— Мне плевать! — закричала она, и ее голос был голосом шторма, голосом сверхновой. Она резко выбросила вперед руки.
Не-я не стал ставить щит. Это было бы все равно что пытаться остановить лавину бумажной салфеткой. Не-я не стал уворачиваться. Уворачиваться от конца света бессмысленно. Вместо этого не-я сделал то, что умел лучше всего — обманул саму реальность.
— Ты создаешь проблему, Фима. А я создаю решение, — мой голос прозвучал спокойно, почти лениво, посреди ревущего апокалипсиса.
За долю секунды до того, как релятивистский луч должен был испепелить меня, не-я свел ладони вместе. Пространство между ними не треснуло. Оно… сложилось. Как лист бумаги. Не-я создал микроскопическую, одностороннюю пространственную складку, кротовую нору толщиной с волос. Вход в нее был прямо передо мной. А выход… выход был над нашими головами.
Гамма-всплеск, способный стерилизовать планету, вошел в эту иглу пустоты — до того, как набрал полную разрушительную мощь. И вышел с другой стороны, устремляясь в холодную бездну космоса. Безобидный для планеты, смертоносный для любой случайной звезды на его пути через миллионы лет.
Хотя радиация вокруг нас резко подскочила… Полагаю, журналисты еще долго будут спекулировать на тему тайных испытаний ядерного оружия в стратосфере планеты.
Серафима замерла. Она почувствовала чудовищную энергию, пронесшуюся над ее головой. Почувствовала, как исказилось пространство. Она подняла голову. И увидела уходящую в бесконечность тонкую, невидимую глазу, но ощутимую на уровне Дара рану в реальности. И в ее серебряных глазах впервые за всю битву мелькнул неподдельный ужас.
И в этот момент нас обоих накрыло. Откат.
Создание такого оружия и такой защиты высосало из нас все. Иссиня-черная броня на мне замерцала и погасла. Серебряное сияние вокруг Серафимы тоже исчезло. Мы больше не были богами, парящими в небе. Мы стали просто двумя очень уставшими существами, на которых снова начала действовать гравитация.
Мы начали падать.
— Кончился… бензин… стажерка? — прохрипел не-я, пытаясь стабилизировать падение. Мое тело ощущалось так, словно его наполнили свинцом.
— У тебя… тоже… не полный бак, призрак! — огрызнулась она, ее полет был таким же хаотичным.
Серафима инстинктивно вцепилась в меня, словно искала спасение в своем враге. Мы падали, кувыркаясь, пронзая облака. Земля внизу стремительно приближалась. Это было уже не грациозное парение. Это было падение двух метеоритов, которые забыли, как гореть.
— Мой гамма-излучатель! — крикнула Серафима, ее голос срывался от ветра и ярости. — Ты хоть знаешь, сколько времени я его калибровала⁈
— Надо было инструкцию читать, стажерка! — парировал не-я. — Глава первая: не направлять оружие судного дня на того, кто его изобрел! И да, тот твой артефакт с буквой S, что ты использовала для фокусировки… его структура нестабильна. Советую проверить его на микротрещины, а то в следующий раз рванет прямо у тебя в руках. Будет очень яркий, но очень короткий финал.
Мы врезались в крышу какого-то небоскреба, пробили ее, пролетели сквозь несколько этажей, наполненных паникующими офисными работниками, и вылетели через окно наружу, оставляя за собой шлейф из бетонной крошки и офисной бумаги.
— Ты всегда… любил… всё портить! — крикнула Серафима, отшвырнув летящее в нее офисное кресло, которое вынесло за нами из здания.
— Ну знаешь! Я только что спас планету! И это офисное кресло! — не-я отмахнулся от пролетающего мимо системного блока, который, судя по логотипу, стоил как небольшой аэрокар.
Наше падение закончилось в самом сердце города. С оглушительным треском мы пробили стеклянный купол и рухнули в центр… элитного ресторана под названием «L'Étoile Filante» — «Падающая Звезда».
Подожди… не-я слышал про это место. Мы что, вернулись в родной город Семена?
Паника. Крики. Звон бьющейся посуды. Богатые аристократы и нувориши, которые еще минуту назад лениво ковыряли в тарелках с фуа-гра, теперь с визгом разбегались, опрокидывая столы. Официанты в белоснежных смокингах застыли, как соляные столбы, роняя подносы с шампанским. Струнный квартет, игравший что-то из Вивальди, оборвал мелодию на такой диссонирующей ноте, что казалось, у скрипок случился нервный срыв.
Мы приземлились прямо на стол с морепродуктами, который был центральным украшением зала. Гора креветок, устриц и омаров разлетелась во все стороны. Серафима, вся в рыбьей чешуе и соусе тар-тар, поднялась на ноги, отряхивая свое некогда великолепное серебряное платье. Я поднялся следом, вытаскивая из-за шиворота особо наглого краба.
— Мой костюм… — прошипела она, с отвращением глядя на огромное пятно от устричного сока. — Он стоил как годовой бюджет небольшой колонии! Ты заплатишь за химчистку, Яр!
