Прорвемся, опера! Книга 4

Глава 20

Витька Орлов изнывал от желания поскорее найти злодея, да и другие тоже были в нетерпении. Сева Донцов на самом деле не больной, да и официально он в стационаре не лежит, он тоже собрался с нами, да и Толик договорился с медсестрой, чтобы закрыли глаза на его отсутствие и получил свою кожанку, уже зашитую после попадания пули. Правда, напялил он её себе только на плечи. А среди медсестёр и была та высокая девушка, оказывается, она ему и заштопала куртяху.

Оружия у меня никакого при себе нет, у Витьки тоже, так что я вызвонил Устинова, он, к счастью, сегодня не пил (он вообще в последнее время редко выпивать стал), и обещал помочь. А потом подумал, и набрал ещё Кобылкина, чтобы нас увёз туда, да и у него тоже есть пушка. А потом поразмыслил ещё, ведь дома я сегодня так и не был, и вернусь туда не скоро, так что захватил собаку, чтобы меня не потерял и не сидел голодным. Ему резкий запах зелёнки не нравится, но вывести на неё может, если облитый ею маньяк нас увидит и убежит. Найдём по запаху.

Маньяк, возможно, уже в бегах, и нет большого смысла идти к нему домой. Может, он понадеется, что успеет отмыться от зелёнки, но точно ему не известно — увидели его или нет, и рисковать он не захочет. Думаю, затаится, потом свалит из города. Он слишком осторожный. И хитрый… в этом я уже убедился.

Правда, ночью у нас не останавливались пассажирские поезда, и если он не захочет уехать на грузовом поезде, то на вокзал пока не сунется, зато можно свалить на машине. Тачка у него была, старая «Нива», но на работу он на ней никогда не ездил. Он вообще редко на ней ездил, только на рыбалку…

Так что к нему в гараж я и отправился первым делом, знал, куда идти. Как я и думал, ворота открытые, изнутри раздавался звук двигателя, который пытались завести. Но сейчас слишком холодно, не так-то просто завести тачку в такой мороз, даже такую неприхотливую машину, как «Нива».

Устинов и Кобылкин достали ПМ, и вошли первыми, а следом я, держа в руке фонарик в белым алюминиевым корпусом. Он холодил руку даже сквозь перчатку.

Вот теперь всё сошлось. И улики есть — синяк на лице и следы зелёнки на волосах, вязаной шапке и воротнике чёрной замшевой куртки. А на воротнике, поверх шарфа, болтались лыжные очки на резинке.

— Вот его и берём, — сказал я.

— Да ладно, — Устинов посмотрел на него, потом на меня. — Точно? Это же… Да ну нахрен!

— Точнее не бывает.

— Вы чё, мужики? — спросил водитель «Нивы» и медленно вылез из машины.

Судмедэскперт Ваня Игнатьев таращился на нас со следаком. Высокий статный парень, чью внешность портило косоглазие, и левый глаз уходил в сторону. Это сразу было заметно, но нам Ванька нравился, и мы и сами никогда его не обзывали, и никому другому не давали это делать.

Но суть-то не во внешности, а в том, что внутри.

— Чё такое? На выезд надо? Вы за мной? — с недоумением спросил Ванька.

Сан Саныч подбежал к нему, понюхал, гавкнул, мол, нашёл запах зелёнки, а потом сел и давай протягивать Ваньке лапу. Даже пса обманул хитрый убийца, для собаки это всё ещё хороший друг, который всегда с ним поиграет.

— Поехали с нами, Ваня, — медленно сказал Кобылкин и покосился на меня. — А то холодно здесь стоять. И обсудим, что, как и почему.

— Только оружие не убирай, Гена, — предупредил я.

Судмед не сопротивлялся, никуда не бежал, а продолжал делать вид, что вообще не понимает, что случилось. И оправдывался. Зелёнкой измазан — порезал палец, решил обработать, начал открывать пузырёк зубами, забрызгал всё вокруг. Синяк — ударился в темноте. А в гараж пришёл, потому что соседи сказали, что тут какие-то воришки шастали, ходил проверить машину и на всякий случай решил её перегнать. При этом он дружелюбно улыбался, жестикулировал, но я всё равно заметил на ладони подживающую уже царапину.

Падал же преследователь, как говорила рыжая девушка Юля, и матерился, значит, мог поцарапаться об стекло. И поцарапался.

