Птицы

Глава 10 Гнездо Ненависти

Вдова Лилли из второй квартиры носила шали. Она сама их вязала — почти только этим она изо дня в день и занималась, и у нее их за долгие годы скопились сотни. Сотни одинаковых черных шалей.

Вдове Лилли было около сорока лет, но выглядела она гораздо старше. Морщины от внутренне переживаемого горя напоминали следы от пера ручки без чернил, процарапанные на бумаге. Темно-русые волосы выглядели серыми и тонкими, вдова Лилли собирала их в узел на затылке. А еще она была близорука и носила очки в круглой оправе.

Эта тихая, погруженная в себя женщина ни с кем особо не общалась. Обычно от нее можно было услышать лишь глухое бормотание: «Здравствуйте, здравствуйте», «Дела, да? Все хорошо, хорошо…» При этом почему-то вдова Лилли была единственной во всем доме, кому миссис Поуп не выказывала откровенных знаков презрения. Консьержка будто бы вообще не замечала ее, всегда отворачивалась и вообще старательно игнорировала. Как будто ей было или неприятно, или больно на нее смотреть.

Квартира вдовы Лилли представляла собой довольно угрюмое зрелище. Повсюду комьями лежала пыль, по углам висела паутина, а каминные часы так давно не шли, что их стрелки даже успели заржаветь.

В центре крошечной гостиной на выцветшем круглом ковре стоял засыпанный клубками ниток, мятыми газетами и вырванными книжными страничками диванчик, на котором сидел очень старый автоматон. Его завод давно иссяк, а ключ где-то потерялся. Механический слуга не шевелился…

Финч неуютно ежился и с тревогой глядел на вдову Лилли, покачивающуюся в кресле-качалке у пустого камина. Женщина была не в себе, он не знал, как себя с ней вести, и слова мистера Франки о том, что она «совершенно безобидна, как мышь с перебитыми лапками», не слишком-то вдохновляли.

— Мэм, — негромко проговорил мальчик. — Вы узнаете его?

Вдова Лилли подняла на него взгляд, полный слез. Фотокарточка в ее руках дрожала.

— Это он, — сказала она. — Он убил моего мужа.

Финч нахмурился. Его мрачные опасения подтвердились…

…С того момента, как Фанни Розентодд привезла их с Арабеллой на улицу Трум, прошел уже почти час.

Фанни захотела лично удостовериться, что они отправятся прямиком к себе и не натворят дел по пути. Она провела детей до дома и даже вошла вместе с ними в подъезд.

У стойки миссис Поуп стоял приятель консьержки, старший констебль Доддж. Он как раз жаловался лысой кошатнице на выходки напарника, который «совсем слетел с катушек» и «растерял все крохи здравого смысла».

Оказалось, что младший констебль Перкинс всего за один день как-то (и главное — зачем-то!) выследил и изловил в Горри едва ли не всех преступников и проходимцев, чьи портреты висели на стене мистера Додджа, приволок их в «Фонарь констебля», и им (двум констеблям) пришлось, не поднимая головы, пять часов подряд оформлять «этих типчиков». А после пришлось еще дожидаться арестантского фургона из участка с улицы Грэйсби. Тамошние констебли также были не слишком довольны «самоуправством» и «неожиданной результативностью» Додджа и Перкинса, ведь на них свалилось столько хлопот накануне снежной бури. Они восприняли все это, как подложенную им форменную свинью, да и господин Помм, инспектор Горри, не слишком-то любил чрезмерно ретивых подчиненных. В общем, удружил Перкинс мистеру Додджу так удружил и еще смеет удивляться, почему это его старший коллега так зол, ведь они — «Он мне так и заявил, представляете, миссис Поуп?!» — просто выполняют свою работу.

Старший констебль пыхтел, краснел и ежеминутно стучал кулаком по стойке, отчего Мо всякий раз с недовольным видом подпрыгивала. А потом дверь открылась, и его жизнь одномоментно выписала невиданный фортель — в подъезд вошла та, кого он меньше всего ожидал здесь увидеть, — несравненная Фанни Розентодд.

Мистер Доддж тут же поперхнулся жалобами и машинально пригладил бакенбарды. Затем он быстро дыхнул в ладонь, понюхал, пахнет ли луком и джином (любимыми у женщин запахами), и восхвалил и Перкинса, и свои «мучения», и само провидение, которые все вместе привели его сюда именно в этот час. Очевидно, мистер Доддж решил, что дети исполнили обещанное, но он никак не мог ожидать, что они достанут ему не просто аутографф великолепной мадам Розентодд, а приволокут ее саму.

Констебль извлек из кармана засаленную открытку с изображением Фанни, которую всегда носил с собой, потребовал у консьержки ручку с чернильницей, а затем поднес все это слегка сбитой с толку мадам Розентодд. Догадавшись, что от нее хотят, Фанни хмыкнула и настрочила поперек открытки дословно:

Законспектировав его просьбу, она вернула открытку и, повернувшись к детям, шутливо пригрозила им пальцем. После чего сказала: «До встречи, мои дорогие!» — и покинула дом № 17.

Ее появление в жизни констебля напоминало стремительный сон — вот он был, а вот его уже нет, и ты только недоуменно глядишь на размашистую надпись и понимаешь, что это не совсем то, чего ты хотел. И тем не менее это было лучше, чем ничего. А если подумать, то какая разница, что она написала, когда это Она написала! Сама! И не будучи связанной! Не под дулом револьвера! И без угрозы навестить ее котов, когда ее не будет дома!

Оставив мистера Додджа пускать слюни на открытку в обществе миссис Поуп, дети отправились каждый к себе, предварительно договорившись встретиться сразу после ужина у Финча и отправиться к Коре в Фогельтромм. Это непременно нужно было успеть сделать сегодня, ведь — кто знает, когда именно начнется буря и вообще удастся ли выйти завтра из дома.

Зайдя в свою квартиру, Финч зажег свет и обнаружил у порога бумажку. Он поднял и развернул ее. Содержание записки, которую, видимо, просунули под дверь, вызвало у Финча целый ворох недобрых предчувствий:

Пару мгновений Финч пытался понять, что еще за трамвай, а потом до него дошло, что таким нехитрым образом «Человек, потерявший пуговицу» зашифровал «дом», при этом пассажирами, очевидно, были жильцы: они вышли и не вернулись…

Финч тут же подумал, что Арабелла не простила бы ему еще одного посещения старого шпиона без нее, и отправился на четвертый этаж. Подойдя к двери, он позвонил. К удивлению и негодованию мальчика, открыл мистер Дрей. Увидев Финча, он презрительно усмехнулся.

— Арабелла наказана и весь вечер просидит дома, — сообщил мнимый дядя самодовольно. — И гостей она сегодня не принимает.

Мистер Дрей уставился на мальчика с таким видом, словно искал способ открыть его черепную коробку. Очевидно, он пытался понять, чего можно ожидать от этого ребенка, который влезает в дела его нанимателей. С виду, Финч выглядел как самый обычный мальчишка, но Сергиус Дрей не обманывался: если уж его о нем предупредили особо, это не простой ребенок, мешающийся под ногами.

— Расскажи-ка мне, Финч из двенадцатой квартиры, — сказал мистер Дрей, — какие дела тебя связывают с моей племянницей?

— Дела, сэр?

— Да, дела, — с мерзко паточной улыбкой кивнул мистер Дрей.

— Мы дружим, — нехотя ответил Финч. — Она помогает мне…

— С уроками, да. — Было видно, что мистер Дрей не поверил ни единому его слову. — И где же, позволь поинтересоваться, в таком случае твои учебники и тетради?

Финч скрипнул зубами. А Сергиус Дрей все улыбался.

— Боюсь, тебе сегодня предстоит делать свои… хм… уроки в одиночку.

После чего захлопнул дверь перед носом мальчика.

Финчу ничего не оставалось, кроме как отправиться к мистеру Франки самому.

Мальчик позвонил в дверь, и она тут же распахнулась. Старый шпион на этот раз даже не спросил пароль.

— О! — воскликнул мистер Франки, увидев внука своего лучшего друга на пороге. — Наконец, ты явился!

— Сэр, что вы узнали? — спросил Финч. — Зачем я вам понадобился?

Мистер Франки сказал: «Тссс!», и, пропустив его в квартиру, запер дверь. Гостиная старого шпиона, как и в прошлый раз, была погребена под газетными вырезками.

