Прорвемся, опера! Книга 4

Глава 13

Помню случай из той своей жизни. Это было в десятые. Я тогда служил в управлении уголовного розыска в должности замначальника. Работали мы как-то по одной секте — тихая такая, без плакатов и митингов, но с душком. Возникла она ещё в конце лихих девяностых, в одном посёлке в нашем районе. С виду — православная община. Молятся, постятся, свечки ставят. Только вот канон у них был… свой. Не церковный, не священный — самодельный. Так сказать, православие в авторской редакции.

По факту же верили они не в Бога, а в выдумки своего «отца» — главаря, патлатого мужчину с бородкой и глазами, в которых светилась не вера, а жадность и азарт шулера. Он придумывал правила на ходу, ловко мешая язычество с христианством, приправляя всё это своей больной фантазией и вырезками из забытых книжонок.

Жили они в лесу, общиной, как в древние времена. Имена себе брали замысловатые — Велемиры, Светозары, Ярилины какие-то. От паспортов отказывались, ели корешки, грибы, спали в шалашах, постились неделями. А пока они истово «очищались от мирской скверны», их квартиры, машины, счета и иное имущество — по тем самым паспортам, от которых они якобы отказались — аккуратно переписывались на имя их «отца».

Он звался Олегом — просто отец Олег. Мол, не старец, а почти бессмертный провидец. Говорил, что так долго живёт, что лично советовал в делах государственных царю Александру… и не Третьему, а Первому. Фантазии у него хватало. В лесу этом, между прочим, он почти не бывал — комары, знаете ли, да и матрац сырой. Жил он в центре города, в шикарной квартире с лепниной и итальянской мебелью. На собрания ездил редко — только если обряд какой, или очередную «избранную» взять под крыло, вроде как, по особо торжественным случаям. Последователям же рассказывал, что уединяется в дубраве и там медитирует, а беспокоить его в эти дни — грех великий.

Женщин он любил, особенно молодых. Совсем молодых. С двумя такими и попался — мы его и взяли. В момент просветления, так сказать.

Заявление на него написал бывший участник секты, который едва сумел отбиться от недавних сотоварищей-богомольцев. После ареста выяснилось, что отец Олег — никакой не древний старец, а хитроумный армейский прапорщик в прошлом, который ещё в 91-м году знатно проворовался и сменил род деятельности, думая, что его никто не узнает и не найдёт. Подвизался, так сказать, на ниве божьей.

И мы всё понять не могли, как люди верили этому толстому бородатому мужику, который и двух слов без мата и ста грамм связать не мог, а даром красноречия мог потягаться разве что с нашим водителем дядей Гришей. Но почему-то последователи ему слепо верили. Что-то было в его взгляде такое, что не работало на нас, а вот остальные на это клевали.

Да и психологом он всё-таки был грамотным, вернее, понимал некоторые вещи на интуиции, и даже несмотря на своё косноязычие, он мог сказать то, что человек хотел услышать. Как там психологи говорят? На триггерные точки давил.

А ещё прапорщик постоянно назначал кого-то в секте врагом, и все сообща принимались этого человека травить, отвлекаясь от других проблем. Общий враг объединял, сплачивал. Правда, в качестве побочного эффекта было два случая доведения до самоубийства и заявление того самого сбежавшего от них человека, которого вообще угрожали убить. Поэтому дело и возбудили, а мы стали копать.

Сафронов на первый взгляд — человек другого толка, хотя тоже специфичной внешности, а вот речь поставлена, и сам он умный и хитрый. Но было у них что-то общее во взгляде, поэтому мне сразу отец Олег и вспомнился. Тоже любит роскошную жизнь, но платить за неё должны, естественно, другие.

Охраны у Сафронова нет, почти все его старые сторонники в СИЗО чалятся, но людей сегодня в зале всё равно много. Освободившееся пространство в центре заставлено скамейками, где и сидело три десятка парней, в основном, за двадцать, но были и малолетки. Сам Сафронов стоял на ринге, оперевшись на канаты, и смотрел на своих зрителей, словно питон Каа гипнотизировал бандерлогов. Говорил вкрадчиво, доверительным тоном, а голос эхом отражался от стен.