Сходилось многое. И куртка из чёрной замши, как давно говорила проститутка Лимонова и Юля, хотя вторая упоминала, что куртка просто чёрная. Очки лыжника есть, чтобы скрыть важную примету — косые глаза, которые узнали бы сразу, и главное, почему все поняли, что я не гоню — я стянул с Ваньки шапку и расправил трикотаж. В ней были прорези для глаз и рта.

— Да я прикалывался, — оправдывался тот. — Прорезал спецом, хотел Ручку напугать, когда вернётся, типа ограбление… Стоять, бояться! Ха-ха! Ну вы чего мужики, это же я, Ваня…

— Поехали, — печально произнёс Кобылкин. — Ох, лучше бы Кащеев был маньяком. Тот хотя бы на него похож. Не ожидал, не ожидал…

— Ты про чё, Гена? — недоумевал Ванька.

— А ты же сам всем говорил, — сказал я следаку, — что не все маньяки на убийц похожи.

— Да знаю я. Чё, проще мне от этого?

— Вы думаете я маньяк? Да я же с вами по всем происшествия, на брюхе… Да я…

Больше терпеть вранье ублюдка, погубившего много невинных жизней я не стал.

Бац!

Мой кулак впечатался в его челюсть и донес до подозреваемого всю серьезность наших намерений.

— Руки вытяни, — скомандовал я.

Тот вмиг присмирел, но продолжал играть, даже сделал вид, что смертельно обижен, но подчинился. Я щелкнул на его запястьях браслетами.

Увезли его в ГОВД, посадили за мой стол, в кабинете, где я когда-то раскрыл при всех дядю Витю. Оборотня. Теперь новый сеанс, почти суд, чтобы убедить всех, что он — ВИНОВЕН, а дальше — дело техники, рутина по написанным в законах нормам.

Я сел за свой стол и разложил фотки жертв и выжившей Юли. Жертв пока немного, хорошо, что я успел раньше, чем он разошёлся.

— Чё у всех общего? — спросил я.

— Ну ты же говорил, глаза зелёные, — нетерпеливо заявил Орлов.

— А ещё? — я снова показал фотки. — Не дошло? Фотки, видите? Все новые, проявлены не так давно, даты вот есть. А салон у нас в городе один, и все цветные фотки идут через него. Завтра туда пойдём, найдём по записям и чекам, что там всё сделано. Будет твёрдая улика.

— Книжку как раз прочитал недавно, — вставил Толик. — Там маньяк выбирал жертв, потому что видел их видеозаписи, и потому, что сам работал на фабрике, где плёнки монтировали… погоди, тут же…

— На проявке работает наш Кирилл, — сказал я. — А Ванька с ним легко сдружился, болтали они часто, на рыбалку его приглашал, и вполне мог видеть все снимки. И дальше уже планировал, что делать.

— Да не показывал он мне эти снимки, — начал спорить судмед. — Отвечаю, Паха, ну ты…

— И вот, мы сфоткали Севу Донцова, — я показал на снайпера, который с интересом оглядывал кабинет, где в этой жизни оказался впервые, — чтобы глаза было лучше видно, цвет их, а Кирилл фотку проявил и взял с собой, ты наверняка её сразу заприметил. Ведь этот парень подходит под твой выбор.

— Паха, ты совсем уже с дуба рухнул?

Даже не вспотел, выглядит, как невиновный, незаконно побитый, синяк свежий потирает. И если бы не зелёнка, все бы решили, что я сочиняю или спятил. Но чем дольше я говорил, тем сильнее мне верили.

— Тихо, — оборвал его я. — Сразу, как увидел снимок, ты отменил рыбалку и начал готовить охоту, не нравятся тебе почему-то зелёные глаза, раз ты их обладателей убиваешь. И тут ещё приехал на труп, и я при тебе сказал, громко, чтобы ты слышал, что Сева будет в больнице. А тебе выяснить, в какой палате он лежит — плёвое дело, ты там всех знаешь, и все ходы видел. Ты медик, хоть и по трупам. И я ещё Кириллу повторял это, чтобы точно до тебя дошло, что и как. Причина тебе не важна, ты слышал только то, где твоя цель.

И пока все пытались осмыслить услышанное я продолжал накидывать:

— Славы себе ты не ищешь, поэтому убийство медсестры Фёдоровой, которую ты мог знать лично, ты попытался утаить, так бы и не увидели. Профи-судмед, такой как ты, обязан был увидеть следы удушения, а ты про них промолчал. Если бы не я — начало серии мы бы пропустили. И ты сразу начал отбрехиваться, намекать, мол, Ручка играл на скрипке, чтобы сразу подозрение заложить на него, чтобы мы на него хотя бы неосознанно начали думать. Струну-то у него стырил? Или где нашёл?