Финч был удивлен. То, что мистеру Франки понадобилась его помощь, вызывало опасения, если учесть, как они распрощались при последней встрече, когда старик выгнал его, лишь услышав имя «Гелленкопф».

— Я узнал кое-что, да… — сказал мистер Франки. Он был явно чем-то взбудоражен — не мог найти себе места и бродил из угла в угол, ступая домашними туфлями прямо по разложенным на полу газетам. — Как я тебе уже говорил, все исчезновения связаны. Но в прошлый раз я кое-что упустил. И ты навел меня на мысль.

— Я? — удивился Финч.

— Да. Когда стал перечислять жертв исчезновений. Ты назвал одно имя… Я понял, что допустил ошибку с одним именем, понимаешь?

— Что это за имя? — спросил мальчик, надеясь, наконец, услышать всю правду о Гелленкопфе.

— Вдова Лилли, — сказал мистер Франки.

Мальчик был разочарован, и все же ответ его заинтриговал:

— Но она здесь причем?

— Ты сказал, что ее муж исчез…

— Я так подумал, — неуверенно проговорил Финч. — Она же вдова…

— Все верно! — воскликнул мистер Франки и, повернувшись к камину, схватил кочергу. Нервно и лихорадочно поворошил угли. — Конечно, ты прав. Но я стал перечитывать свои записи и обнаружил, что не знаю о том, как он пропал. В смысле, — он глянул на Финча, — не знаю сказочку, которую сочинили по поводу него, мол, как он якобы ушел за папиретками в табачную лавку и не успел вернуться до начала бури, или еще что-то в том же бездарном лживом духе. И я стал искать, — старик кивнул на стопки старых выпусков газет, образовавших целые колонны вокруг его кресла.

— И вы нашли?

— Нет. Но я нашел кое-что другое.

— Что?

— Вот это, — сказал мистер Франки и, достав из кармана шлафрока вырезку, протянул ее мальчику.

Финч взглянул. Вероятно, вырезка относилась к заметке о женитьбе. На снимке была изображена молодая пара. Финч пригляделся и узнал в девушке вдову Лилли, только она была не в пример счастливее и оживленнее нынешней.

— Это вдова Лилли и ее муж, — кивнул Финч. — И что в этом такого?

Старик раздраженно пожевал губами.

— Как «что в этом такого»?! — воскликнул он, но тут же вспомнил, что Финч ведь еще ничего не знает. — Дело в муже вдовы. Я нашел его еще кое-где, — сказал мистер Франки. — Вот здесь. Здесь и здесь.

Он протянул мальчику еще несколько газетных вырезок. Финч вгляделся в пропечатанные на них снимки. На одном перед фотографом позировали несколько важных джентльменов при цилиндрах и тростях, они держали в руках какие-то блестящие ожерелья. За их спинами стояли констебли, и среди них, будто прячась от объектива камеры, угадывалась еще одна фигура. С удивлением Финч узнал мужа вдовы Лилли. Заголовок гласил:

На другом снимке пара констеблей держала за шиворот опасного с виду типа, закованного в кандалы. На заднем плане снова стоял муж вдовы Лилли. Этот заголовок сообщал:

На третьем снимке была запечатлена женщина, обнимающая мальчика и девочку. Муж вдовы Лилли был и здесь: о чем-то говорил с каким-то джентльменом. Он стоял довольно далеко, и фокус с него сместился, но характерные черты (нос с горбинкой, аккуратные бакенбарды и прищуренный лисий взгляд) угадывались. Заголовок и небольшая заметка под ним проясняли картину:

— Он здесь везде! — взволнованно проговорил Финч. — На каждом снимке! Но почему?

— Вот и мне стало любопытно, — сказал удовлетворенный его реакцией мистер Франки. — Благодаря этим заметкам, мне сразу же стало очевидно, что он как-то связан с полицией. Копая глубже и изучив все громкие криминальные дела, я выяснил, что муж Лилли Грейвз, Лайонел, — полицейский сыщик из Докери. И когда я раскопал это, возник закономерный вопрос: как так вышло, что в доме, в котором столько людей исчезло неизвестно куда, случайным образом жил сыщик?

— Случайным?

— Вовсе не случайным, Финч!

Мистер Франки снова принялся бродить по гостиной. Он сложил руки за спиной и сгорбился, будто высматривая что-то у себя под ногами.

— Я узнал, что чета Грейвз, — сказал старик, — поселились здесь относительно недавно — около семи лет назад. Уже после половины исчезновений.

— То есть они не причастны к исчезновениям?

Мистер Франки бросил на мальчика взгляд, полный сомнений:

— Сыщик селится в таком доме… — раздраженно из-за недогадливости Финча проворчал он. — Подумай как следует, мальчишка! Разумеется, это неспроста!

— Так зачем я вам понадобился, сэр?

— Ты пойдешь к Лилли Грейвз и все разузнаешь.

— Я?! — поразился Финч.

— Я не могу надолго покидать квартиру.

— Но почему?

Мистер Франки сдвинул кустистые брови:

— А это уже мое личное дело!

Финч считал это несправедливым. Его заставляют выяснять что-то, но при это не делятся с ним подробностями! К тому же он не представлял, как ему разговорить вдову Лилли — за всю жизнь он перекинулся с ней едва ли дюжиной слов.

— Но как я что-либо узнаю? — спросил он. — Она мне не скажет!

— Скажет, я уверен.

— Но откуда вы знаете?

— Вот откуда, — и мистер Франки протянул мальчику еще одну вырезку, перед этим вытащив ее из-под манжеты шлафрока.

На ней не было снимков, лишь коротенькая заметка:

— Вы думаете, это о вдове Лилли? — спросил Финч, дочитав.

— Нет, о моей бабушке Беллатрис! — возмущенно воскликнул мистер Франки. — Конечно, речь о вдове Лилли. Все сходится. Она что-то знает. Думаю, тебе не составит труда выяснить подробности, ведь эта женщина так отчаянно хотела все рассказать, так хотела, чтобы ей поверили.

— До меланхолической микстуры, — веско заметил Финч.

— Будем надеяться на лучшее. — Старик ободряюще похлопал мальчика по плечу и мягко, но уверенно потолкал его к выходу. — Тебе не стоит ее бояться — она совершенно безобидна, как мышь с перебитыми лапками. Так что запасись терпением и вниманием, отправляйся вниз и попытайся узнать все как можно подробнее.

— Но…

— И поскорее! — сказал мистер Франки, захлопнул дверь и уже из-за нее добавил: — Это очень важно!

Напоследок показав двери язык, Финч направился на второй этаж…

Дверь квартиры № 2 была синей и потертой. Финч неуверенно потоптался перед ней, взял себя в руки и позвонил. Колокольчики скорее заскрипели, чем зазвенели.

Вдова Лилли открыла дверь. Не сказав ни слова, она развернулась и пошаркала вглубь квартиры.

Да уж, такого Финч точно не ожидал.

Он уставился в темноту прихожей, но все же особого приглашения дожидаться не стал, перешагнул через порог и прикрыл за собой дверь. А затем медленно и осторожно пошел на звук звяканья спиц.

Вдову он нашел в гостиной. Покачиваясь в кресле-качалке, она вязала шаль; рядом с хозяйкой на полу стояла большая корзина с клубками черных ниток.

— Мэм, можно присесть? — спросил мальчик.

Вдова Лилли управлялась со спицами резко и дергано, но при этом на лице ее застыло отсутствующее выражение. Услышав вопрос Финча, она кивнула и указала на пустое место на диване рядом со старым выключенным автоматоном. Тот сидел, опустив голову и сложив латунные руки на коленях. При этом механоид был заботливо укрыт зеленым пледом.

— Наверное, он совсем замерз, — неловко пошутил Финч.

— Макли, — сказала вдова Лилли, не поднимая глаз от спиц. — Как я рада, что ты снова говоришь. Я так давно не слышала твой голос.

— Мэм, я… — Финч хотел было представиться и объяснить, зачем пришел, но вдова Лилли дернула головой и проворчала:

— Ты так давно не говорил со мной. Твой ключ где-то потерялся. Он потерялся вместе с Лайонелом, но ты снова говоришь со мной. Как в старые времена. Ты расскажешь мне что-нибудь, Макли? Ты ведь рассказывал такие чудесные истории. Я так скучала по ним. Расскажи мне что-нибудь, прошу тебя…

Безумная женщина принимала Финча за автоматона, и ему стало так неприятно, словно он стал свидетелем любовного признания. В голосе вдовы было столько неизбывной тоски, будто она встретила давно забытого и потерянного друга, который успел состариться и смертельно заболеть за время их разлуки.

