Пряные дни

Глава 18

Как только Кирилл шагнул в зал, дискуссия, глухой гул которой доносился из-за дверей, немедленно стихла.

Раньше в этом просторном помещении проводили балы, и пары кружили по лакированному паркету под звуки настоящего оркестра. Потом место оркестра занял патефон, а рояль, стыдливо прикрытый тряпичным чехлом, отправился на прикол в дальний угол, где и прозябал по сей день, вконец расстроенный и всеми забытый. И ему, можно сказать, еще повезло, поскольку патефон в конечном итоге вообще выбросили на свалку.

Теперь же в углах зала высились колонны дорогих акустических систем, и, хотя их поблескивающие бока покрывал такой же черный рояльный лак, музыка, которую они исполняли на эпизодических вечеринках, была бесконечно далека от былой утонченности.

Публика, собравшаяся здесь сейчас, также резко диссонировала с антикварным духом, пропитавшим лепные потолки и светло— бирюзовые стены. Их было примерно поровну, мужчин и женщин, все молодые, подтянутые. Некоторые были в строгих деловых костюмах, но большинство предпочитало казуальный стиль, и там, где, кокетливо обмахиваясь веерами, раньше сидели нарумяненные дамы в пышных платьях, ныне царили затянутые в облегающую джинсу соблазнительные попки. От любого другого обычного офисного сборища их отличало разве что подчеркнутое игнорирование какой-либо косметики и полное отсутствие в воздухе парфюмерных ароматов.

Помимо дискотек, зал также использовался для проведения крупных собраний, когда другие помещения оказывались неспособны вместить всех желающих. Сегодня, впрочем, без его услуг вполне можно было и обойтись. На нескольких стоящих у стен диванах, креслах и стульях сидело человек двадцать-двадцать пять, не больше. Ирена определенно переоценила свои силы.

Сама она стояла в центре, скрестив руки на груди, вздернув тощий подбородок и с вызовом глядя на Кирилла.

— Что обсуждаем? — вежливо осведомился он, неспешно приблизившись к ней.

— Ничего предосудительного.

— О! Я нисколько в этом не сомневаюсь, — Кирилл одобрительно затряс головой. — Но почему же тогда вы все вдруг так засмущались, когда я вошел?

— Я объявила Облаву, — голос Ирены скрипел, как несмазанное колесо телеги. Возможно потому, что она пыталась говорить, не раскрывая презрительно сжатых губ, — и мы согласовывали план действий. Тебе здесь делать нечего.

— Нет проблем! Я не буду вам мешать, — он обвел взглядом присутствующих. — Я всего лишь хотел убедиться, что все здесь присутствующие отдают себе отчет в том, во что они ввязываются.

— Угрозами ты ничего не добьешься! Не надейся помочь своей дочери, запугав нас!

— Оксана, кстати, и твоя дочь тоже.

— После того, как она убила Антона, она мне не дочь! Так что не пытайся нас остановить или отговорить, мы добьемся того, чтобы все Правила исполнялись неукоснительно и вне зависимости от того, кто их нарушил! Хоть она и твоя дочь, ты не имеешь права…

— Помолчи, Инанна! — раздраженно отмахнулся от нее Кирилл. — Прибереги свое красноречие для кого-нибудь более впечатлительного. Я пока еще Вожак, и имею право сказать. И я скажу!

Воцарилась полная тишина. Лицо Ирены покрылось красными пятнами. Тот факт, что ее публично назвали звериным именем, был равноценен пощечине, но она так и не нашлась, что ответить.

— Вы хотя бы представляете себе, что такое Облава? — продолжил директор питомника, сложив руки за спиной и неспешно прохаживаясь перед собравшимися. — Или же для вас это всего лишь очередное громкое словцо, которыми вы так любите бросаться по поводу и без? В последний раз Облава проводилась более шестидесяти лет назад против одного из нас, уличенного в сотрудничестве с эсэсовцами. Я тогда ее объявил, я же ее и закончил, и в той Облаве участвовала вся Стая от подростков до почтенных старожилов. А сейчас я вижу перед собой всего лишь кучку молодняка, где самому старшему нет еще и сорока. Многие из вас даже ни разу не пробовали вкуса свежей крови!

Вы не задумывались, почему никто из более опытных бойцов не присоединился к вашей компании? Почему они не хотят иметь ничего общего с этой безумной затеей?