— Я понял, — вдруг вскричал Кобылкин. — Мне когда частные детективы фотку притаранили молодого Ручки, говорили, на работе нашли… а ещё думаю, чего он на работе такое держать будет? А её ты принёс туда, так? И им подкинул? Хитрый ты. Всё продумал, коллегу подставить его хотел.

— Какую фотку? — Ванька всё ещё делал вид, что смертельно на нас обиделся. — Вы чё, пьёте или чё? Ты же, Паха, непьющий!

— А потом Ручка вернулся из наркологии, — продолжил я. — И живо бы испортил тебе всё. Он-то профессионал, сразу увидит, что смерть насильственная, от удушения, едва только на труп мельком взглянет. И ты решил от него избавиться, записывал для него песни монахов, а он думал, что белочка прогрессирует. И в итоге — мешать тебе он больше не мог, а мы на него всё думали и думали, всё больше и больше.

— Эх, Яха-Яха, — пробормотал Устинов. — Бухарик ты старый, чуть не посадили тебя.

— Ключ от квартиры ты мог у него с шеи взять и дубликат сделать, он часто бухой в морге спал, бери у него дома, что хочешь. И футляр от виолончели мог найти у него, и струна может там где-то завалялась, так что у тебя было время подготовить все улики против него. Вот чем опасны такие маньяки — не с жертв начинают, а с путей отхода. Не убивать они не могут, но могут с себя подозрения снять заранее.

Ванька всё спорил, остальные мрачно молчали. А я перевёл дух.

— И нам помогал, — сказал я, отпив холодной воды из носика чайника. — И даже Юлю ты осматривал, а она как вздрагивала, помню, не по себе ей было. Хотя тут мы ничего не поняли, она и так напугана была. А ты уверен был, что она тебя не видела ни в лицо, ни в глаза, хоть ты и упал. А глаза ты специально прятал под очками, Ванька. Чтобы не видели жертвы их, или они бы сразу заметили, что левый глаз сильно косит.

Все посмотрели на него, будто сами только это заметили.

— Фотку проститутки Тимофеевой ты видел наверняка, Мишки тоже. И ты был на том месте, где задушили наркобарыгу. И обидно тебе, должно быть стало, что ты его не убивал, а вешают труп на тебя. Ещё и надписи, Мишка, бывший медбрат, с ошибками написал. А ты же медик с высшим образованием, тебя это возмутило, конечно. А он тоже зеленоглазый, так что расправа с ним была вопросом времени. Но посторонних ты убивать не хотел, вот и отпустил Лимонову. Посмотрел в глаза и отпустил. Нет смысла в лишних жертвах, да?

— Да хватит уже! Паха! Мужики, отпустите, я не могу, это дурдом какой-то!

— Хотел у него даже органы вырезать в отместку, — я сделал жест, изображающий, будто режу ножом. — Но не вышло, стало стыдно за попытку, ты прекратил. А потом ещё и мне раны показал, чтобы я уж точно на тебя не думал. Да и ты же любишь нравится людям, помогаешь всем. И нравишься. Вот только если бы не эта тема с глазами…

— Но вообще, в чём смысл? — спросил Устинов. — Почему зелёные глаза?

— Я же тебе показывал снимок того кабана, — я полез в ящик стола и достал газетную вырезку. — Ты же сам говорил, что ездил, видел тело подростка в петле с яркими зелёными глазами.

И тут Ванька вздрогнул.

— Сам же ты сказал, Василий Иваныч, — я разложил вырезку с фотографией чиновника на столе, — что отец у него был какой-то партийный бонза, который сейчас — замгубернатора, мы же с тобой проверили, это и был Игнатьев. Отец Ваньки, оказывается, а не просто однофамилец. У него было два сына, один — вот перед нами сидит, а второй в петле. Который с зелёными глазами. Того любили, этого нет, поэтому он и живёт отдельно.

Тут я говорил наудачу, но, судя по реакции судмеда, я угадал.

— Вот как, — Устинов покачал головой.

— Ты чё, ещё Костю на меня повесить хочешь? — Ванька поднялся, но снова сел. — Это подло, Паха.

— А как он в петле оказался, Ваня? — спросил я. — Сам полез или ты помог? Ты парень сильный, мог и запихать силой. Но почему? — я наклонился к нему ближе.