— Вот так это всё и работает, — обращался он к собравшимся, поглядывая на нас, — как я и говорил. У них много инструментов, как избавиться от неугодного. Кого-то арестовывают их цепные псы, кого-то — прессуют и избивают, а когда неугодных становится слишком много, и всех запугать не выходит — отправляют на войну, на убой, вот как вас. Всё для того, чтобы ослабить нашу кровь и нашу нацию, чтобы молодёжь полегла, и так они делают каждые лет двадцать пять. Циклично, как жатву. В Хасавюрте уже был спектакль: повоевали, угробили, замирились. А теперь те, против кого вы там воевали, сидят в кабинетах, жмут руки телевизионщикам и отправляют к вам своих шестёрок. Чтобы закончить начатое. И веселятся. Вот, как его отправили! — Сафронов показал рукой на Витьку.

Именно на него, не на меня, не на нас, а конкретно на Орлова. Ага, вот чего хочет хитрый Сафронов, сначала настроить всех против старого лидера. Хорошо, что я попросил Якута и Василия Иваныча подождать в сторонке, а то спровоцируют парней своим появлением, меня-то здешние всё равно знают, а их — не очень. Подождут старые опера на подхвате, на случай, если всё станет совсем худо.

— Чё ты несёшь? — спросил Орлов, меняясь в лице. — Я тут с пацанами пришёл перетереть, побазарить. Дело недоброе творится.

— Вас сюда не приглашали, — громко заявил Сафронов. — Это частная закрытая территория. Но раз уж пришли, послушайте, может, сделаете правильные выводы. Продолжаем, — проговорил он в зал. — А ещё они заманивают к себе тех, кто будет на них горбатиться и пресмыкаться. Чтобы русский наш народ сам друг с другом разбирался, сам себе волк и палач. А все наши враги, кто наверх забрался, смеяться будут, глядя на всё это.

— Ты на кого намекаешь? — Орлов аж остановился на месте как вкопанный.

Словно хотел кинуться на него и держался из последних сил.

— Ни на кого. Но если кто-то себя узнал в этих словах, — Сафронов оголил зубы в неприятной улыбке, — то что я могу поделать? Совесть — штука такая.

В зале раздались смешки. Впрочем, не от всех. Я оглядел собравшихся. Не все здесь ветераны Чечни, но большинство — парни крепкие, поэтому Сафронов собирал не только ветеранов, он ещё искал тех, кто подходил по возрасту и спортивной подготовке. Расширяет свою аудиторию, так сказать, ну а некоторых берёт на вырост. Серьёзные планы, значит.

Так, думать надо быстро, мне не понравились те смешки. Орлов для своих был авторитетом, но этот авторитет он, выходит, быстро теряет, раз над ним смеются. Это плохо и для него, и для остальных. Надо идти на выручку, причём так, чтобы и Орлова не перестали уважать, и он сам не клюнул на провокацию. К этому же ведёт хитрый жук на ринге, спровоцировать хочет, мол, смотрите, чё менты творят.

Если вопрос не решить, люди могут пойти за Сафроновым, а Артур-то — не святоша, он пальбу рано или поздно начнёт, не сегодня, так завтра. И тоже потом сгинет, он же не в курсе, что на этом свете живёт уже дольше, чем ему отмерено судьбой. Как и некоторые из тех, кто сидит теперь в этом зале.

Надо бы напирать на прошлое Сафронова, но мне не хватало сведений, а выдёргивать посреди ночи Турка для консультаций уже нет времени. Он-то особо не распространялся о том, что смежники на него накопали, говорил только в общих чертах. Значит, будем импровизировать.

— А где твои люди, те, кто был с тобой раньше? — спросил я. — Ты уже рассказал про тех, кого повязали здесь на днях? Их бросил, а теперь вот новых набираешь?

— Они мне верили, вот и сидят, ждут, когда их освободят, старший лейтенант Васильев, — парировал Сафронов, всё так же расслабленно стоя у канатов. — И освободят, срок ареста подходит к концу, а обвинения им предъявить невозможно… большинству из них, — поправился он. — Адвокаты их вытащат, так что бить врага его же оружием, всеми этими продажными юристами — способ эффективный, ничего ты против него не сделаешь.

— Чё вы вообще припёрлись? — сидящий на ближайшей к рингу скамейке человек поднялся и повернулся к нам.

А вот это не пацан, усатому мужику было под сорок. Под адидасовской курткой — тельняшка, должно быть, это десантник. Лицо знакомое, в первой жизни я его встречал, но он точно не проходил по какому-то делу, как подозреваемый.