— Потому что они — трусы! — выкрикнул один из молодых людей, сидевших на диване в углу.

— Вот как? — Кирилл медленно обернулся и тяжелым взглядом смерил смельчака. — Позволь поинтересоваться, кого ты имел в виду? Быть может, Фазиля Толаева, Ифрита, одно имя которого наводило ужас на афганских моджахедов? Или Григория Хуварина, также известного как Харон, что за ночь в одиночку истребил более двадцати боевиков, которых спецназ перед этим почти неделю безуспешно пытался выкурить из развалин грозненского консервного завода?

Заметно побледневший парень промолчал и попытался поглубже вжаться в спинку дивана.

— У тебя достанет смелости, или, вернее, наглости, Астрей, — Кирилл вновь употребил кличку вместо имени, подчеркивая свое презрение, — чтобы повторить свои слова им в лицо? А?

Гробовое молчание было ему ответом.

— Они не пришли, потому что знают истинную цену такому решению. Ведь вы выносите смертный приговор одному из членов своей семьи. Объявить Облаву, это то же самое, что отрезать самому себе ногу. Так поступают только тогда, когда никаких других вариантов не осталось, когда вина осужденного непростительна и очевидна для всех. Сейчас же ситуация далеко не так проста. В том уравнении, что вы пытаетесь разрешить таким лихим наскоком, слишком много неизвестных. Вы готовы взвалить на свои юные плечи эту ответственность?

— Оксана убила Антона! — воскликнула Ирена. — Она хладнокровно застрелила собственного брата! Разве этого для тебя недостаточно?!

— Я уже сказал, — Кирилл оставался невозмутим, — слишком много неизвестных. У нее не было причины убивать его, она прекрасно знала, что Антон не причинил бы вреда ни ей, ни ее сыну. Откуда у Оксаны взялся пистолет? Где в этот момент находился Игорь, и почему он ей не помешал? И где он сам, кстати? Я удивлен, что его нет на вашем сборище.

— Он уже вторые сутки занимается разбором того хаоса, который учинила эта девчонка. Мы должны быть ему благодарны за то, что он ограждает Стаю от возможных неприятностей, могущих свалиться на наши головы после выходок Оксаны.

— Я непременно его отблагодарю, как только мне представится такая возможность, — Кирилл шутливым жестом приложил руку к сердцу, — но это лучше сделать при личной встрече, а он, складывается впечатление, умышленно меня избегает. Кроме того, у меня к нему накопился ряд вопросов, которые не мешало бы прояснить. Ведь он остается единственным свидетелем убийства Антона, других нет.

— Ты что, не веришь тому, что говорит мой сын?

— Я не верю ничему и никому, пока не получу подтверждения из независимых источников.

— Дело твое, — Ирена хмыкнула и отвернулась, демонстративно изучая свои ногти, — но, повторяю, мы уже приняли решение. Ты лишь напрасно теряешь время, ты ничего не изменишь, даже не пытайся. Твоя дочь сама выбрала свою судьбу.

— Да с чего вы взяли, что я пытаюсь ее защитить?! — чуть ли не брезгливо поморщился Кирилл. — Она уже давно не нуждается ни в чьей опеке. Или вы полагаете, что Оксана, всю жизнь занимавшаяся подготовкой профессиональных убийц, не способна сама за себя постоять?!

Теперь его слушали куда более внимательно. И, если вначале на обращенных к нему лицах то и дело проскакивали снисходительные усмешки, то теперь их место заняла настороженность.

— Складывается такое впечатление, что для вас Облава — еще одна потеха. Как в пейнтбол поиграть, или зайца погонять по весеннему полю. Или вы забыли, что планируете коллективное убийство?

— Ничего мы не забыли! — процедила Ирена.

— Это радует, но если вы хотите включить в облаву и Николая, то вам придется признать его одним из нас. Правила гласят, что Облава может проводиться только на члена Стаи.

— Нет проблем, — пожала плечами Ирена. — Теперь это уже ничего не меняет.

— Отлично. А помните ли вы, что с того, кто смог уйти от Облавы, снимаются все обвинения?

— Я помню, но это глупое правило! Какой в нем смысл, если оно ни разу не применялось?

— Все когда-нибудь случается в первый раз, не так ли? Учтите, вы будете иметь дело не с безобидным и перепуганным до полусмерти зайцем, а с Оксаной Вельгер, и, случись что, ваша шкура окажется перепачкана отнюдь не красной краской.