Ну, ещё одна догадка. Не зря я столько говорил с профессором и сам изучал всякие материалы. Не просто так произошла та давняя история.

— Может, из-за родителей? — спросил я. — Может, мать твоя говорила, смотри, какой ты дурной и косой, а у тебя брат какой красивый, с глазками такими зелёными, как…

Он как тигр прыгнул на меня, опрокинул стол и вцепился железными пальцами в горло. Я ухватился в его руки, но его быстро отцепили от меня и оттащили. Сан Саныч лаял и рычал, пока я его не угомонил. Пёс уселся на пол, виновато опустив уши. А судмед дрожал, глядя на меня.

— Вот как я угадал, — я потёр горло и кашлянул. — Раз так психанул. Из-за этого?

— Да поспорили мы с ним, — тихо сказал Ваня и продолжил безжизненным голосом: — На слабо меня взял, чтобы пофоткаться в петле. А я испугался, он сам полез, говорит, смотри как надо, трус косой, только ссышься и глухой… Он всегда меня обзывал, вот и тогда тоже. А табуретка сломалась, и он повис, хрипеть начал. А у меня нож был, что верёвку отрезать, но… Я увидел, как он висит и на меня смотрит, — он уставился перед собой куда-то в пустоту. — Хороший такой стал, не ругался больше, не обзывался, просто смотрел, а глаза менялись, остекленели. И умер, сразу спокойный такой стал, добрый. Люди когда так лежат, спокойные становятся, добрые… и глазки эти зелёненькие… становятся как у кукол… Сами люди красивые, Паха, очень красивые в этот момент, ты бы видел. Они лучше становятся… чем живые.

Не только у меня в животе прошёл холодок от таких слов, другие тоже поёжились. Но странно, ведь после столкновения с этой холодной, безжалостной и нелюдской логикой маньяка, мне пришло облегчение.

Ведь я понял сегодня, что убийства в первую мою жизнь на самом деле не прекращались. Они продолжались, ведь он нашёл другой способ убивать, и кто знает, может быть, до самой моей смерти погибали люди с таким оттенком глаз. Никто не чухнул, не нашел связь между жертвами и в серии убийства не вошли. А иные вообще списали под несчастные случаи, или, например, врачебные ошибки.

Он не искал славы, а просто хотел смотреть в глаза умирающим, если они были такого же или похожего оттенка, как у его трагически погибшего брата. Чтобы снова и снова переживать тот триггер детства. Сколько он убил в первую мою жизнь на самом деле?

Неизвестно, но судмедэксперт может действовать долго, не обнаруживая себя, ведь все трупы идут через него. И он знает, как убивать без следов. И если он говорит, что ничего криминального нет, то и на биохимию, гистологию и прочие исследования запросто мог отправить ткани и образцы органов совсем других трупов. А его заключение — считай что закон, ему верят и никто повторное вскрытие не будет проводить. Он же спец с огромным опытом работы. Уважаемый человек, а в будущем — медик высшей категории.

А не поймали мы его раньше за руку — потому что людей с зелёными глазами мало встречается в наших краях. Но многие из них, кто жил в этом городе, явно расстались с жизнью после встречи с ним. Он видел фотку, готовился, наносил удар, и потом сам же осматривал тело, писал заключение и посмеивался…

Самый опасный маньяк это тот, кто не ищет славы. Тот, кто не теряет осторожность с каждым убийством, а наоборот, начинают действовать более скрытно, изощрённо, учится, как себя вести, чтобы не попасться. И вычислить таких почти невозможно. Но я смог…

Может быть, хоть профессор его изучит, и это поможет дальше с расследованием подобных дел с такими опаснейшими типажами.

Но пока я не просто помешал этой бабочке. Сегодня я вырвал нахрен ей эти крылья, чтобы не махала ими, и всё шло своим чередом.

— Ладно, Ручку выпускаем, — проговорил Кобылкин, — а на его место садим этого. Эх, Ванька-Ванька, а я думал… а, неважно.

— Да… да! — вскричал вдруг судмед и попытался вскочить. — Это я их всех… Я! Довольны?

— Сядь! — рявкнул я и спокойно добавил. — Будем закрепляться проверкой показаний на местах происшествий. ночка предстоит долгая… Покажешь — кого, когда, как… Короче, сам в этой кухне варишься, понимаешь, что юлить ни к чему. Сотрудничай со следствием и зачтётся. Может, в СИЗО камеру тебе отдельную выбьем, чтобы до суда дожил. Ох, не любят там таких как ты… Ох не любят…

Вся бравада с маньяка вмиг слезла, как поддельная позолота с китайской игрушки. Он помрачнел и плечи его опустились. Дошло до него, что всё… Дальше будет не жизнь, а ад. Похлеще чем он устроил своим жертвам.

