

— Или на то, что здесь орудует шайка преступников, — предположил Финч.

— Этому Человеку в черном что-то нужно было от твоего дедушки. Чтобы тот что-то сделал для какого-то Гелленкопфа. — Арабелла снова закусила губу. — И что же папа говорил об этом Гелленкопфе?.. Нет, не вспоминается. — Она раздосадованно сморщила нос. — А теперь ему что-то нужно от дяди Сергиуса. Кто такая… — девочка опустила взгляд на письмо, которое сжимала в руке, и перечитала сложное имя, — мадам Шпигельрабераух?

— Очень-очень знакомое имя… — пробормотал Финч. — Кому же оно принадлежит?

Он силился вспомнить и не мог. Нужное воспоминание было рядом — он чувствовал, но оно ускользало, пряталось от него. Это было весьма неприятное ощущение: как будто пытаешься что-то схватить, тянешься из последних сил, кончики пальцев уже касаются искомого предмета, но в самый ответственный момент они случайно задевают его и отталкивают еще дальше. Это было сродни тому, как пытаться вспомнить сон по пробуждении. Финч шел и злился на себя за свою дырявую, как решето, память.

Арабелла, в свою очередь, прямо в эти секунды мучительно вспоминала о том, что ее папа говорил маме о Гелленкопфе, и испытывала примерно те же эмоции. А еще она злилась из-за того, что ее мама находится во власти зловредного дяди Сергиуса и не может помочь им с Финчем. «Вот бы поскорее избавиться от дяди Сергиуса! — думала она одновременно с тоской и надеждой. — Тогда можно было бы просто спросить у мамы…»

В задумчивом молчании дети подошли к своему дому. Дверь вдруг открылась, и на улицу выкатилась угольно-черная коляска. Следом за ней из подъезда появилась и няня.

— Добрый вечер, мадам Клара! — хором сказали дети.

— Добрый вечер, Финч из двенадцатой квартиры, — ответила мадам Клара. — Добрый вечер, юная мисс.

Няня прокатила коляску мимо детей и направилась куда-то в сторону пустыря.

«Откуда она знает, как меня зовут? — удивился Финч. — Мы ведь с ней раньше только здоровались при встрече!»

И тут он кое-что понял. Вспомнил.

— Это она, — негромко проговорил мальчик, ткнув пальцем в спину мадам Клары. — Это она — мадам Шпигельрабераух.

— Что? — удивилась Арабелла. — С чего ты взял?

— Мне… мне кажется, что она сама мне сказала…

— Но что от нее может понадобиться Человеку в черном? Она же просто няня!

Финч покачал головой:

— Нет, она не просто няня, — сказал он, глядя вслед величественно отдаляющейся мадам Кларе. — Кстати, это очень просто выяснить. Так ли ее зовут. Мы спросим у миссис Поуп. Она должна знать.

— Но она не скажет!

— Еще как скажет, — убежденно сказал мальчик.

Подмигнув Арабелле, Финч открыл дверь. Выждав, пока тепло-решетка сотрет с обуви снег, дети подошли к стойке.

Консьержка читала какой-то журнал из разряда периодических изданий для почтенных леди. Мо лежала на узкой спинке ее стула и заглядывала в журнал, по-видимому, тоже считая себя почтенной леди. Стоило детям подойти, как кошка вскинула свою лысую голову и подозрительно уставилась на сверток в руке мальчика. Тот поспешил убрать его прочь.

— Миссис Поуп! Миссис Поуп! — взволнованно заговорил Финч. — Там только что был человек на улице. Он просил кое-что передать для одного из наших жильцов.

— Кому именно и что именно? — равнодушно спросила консьержка, не поднимая глаз от страницы журнала — на ней был изображен манекен в модном платье.

— Для какой-то мадам… Шпи… Шпигельрабераух.

Консьержка дернулась так резко, словно он плюнул в нее. И впилась в него взглядом.

— Для мадам Клары?! — взволнованно спросила она, и дети переглянулись. — Она только что вышла. Что ей просили передать?

— Что… что снежная буря будет иметь весьма скверный характер. И посоветовали следовать установленным инструкциям.

— Что за чушь? — удивилась консьержка и с весьма неприятным звуком поскребла длинными острыми когтями лысую макушку.

— Просто просили передать. — Финч пожал плечами. — Я не знаю, что это значит.

— Я передам, — холодно проговорила миссис Поуп, одарила детей еще одним строгим взглядом и снова уставилась в журнал.

Финч сидел на кровати дедушки и с тоской глядел на Арабеллу.

Чрезмерная оживленность и радостная непоседливость девочки его раздражала. А еще он чувствовал себя рядом с ней исключительно глупым и еще более отсталым, чем обычно. Он завидовал ее наблюдательности и уму. Арабелла постоянно сыпала примерами и цитатами из книг, которые прочла. Носилась туда-сюда с измерительными линейками и вообще очень важничала и умничала.