— Нас много, а она — одна, — с вызовом заявила одна из девушек.

— Ах, если бы вы только знали, для скольких самоуверенных глупцов эти слова оказались последними, — Вожак вздохнул. — Вы все здесь — инфантильные вислоухие щенки, а Оксана — матерый профессионал. Она прекрасный тактик и опытный стратег, и ей не раз доводилось применять свои навыки на практике. Да что я вам рассказываю! Она же сама учила многих из вас! Чем вы после этого собираетесь поразить воображение своей наставницы? Ваши головы, тренировкой которых вы никогда себя не утруждали, неспособны породить ни одной оригинальной или нестандартной идеи. Оксана сможет с легкостью предугадать любые ваши ходы. Вам не удастся застать ее врасплох. Она навяжет вам бой на своей территории и на своих условиях. На что вы рассчитываете в такой ситуации?

— Довольно, Кирилл! — оборвала его Ирена. — Ты уже сказал все, что хотел. Я прекрасно понимаю твои чувства, но…

— Ни черта ты не понимаешь!!! — от его гневного окрика все дружно вздрогнули, а в окнах задребезжали стекла. — Да, Оксана — моя дочь, а Николай — мой внук, и они оба мне дороги. Но я не смог бы оставаться Вожаком столько лет, если бы ставил личные интересы выше интересов Стаи! Если ты запамятовала, то во время прошлой Облавы жертвой был мой родной брат, и я сам перегрыз ему глотку. Так что не надо упрекать меня в чрезмерной мягкотелости, мною движут иные соображения. Я действительно не хочу потерять свою дочь и своего внука, но сейчас меня куда больше беспокоит перспектива в одночасье ни за что ни про что лишиться двух десятков членов моей Стаи.

Так что, думая, будто я пытаюсь защитить Оксану, вы ошибаетесь. Я хочу уберечь от нее вас!

Николай проснулся как от толчка и рывком сел на разложенном сиденье. Рассветные лучинатянули в тумане тонкие светящиеся нити и ленточки, пробиваясь сквозь щели в створках ворот, и на их фоне он разглядел темный силуэт, виднеющийся в открытой двери машины.

— Мам? — окликнул он на всякий случай.

— Просыпайся, Коль, — Оксана присела на водительское сиденье, — пора.

— Который час?

— Начало седьмого.

— Я не думаю, что наши гости заявятся в такую рань, — Николай снова улегся, потягиваясь и хрустя суставами. — Они тоже поспать любят. Тем более что мы от них все равно никуда не денемся.

— Мне надо уходить уже сейчас, а до того я должна быть уверена, что ты готов, ничего не забыл и все сделаешь так, как надо. Я бы не хотела, чтобы все то время, что я на тебя потратила, оказалось потраченным впустую.

— За меня не беспокойся, мне моя шкура дорога ничуть не меньше, чем тебе. Я справлюсь.

— Очень надеюсь, иначе за твои ошибки расплачиваться придется нашим родственничкам. Я даже не представляю, что могу сотворить, случись что с тобой. Не доводи до этого.

— Со мной все будет хорошо, — заверил свою мать Николай, — ты только сама долго не задерживайся.

— Не волнуйся, я приду вовремя. Вообще-то я не думаю, что Ирена и Ко, поймав тебя, сразу же и прикончат — им захочется сперва над тобой поизмываться. Так что даже если ты провалишь свою часть, я ничего существенного не пропущу.

— О да! Теперь я преисполнен оптимизма! Можешь особо и не торопиться! — рассматривать свое ближайшее будущее с такого ракурса совершенно не хотелось, и парень решил сменить тему. — Как там наш горе-писака? Надеюсь, ты на прощанье перегрызла ему горло?

— Какой же ты кровожадный, Коль! Чем он тебе не угодил?

— Значит, нет, — Николай разочаровано вздохнул. — Куда ты его сбагрила?

— Подыскала ему пустующий домик неподалеку и проинструктировала, как быть дальше. Наши пути больше не пересекутся.

— И чего ты так с ним нянчишься?

— Его куплет не из этой песни, — Оксана задумчиво потерла какое-то пятнышко на своих джинсах. — Он вляпался в неприятности по моей вине, и я должна хоть как-то помочь ему из них выпутаться. Предпочитаю не заключать сделок с собственной совестью, если есть такая возможность.