— Уведу, — сказал Орлов. — У меня-то глаза другого цвета, мне бояться нечего.

Сидели в кабинете в полной тишине. Сан Саныч уткнулся мне в ногу, я его погладил. Витька вернулся, закурил.

— А у меня сегодня какое-то настроение было, — сказал Толик, поглядывая на видак, который ждал его возвращения на работу, чтобы отремонтировали. — Какое-то воодушевлённое. Думал, или маньяка поймаем, или ещё какого-то злодея. Сейчас вот будто кошки на душе насрали, а всё равно — дело большое сделали.

— У меня тоже самое, — Орлов закивал.

— Рано-то не расслабляйтесь, — заметил Устинов и зевнул. — Кросс Пашку с его батей хотел вальнуть, а откуда мы знаем, вдруг там Слепой своих урок подбивает на это дело?

— Он же пропал, — Кобылкин задумался. — Не слышали? Ещё со вчера, его вся братва ищет. Свалил куда-то старый урка, и куда — хрен его знает.

В это же время, городское кладбище Верхнереченска…

— Вы чё, падлы⁈ — проорал Слепой, стоя на самом краю ямы. — Совсем оборзели? Да я вас на лоскуты резать буду! Вы на кого наехали, суки позорные? Чё, думаете, вы…

— Да не голоси ты так, голова болит с похмелья…

Толпа бандитов расступилась, вперёд вышел Артур, держа на плече лопату.

— Артурчик? — вор удивился. — Ты чё? Попутал? Давай побазарим… Ты скажи своим псам…

Слепой закашлялся.

— Да не ори, попросил же, — Артур поморщился. — Вопрос у нас с тобой возник, Серёжа. Подставить ты нас хотел под срок или под пули. Люди говорят…

— Кто говорит⁈ — вор расставил руки перед собой. — Какая сявка вякнула? Пусть мне скажет в лицо, а не за спиной свой гнилой базар разводит!

— И не один раз такое было, — невозмутимо продолжал Артур. — Тогда пацанам стволы раздал через Севера, потом хотел меня с ментами стравить. Достал ты меня, старый жулик. Вот ты говоришь — меня не будет, ты с кем-то другим договоришься. Так и я договорюсь с тем, кто вместо тебя приедет. Сечёшь?

— Не, Артур, ты попутал чё-то? — лицо Слепого передёрнуло от злости.

— Знаю я все эти ваши понятия, закон этот ваш… все вы, воры, одинаковые. Тебя не будет, твои кореша пальцы погнут, отомстить пообещают, а потом забудут про тебя, и со мной свои дела вести будут. Так и получится, но ты уже не увидишь. Ты здесь вторым слоем лежать будешь.

Артур ловко плюнул в вырытую могилу.

— Да ты чё⁈ — взревел Слепой. — Ты…

Бам! Артур врезал его лопатой по голове, и вор рухнул в яму. Артур вытянул руку в сторону, ему подали китайский ПМ, и из него пахан «Зареченских» сделал три выстрела в могилу. Посветили фонариком, убедились, что Слепой готов.

— Ну, иногда надо и самому поработать, — Артур засмеялся и достал платок, чтобы тщательно протереть пистолет.

— Артур, менты говорят, — начал Мирон, — что отпечатки с пистолета хрен снимешь, они вечно смазанные, а с такой поверхности рифлённой на рукояти вообще невозможно снять. Так что можно так не стараться.

— И ты им поверил? — Артур хохотнул. — Вдруг они специально тебе так сказали, чтобы подловить нас на этом потом? Бережёного бог бережёт. Ладно, погнали, пацаны, — он бросил пистолет в яму, поплевал на ладони и перехватил лопату. — Давайте-ка его присыпем, завтра к нему гостя подселят вторым этажом… скучно им здесь не будет.

Две недели спустя

А на реабилитации оказалось не так и плохо, наоборот даже, как в отпуске. Сон здоровый, не меньше восьми часов, плотный завтрак, обед и ужин, и ещё полдник устраивают. Массажи каждый день, солевые ванны, душ с щекоткой, вроде, «Шарко» называется… Ну гимнастика, тренажёры, всё как на курорте, даже тренерша в лосинах и зачётной попой.