— Звали вас? — грубо спросил мужик и сразу же ответил: — Нет! Нужны вы здесь? Нет! Ну, пацаны-то могут остаться, а ты, Витёк… уж прости, но иди-ка нахрен отсюда. С ментами нам не по пути…

— Ты чё, б**, Сега? — возмутился сопровождающий нас Антон из группы Орлова. — Попутал чё-то? Ты чё на Витька бочку катишь?

— А ты мне свои словечки блатные брось, нахватался… — усатый недовольно зыркнул на него.

— Вы с кем вообще связались? — спросил Антон, глядя по сторонам. — Вы, пацаны, совсем обурели.

— Он-то за нас, а вы за кого? — усатый аж захрипел. — За пацанов или за мусоров?

В зале тут же раздался шум, парни начали перекрикивать друг друга. Сквозь крики можно разобрать общий посыл — мол, нахрен пришли, только мешаете всем. Хотите остаться — сидите молча, а ментам здесь не рады. И имели в виду не меня, а Витьку. Даже приблатнённый Антон прифигел от такого расклада.

Ага, всё, значит, сложнее. Сафронов пришёл не брать их нахрапом, а всё спланировал. Сначала он убедил вот этого усача, сделал его своим адептом, а только потом пошёл на личную встречу с остальными. А этот усатый мужик постарше будет, он старый опытный вояка, кажется, майор, побывал и в Афгане, и в Чечне, и, может быть, ещё в каких-то горячих точках. Не помню его фамилию, знаком-то с ним был шапочно, в первую жизнь мы почти не пересекались и при встрече не здоровались.

Ну, план понятен, Сафронов сам по себе для всех здесь собравшихся — хрен с горы, какие бы сладкие речи он ни вёл, ему не поверят. Зато когда за него вписывается этот Сега, такой же участник боевых действий, как и остальные, сманить на его сторону ещё народ будет намного проще. Ну а остальные со временем подтянутся.

Но сманить ему ребят мало — хочет ещё и унизить прежнего лидера, чтобы на его сторону никто не вернулся. Во многом то, что Орлов стал опером, работу это нам усложняет. Не потому даже, что ментов не любят, а потому что он стал меньше времени проводить с остальными. И если для своего взвода и близких друзей он останется уважаемым в любом случае, то другие, кажется, уже выбрали себе нового лидера.

Короче, вот и конфликт интересов. Всех сегодня переманить назад не выйдет, кто-то чужаку уже доверяет больше, слишком уж хорошо тот разговаривает, убеждает. И верят ему пацаны, пережившие мясорубку, не зря — он давит на больное, вон, даже Хасавюрт припомнил, мирное соглашение с боевиками, против которых воевали. Военные очень не любят про это говорить.

Значит, бой будет сложнее. Сафронов же смотрел с интересом, как его сторонники сами за него встревают. Орлов тоже что-то говорил, но рёв со всех сторон его заглушал. Но многие всё же молчали, и кому-то даже было стыдно посмотреть на своих друзей, отворачивались. Хорошо, что мы среагировали так рано. Ещё бы неделя-две — вообще не достучались бы до большинства.

Ладно, капитуляцию объявлять рано, ещё подерёмся. Сафронова мы прижмём, а с Артуром я поговорю, чтобы не лез с оружием наголо раньше времени, а хоть пару дней постоял в сторонке. И тогда останется этот Аркаша Сафронов в одиночестве, вот его и додавят — возможно, даже свои.

Но мало прижать его, надо бандюгана серьёзно так скомпрометировать, тогда и людей вокруг него не останется. Только поосторожнее, сначала подберём против него тактику, раз уж по закону прижать не выходит, а потом будем давить. План нужен, и серьёзный.

— Ну-ка тихо, — рявкнул Орлов командирским голосом, злясь, что его не слушают. — Чё вы, как бабки на базаре? По существу кто-то может мне что-то сказать?

Замолчали, но ненадолго.

— А ты забыл, чё там было? — спросил Сега, вставая прямо напротив Витьки. — Чё в Грозном творилось? По итогу мы-то в говне, а все эти чехи — сидят, пальцы гнут, на рынке торгуют, и по ящику их показывают, бородатых. Дурью промышляют, а ты перед ними пресмыкаешься, как…

Бац! Орлов ударил его по лицу, отчётливый шлепок эхом отразился от стен, так вдруг стало тихо. Сега пошатнулся, но в ответ бить не стал, только хмыкнул. Витя поморщился, бить-то он явно не хотел и теперь пожалел, потому продолжать не стал.