— А где ты после этого всю ночь пропадала? Я даже волноваться начал.

— Так… по делам, — девушка оглянулась и смерила взглядом растянувшегося на сиденье сына. — А ты, как я погляжу, так сильно разволновался, что даже отдохнуть надумал? Вместо того чтобы за окрестностями присматривать.

Николай хотел вспылить и высказать матери что-нибудь позабористее, но сдержался. Каким-то шестым чувством он осознал, что его задирания, какими бы нахальными они ни были, не достигнут цели. Мать попросту пропустила бы их мимо ушей.

Когда бок о бок проживешь с человеком достаточно долго, то начинаешь угадывать его настроение уже по одной лишь линии губ и продолжительности пауз между отдельными фразами. Николай слишком хорошо знал свою мать, чтобы даже в темноте не заметить, что в ней что-то неуловимо изменилось. На смену еще недавней раздражительности и импульсивным метаниям от умиротворенной расслабленности к беспричинной агрессивности пришло спокойствие. Теперь в Оксане ощущалась собранность и сосредоточенность, которой ей так недоставало последние несколько дней. Она была полностью уверена в своих силах, и ничто не могло вывести ее из обретенного равновесия.

Николай видел, что его мать снова стала самой собой, и не мог не сделать очевидного вывода.

— Ты спала с ним, — угрюмо констатировал он.

— Извини, забыла с тобой посоветоваться.

— То есть ты повсюду таскала с собой этого растяпу только для того, чтобы всегда иметь под рукой возможность разрядиться? Чтобы было с кем позабавиться, ежели скука одолеет?

— Коля! — прикрикнула на него Оксана. — Моя личная жизнь тебя не касается!

— Но если он требовался тебе лишь как лекарство, — не унимался ее сын, — почему ты не слопала эту пилюлю еще вчера, в ветеринарке? Трахнула бы его по-быстренькому, а потом прикончила, и дело с концом!

— Выбирай выражения, будь так любезен!

— Выражения?! Я просто называю вещи своими именами! Ты нашла себе игрушку и резвилась с ней вместо того, чтобы заниматься делом, а я теперь не могу даже сказать об этом вслух?! Ты так любезно все ему рассказывала, отвечала на все его дурацкие вопросы, подыскала ему безопасную норку… Временами ты пеклась об этом писаке даже больше, чем обо мне! А он теперь сдаст нас при первой же возможности!

— Не сдаст.

— Он — Человек-Который-Знает! И ты сама нафаршировала его информацией и отпустила на все четыре стороны! Этот Женя теперь для нас как ходячая бомба, которая может рвануть в любой момент! И все из-за твоего мимолетного увлечения! Тебе следовало прикончить его хотя бы после того, как ты им попользовалась!

— Коля! Закрой свой рот!

— И не подумаю!

Оксана вздохнула и устало провела ладонями по лицу. Она выбралась из машины и потянулась, расправляя затекшие плечи. Насупившийся Николай внимательно следил за матерью, гадая, не перегнул ли он палку. Ее невозмутимое спокойствие немного нервировало парня.

— Знаешь, Коля, — заговорила она, наконец, — если бы мы сейчас с тобой переругались, то это явилось бы лучшим подарком, о котором только могли мечтать наши противники. Я не в настроении разбрасываться перед ними гостинцами, а поэтому предлагаю отложить нашу дискуссию до лучших времен и заняться делом. Пособачиться мы всегда успеем. Что скажешь?

Мальчуган еще немного посопел для порядка, а потом проворчал:

— Ладно. С нетерпением жду продолжения, так что долго там не задерживайся, мам, и… будь осторожна!

Несмотря на запертые ставни и плотные шторы, некоторое количество света все же проникало внутрь, сочась сквозь мельчайшие щели и трещинки, разбавляя темноту в комнате до уровня густого полумрака. Открыв глаза, Евгений не сразу сообразил, спит ли он еще или все-таки проснулся. Отголоски уличного шума говорили о том, что уже рассвело, но определить точное время оказалось крайне затруднительно. Старенький механический будильник, стоявший на прикроватной тумбочке, давно исчерпал свой завод и теперь его показания соответствовали действительности аккурат два раза в сутки, кроме того, как Евгений ни силился, он так и не смог разглядеть в темноте его стрелки.