— Я так давно не слышала тебя, — продолжала вдова Лилли. — Мы так давно не говорили. Я так скучаю по нашим беседам, так скучаю по былым временам… как и по нашему дому.

— Но… но вы дома, мэм! — ничего не понимая, сказал Финч.

— Это не мой дом. — Судорожная злая улыбка тронула губы женщины. — Мой дом остался в Докери. Наш дом… А этот проклятый дом я просто ненавижу. — Ненависть женщины была, как и ее голос, вялой и меланхоличной. — У нас была такая хорошая жизнь в Докери, ты помнишь? Но Лайонел и его служба… его проклятая служба до этого довела!

— Служба, мэм? — спросил Финч и осторожно, словно ступая на тонкий лед замерзшего озера, решил подыграть: — Я все забыл. Расскажите мне о его службе.

Движения женщины стали еще более резкими и остервенелыми. Спицы в ее руках замельтешили, как ножи, — вдова словно пыталась вспороть кому-то живот.

— Как ты мог забыть, Макли? Ты ведь часто помогал ему в расследованиях.

— Это было так давно… — проговорил Финч, опасаясь, что вдова в любой момент вскинет взгляд и поймет, что никакой он не автоматон.

— Давно, да… Но я никогда не забуду, каким он был… Полицейским с полицейской кровью. Не забуду, каким он становился, когда вел свои расследования и искал преступников. Расследования — он жил ими, дышал ими. Ты же помнишь, как внимателен он был к деталям — никто не мог от него скрыться… Лучший в своем деле — у меня в коробке из-под обуви до сих пор хранятся его награды, полученные из рук главного инспектора города. И все было хорошо, пока он не взялся за это проклятое дело. Во всем виноват тот гадкий газетчик Фью Фартинг… Ты, наверное, был выключен, и поэтому не помнишь. Этот пронырливый чернильный хлыщ хотел накрапать громкую статейку о пропажах и заманил его сюда: «Лайонел, — увещевал он, — если ты поселишься в этом доме и прикинешься обычным жильцом, то все выяснишь… ты найдешь пропавших, а может, заодно и узнаешь обо всех исчезновениях в городе…» И Лайонел загорелся этим… О, как же он загорелся! А я не смогла его отговорить. «Как ты не понимаешь Лилли! — говорил он. — Там пропадают люди. На этот раз чей-то сын пропал. Неужели я должен оставить все как есть?! Ты только представь, а если бы это наш сын исчез!»

— У вас есть сын, мэм? — спросил Финч. До сего момента он был уверен, что у вдовы Лилли нет детей.

— Нет-нет. Но мы очень хотели ребенка. «После этого дела, — говорил Лайонел. — Нужно немного подождать, дорогая… Я уже вышел на след похитителя».

Финч затаил дыхание.

— Он вышел на след?

— В этом доме пропадали люди. — Вдова Лилли устремила ненавидящий взгляд в потолок. — А ты ведь помнишь, милый Макли, что бедный Лайонел не мог ни о чем другом думать, пока все не выяснит. Он почти не ел, даже не спал. Расследования поглощали его с головой. И это… поглотило.

— Да, мэм, — согласился Финч. — Но как он пропал?

— Это произошло семь лет назад. Я хорошо помню то утро перед бурей, — опустошенно сказала вдова. — Где-то за два часа до того, как поднялась ужасная метель, Лайонел вернулся встревоженный. Он сказал, что узнал, кто стоит за исчезновениями, и ему нужно только получить доказательства.

— Он получил их?

— В последний раз я видела его через это самое окно. — Она ткнула пальцем в круглое окно гостиной, неплотно завешанное выцветшими шторами. — Он шел за человеком, вышедшим из ржавого дирижабля.

— Мистером Хэммом?! — потрясенно прошептал Финч.

— Нет. Другим. Высоким, одетым в черное. Я смогла разобрать только, что лицо у него было бледным, и еще помню длинные черные волосы, похожие на пролитые чернила…

— Мэм, вы бы узнали его, если бы увидели снова? — спросил Финч. Ему очень не нравились догадки, которые начали забираться к нему в голову.

— Я никогда не забуду его, Макли, — ожесточенно проговорила вдова Лилли, и спицы звякнули одна о другую. — Этот человек отнял у меня мужа.

Финч понял, что нужно делать.

— Мэм! Я быстро! Я скоро вернусь!

Вскочив с дивана, он понесся к двери, выбежал на лестницу, а затем и из дома…

Финч действительно вскоре вернулся. За время его отсутствия в квартире вдовы Лилли ничего не изменилось. Она даже сидела в той же позе и все говорила с автоматоном, словно не заметив, что «автоматон» ее больше не слушает:

— …а я так и не попрощалась. Он сказал: «Жди, я скоро…» И я все жду…

— Мэм, — сказал Финч и протянул ей фотокарточку. — Я принес вам кое-что.

Вдова Лилли взяла картонку, впилась в нее взглядом. На фотокарточке были изображены двое: штурман, который жил в дирижабле на заднем дворе, и домовладелец, так и не вернувшийся из своего путешествия.

— Мэм, — негромко проговорил мальчик. — Вы узнаете его?

Вдова Лилли подняла на него взгляд, полный слез. Фотокарточка в ее руках дрожала.

— Это он, — сказала она. — Он убил моего мужа.

Финч нахмурился. Его мрачные опасения подтвердились.

— Вы видели, как этот человек… — испуганно спросил он, — как он убил вашего мужа?

— Нет, но я знаю… знаю! — Слезы потекли из ее глаз, оставляя в пудре неровные рытвины. — Он… он убил Лайонела.

— Вы не знаете, кто это? — спросил мальчик. — Кто это такой?

— Ужасный человек. Убийца моего мужа.

— Но, мэм, этого не может быть, — сказал Финч и взял у нее фотокарточку. — Этого человека здесь нет уже больше десяти лет.

Вдова Лилли посмотрела прямо на Финча. Ее взгляд вдруг словно обрел резкость.

Финч вздрогнул. Кажется, впервые с начала разговора вдова Лилли все осознавала. Она с удивлением уставилась на мальчика.

— Кто ты такой? — спросила женщина испуганно. — И что делаешь в моей квартире?

Финч растерялся.

— Вы… вы не помните, мэм? Вы меня впустили!

Вдова Лилли покачала головой:

— Боюсь, я сегодня не принимаю гостей. Будь добр, зайди в другой раз. Благодарю…

На стенах вдоль всей лестницы висели часы, но время по ним узнать было невозможно — разве что, время, когда все они однажды остановились.

Поднимаясь по ступеням, Финч глядел на замершие стрелки, пыльные циферблаты и повисшие маятники и обдумывал то, что узнал. Все перемешалось… От новых сведений — невероятных, диких, безумных — голова, казалось, распухла. Финч никак не мог упорядочить, разложить эти сведения по полочкам. Все было слишком странно и этого всего было слишком много.

Когда вдова его выставила, он отправился к мистеру Хэмму, чтобы вернуть ему фотокарточку.

Старый штурман был очень простужен. Он каждого его чиха дирижабль сотрясался, будто от попадания снаряда.

Мистер Хэмм сидел на своем лежаке в кормовой части «Дженни» и кутался в одеяла. На голове его был ночной колпак, в стеклах лётных очков отражались языки пламени в открытой топке чугунной печки. Старик пытался согреться, держа опухшие грубые руки у пламени, и все равно он дрожал от охватившего его озноба.

— Аапчхи-оу-оу! — чихнул мистер Хэмм, и зола из печки поднялась облаком внутри дирижабля, накрыв и самого штурмана, и его постель, и одеяла, и ночной колпак.

Огонь подернулся, словно дрогнувший неприятель, но снова поднял голову и вернул позиции. На печке стояла металлическая кружка с дыркой от пули, в ней подогревалась какая-то зеленая дымящаяся слизь.

— Ну что, — спросил мистер Хэмм, — уже одолел своего убийцу?

— Нет, сэр, — ответил Финч. — Он пока что мне не попадался.

Финч сидел на ящике и перебирал стопку фотокарточек, которые дал ему старый штурман. На некоторых были запечатлены поля и даже небеса сражений, на одних застыли рытвины окопов и уродливые горы гильз-стаканов от снарядов, на других — сыплющие бомбы дирижабли. Но сейчас мальчика больше интересовали те, на которых был капитан Борган.