— А потому что ты, Витька, ссыкло… — произнёс Сега и вытер кровь. — Подстилка ты…

А Сафронов смотрел и радовался, хотя внешне его бандитская физия будто и не поменялась. Так, ну до общей драки доводить не стоит, ничем хорошим она не закончится, учитывая, что их больше.

— А что это все вдруг забыли кое о чём? — громко произнёс я. — Витька Орлов за вас всех встревал и перед бандитами не гнулся, никого не бросал. Чего у вас память-то такая короткая? Обвиняете уже, всё забыли.

— А ты ещё кто? — Сега уставился на меня. — Тебя тут быть…

— А может, тебя тут быть не должно? — очень громко спросил Егор и поморщился. Витя говорил, что у него контузия, голова из-за этого сильно болела, но речь твёрдая. — Вот этот тогда и меня помог вытащить, и перед Артуром за нас вписался, разрулил, а то уже к стрельбе дело шло. Забыли, пацаны? Чё ты всех гонишь-то? Ты сам-то кто такой, откуда нарисовался такой грамотный?..

— Артур — армянин, — подал голос Сафронов, очень громко. — И менты под его дудку армянскую пляшут. А ещё и из братвы! А братва…

— А ты чего тогда сам с братвой-то связался? — перебил его я.

— С волками жить… — начал было он, недовольно глядя на меня, но я не дал ему закончить.

— То с Кроссом в баньке паришься, то своих подставляешь, на себя вину брать заставляешь. Ты же самый обычный бандит, как и другие, и во власть выбиваешься, кто ниже — подставляешь, а перед более крутыми пресмыкаешься. Гопник ты обычный, по тебе и видно. Трусливый, но наглый.

Кто-то из компании Орлова заржал, а я, не давал вставить Сафронову ни слова, старался вывести его из себя. Не сбить меня, старого прожжённого мента, грозными взглядами и гневными рожами, и не такое видел.

— Люди твои потом в тюрягу идут, — продолжал я, — и тебя покрывают, а ты тем временем в саунах с проститутками сидишь и в казино пальцы гнёшь, деньги проигрываешь. Чьи они, интересно? Говоришь красиво, да только толку-то? Пехота тебе нужна, кто стрелять умеет, с боевым опытом, и бойцы для разборок, и желательно такие, чтобы платить им не надо было, то есть идейные. Убьют или посадят — не беда, новых наберёшь, в другом городе. Сам всех идеями громкими сманиваешь, а отдуваться будут другие. Вот такой ты и есть, мы это все просекли. И до остальных — доведём.

— Короче, если есть что… — начал было он, скрипя зубами.

— Да вот ошибся ты, Аркаша, — я хитро посмотрел на него. — Не все у тебя в команде с отбитыми мозгами. Люди выводы сделали, как ты сначала одного приказал повесить, а потом второго, чтобы помалкивал об этом — придушить. Вот и не хотят они больше с тобой водиться, всё про тебя сольют. Нахрен ты им такой сдался.

Я напомнил про повешенного сотрудника РУОП и про Мишу Зиновьева, убитого маньяком. Ведь нигде не объявлялось, что это жертва Душителя. Что на самом деле случилось с ним, в городе не знали — думали, очередные разборки. И все здесь сидящие наверняка слышали, что кого-то придушили удавкой, всё-таки не каждый день такое происходит.

Тут-то Сафронов потерял самообладание и психанул. Уже не тот мудрый тип, вещавший о наболевшем, нет — теперь он просто заорал как придурок, рассудив, что кто громче в общей сваре, тот и прав.

Хотя и не всех моя речь проняла, но кто-то засомневался. Не зря я выступил.

— Есть вопросы — повесткой, с адвокатом приду! — рявкнул Сафронов под конец. — А нет ордера — вам тут делать нечего! Или мне вопросы твоему начальству задать? Я это могу…

— А мы закончили, — сказал я, чтобы дать всем время переварить услышанное. — Витёк, собирай своих, пошли. Там кафешка есть круглосуточная, по пиву можно, угощу.

— Погнали, пацаны, — Орлов выпрямился. — С этим здесь ловить нечего, это бандит. И он вас туда загонит, где будет такая же жопа, как в Грозном. Отвечаю.