Он выбрался из-под покрывала и невольно поежился, когда его босые ноги ступили на холодный дощатый пол. А еще ему жутко хотелось пить, да расцарапанная грудь при каждом движении саднила, напоминая о прошедшей бурной ночи.

Евгений ничуть не удивился, обнаружив, что Оксана ушла, лишь тень тоски на секунду сжала его сердце при мысли о том, что они никогда больше не увидятся. А потом он сообразил, что сегодня, быть может прямо сейчас, она и Николай бьются за свои жизни, сражаясь с охотящимися за их головами сородичами, и ему даже стало немного неловко.

Поиски разбросанной по полу одежды заняли несколько минут. Нашарив в темноте свою куртку и наткнувшись пальцами на пухлый нагрудный карман, Евгений вспомнил о диктофоне. Вчера вечером он так его и не выключил — не до того было. Он зажал драгоценную коробочку в кулаке, и пальцы привычно легли на нужные кнопки, отматывая запись назад.

«Тело восстанавливается при каждом перекидывании, как будто заново вспоминает свой прежний, исправный облик. Если не меняться, то раны заживают точно так же медленно, как и у обычных людей…»

«Даже опустившись на четыре лапы, мы продолжаем мыслить по-человечески, и оборотня от собаки можно отличить в первую очередь по поведению…»

«Сперва я попыталась урезонить их словесно, но у них в крови уже тестостерон взыграл, и они лишь посмеялись, а когда дело дошло до откровенного насилия, мне пришлось угомонить их по-своему. Тем более что они сами с меня штаны стащили, и я могла не опасаться, что хвост сломаю…»

Евгений невольно улыбнулся и перемотал еще немного вперед, но дальше на записи никаких разговоров уже не было, остались только звуки, наполнявшие прошедшую ночь, от которых он задрожал всем телом, испытывая невероятную мешанину чувств. Возбуждение, стыд, страх, ненависть и жалость к самому себе… Его палец резко нажал кнопку остановки, оставив только одно, последнее чувство — тоску.

Сжимая в руке свой диктофон, Евгений вдруг осознал, что понятия не имеет, как с ним теперь поступить. То был старый, заслуженный аппарат, в увесистом металлическом корпусе, тяжесть которого вселяла уверенность в том, что такой напарник ни за что не подведет. Шустрый малый, что сосватал его ему, утверждал, что это специальная модель для военных, и, хотя он говорил еще много всяческой ерунды, данное утверждение походило на правду. Ни до того, ни после Евгений не встречал ничего подобного. Рядом с современными миниатюрными моделями, коими давно уже обзавелись все коллеги, его электронный старичок выглядел громоздким и архаичным, но он никак не мог заставить себя с ним расстаться.

И вот теперь эта плоская металлическая коробочка неожиданно превратилась в проблему.

Оставить ее при себе означало затолкать в свой шкаф еще один скелет, который только и будет ждать удобного момента, чтобы оттуда вывалиться. Если Евгений собирался последовать рекомендации Оксаны и начать новую жизнь, то тащить с собой столь компрометирующий предмет определенно не стоило. Стереть все добытые с таким трудом и риском записи у Евгения не поднималась рука. Профессиональный зуд требовал дать собранной информации ход, опубликовать ее хотя бы частично, предварительно отфильтровав ее и убрав слишком уж провокационные моменты, но заниматься этим делом самостоятельно означало верное самоубийство. На этот счет Оксана высказалась вполне определенно, и если где-то у Евгения еще оставались сомнения, то тут ее предостережение звучало пугающе правдоподобно.

Что, однако, не мешало ему переложить сию заботу на чужие плечи. Кленовский, разумеется, не поверит ни единому его слову, но на основе представленных материалов его ремесленники наверняка сумеют состряпать что-нибудь зажигательное. Все же лучше, чем из пальца высасывать.

Такое решение вполне могло навлечь на голову Главредактора нешуточные неприятности в лице Игоря и ему подобных, но к своему собственному удивлению Евгений не испытывал по данному поводу ни малейших угрызений совести. В конце концов, Кленовский же и отправил его на это задание, а аудиозаписи являлись его закономерным результатом. Сам кашу заварил — сам пускай ее и расхлебывает.

В «Утреннем курьере» для передачи материалов, источник которых желал оставаться анонимным, существовал целый ряд способов, самым банальным из которых являлась камера хранения на железнодорожном вокзале. Достаточно позвонить в редакцию и сообщить номер ячейки и код. Евгений решил так и поступить, а потом прямо с вокзального таксофона набрать оставленный Оксаной номер.