Отоспался, отъелся и отдохнул сразу за обе жизни, хотя совесть иногда подъедала, ведь пока мы с Орловым баластились, Устинов и Якут бегали и разгребали все наши дела, даже Толику пришлось выписаться пораньше, чтобы мужики не зашивались, и учиться строчить рапорта и справки на пишущей машинке одним пальцем одной руки.

Хорошо хоть, всякой бытовухи будто поменьше стало, и разборок в городе не устраивали, остатки «Универмага» и «синих» спешно договаривались с Артуром, чтобы он их не перебил, а кого и под крыло взял. Так что братва друг в друга пока не стреляла.

Вернулся в Верхнереченск я днём, и сразу зашёл к ГОВД. Все в разъезде, тогда отправился к отцу, но Дима Кудрявый сказал, что батя на кладбище.

Там я его и нашёл, у могилы моей матери. Не помнил её почти, рано умерла, мне всего четыре года было, и батя растил меня один. Кто знает, вернись я в те годы, может, как-то бы и повлиял на этом, но я оказался в другое время, на пике своих сил, в молодые годы, и смог сделать немало.

Батя её любил, поэтому больше не женился, даже отношения с кем-то серьёзные не заводил. Всё делал для меня и для работы. Сейчас он сидел на скамейке, которую сделал пару лет назад, и курил, задумчиво глядя на памятник. Я подошёл, пожал ему руку и показал жестом, что подожду у машины, он кивнул. Не любит он в такие моменты говорить с кем-то, но я думаю, что он в мыслях разговаривает с ней, рассказывает о жизни и хвастается обо мне.

Поговорим с ним попозже. А я прошёл по кладбищу, по тому участку, по которому раньше ходить не любил, потому что здесь когда-то лежали мои друзья, коллеги и родные, а сейчас кресты и памятники с табличками, на которых незнакомые имена. Многое получилось поменять, и даже несмотря на сопротивление судьбы, я смог всё исправить. Смог…

День будний, холодно, посетителей мало, поэтому плотный мужик в дорогом чёрном пальто и с двумя красными розами в руке привлёк моё внимание. Я пошёл к нему.

— С возвращением, Васильев, — поздоровался Артур. — Как реабилитация? А то без тебя в городе сразу спокойно стало, никого не стреляют, никого не садят, тишь да благодать. Скукота.

— А ты к кому опять? — я посмотрел на могилу. — Этот же по пьяной лавочке умер, зарезал его собутыльник ещё до моего отъезда. Знал его?

— Не-а, — он бросил цветки на могилу. — Так, иногда хожу тут, смотрю, кто закопан.

— Кстати, — голову пронзила внезапная догадка. — Говорят, Слепой так и не нашёлся. Не в курсе, куда он уехал?

— А может, он и не уехал? — произнёс Артур загадочным тоном и заулыбался. — Кто знает, может, он ближе, чем ты думаешь…

— Так ты его здесь похоронил? — я показал пальцем на могилу с цветами. — Вторым номером? Вот ты чего на кладбище ходишь постоянно! Двойные могилы посещаешь!

— Да ты чё! — вскричал Артур, отходя на шаг. — Прикалываешься? Делать мне нефиг.

— Смотри мне, — я покачал головой. — Будешь барагозить, я трактор по весне сюда пригоню, посмотрим, что у тебя тут творится.

— Вот и вредный ты опер, Васильев, — он цокнул языком и запахнул пальто. — Я же к тебе с чистым сердцем, а ты…

— Иди уже. Работа такая, всех подозревать, особенно бандитов.

— А то я не знаю, — Артур засмеялся махнул рукой и торопливо, пока я ещё до чего-нибудь не докопался.

Я пошёл на выход, разглядывая незнакомые фамилии на надгробиях, чувствуя подъём, и разливающееся тепло по телу. На табличках нет знакомых фамилий и фото! Нет!

Я шумно выдохнул и задумался. А как повернулось всё — я же, получается, и Артура спас с детьми, в первый раз, когда вмешался в стрелку с Орловым, и во второй, когда стреляли по его дому. И, получается, он тоже смог вернуть мне долг, как и прочие. Может, Слепой и правда хотел убить нас с отцом, а Артур ему отомстил, и раз — это всё поменяло.