— Наверное, затаился где-то, — со знанием дела заявил старик. — Таковы они, убийцы: или нападают, или таятся. От дедушки есть какие-то вести?

— Кое-что, — машинально проговорил Финч, разглядывая капитана. Он всматривался в это волевое лицо, в эти пронзительные черные глаза и пытался понять, способен ли этот человек убить кого-то? Несомненно, капитан убивал на войне. Но вопрос в том, убивал ли он после? Вдова Лилли сказала правду?

Выглядел капитан Борган довольно пугающе. Магниевая вспышка лишь подчеркивала бледность его лица, длинные черные волосы вились на ветру, напоминая изорванный угольный флаг. Китель с двумя рядами серебряных пуговиц-глаз был соткан, казалось, из самого мрака. Еще один глаз в виде булавки скреплял воротник-стойку…

Финч задержал на нем взгляд. Он уже видел такую булавку! Более того, она прямо сейчас лежала у него в кармане! Это же улика № 4, занесенная Арабеллой в их список улик…

Мальчик достал булавку и приложил ее к фотокарточке. Они были совершенно идентичными.

— Аапчхи-оу-оу! — чихнул мистер Хэмм, но Финч даже не обратил внимания ни на жуткий скрежет вздрогнувшего дирижабля, ни на очередное облако золы, поднявшееся в воздух.

— Когда вернется добрый мистер Фергин? — спросил старый штурман, вытирая нос огромным платком, вымазанным в машинном масле и мазуте.

— Дедушка вернется после снежной бури, — отрешенно пробубнил Финч, вертя булавку в руках и ища в ней какие-то отличия от той, что была на фотокарточке, но не находя их.

— Это же просто замечательно! — воскликнул мистер Хэмм, глядя на мальчика. — Никаких поводов для грусти. Чего же ты тогда хмуришься, как… О! Ты нашел ее! — Старик спустился с лежака и взял из рук Финча булавку. — А я все думал, куда же она запропастилась!

Финч закусил губу.

— Сэр, что это? — спросил он.

— Это форменная застежка, — ответил мистер Хэмм, с нежностью разглядывая вещицу. — С кителя моего старого друга.

— Но как она оказалась…

— О, он ее забыл у меня, когда приходил в прошлую бурю.

«Как она оказалась в кармане дедушкиного пальто?» — подумал Финч.

— Сэр, а когда вы ее видели в последний раз? — спросил мальчик.

Старик нахмурился, отчего его широкое красное лицо превратилось в гармошку.

— Даже и не припомню, — сказал он. — Я думал, она куда-то завалилась. А где ты ее отыскал? Среди фотокарточек?

Финч промолчал. Дедушка нашел булавку капитана Боргана и тоже пропал. Связано ли это? Очевидно.

— Сэр, вы знаете, что в этом доме пропадают люди? — спросил Финч напрямую, глядя, как старик прячет булавку и фотокарточки в коробку.

— Какие-такие люди? Куда пропадают?

— Куда-то пропадают, — сказал мальчик. — Исчезают. И это связано со снежными бурями.

— В этом обледенелом городе все связано с этими гремлинскими бурями, — проворчал старый штурман и спрятал коробку под подушку.

— Сэр. Вы что-то знаете о пропажах?

Мистер Хэмм, как был — в коконе из одеял, направился к рубке управления и принялся что-то искать на приборной панели: начал передвигать горшки с сухими цветами, какие-то неработающие механизмы с вывороченными пружинами.

— Ну, я помню, — проговорил он презрительно, — как эта лысая карга Поуп одно время носилась по всему дому — выискивала своего пропавшего сына. Вот дура набитая.

— А когда это было?

— Очень-очень давно… Позавчера.

— Что?!

— Ну, или лет десять назад. Лысая Поуп влезла в «Дженни» и попыталась перевернуть здесь все кверху дном, нарушив мой идеальный порядок! Но она так никого и не нашла. Конечно! Откуда здесь взяться ее сыну?! О! Нашел!

Старик вернулся к печке с картонной коробкой из-под конфет в руках. Достав из нее тонкий коричневый цилиндр, длиной с палец, он начал разворачивать бумажную обертку.

— Вы знаете вдову Лилли? — спросил Финч, следя за манипуляциями старого штурмана.

Мистер Хэмм швырнул цилиндрик химрастопки в печь и спешно закрыл заслонку. Из чугунного брюха тут же раздалось шипение, затем фырканье, и в воздухе запахло жареными носками и карамелью. В дирижабле стало заметно теплее. Куда там — стало просто жарко!

Старый штурман взялся за кружку, подул на слизь и сделал глоток. Поморщившись, он глянул на мальчика:

— О чем ты спрашивал, Финч?

— Вдова Лилли. Вы ее знаете?

— Видел ее один раз всего, — нехотя сказал старик. — Приходила сюда с бреднями о том, что ее мужа, мол, убили. И я каким-то боком к этому, понимаешь ли, причастен.

— Вы знали ее мужа?

— Хорошо его помню. Пронырливый, хитрый тип. Из таких, что душу в портсигаре запирают. Двуличный. Прикидывался другом, а сам все вынюхивал. Вечно тут ошивался, пока не перестал.

— И куда он делся?

— А мне почем знать?

— Сэр, — серьезно сказал Финч. — Люди пропали. Неужели вам все равно?

— Да никто никуда не пропал, — проворчал старик. — А эти шум подняли. Шумные люди, Финч. От них вечно сутолока да морока. Шумят, мельтешат…

— Постойте! — недоуменно перебил мистера Хэмма мальчик. — Как это «никто не пропал»?

— Они все по-прежнему в доме, — пожав плечами, сказал старик. — Живут, как и раньше.

— Но их нет! Сына Поупов, сына миссис Чаттни, мужа вдовы Лилли, папы Арабеллы, моих… гм… Никого нет.

— Да как же? — удивился мистер Хэмм. — Все здесь. Уж за все годы старый Уирджилл Хэмм никогда не был замечен за обманом. Все в доме.

— Где?

— Просто перебрались повыше…

— Куда?

— На восьмой этаж.

Финч покачал головой. Старый штурман выглядел вполне искренним, вот только это, к сожалению, не отменяло того, что он спятил.

— Сэр, вы ведь знаете, что в нашем доме всего семь этажей? — спросил мальчик.

— Да где ж семь, когда восемь?

— Точно семь, я считал, сэр, — хмуро сказал Финч. — Подвал, чердак и семь этажей между ними.

— Странно это, — ответил мистер Хэмм. — Всегда было восемь. Может, сейчас, в ваше время, считают по-другому? Мерки изменились?

Он поставил кружку на печь и, спрятав лицо за платком, шумно высморкался.

Финч понял, что не переубедит старика. Может, вдова Лилли и ошибалась по поводу того, что капитан Борган убил ее мужа, но кое в чем она была права: домовладелец причастен к исчезновениям. Хотя бы тем, что он сам исчез.

— Сэр, расскажите мне про капитана Боргана, — попросил он.

— О! — мистер Хэмм оживился. — Что ты хочешь услышать? О таинственной высадке в Керретботам или о подмене шифровальщика из Некки? А еще у меня есть замечательная история о гонке на дирижаблях за приз от принцессы Болевии. И история о молодом вражеском военвраче, который стал нашим другом…

— Нет, сэр, — негромко сказал Финч. — Расскажите, где он. Правду.

Старик нахмурился и отвернулся.

— Расскажите! — потребовал мальчик.

Финч видел, что мистер Хэмм что-то скрывает и при этом прекрасно знает, что происходит.

— Я не знаю, где он сейчас, — ответил мистер Хэмм. — Он тоже перебрался на восьмой этаж.

— Сэр! Нет никакого восьмого этажа!

Но старик будто не слышал.

— Капитан приходит иногда, — сказал он, задумчиво глядя на подрагивающую печку. — Но это не он. Это кто-то другой. У него воспоминания капитана, но это кто-то другой. И выглядит он страшно… Да, я спятил совсем. Вконец спился. Старая развалина Уирджилл Хэмм уже не отличает реальность от вымысла. Но я так боюсь… Когда он приходит. Это больше не мой старый друг. Незнакомец появляется, стучится в мою дверь и говорит, что это он. И рассказывает о былом, о том, что с нами было, понимаешь? Но это не он. Это монстр! Монстр в кителе и плаще капитана. С белым лицом без кровинки. С длинным носом, что твой нож. С глазами, черными, как дыры от пуль в ночном небе. Ко мне каждую снежную бурю приходит монстр…

Старик замолчал.