Но для начала требовалось привести записи хоть в какой-то порядок — внимательно все прослушать, удалить лишнее и добавить необходимые комментарии. Учитывая количество материала, времени на все это могло уйти изрядно, но Евгений никуда и не торопился.

Следовало также записать некоторое предисловие, объясняющее, что к чему. Забравшись на диван, Евгений поразмыслил пару секунд, нажал кнопку записи и начал говорить:

— Я — Евгений Полевкин, штатный корреспондент газеты «Утренний курьер». Сегодня…

Он запнулся. Черт, а какой сегодня день? Разум напоминал, что с Оксаной он впервые увиделся всего лишь позавчера, но вот чувства утверждали, что происходило это как минимум на прошлой неделе. Слишком уж много событий успело набиться в столь короткий промежуток времени, будто раздув его в несколько раз. Неуверенность заставила Евгения вытащить из кармана и включить мобильник, чтобы свериться с его показаниями. Ну да, действительно, сегодня пятница, десять часов утра. Что ж, продолжим:

— Сегодня пятница, одиннадцатое сентября. По поручению редакции я занимался расследованием обстоятельств ограбления магазина в поселке Верховцы. Данная аудиозапись содержит собранные материалы и мои комментарии. В действительности дело оказалось гораздо более запутанным, нежели предполагалось вначале. В ходе расследования мне открылись шокирующие факты, и я стал свидетелем и невольным участником драматических событий. Постараюсь рассказать обо всем по порядку…

Закончив с импровизированным вступлением, Евгений занялся причесыванием имеющихся записей. В первую очередь требовалось вырезать «мусорные» куски, где не было ничего содержательного, а только шум мотора или шуршание листвы под ногами. Имело смысл оставить лишь ключевые диалоги, в которых раскрывалась важная информация. Тот, кому его диктофон попадет в руки, даже сам Кленовский, вряд ли станет терпеливо прослушивать все подряд, если в самом начале не сосредоточить ударную дозу сенсационных откровений.

Журналист неплохо умел строить звучные и пафосные фразы и лепить из них громкие разоблачительные статьи, но теперь ему пришлось работать не с податливым текстом на экране монитора, а со своенравными аудиозаписями, в которых невозможно поменять местами пару слов, чтобы добиться более яркого звучания. Да и простенькие встроенные средства редактирования его диктофона не располагали к полному погружению в творчество.

Евгений вырезал, удалял, перемещал отдельные фрагменты, надиктовывал собственные пояснения и так снова и снова. Он даже слегка натер себе палец, которому приходилось непрерывно скакать по кнопкам. По ногам тянуло холодом, поэтому он подобрал их под себя, усевшись на диване по-турецки и привалившись спиной к стене. Но вскоре сквозняк начал щекотать ему вдобавок и левое ухо, а потому журналист решил прикрыть дверь, иначе можно было ненароком и простудиться.

Он затолкал диктофон в нагрудный карман, сполз с дивана и нашарил на полу свои ботинки. Однако, подойдя к выходу из комнаты, Евгений неожиданно заметил тонкую освещенную полосу, протянувшуюся по коридору. Его сердце испуганно екнуло, но он тут же сообразил, что так и не закрыл входную дверь после ухода Оксаны. Она же не могла запереть его в доме, следовательно ему самому следовало закрыть замок изнутри, но тогда он спал, а позже эта мысль даже не приходила ему в голову.

Евгений крадучись подобрался к выходу и осторожно выглянул в щель. Вокруг все было тихо. Оксана, помнится, оставила ключи на прикроватной тумбочке. Он развернулся, собираясь вернуться за ними в комнату, как вдруг даже не увидел, а, скорее, почувствовал, что перед ним кто-то стоит. Высокая темная тень, словно сконденсировавшись из полумрака, перегородила коридор. Раздался негромкий хлопок, и Евгений ощутил, как его ударило в грудь.

— Спасибо, что включил телефончик, — насмешливо произнесла тень, убирая пистолет в кобуру, — а я уж и не чаял…

Мир медленно перевернулся перед взором Евгения и, глядя мутнеющими глазами на стремительно приближающиеся доски пола, журналист еще успел осознать, какую непростительно глупую и нелепую ошибку он совершил.