Каждый из тех, на чью жизнь и смерть я повлиял, влиял и на меня. Это что получается?.. Теперь уже не мне надо подстраиваться под этому бабочку, а ей под меня. Жизнь меняется, и все поступки имеют последствия, и не только плохие, но и хорошие. Скольких спас — все они потом чем-то помогали и мне.

Если подумать, все эти мои мысли про бабочку, это мысли, что я меняю что-то, и из-за этого меняется моё окружение. Но если причины того, что когда-то случалось, никуда не делись, то и события будто пытаются идти своим чередом и снова повториться.

Но когда люди выживают, они тоже никуда не пропадают, каждый принимает свои решения, делает свой выбор, совершает свои поступки, и из-за этого в итоге сами события меняются, появляется новая цепочка причины и следствия.

Спасая одного человека, я нарушаю причинную связь, которая сложилась будто бы самой судьбой, но и этот человек остаётся и влияет на мир дальше. А я же помню из своей жизни, что может случиться в будущем, и на что-то из этого я могу повлиять. Даже небольшие решения и вмешательства могут улучшить жизнь и всё остальное. Я смогу повлиять на мир в лучшую сторону, и никакая бабочка мне не помешает. Чем больше я меняю, тем сильнее это влияет на меня самого и на мир в целом. И старая судьба уже становится недействительной.

Когда я появился в это время в своей второй жизни, я принял решение изменить всё, что мог, к лучшему. По первости сразу стало опаснее жить, но это того стоило, ведь много хороших людей в итоге остались живы, и они тоже улучшают мир. Даже в городе у нас становится безопаснее, про это уже часто говорят.

Значит, тогда я сделал правильный выбор.

Когда-то я злился сам на себя, что ничего не мог поделать, когда к нам в отдел приходила обезумевшая от горя баба Маша и просила найти её близнецов, то теперь, справившись с этим и не только, я понимаю, что могу повлиять на многое, и не только в родном городе.

С этой мыслью я и пошёл дальше…

Эпилог

Весна 1997 года

— Сладкое ему нельзя, — напомнил я.

— Ну немножко? — попросил Устинов. — В такой день?

— Нет.

Сан Саныч заскулил, но печенье мы ему не дали, зато угостили косточкой.

Стол накрывали прямо в кабинете, и повод важный — Василий Иваныч уходит на пенсию.

Как раз дали получку, а душа так и просит, как говорится, вот и решили не тянуть. Составили вместе столы, расставляли закуски, сначала действовали нашей небольшой командой — Якут, Толик, Витька, я и ещё пара новичков в нашем «убойном» отделении, которых я помнил по первой жизни, и знал, что это грамотные ребята. Потом подтянулись и другие.

Артём Федюнин прислал нам целое блюдо пельменей разных видов, всё за счёт заведения, ещё и открытку положил Василию Иванычу, обещая ему пожизненную скидку. Зная Устинова, этим он пользоваться будет регулярно. А вредный дежурный Ермолин зарубил и зажарил нам большого петуха.

Пришёл Ручка, который тоже вот-вот собирался уйти на пенсию. Ему прислали помощника, того ещё алкаша, но, как говорил старый судмед, непьющим он больше не верит, а всем, кто с ним спорил, напоминал про предыдущего коллегу-маньяка.

Сафин пришёл чуть позже, принёс с собой конфискованный алкоголь. Когда Шухова угнали в район сельскую милицию поднимать (прогневал генерала из главка, вот и отправили в какую-то деревню начальничком), именно Руслана поставили начальником УГРО, а его замом сделали меня. Но Сафин всё намекал, что скоро переведётся, а на своё место настойчиво будет рекомендовать меня. Но я ещё не решил, где останусь.

Пришли следаки, Ира и Кобылкин, с выпивкой и закусками. Пришёл криминалист Кирилл, бледный и неразговорчивый, работы у него слишком много было. Но время проводить старого опера он нашёл.

— А меня в Питер зовут, — сказал Кобылкин. — Следователем по особо важным делам хотят поставь, а чё-то даже не знаю, ехать или нет. Погода мне там не нравится, если честно, дожди даже зимой идут. Да и народ медлительный.

— Просись лучше в Ангарск, — предложил я. — Тамошнего маньяка найдёшь.

— А где же ты его найдёшь? Ищут-ищут, и найти не могут.

— Ну, значит, это тот, на кого не думают, — я усмехнулся. — Вот как у нас было. Вдруг это мент, который ещё и таксует? Ну мало ли, я так предположил.

Он потёр подбородок и задумался, но разговор перешёл о другом. Правда, эту деталь он запомнит. Я знаю Кобылкина — он тот ещё маньяк по ловле маньяков.