Те, кто и так был с нами, потянулись к выходу, остальные же начали переглядываться. Я даже думал, не сработает, но один из тех, кто молчал всё это время, сидя на скамейке, теперь поднялся и, не оборачиваясь к рингу, пошёл к выходу. Затем ещё несколько человек — и ещё. Сделали ребята правильный выбор.

В итоге ушла почти половина. Но некоторые остались. Этот Сега, что-то злобно бурчавший вслед каждому, и ещё несколько человек из старой группы Орлова. Некоторые даже были рядом во время стрелки с Артуром. А также остались все те парни, кто вообще не имел отношения к Чечне, их Сафронов выловил для сегодняшней встречи где-то ещё.

Ну, первая победа есть, кого-то вернули. Но над остальными надо работать, и побыстрее, потому что Сафронов здорово обозлился и наверняка захочет решить вопрос со мной раз и навсегда. Уже накопилось у него претензий ко мне. А не решает — потому что знает, что он под плотным колпаком, и любой прокол, даже намёк — сразу навредит ему самому.

Зато попробует кого-то уболтать, настроить: мол, все беды от меня. Чтобы закрыли вопрос, как ему надо. Опасен я для него, он это понимает, но не поймёт никак, что именно мне надо. Он же людей по себе судит, думает, у меня какой-то свой хитрый план, как бы обогатиться.

— Сева? — позвал Витька оставшегося в зале снайпера. — Ты чё?

— Хочу послушать, что здесь говорят, чё-то прикольное было, — Донцов хмыкнул, посмотрел на нас своими неживыми глазами цвета бутылочного стекла и подмигнул.

Мол, задумал чё-то.

— Погнали, — я потянул Орлова на выход. — Завтра с ним поговорим.

Ночью в городе ничего не стряслось, но поспать всё равно удалось совсем немного. Пока купил всем пива, пока обсудили в узком кругу случившееся, пока всё обдумали… ни к чему, в общем-то, и не пришли. Разве что Устинов не остался на пиво, хотя я хотел услышать его мнение. Но он куда-то торопился, только сказал, что если приключится что-то срочное, чтобы мы ему позвонили — и он сразу прибежит.

Туркин или спал, или куда-то уехал со своей группой, я до него не дозвонился. Ну, будем справляться без него, благо, что тех, кто не любит Сафронова, в городе достаточно. Ну, раз пока не выходит дождаться помощи от смежников, загляну к бандитам.

А следующее утро прошло в рабочей рутине: рёв Шухова, Пигасов, докопавшийся по поводу подписей в листе ознакомления с новыми приказами; потом пришлось съездить на труп, но там оказалось, что нет криминала, просто молодой участковый растерялся, а дежурил, как на беду, Сурков, который опять начал бить во все колокола и поднимать панику. Ещё и Кобылкин занят, освободится нескоро, даже некогда было обсудить его подозреваемых и составить план действий, с кого начать.

Но кое-что в этой рутине было интересное.

— Тебя, Паха, — Орлов, только что снявший трубку, показал мне на телефон.

Я сел за стол Устинова (его самого где-то с утра не было, но никто из руководства его не искал и не спрашивал) и поднял трубку. Витя положил свою и продолжил писать.

— Слушаю, Васильев, — проговорил я привычно.

— Здравствуйте, — прощебетал девичий голосок. Связь была с помехами, но голос я слышал хорошо. — Это Юля, узнали?

— Юля?.. Напомните, кто вы? — я придвинул к себе листок бумаги, на которой Устинов вчера рисовал кружочки и косички, и взял ручку.

— Юля это. Вы мне говорили уехать. Нападение, помните? Цепочку потеряла ещё после этого.

— Вспомнил-вспомнил. Устроились? — я переложил трубку в другую руку.

Цепочку ей потом вернём, когда девушка приедет в город — она пока что лежит у меня. Правда, сначала надо найти маньяка.

— Да. Вот, хотела сказать. Вспомнила… м-м-м… приметы, как вы говорите. Когда убегала, споткнулась и обернулась. Маска вязаная, как у бандитов. Но не всматривалась, а то он за мной как побежит-побежит… ну, и всё. Сегодня снилось даже, — расстроенно произнесла она.

— Рост, цвет глаз, что-нибудь помнишь?