— Сэр… — начал было Финч, но мистер Хэмм дернулся и уставился на мальчика с необычной для него злостью.

— Забудь, что я говорил, Финч. Да я вообще ничего, можно сказать, не говорил. Это все джин. И лекарственная настойка. Мелю сам не зная что. Иди домой, Финч, меня что-то в сон клонит — прикорну на пару часиков…

— Но, сэр…

— Потом поговорим. Завтра.

— Но ведь завтра буря…

Старик не ответил и чихнул…

Вернувшись к мистеру Франки, Финч рассказал ему о том, что узнал, — как можно подробнее передал старику слова вдовы Лилли и мистера Хэмма.

— Эта толстая мышь из консервной банки выжила из ума окончательно! — заявил бывший шпион. Он крутил ручку радиофора с такой яростью и энергичностью, будто пытался довести бедный аппарат до нервного срыва. Несмотря на все его потуги, из рога раздавались лишь помехи — видимо, из-за метели трансляция прервалась. — Восьмой этаж? Что он себе думает? Что здесь все кругом тупицы и считать не умеют?

— Но сэр…

— Вдова — она меня интересует. — Мистер Франки оставил радиофор в покое и, подойдя к окну, выглянул наружу, видимо, выискивая вражеских шпионов, прячущихся в сугробах во дворе. — Значит, она указала на господина Боргана и подтвердила, что он убил ее мужа?

— Да.

— Что ж, вероятно, он избавился от мужа вдовы Лилли, когда тот вышел на его след. — Мистер Франки торжествующе повернулся к Финчу. — «Домовладелец причастен к таинственным исчезновениям людей в собственном доме!» Такие были бы заголовки, если бы в этих газетенках хоть иногда печатали что-то важное!

— Сэр, вы очень много чего узнали именно из газет, — напомнил мальчик.

— Ах да.

Мистер Франки уселся в кресло и разжег свою трубку. При этом он многозначительно глянул на коридор, ведущий к входной двери. Судя по всему, старик пытался выпроводить мальчика и в одиночку вернуться к своим исследованиям. Конечно, он ведь узнал все, что его интересовало, и полезность маленького агента для него себя исчерпала.

Но так просто оказываться выставленным Финч не собирался:

— Сэр, я еще кое-что узнал, — сказал он. — Это не относится к исчезновениям.

— Тогда это не важно! — безразлично заметил мистер Франки.

— Нет, сэр, — уверенно сказал Финч. — Это очень важно. Я подслушал, как плохие люди говорили о том, что вы им мешаете.

Мистер Франки взял со стопки у своих ног первую попавшуюся газету. Раскрыл ее и скрылся за ней, словно считая разговор оконченным. При этом он не замечал, что газета перевернута кверху ногами.

— Сэр? — позвал Финч.

— Конрад Франки вечно кому-то мешает, — раздалось ворчливое из-за газеты. — Так и должно быть! Я рожден, чтобы мешать!

— Сэр, вы не понимаете…

Мистер Франки перевернул пару страниц, показывая, насколько ему нет дела до слов Финча.

— Я боюсь, они что-то сделают вам, — сказал мальчик. — Что-то плохое. Они говорили о каком-то агенте в этом доме, который вами «займется». Мне кажется, что это миссис Чаттни.

— Что? Женщина? — пренебрежительно выдал старик из-за газеты. — Подумать только, а я уже почти даже начал переживать.

— Почему вы так беспечны?

— Потому что я заключил сделку, — раздраженно сказал мистер Франки. — Птицелов меня не тронет, если я не буду покидать квартиру.

Финч опешил:

— Птицелов?

— Послушай, мальчишка. — Мистер Франки сложил газету и швырнул ее обратно на стопку. — Тебе есть, что еще рассказать мне об исчезновениях в этом доме, кроме бредней про восьмой этаж и пьяных наваждений чокнутого Хэмма о монстрах с белой кожей и длинными носами?

— Нет, я…

— Тогда, полагаю, тебе пора.

— Почему все меня выгоняют?! — возмущенно воскликнул Финч.

— Наверное, потому что ты — всего лишь ребенок, а они — могут, — сказал мистер Франки.

Метель усилилась. Было уже темно. Финч вышел из подъезда дома № 17 и направился к пустырю. Снег бил его, едва ли не швырял из стороны в сторону, но он упорно, шаг за шагом, продвигался вперед. Жалел мальчик лишь об отсутствующей шапке. Его волосы быстро покрылись снегом, а уши превратились в две ярко-красные кочерыжки.

И хоть метель разыгралась не на шутку, это была еще не снежная буря. Это было нечто, вроде ее нелюбимой падчерицы, болезненной и чахлой. В то время как сама буря — это грозная, сметающая все на своем пути, непреклонная мачеха, которая покажет свой характер лишь завтра.

Финч вышел на пустырь и направился к путям. Он не оглядывался и, разумеется, не видел, как в темном окне одного из окон его дома загорелась лампа. Лампа покачнулась и прочертила странную фигуру. Обернись сейчас мальчик, он бы крайне удивился, ведь это было не совсем то, что обычно делают уважающие себя лампы. Но Финч и не думал оборачиваться, поэтому он никак не мог знать, что прямо в эти мгновения кто-то подает кому-то при помощи лампы знак.

И в отличие от наивного Финча, кое-кем другим знак этот был замечен, прочитан и понят.

Птицелов опустил подзорную трубу и покивал своим мыслям. Все происходило именно так, как он и предполагал. Птичка летела прямо в силок, а ему оставалось лишь ждать и наблюдать.

Черный «фроббин», заметаемый снегом, стоял на самой границе Гротвей, сливаясь с ночной темнотой. Лампы внутри не горели, теплофор едва тлел, а двигатель работал в сонном режиме. «Фроббин», как и его хозяин, затаился.

Птицелов сидел на втором этаже, под самой крышей. Это место напоминало передвижной кабинет. Здесь располагались кожаные сиденья, установленные вокруг столика. На столике были разложены карты, планы зданий и помещений, раскрытые справочники. С ними соседствовали различные приборы наблюдения за погодой, часовые механизмы, детали ловушек и оружие.

Почти в полной темноте Птицелов обмакнул перо ручки в чернильницу и что-то записал в тетрадь — свет ему для этого не был нужен. После чего снова приблизился к иллюминатору и поднес подзорную трубу к глазу.

Снег мёл. Обычный человек ни за что бы не разглядел снаружи ничего, кроме пурги на пустыре между Горри и Гротвей, но Птицелов не был обычным человеком. Спустя совсем короткое время он снова отыскал крошечную темную фигурку, бредущую в метели.

— Хм… и куда это мы идем? — произнес он себе под нос.

Птицелов выждал, пока мальчик с синими волосами преодолеет пустырь. Отметил, как тот вошел в переулок, а затем стукнул тростью в пол три раза — его механик Хикли должен был понять это, как «Дожидайся здесь!»

Отворив дверцу, Птицелов спустился по наружной лесенке «фроббина», спрыгнул в снег и пошел к тому переулку, в котором скрылся мальчишка. Вскоре он увидел Финча из двенадцатой квартиры. Тот брел, кутаясь в пальто. Птицелов последовал за ним.

Кто бы сомневался, что мальчишка сунет нос, куда не следовало. Этот мелкий хорек даже не догадывается, что обо всех его поползновениях тут же становится известно тем, кого он якобы пытается разоблачить. Второй агент в доме № 17 превосходно делает свою работу — он всегда начеку, от него ничто не скроется. Он сообщил, что мальчишка бродит по дому, строит из себя сыщика, втянул в свои поиски девчонку, Франки и Хэмма. А еще он каким-то немыслимым образом втерся в доверие к Шпигельрабераух. И нужно отдать мальчишке должное: кое-что ему удалось раскопать, ведь не случайно же он заявился в ателье.

К сожалению, оставалось лишь гадать, что он уже знает. Хуже всего было то, что он говорит с правильными людьми.