Сам Василий Иваныч уезжать не собирался, он хоть и помирился с дочкой, но здесь встретил кое-кого, с кем хотел остаться.

— А чё, Машка-то, нормальная баба, — старый опер размахивал сигаретой. — И готовить умеет. А близнецы у неё уже взрослые, не против будут. А дочку её теперь часто вижу, а сын так нам вообще помогал столько раз. Может, даже работать сюда потом придёт.

Якут пока на пенсию не собирался, хотел накопить на учёбу для сына, тот скоро вырастет. Замом Сафина хотели сделать его, но Филиппов отбивался, привык к работе «в полях», и его рассудительность, внимательность и понимание людей немало помогали учиться молодым операм. Это тогда, в первой жизни, никого из старых ментов не осталось, мы учились на своих ошибках, а тут есть, у кого перенимать опыт.

Разговор перешёл к личной жизни Толика. Даже я удивился, но парень остепенился раньше, чем в тот раз, уже готовится расписываться, и вообще, всё хотел стать серьёзнее. А за остальным я присмотрю, чтобы та беда его минула.

— А вы-то на свадьбу когда позовёте? — Устинов посмотрел на нас с Ирой.

— Ну, когда соберёмся, летом может, — ответил я. — Надо понять, что дальше, а то меня куда только не зовут. Да и в путешествие хотим рвануть.

— В Турцию?

— Лучше… На Алтай.

— А куда зазывают, если не секрет?

— В область, в РУОП его сватают, — сказал батя, нарезая сало, — мне каждый день звонят, просят уговорить сына. А чё я уговаривать буду, уже взрослый, матёрый мент. Пускай сам решает.

— Мне ещё Турок названивает, в Москве какую-то должность для меня нашёл, — я покрутил в руках пластиковый стаканчик с выпивкой. — Типа, говорит — как раз по мне. Но я ещё думаю, здесь ещё осталось несколько важных дел. А потом — посмотрим.

— Чё думать? — пробурчал Витя Орлов. — Я бы вот в столицу уехал, у меня там знакомых — вал. Дружки армейские.

— А кто здесь работать будет? — спросил Якут. — Ты, Витька, опер прирождённый. Знаешь, такие люди, как ты, если ментами не станут, обязательно в бандиты пойдут, а я уж повидал такое. Так что у тебя своё место есть, держись его.

— Да я же так говорю, шучу.

— А про Москву ты мне не говорил, — шепнула Ира мне на ухо, — прижимаясь ближе.

— Да там пока неясно. Говорю, здесь надо доделать кое-что. А потом… там-то возможностей побольше будет. Но если что — тебя с собой заберу, и возражения не принимаются.

— А я и не возражала, — хихикнула девушка и прижалась ко мне плечом.

Окна открытые, май нынче тёплый, в кабинет задувал лёгкий ветерок, поэтому приходилось постоянно наливать что-нибудь в стаканы, чтобы невесомый пластик не опрокидывался.

И в окно залетела бабочка, чтобы попорхать возле открытой бутылки с вином, которое пила Ира. Я согнал крылатую гадину щелбаном и налил девушке вина. Пусть теперь бабочка подстраивается под меня, ведь я на верном пути, вижу это прямо сейчас, глядя на всех этих людей.

— Так, ну давайте уже дерябнем за Василия Иваныча, — произнёс я. — Чтобы каждый из нас, оперов, получил такой стаж и опыт. Больше тридцатки отпахал на родную милицию, страну, это не хухры-мухры.

— Да как один день пролетело, — Устинов засмеялся и расправил усы пальцем, как Чапаев.

— Ну а мы работаем дальше, — продолжал я. — И всякое было, всякое будет, но мы сработались, и с нашими коллегами тоже, — я обвёл рукой стол. — И вот несмотря на всё то, что будет, одно я знаю точно. Чтобы не случилось, мы, опера, никогда не отступим, никогда не убежим, а так и останемся стоять на на страже закона, порядка и делать свою работу.

Я поднял стакан, чтобы чокнуться со всеми, и произнёс напоследок:

— Прорвёмся, опера!

Конец книги

01.09.2024 — 01.04.2025

Книга закончена, спасибо всем, что были с нами

Подписывайтесь на авторов, мы готовим офигенную новинку в соавторстве

Другие наши книги

Никита Киров — https://author.today/u/nkirov92/works

Рафаэль Дамиров — https://author.today/u/rafaeldamirov/works