— О нет… кажется, у меня аппетит разыгрался… — прорычал не-я, с тоской глядя на разгромленный стол. — Ты хоть знаешь, как давно этот носитель нормально не ел⁈ А тут такое варварство! Эти устрицы заслужили лучшую долю!
Наши силы были на исходе. Протоколы почти не реагировали на приказы. Но ярость… ярость никуда не делась.
Серафима, с диким, не-архимагским воплем, схватила со стола самое большое, что попалось под руку — запеченного целиком морского окуня. И со всей силы огрела меня им по голове.
Раздался сочный, влажный шлепок. Рыбья голова разлетелась на куски, обдав меня дождем из чешуи и лимонных долек.
— Дерешься рыбой, Фима? — не-я вытер с лица кусок петрушки. — Как… по-рыночному. В тебе проснулись гены торговки с базара?
Не-я схватил с ближайшего стола бокал дорогого красного вина, одним движением щедро плеснул содержимое ей в лицо. Алое вино потекло по ее серебряным волосам и платью, оставляя безобразные потеки.
— Мое платье! — взвизгнула она. — Оно дороже всей твоей жизни, червь!
— А это вино — урожая позапрошлого века! — огрызнулся не-я. — Теперь вы квиты!
В этот момент к ним осмелилась приблизиться охрана ресторана — трое крепких мужчин в черных костюмах. Они до этого лишь в шоке наблюдали за происходящим из-за укрытий.
— Сударь, сударыня, прекратите это немедленно! — выпалил старший из них, нервно сжимая в руке парализатор.
Серафима и не-я одновременно, не сговариваясь, повернули головы в его сторону. На наших лицах было одинаковое выражение холодного, аристократического раздражения, словно муравьи осмелились прервать разговор двух слонов.
— Не мешай, — бросила Серафима, и воздух вокруг охранников замерз, покрывая их смокинги слоем инея. Они застыли, не в силах пошевелиться.
— А ты как всегда груба со слугами, Фима, — цокнул языком не-я и легко щелкнул пальцами. Ледяные путы тут же рассыпались в пыль. Охранники, освободившись, в ужасе отшатнулись назад.
— Убирайтесь, — процедил не-я. — Пока я не превратил ваши парализаторы в букеты астр.
Троица охранников, не дожидаясь второго приглашения, бросилась наутек с такой скоростью, что могли бы выиграть олимпийский забег.
Фима воспользовалась тем, что я отвлекся. Она бросилась на меня сбоку, сжимая в руке крабовую клешню.
Мы сцепились в совершенно неприличной для двух высших существ рукопашной схватке. Мы катались по полу, опрокидывая столы, разбрасывая еду. И вызывая у немногих оставшихся смельчаков-зрителей смесь ужаса и гастрономического отчаяния. Главный сомелье, седой мужчина, забился под барную стойку, обнимая бутылку коллекционного коньяка, и что-то бормотал про варваров и конец цивилизации.
Я попытался провести ей подсечку, но она увернулась и вцепилась мне в волосы. Я в ответ схватил ее за ногу и попытался использовать прием из рестлинга.
— Пусти, идиот! Это же неприлично! — кричала она, пытаясь отбиться свободной ногой. — Мои сапоги из кожи криптодракона! Ты их испачкаешь!
— Это называется «тактическое преимущество»! И твои сапоги сейчас подружатся с омаром! Он, кажется, еще жив и очень хочет познакомиться поближе!
Наконец, выдохшись окончательно, мы расцепились и рухнули на пол в разных концах зала, тяжело дыша. Вокруг нас царил полный разгром. Мы лежали среди обломков мебели, луж вина и остатков чьего-то очень дорогого ужина.
Пару минут мы просто молчали, пытаясь отдышаться.
— Знаешь… — наконец прохрипел не-я, вытаскивая из волос креветку. — Сударыня… Первый Архимаг… ты дерешься… как торговка рыбой с базара.
Серафима, лежавшая на спине и глядя в разбитый потолок, хрипло рассмеялась.
— А ты… — выдохнула она. — Пахнешь… как перезрелый лосось… и дешевое каберне!
Мы посмотрели друг на друга. Два высших существа, которые только что едва не уничтожили планету, теперь валялись на полу ресторана, покрытые едой и вином. Абсурдность ситуации была настолько велика, что это было уже не смешно. Это было истерично.
Я не выдержал первым. Сначала это был тихий смешок. Потом он перерос в громкий, безудержный хохот. Серафима посмотрела на меня, ее губы дрогнули, и она тоже расхохоталась. Мы ржали, как два сумасшедших, до слез, до колик в животе. Наш смех эхом разносился по разгромленному, пустому ресторану.
Наконец, отсмеявшись, мы снова замолчали. Усталость навалилась разом, тяжелая и неотвратимая.
— Ладно, Фима, — сказал я, с трудом садясь и вытирая с лица остатки соуса. — Убивать друг друга было весело. Но теперь… давай поговорим. Серьезно.