Безумный старик Хэмм не представляет угрозы, но вот Франки… Что он мог рассказать мальчишке? Вряд ли что-то существенное — он ведь так боится за свою шкуру. И все же он нарушил сделку — вылез из своей норы. Ничего, второй агент с ним разберется…

Еще бы первый был таким исполнительным. Дрей… ключевая часть плана зависит от этого проходимца. Если он не справится…

И все же пока все идет, как задумано. Коллн выдала, у кого хранится Черное сердце, Рри выдал, как открыть замки на его банке. Скоро Хозяин его вернет, а с ним вернет и свои былые силы, и тогда пророчество Одноглазого сбудется. Ловушка выстроена, и скоро птичка сама в нее попадется. Самая главная птичка…

Одноглазый все просчитал — даже Шпигельрабераух попала в его сети и облегчила всю задачу — пыталась договориться с Хозяином, сама отвела Каррана и Коллн на маяк. Маяк… оставалось последнее дело — зажечь маяк, и для этого Птицелову нужно было отыскать место, которое ото всех скрывают…

Что ж, судя по всему, скоро оно будет найдено. Кто мог знать, что именно любопытство одного глупого ребенка с этим поможет.

Птицелов шел за мальчишкой след в след, прячась в потемках и запоминая дорогу — в уме нанося ее на план Гротвей.

И вот, наконец, мальчишка вошел в глухой переулок, оканчивающийся тупиком. Даже не подумав оглянуться, он беспечно направился к кирпичной стене, на которой горел фонарь. Подойдя к ней, что-то сказал, а затем произошло то, на что Птицелов и рассчитывал: трубы на стене со скрежетом перестроились в громадный глаз. Еще через мгновение трубы расползлись в стороны, обнажая кладку и высокую резную дверь.

Мальчишка исчез за ней. Трубы вернулись на место. Все затихло.

«Вот и закончились ваши прятки!» — подумал Птицелов и направился прямо к стене. Он пристально оглядел каждый кирпичик, фонарь, трубы, снег кругом. Ничего не происходило…

Птицелов зло улыбнулся.

«Ну разумеется, все не так просто, — подумал он. — Но, кажется, я знаю, в чем тут секрет…»

Птицелов развернулся и бодрой походкой направился обратно, к ожидавшему его «фроббину». Он был доволен. Дело было сделано. Он нашел Фогельтромм.

Прошло едва ли не полчаса блуждания по коридору Фогельтромм, когда Финч отыскал нужный класс.

В нескольких предыдущих, куда он заглянул, ему открылись чудесные и с тем исключительно необъяснимые вещи. А кто на его месте не удивился бы, глядя на то, как, к примеру, некая мадам профессор учит детей зажигать фонари на ладонях, или на то, как другой профессор превращается в человека и обратно, а ученики пытаются это повторить, и их носы уменьшаются, а глаза становятся обычной, людской, формы, но это происходит лишь частями, и они на короткое время превращаются в наполовину людей, наполовину не-птиц.

Но все же Финч помнил, что он здесь по очень важному и срочному делу. Через окошки в дверях он вглядывался в лица, в носы, искал Кору, но ее нигде не было видно. Он осмотрел не менее пяти классов, пока, наконец, не разглядел знакомую девочку в помещении, на табличке которого было написано:

То, что происходило в этом классе, было просто невероятным, и поразило мальчика намного сильнее, чем все, виденное им ранее. Потолок в классе был разведен, и через него шел снег. Дети сидели на своих поднимающихся рядами скамьях, задрав головы и сжав кулаки, и изо всех сил пытались исчезнуть. Снег уже выстроил сугробы по всему классу, он громоздился даже на головах некоторых учеников, но никто, судя по всему, не мерз.

— Сосредоточьтесь! — строго говорила мадам профессор. Расхаживая у белой доски, она то рассыпалась снежинками, то вновь выходила из снега прямо в том месте, где только что была.

— Нужно сконцентрироваться! Если вы будете рассеянными, у вас ничего не получится.

«У меня бы ни за что не вышло, — подумал Финч. — Даже будь я не-птицей».

Не выходило, впрочем, и у большинства учеников. У кого-то исчезала голова, у кого-то рука, но полностью могли рассыпаться снегом лишь единицы. Да и тех потом профессору приходилось возвращать лично.

— Очень хорошо, мисс Нурр! — похвалила мадам профессор девочку, которая исчезала и появлялась так стремительно, что даже мигала. Судя по всему, это было не запланировано, и девочка от страха пронзительно визжала. — Вам всего лишь нужно дышать ровнее! Попытайтесь успокоиться! А вот вы, мистер Граппин, превосходно справляетесь!

Высокий тощий мальчик действительно с легкостью то исчезал, то появлялся. Он и сам знал, что выходит это у него отлично, и на его лице читалась неизбывная скука вперемешку с высокомерием.

Что касается Коры, то она была из тех, у кого ровным счетом ничего не выходило. Она сидела на своем месте в последнем ряду, вжав голову в плечи и надув щеки от напряжения. Казалось, ее черные глаза вот-вот вылезут из глазниц. Она даже покраснела, что, кажется, было неприродным для не-птиц.

Финч посочувствовал ей.

И тут над головой раздалось карканье. Сперва оно было тихим, но с каждым мгновением становилось все громче и пронзительнее. Финч зажал уши, а дети в классе радостно повскакивали со своих мест и похватали портфели.

— А возвращать ваши глупые конечности я за вас должна?! — возмущенно воскликнула мадам профессор, но тем не менее вернула каждому его руку или голову, индивидуально взмахнув для каждого кистью. Финч подумал, что у нее так рука заболит, а ученикам хоть бы хны — они могли отправиться на переменку и без головы.

Все заторопились к выходу из класса, и Финч предусмотрительно отпрыгнул в сторону. Дверь распахнулась, а затем поток учеников-не-птиц стал вытекать в коридор с шумом, гамом и перепалками. Кто-то перебрасывался снежками, кто-то что-то пел голосом, похожим на гудение клаксона, а кто-то забавы ради зажигал фонарики на ладони.

Финч даже привстал на носочки, выглядывая Корин нос в суматошной толпе носов. В один момент ему показалось, что он ее увидел, но это была совершенно незнакомая девочка-не-птица, уставившаяся на него с недоумением.

— Кора! — позвал Финч и попытался протиснуться через толпу.

Кто-то толкнул его в плечо. Раздался неприятный каркающий смех.

— Что это за уродец?! — воскликнул какой-то мальчишка. — Вы только поглядите на него!

— Поглядите, во что он одет! — вторил другой.

Возгласы привлекли внимание — еще бы: все хотели поглядеть на уродца, который во что-то там такое чудаковатое одет.

— Эй! — гневно ответил Финч, повернувшись к мальчишке, который его толкнул, и заодно к стоящему рядом с ним, вероятно, его приятелю. — Сами вы уродцы!

— Что ты сказал? — На него надвинулся тот самый мальчишка, которого только что хвалила мадам профессор.

— Почему бы тебе сейчас не исчезнуть, Граппин, — храбро бросил в ответ Финч, — пока не получил в нос? Ты ведь так хорош в этом! В исчезновениях, я имею в виду!

Ученики вокруг зашумели. Их голоса слились в единое «У-у-у» и стали напоминать гул ветра в дымоходах.

— Вы слышали, мистер Граппин? — с ехидной усмешкой спросил какой-то мальчишка с клочковатыми черными волосами. — Что вы будете делать?

— Я думаю, мистер Кигги, коротконосый уродец вот-вот умоется кровью! — ответил Граппин и широко раскрыл свой рот-трещину, видимо, угрожающе.

— Ну давай! — Финч поднял кулаки.

— У-у-у-у-у-у-у-у… — завыли не-птицы со всех сторон. Судя по всему, они просто обожали драки.

Финч понял, что в Фогельтромм все так же, как и в его школе. Вообще никаких особых отличий: есть свои задиры, а есть свои чудаки. Ну что ж, он сейчас покажет местным задирам, из какого теста он сделан!

Но Граппин и Кигги не успели его как следует отделать, а так, вероятно, и было бы, поскольку ловкость и сила Финча не равнялись его гонору. Через передний ряд учеников протиснулась Кора.

— Финч? — удивилась она.

— Мисс Кнауэ, вы что, знаете его? — спросил один из мальчишек.

— Да! — гордо ответила Кора. — Это мой друг! Его зовут Финч! Он хороший!

Финч сомневался, что подобные наивные слова образумят задир, и он оказался прав.

— Он хороший! — рассмеялся Кигги, приятель Граппина. — Хороший-прехороший. И почти-почти убитый! И почти-почти побитый!

— Отстаньте от него! — Кора пригрозила маленьким кулачком мальчишкам, и те лишь громче рассмеялись.