— Нет, он в очках был.

— В маске или очках? — спросил я, подавляя раздражение.

Я уже было ждал от её звонка чего-то, а она только про маску сказала, да ещё с очками путается.

— Да! — радостно вскричала она. — Вернее, очки такие, как у лыжников, на ремешке, широкие, поверх маски. И куртка чёрная. И джинсы.

— Понятно, — я записал на всякий случай. — Хромал или нет? Рост высокий или обычный?

— Не помню. И он бежит-бежит, а потом так споткнулся на чём-то, упал и так заматерился громко!

— Так голос молодой или старый?

— Не помню, но матерился громко. Порезался, наверное, там же стекло было, он на него упал. И очки слетели! — Юля произнесла это так, будто только что вспомнила. — Но я не смотрела дальше, — добавила она расстроенно. — Страшно было, я побежала.

— И правильно сделала. Ладно, это очень нам поможет, благодарю.

Стекла битого на том пустыре действительно было навалом. И времени прошло не так много, порез на руке и теле будет хорошо видно. Это, опять-таки, косвенное, мало ли кто где порезался, но зато хоть какая-то зацепка.

После обеда (пельменная Федюнина сегодня работала, и там даже подавали новое блюдо — китайские жареные пельмени с мясом и капустой) я уговорил дядю Гришу подбросить меня до кладбища, задобрив его этими самыми пельменями, а то он мелочь считал и ругался матом, что дорого всё. В ответ он пробурчал что-то совсем неразборчивое, но показал рукой в окно, мол, перекусим — и погнали.

Кладбище-то у нас, как ни странно, самая что ни на есть парадная часть города. Здесь и чисто, и даже основные дорожки от снега убирали. И бомжей, кто собирает оставленные у могилок стопки с водкой и съестное, здесь не очень много. Деньги крутятся большие, зарабатывают на всём, даже бомжи приплачивают за право здесь обитать.

Я прошёл через ворота. На старой части, открытой с ещё дореволюционных времён, мне делать было нечего, да и там уже никого и никогда не хоронили, так что я отправился на новую.

Вот там-то было роскошно. Особенно выделялся памятник убитому в начале 90-х Каратисту, предыдущему пахану «Универмага» — в полный рост. Памятник уродливый, загаженный птицами, и изображён на нём здоровенный амбал в пиджаке. Каратист теперь вечно говорил по телефону размером с кирпич, а прямо сейчас на нём сидела ворона.

Говорят, Кросс даже хотел пригнать на кладбище машину и поставить рядом с памятником, но трезво рассудил, что настоящая машина проржавеет и из неё вытащат всё ценное, а делать мраморную — слишком дорого даже для братвы. Так что вместо машины во вторую руку памятника вставили брелок с эмблемой Мерседеса, хотя сам Каратист ездил на «Тойоте». Не такой это был влиятельный авторитет, чтобы гонять на мерине.

Могил много, от скромных с ржавеющими оградками до бандитских, заваленных цветами и венками. Братва не скупилась на мрамор и дорогие материалы на надгробия, но всё равно на пластиковых цветочках прожигали дырочку, чтобы никто потом не упёр это на рынок и не продал по новой.

Похоронная музыка гудела где-то впереди, там же стояла толпа, кто-то рыдал и причитал. Я обошёл это место полукругом, оглядывая лица, пока не наткнулся на самого Артура. Тот в чёрной куртке и шапке стоял в сторонке, держа в руке два красных цветка, будто к кому-то пришёл помянуть.

— Ты что, каждые похороны посещаешь? — спросил я.

— Когда как, — он отмахнулся и бросил цветки на чью-то могилу, затем присмотрелся к надписи. — Смотри, сколько бабка лет прожила. С 1897-го по 1996-й. Всего года до сотки не хватило. А вообще, Васильев, бизнес это такой, только отвернёшься, — Артур выпрямился и похрустел шеей, — как на этом кто-то другой заработает. Тут окочуриться не успеешь, а твоим родичам уже звонить начинают, услуги предоставлять, как побыстрее и получше в землю зарыть.

— Куда жизнь катится? — я хмыкнул.

— Угу, — он недоверчиво посмотрел на меня. — Ну и чё ты меня искал?

— В качалку вчера хотел сходить, — я осторожно опёрся на оградку, но она пошатнулась, и я отошёл. — Смотрю, а там парни твои, Мирон со своей компанией. Мужики-то серьёзные, такие качаться пойдут — всех вынесут.