Чудом выбравшись из «Фонаря констебля», дети решили обсудить все, что уже успели выяснить и заодно снова проверить квартиру Финча на предмет улик. Мальчику сразу вспомнился ящик мистера Додджа, а Арабелла пояснила, что улики — это следы или предметы, которые могут привести к тому, кто совершил преступление. И добавила, что в книге Нортона Джекилла «Загадочные расследования мистера Фо» сыщик-библиотекарь мистер Фо всегда дотошно ищет улики.

Финч не понимал, зачем это нужно, ведь он уже все давно обыскал, но девочка занудно процитировала мистера Фо:

— «Очень часто новые сведения дают возможность взглянуть на уже знакомые вещи под совершенно другим углом». В шпионском романе «Роковой карниз» докурок папиретки, найденной на том месте, где должны были встретиться беглецы с каторги, сперва ничего не дал сыщику, но, когда он узнал, что папиретки такой марки курит сама принцесса, все дело приобрело очень неожиданный оборот…

Победив Финча цитатами, перед которыми он всегда робел, Арабелла, вооружилась маминой лупой и стала исследовать квартиру, возомнив себя настоящим детективом.

Постепенно список улик, который она начала составлять, каллиграфически аккуратно занося их в тетрадь, пополнялся и систематизировался:

Финч подробно рассказал Арабелле о фабрике и том, что узнал у мистера Нэмма. Арабелла похвалила Финча и сказала, что даже мистер Фо из книги не провел бы расследование лучше. Финч тут же зарделся и смущенно сказал: «Да ладно…»

Пружины наводили на пугающие мысли о каком-то оружии, зачем-то понадобившемся дедушке. Но, в общем, эта улика ничего не проясняла.

— Пока отложим это, — сказала Арабелла. — Для этой улики еще наступит время.

— Ну да, — с сомнением пробормотал Финч.

Свое путешествие в Ррив Финч также подробно описал. Как и в случае с пружинами, Финч недоумевал, зачем дедушке понадобились очки для «близкого наблюдения за бурей». У Арабеллы тоже не было ни одной догадки.

— Мне кажется, что пружины и очки связаны друг с другом, — только и сказала она.

— Как?

— Пока не знаю.

Арабелла, как и Финч, прежде не видела таких пилюль.

— Дядя Сергиус дает маме очень много разных лекарств, но даже среди них таких нет, — грустно сказала Арабелла. — Я бы запомнила. Я хорошо помню, как выглядят все те пилюли, что он ей скармливает.

Неизвестные пилюли было решено отложить до момента, когда можно будет выбраться в аптеку в Шелли, о которой упоминал мистер Беркохх, и узнать там.

Финч не считал, что это улика. Ну, есть булавка, и что. В отличие от прочих предметов, найденных в дедушкиных карманах, она не выглядела подозрительной и не скрывала каких-то явных тайн. Больше Финча заботили сто фунтов, обнаруженные в том же кармане. Откуда они взялись?..

Вот это пугало и волновало мальчика больше, чем какая-то булавка. Но Арабелла была дотошной и непреклонной, поэтому булавку все же добавили в список.

Арабелла спросила, был ли снег в самой комнате, и уточнила высоту образовавшегося под окном сугроба.

Финч не понимал, зачем это нужно, но примерно показал. Тогда Арабелла сверилась с недельным погодным листком и «Метеорологическим справочником Кегглера», что-то высчитала и сказала пораженному Финчу, что окно было открыто примерно в 11:00–11:20 утра в день исчезновения дедушки.

На вопрос, откуда она это узнала, девочка рассмеялась и ответила, что все очень просто: она всего лишь проверила по погодному листку интенсивность и тип выпавшего в тот день снега, уточнила направление и силу ветра и, имея высоту сугроба, рассчитала по таблице из справочника, сколько времени понадобилось бы такому снегу, чтобы его составить. После чего она, мол, отняла это время от времени обнаружения Финчем открытого окна и получила время, когда окно было открыто. Девочка сказала, что здесь, разумеется, есть погрешности, и точнее все мог бы высчитать только настоящий метеоролог, но Финч и так был поражен, восхищен и слегка испуган.

— Что? — спросила Арабелла и, под немигающим взглядом Финча, стеснительно опустила глаза.

— Ты очень-очень-очень умная, — сказал Финч. — Я бы ни за что не додумался до такого.

К сожалению, восстановить отпечаток не смог бы даже такой гений, как Арабелла. Она спросила, что Финч помнит о нем. Финч помнил лишь, что отпечаток глядел наружу (из квартиры), что он был довольно большим и напоминал отпечаток башмака взрослого мужчины. А еще у него был скругленный носок и подбитый гвоздями каблук.

Арабелла подвела итог:

— То есть мы знаем, что след оставил мужчина — это уже немало. Мистер Фо, сыщик из книги, по отпечатку ноги злоумышленника мог определить его вес, рост и даже особенности походки, но я не такая умная.

— Просто у тебя нет следа, — утешил девочку Финч. — Он ведь исчез.