— Маленькая мисс защитница коротконосого уродца!

Но у Коры были свои аргументы:

— А хороший Финч потому, — сказала она, — что он — воспитанник мадам Шпигельрабераух.

Мальчишки переглянулись и испуганно ринулись в глубь толпы. Прочие также поспешили сделать вид, что их больше в Финче ничего не смущает: мол, и нос у него нормальный, и с одеждой все в порядке.

Кора схватила Финча за руку и потянула его за собой, подальше от классов.

— Что ты тут делаешь? — спросила она. — А где Арабелла?

— Арабелла дома, — ответил Финч. — Она наказана. А я…

— Ты снова за кем-то следишь? — восторженно спросила девочка.

— Нет, я пришел к тебе.

— Ко мне?

Она остановилась. Поблизости никого не было.

— Да. — Финч поглядел на нее очень серьезно. — Кора, послушай. Начали твориться очень жуткие вещи. И мне нужно знать, кто такой, — он перешел на шепот, — Гелленкопф.

Кора испуганно огляделась, не услышал ли кто. Ее лицо выражало острое желание запереться в какой-нибудь ящик и не показываться из него пару десятков лет, а еще лучше — никогда.

— Я не могу… — начала она.

— Это очень важно, — взволнованно проговорил Финч. — Из-за него пропал мой дедушка.

Девочка потупилась:

— И мой тоже.

— Как это? — поразился Финч. — Когда?

— Очень-очень много ночей назад, — сказала Кора. — Когда я еще не вылупилась из яйца.

— Что? — удивился Финч. — Ты вылупилась из яйца?

— Ну да, — просто сказала Кора. — А ты разве нет?

Финч хотел было ответить, но тут понял, что совершенно не знает, как именно появился он, в частности, и как вообще дети появляются на свет. Может, и он тоже вылупился? Нужно будет у кого-то спросить. Арабелла должна знать об этом все — она же прочитала целую тысячу книг!

— А что ты знаешь о пропаже твоего дедушки? — спросил мальчик.

— Мама и папа не говорят о нем. Но я знаю: дедушка был плохим. Он примкнул к Гелленкопфу и помогал ему творить всякие… всякие мерзости!

— Расскажи мне… — взмолился Финч. — Расскажи про Гелленкопфа.

Кора впилась в него немигающим черным взглядом. Она задумалась.

— Хорошо, — сказала девочка наконец. — Я тебе покажу.

— Покажешь?

— Да. Идем со мной.

И она побежала к лестнице. Финч помчался следом.

Лестниц в Фогельтромм было невероятно много: они переходили одна в другую, раздваивались и растраивались, расходясь в разные стороны. Некоторые были почти вертикальными, другие — очень пологими, причем настолько, что от простого коридора их отличали разве что выступающие края ступеней в полу. Перила всех лестниц украшала тонкая резьба: сплетающиеся не-птичьи руки с когтями, перья и волосы.

Двери кабинетов выходили прямо на ступени, повсюду были расставлены или висели на тонких цепочках причудливые латунные механизмы, похожие то ли на часы, то ли на какие-то астрономические приборы. Финч вертел головой и разглядывал их, но Кора не останавливалась, и мальчик неотступно следовал за ней. Они поднимались все выше.

Порой навстречу им попадались сжимающие портфельчики ученики и профессора, спешащие в свои кабинеты.

В какой-то момент вдруг зазвучало уже знакомое Финчу карканье. Кора замерла и, задрав голову, устремила взгляд под черные своды.

— Это начинается новый урок? — спросил Финч.

— Да. — Она кивнула. — Но я не пойду.

— Но что если…

— Нет, меня не хватятся, — печально сказала девочка. — Никто даже не заметит, что меня нет.

И они продолжили путь. Кора стала вести себя намного осторожнее: глядела в оба, старалась ступать как можно тише. Судя по всему, как и в школе Фьорити, быть пойманным в Фогельтромм во время урока за пределами класса грозило весьма нехорошими последствиями.

— Спасибо тебе, что попросил меня не наказывать, — сказала Кора, прячась у какой-то двери и заглядывая в окошко, чтобы удостовериться, что за ней никого нет. — Это было бы так ужасно, если бы она меня наказала. Мадам Воррта безжалостна.

Кора толкнула дверь, и они оказались на узкой галерее, вдоль стены которой в несколько ярусов располагались похожие на насесты скамейки.

— А как вас обычно наказывают? — спросил Финч.

— Это очень страшно, — сообщила Кора испуганным шепотом. — Ты даже не представляешь…

— Расскажи…

— Обычно мадам Воррта зовет профессора Гехирна, который преподает мыслительные практики, и тот стирает из памяти провинившегося ученика счастливые воспоминания.

— Как это?

— В зависимости от проступка, они как бы просто отбирают у ученика или сильное, или слабое счастливое воспоминание.

Финч попытался представить себя на месте жертвы подобного наказания. Сперва он подумал, что вот на нем они-то свои зубки пообломали бы — он ведь из Горри, сирота, и жизнь его не назвать такой уж счастливой: он не помнит родителей, никогда не ходил на ярмарки, и на коньках не катался, ему ничего не дарили, но… дедушка, книжки, Арабелла… А еще он вспомнил, что испытывал, когда ожидал, что мадам Клара вот-вот отберет его воспоминания о не-птицах. Нет уж — лучше не быть наказанным в Фогельтромм!

Преодолев галерею, они вышли на лестницу, которая поднималась вдоль огромных окон, разделенных угловатыми прожилками переплета. За окнами проносился снег.

— Ты знаешь, что завтра начинается снежная буря? — спросил Финч.

— Конечно! — воскликнула Кора. — У нас ведь Крайвенгроу, праздник Снежной бури!

— Праздник?

— Ну да! Очень хороший праздник! Я его всегда так жду! Все собираются вместе, к нам приезжают даже самые дальние родственники. И мама с тетками готовят праздничный ужин. Везде горит свет и все так нарядно! Мы украшаем дерево тиддр белыми и алыми шарами из нитей!

— Тиддр?

— Ты не знаешь? — удивилась Кора. — Такое скрюченное, с изломанными ветвями. Мы развешиваем на них шары из ниток, и иногда папа разрешает мне повесить один шар. Крайвенгроу — это самая-самая лучшая ночь! Все счастливы, кроме мамы — она волнуется, как бы все прошло идеально. У нее столько забот: украсить дом, разослать приглашения, купить всем подарки. М-м-м… подарки! Интересно, что мне подарят? Надеюсь, это будет заводной кукольный домик, который я видела в лавке игрушек «Причудливинс». Уверена, папа понял мои намеки, что я его очень хочу. А сколько всего будет вкусного на праздник! Мама всегда печет пирог из ушастой рыбы! Он просто ну очень вкусный! Как же я люблю Крайвенгроу! А еще мы с родителями пойдем в театр «Господин Ворон» — там будет праздничная пьеса «Маленькая Ффру». Я ее знаю наизусть, но все равно не терпится увидеть, как Маленькая Ффру будет водить за нос злодея Круджа! Поскорее бы наступило завтра! Я всегда жду не дождусь Крайвенгроу — прошлый праздник был так давно!

— Так прошлая буря была же не очень давно, — заметил Финч.

— Нет, не все бури считаются, — грустно сказала Кора. Уж она точно хотела бы, чтобы все. — Прошлый Крайвенгроу был четыреста ночей назад.

Финч мысленно перевел в дни, отчего ощутил гордость за свои «невероятные познания в числах».

— То есть год назад, — сказал он. — У вас это как праздник Нового года?

— Наверное, — подумав, сказал Кора. — Но я не знаю, что такое «год».

— Как это? — удивился Финч. — То есть ты даже не знаешь, сколько тебе лет?

Кора выглядела смущенной. При этом сама не понимала, почему именно смущается.

— Мне вот почти двенадцать, то есть одиннадцать пока что, — Финч задумался и попытался перевести — и где же Арабелла, когда она так нужна?! — Мне… одиннадцать раз по четыреста… ночей. И еще сколько-то…

— О! — улыбнулась девочка. — Ты видел одиннадцать Снежных бурь. А я, — она поникла, — только восемь.

Кора с печалью в голосе рассказала Финчу, что едва ли не все дети в ее классе старше и что они не хотят с ней из-за этого дружить.

— Не грусти, — сказал он и напомнил ей: — У тебя же скоро праздник! Вы ведь не учитесь в Крайвенгроу? У вас каникулы?