— А Мирон тоже вчера балакал, мол, менты спортом решили заняться, весь зал заняли, прогнали и не пустили. А у нас, Васильев, свои там заморочки были.

Я двинулся вокруг могилы и пошёл в сторону, подальше от ревущего похоронного надрыва духовых инструментов, Артур двигался рядом.

— Скажу чётко, — тихо произнёс я. — Сафронов много мутит, но недолго ему осталось, скоро закроем. Но он привлекает к себе всех, кого можно. И вот парней этих, кого он набрал — не трогай, они под моим присмотром. С пути сбились немного, лапши он им навешал, но мы собираемся образумить, назад забрать. Тем более — стреляли по нам тогда не они, сам понимаешь.

— Пока не они, — заметил Артур. — Сафронов этот — хитрожопый, он к каждому подход находит. И вам, ментам и чекистам, официально с ним не справиться, а неофициально вы не сможете, я в эти ваши байки про «Белую Стрелу» не верю, или меня самого вы бы давно уже прикопали. Но, — он остановился, — пока не лезу, жду, ещё есть, кому вопросы задать. Правда, долго в стороне стоять не смогу, братва вопросы начнёт задавать.

— А кто тебя туда направил? — спросил я.

— Васильев, ты слишком пользуешься моим расположением, — он засмеялся. — Ладно бы ты шашлычка захотел или коньячку, так приходи, нальём на любой точке и денежку не возьмём. А вот вопросы наши оставь нам.

— Но явно, что послали не просто так. Повёлся ты снова на чужую провокацию.

Он развёл руками и медленно побрёл вдоль рядов могилок. Попытки разобраться с недругом он не оставит, поэтому закрыть Сафронова надо побыстрее, во избежание лишней крови. Если бы не этот маньяк ещё…

И другие вопросы, которые никуда не уходили.

Я завернул за очередной памятник и наткнулся на Устинова. Василий Иваныч с удивлением уставился на меня.

— О, Пашка, а я тут ходил на могилку к своему, — торопливо сказал он, показывая рукой куда-то в сторону. — Да ехать уже пора.

— Ты же говорил, не ходишь на неё, а к памятнику ездишь, — вспомнил я.

— Ну, убраться-то иногда надо. Ладно, погнал я, я сегодня Шухова на отгул задушил… собака, всё давать не хотел. Надо пользоваться, теперь нескоро даст.

Я проводил его взглядом, а Устинов, чем-то смущённый, торопливо уходил, высоко поднимая ноги, чтобы не застревать в снегу. И чего он убежал? Вернее, от кого?

Помню, что у Василия Иваныча сын погиб в Афгане, и старый опер пару раз в год приходил к памятнику десантникам в городе, помянуть и убраться. А на могилу не ходил, ведь она пустая, тело не найдено, и, скорее всего, в гроб положили разве что личные вещи покойного.

Я прошёл чуть дальше. Снег здесь был не убран, следы свежие, их как раз оставил Устинов. Вот и памятник со звездой и фотографией, которую я видел у Василия Иваныча дома, с крепким парнем-десантником на ней. Устинов Владимир Васильевич, как гласила табличка.

И чего старый сюда приходил? Встреча с информатором? Но вскоре я понял, зачем он приходил и от кого он бежал.

Только собрался уходить, как заметил, как в эту сторону шла молодая женщина в шубе, с двумя детьми, пацанами, одного она вела за руку. Лицо знакомое, её я тоже видел на фотографии.

Это дочь Устинова, которая с ним больше не общается, и его внуки. Приехала. И он сам, похоже, хотел увидеть её, но не решился, передумал и ушёл. Опять напьётся вечером, наверное. Плохо, возраст-то у него уже не тот, на пенсию уйдёт не в этот год, так в следующий. И тогда точно сопьётся от скуки, тем более, на этот день в той, первой моей жизни, он тоже уже был мёртв.

Помирить бы их, пусть хоть с внуками возится на пенсии.

— А вы знали Володю? — спросила дочь, останавливаясь у оградки.

— Не особо. Но я хорошо знаю вашего отца, — начал я.

Судя по тому, как скривилось её в целом симпатичное лицо, я понял, что говорить с ней будет ещё сложнее, чем с Сафроновым. Но я всё равно не отступлюсь.