Это была совершенно новая улика. Нашла ее Арабелла. Темно-красная блестящая лаком пуговица на клочке вишневой ткани обнаружилась под кроватью дедушки. Судя по тому, что на клочке почти не было пыли, стало ясно, что лежала она там недолго. У дедушки костюмов такого цвета не было, но Финча терзало чувство, что он точно видел эти пуговицы совсем недавно, но вот где?

— Судя по торчащим ниткам и очень неровному краю ткани, — сказала Арабелла, — можно предположить, что этот клочок вырвали. Может быть, даже в драке. Мистер Фо называет это… — она опасливо поглядела на Финча — как тот отреагирует, — «следами борьбы».

— Думаешь, дедушка вырвал пуговицу у кого-то? — спросил он и ему стало страшно.

— Скорее всего, да.

Финч не понимал, как отсутствие чего-то может быть уликой, но Арабелла пояснила, что это, скорее всего, значит, что кто-то что-то искал, нашел и взял с собой. А это очень важно, ведь указывает на то, что именно было нужно неизвестному, а уже это, в свою очередь, может намекнуть на то, кто этот самый человек.

Арабелла еще раз пристально осмотрела гардероб. И здесь она также нашла то, чего Финч не заметил.

Между старым дедушкиным фраком и его военной формой висела пустая вешалка. Девочка предположила, что там раньше был еще один костюм, но Финчу это показалось надуманным. В его собственном шкафу было много пустых вешалок.

Финч не понимал, почему эта штуковина тоже должна быть внесена в список улик.

— Зачем она нам? — удивился он.

— Как зачем? — поразилась Арабелла. — Ты что, не понимаешь? Ящики полностью пусты, а она осталась! Это не просто так. Мистер Киви, главный герой одного из моих любимых романов «Загадочное исчезновение мистера Киви», говорил, что…

— Мистер Киви из романа, — проворчал Финч. — Был мистер Фо, теперь какой-то мистер Киви. Ты, кажется, слишком много книг перечитала. Они у тебя уже из ушей лезут.

— Неправда!

— А вот и правда!

— А вот и нет!

— Зачем нам эта дурацкая запасная ручка?!

— Затем, что… — Арабелла вдруг оборвала себя. — Что? — спросила она, глянув на ручку, которую держала в руке. — Почему ты сказал «запасная»?

Финч сходу даже не нашелся, что ответить, — столь резкая перемена произошла в настроении девочки.

— Потому что одна уже торчит из нашего ридиофора, — пробубнил он.

Арабелла выглядела задумчивой.

— Но у этих приборов всегда две ручки, — сказала она. — Одна — чтобы включить радио. А вторая — чтобы завести механизм, который крутит пластинку.

— Откуда ты знаешь?

— На нашем радиофоре две ручки, — пояснила девочка. — Папа слушал радиопередачи, но еще он любил слушать романсы Труакруа на пластинке. Для этого он крутил вторую ручку. Он заводил радиофор, и тот становился, как граммофон. Ты разве не знал, что эти штуковины так могут?

Финча вдруг охватило скользкое и холодное предчувствие. Он выхватил ручку из пальцев Арабеллы и, воскликнув «Скорее!», соскочил с дедушкиной кровати и бросился в гостиную. Девочка поспешила за ним.

Подбежав к столику с радиофором, Финч отвернул вбок медный рог и снял с панели стопку старых газет. Под ней оказался поворотный круг с круглой черной пластинкой!

Финч осмотрел боковые стенки прибора и вскоре обнаружил отверстие, по форме совпадающее с торцом ручки.

Он поглядел на Арабеллу. Та ободряюще кивнула, и мальчик вставил ручку в бронзовый бок ридиофора. Раздался щелчок.

Финч принялся крутить ручку. Спустя ровно дюжину оборотов ручка дошла до упора, и мальчик отодвинул защелку, удерживавшую платформу. Она тут же начала вращаться с легким, едва уловимым, шорохом. Финч подтянул закрепленную на поворотном механизме головку с иглой и опустил ее на край пластинки. Игла впилась в дорожку.

Из рога потекло шипение, но вскоре в нем появились и звуки присутствия человека: кто-то пододвинул кресло, прокашлялся.

«Здравствуй, Финч! — раздался такой знакомый хрипловатый голос. — Это дедушка. Конечно же, ты догадался, что ручка для радиофора в пустом ящике лежит там не просто так…»

Финч застыл, не сводя взгляда с медленно прокручивающейся пластинки. Она была тут с самого начала! Если бы он еще два дня назад догадался проверить ручку…

Дедушка продолжал:

Дедушка вдруг замолчал, и Финч понял почему: послышался приглушенный звон колокольчиков — кто-то позвонил в дверь.

«Мне нужно идти, — раздалось из рога напоследок. — До скорой встречи…»

Далее последовало лишь шипение, да и оно длилось недолго. Спустя несколько томительных мгновений после того, как дедушка замолчал, раздался щелчок, и пластинка остановилась.

Финч повернулся к Арабелле. Девочка стояла, широко раскрыв рот, и не мигая глядела в темноту рога радиофора.

— Ну? — спросил он. — Что там говорил этот твой мистер Киви из романа?