Кора досадливо надула щеки.

— Всегда были каникулы, — угрюмо сказала она. — В школе оставались только самые одаренные ученики. Они учились блуждать по бурям. Это очень почетно. А в этот раз все изменилось. Мадам Воррта сказала, что в школе останутся только самые отстающие, чтобы подтянуть свои знания. Это ужасно и несправедливо! Я не хочу здесь быть, когда все к нам приедут, а дядя Барри привезет мне подарок — его подарок всегда самый лучший.

— Да уж, — участливо сказал Финч. — Меня тоже наказали. Во время каникул я тоже буду учиться. Только они аж через ме… сорок ночей. А почему в этот раз все поменяли?

— Не знаю, — огорченно пропыхтела Кора. — Мадам Воррта объявила об этом после того, как мадам Шпигельрабераух приходила. Может, она что-то сказала мадам Воррте? Посоветовала что-то? Она очень строгая и могла придумать какое-то наказание для таких, как я.

Финч задумался: могла ли мадам Клара быть виновницей того, что теперь отстающие будут вынуждены учиться дополнительно, а все отличники получат праздник? Как-то это уж слишком напоминало обычный, прекрасно знакомый Финчу, школьный порядок.

— Мы пришли, — наконец сказала девочка.

Дети стояли у ничем не примечательной двери. Судя по тому, как высоко они забрались по всем этим лестницам, это вполне могла быть дверь чердака.

Кора повернула ручку и, дверь сама собой отъехала в сторону.

Это действительно было чем-то, вроде чердака или мансарды. Лампы здесь не горели, и свет проникал в помещение лишь через круглое окно — должно быть, его давали уличные фонари. Почти все пространство на чердаке занимали собой переплетенные ветви, из-за чего Финча посетило ощущение, что он оказался в чаще.

— Что это за место? — спросил Финч.

— Гнездо Ненависти, — глухо сказала Кора и закрыла дверь.

— Почему именно «ненависти»?

Кора вытянула руку вперед, указывая на то, что стояло в центре чердака.

— Из-за него, — сказала она и пошагала по узкой дорожке, проложенной через гнездо. Финч двинулся следом, и вскоре они оказались у основания черной каменной статуи. От одного ее вида мальчик похолодел.

— Здесь он такой, какой он и в жизни, — прошептала Кора. — Он такой огромный…

Рост каменной не-птицы пугал — изваяние было минимум в десять футов, а то и выше. Во всем остальном этот мужчина походил на других не-птиц: длинный нос, круглые глаза, искаженная трещина рта — вот только его лицо выражало такое презрение, такую ненависть, что Финчу больше всего на свете захотелось развернуться, убежать отсюда и забыть, что он вообще сюда приходил.

Это был монстр. Настоящий монстр, и казалось, что он вот-вот шевельнется, сойдет со своего постамента и разорвет двоих детей на куски. Монстр был одет в костюм и плащ с пелериной. На голове его сидел цилиндр. В руке он держал раскрытый зонт.

Финчу вдруг вспомнилась черная фигура с зонтом, висящая в воздухе за его окном.

«Это был он… — посетило душу тревожное и гадкое ощущение, от которого никак было не избавиться. — Это был он…»

— Это он, — прошептала Кора. — Наш… враг.

Финч опустил голову — на постаменте было выбито:

— Но почему здесь стоит его статуя, если он враг? — дрогнувшим голосом спросил Финч, и ему неожиданно показалось, что монстр слышит их.

— Чтобы не забывали, — ответила Кора. — Чтобы все знали, как он выглядит.

— Но ведь не-птицы умеют превращаться в людей!

— Он уже не может. У него отобрали все способности, заставили забыть, как ими пользоваться.

— Расскажи мне о нем. Кто он такой?

И Кора начала рассказывать:

— Никто точно не знает, кто он такой. Одни говорят, что он был человеком, который узнал о не-птицах, и захотел научиться делать… ну, то, что мы умеем делать. Другие говорят, что он — потерянный наследник самого древнего рода не-птиц. На уроке Темной истории нам рассказывали, что есть страшная версия, согласно которой он — эксперимент безумного ученого Крауппгаррена, который хотел искусственно сделать самую могущественную не-птицу и с ее помощью убить всех людей. Мой дядя Барри говорил, что — он вообще не не-птица, а кошмарное порождение ночи и луны.

Финч слушал молча, и с каждым словом девочки ему становилось все страшнее. Кора продолжала:

— В первый раз я услышала о нем от мамы и папы. Они сказали: «Он ненавидит не-птиц, ненавидит людей — он ненавидит всех. Если ты когда-нибудь увидишь его, беги!» Я очень испугалась, но навсегда это запомнила. А потом, когда я пошла в школу, мадам Люрвик, профессор Темной истории, рассказала, как все было. Когда-то Гелленкопф был очень уважаемым не-птицей, и никто не знал, что у него на уме. Он был профессором здесь, в Фогельтромм, преподавал Искусство Войны. И ученики, и другие профессора любили Гелленкопфа — он был невероятно могущественным, а еще очень умным и хитрым. Он умел… убеждать и влюблять в себя. Даже наша королева в нем души не чаяла, и никто не замечал, что он делает.

Кора замолчала. Финч понял, что она боится продолжать, но все же девочка быстро взяла себя в руки.

— Пользуясь безграничным доверием и почетом, Гелленкопф плел интриги и одного за другим поймал в свои сети многих уважаемых не-птиц, он убедил даже моего дедушку… А следом за ним и некоторых судей в Риверриронн, суде старейших. Тайком, исподволь он внушал всем мысли о том, что не-птицы угнетены людьми, что мы не должны скрываться и прятаться на чердаках, потому что именно мы — хозяева этой земли. Профессор Гелленкопф убеждал королеву начать войну с людьми. Он напоминал всем времена, когда здесь жили только не-птицы, а потом пришли люди и победили нас. Гелленкопф часто повторял слова самой первой нашей королевы: «Мы не птицы, чтобы жить в клетках! Не птицы!» Но, несмотря на его интриги и козни, ни Риверриронн, ни королева не хотели войны. Они помнили об ужасных и кровавых последствиях прошлых войн. Они говорили ему, что мир ценен для нынешних и будущих поколений не-птиц. Что мы не живем в страхе, только благодаря тем, кто подарил нам этот мир. Они напоминали ему, каких невероятных усилий стоило сделать так, чтобы люди забыли о нас, и как тяжело было выжечь гордыню в крови потомков тех наших сородичей, кто считал, что люди — жалкие и ничтожные, что они должны служить могущественным не-птицам. Но Гелленкопф был не согласен. Он считал, что так думают только ничтожества, которые презирают свой народ. И тогда он убил королеву и попытался поднять мятеж, но Риверриронн победил тех, кого он смог привлечь на свою сторону. Самого Гелленкопфа попытались схватить, но ему удалось сбежать. Он жил в изгнании сорок сотен ночей, и вернулся совершенно другим. Никто не знает, как и где, но он обрел невиданные силы и могущество, по сравнению с которыми даже его былые силы не шли ни в какое сравнение. Теперь он мог проделывать совершенно невероятные вещи. Мог стирать и дарить воспоминания по своему желанию, мог управлять бурями. Он убивал всех, кто выказывал хоть какое-то сопротивление. А это были очень храбрые не-птицы, но никакая храбрость не могла победить ужасного и могущественного Гелленкопфа в его ярости. Ненадолго он сумел захватить власть и уже собирался начать войну с людьми, но ему помешала племянница убитой им королевы, которая должна была стать новой королевой. Она поняла, что храбрость не поможет и в открытом бою против Гелленкопфа нет никаких шансов. Она заставила помочь того, кто действовал лишь хитростью, кто всегда считался у не-птиц трусом и был презираем из-за своего эгоистичного и склочного характера. Неизвестно как, но она убедила его выступить против тирана и убийцы. И вдвоем они сделали то, что не смогли сотни не-птиц. Тот хитрец, Коппелиус Трогмортон по прозвищу «Песочный Человек», вызнал секрет Гелленкопфа. А племянница королевы отыскала его Черное сердце. Она заполучила его и лишила злодея всех его сил. И Круа Гелленкопф, ненавидящий всех, сбежал и спрятался. Он поклялся, что вернется и отомстит не-птицам, а особенно Коппелиусу Трогмортону и племяннице королевы, Кларе Шпигельрабераух.