Прорвемся, опера! Книга 4

Глава 10

— А чего стряслось, Артём? — спросил я через окно пельменной. — Чего закрылись вдруг?

Окно было открыто, через него просунули кабель, на кухне что-то глобально чинили, сверкала электросварка. А на входной двери висел лист бумаги, где от руки было написано: «Закрыто. Технические работы».

Сегодня «Пельмешка» не принимала посетителей. Вот и понятно стало, чего все коллеги нынче печальные, немного злые и голодные.

Федюнин, суетящийся на кухне, беспомощно глянул на меня, обречённо кивнул на сварщиков, потом на морозилки и вздохнул так, что я ветерок почувствовал.

— Сначала думали, свет опять погас, — рассказывал он, вытирая руки о фартук, — потом смотрим, пробки выбило. Врубаем, их опять выбивает — замыкание, оказывается, от морозилки прошибает. Хорошо хоть, холодно сегодня как зимой, на улицу товар вынесли, караулим по очереди, чтобы никто наши пельмени не спёр и не съел. А тут сам знаешь, беда одна не ходит, как назло, матрёшкин кот, трубу с утра прорвало… вот заваривают. Всю кухню парализовали биндюжники.

— Ну, не кисни, — подбодрил я Федюню. — Главное, все живы и здоровы, а пельменей — ещё налепите.

Тот пожал плечами, а потом благодарно кивнул, мол, прорвёмся.

Еще бы он не прорвался… В прошлой жизни до преклонных лет дожил, будучи в федеральном розыске, и по итогу меня достал. А тут — пельмени. Дело сытное и нужное, не то что заказы киллера. Он еще не знал, как ему свезло сейчас… а у меня от таких раздумий на душе потеплело, как от горячих пельменей с бульоном и перцем.

— Ну, за пирожками, может, сгоняем? — вывел меня из раздумий Устинов. — Машка вот как раз должна скоро появиться.

При упоминании о Машке бывалый опер неосознанно крякнул, чуть радостно, чуть восторженно. Или на пирожки запал, или на кого-то другого.

— Распробовал, значит, — пробурчал Якут, — стряпню-то Махи.

— Ещё бы, — Василий Иваныч молодецки хмыкнул и расправил свои усищи, сначала слева, потом справа.

Сан Саныч, думая, что говорят с ним, гавкнул, спугнув одноглазую ворону с крыши пельменной. Наверняка, серая караулила, чтобы стащить парочку пельменей, когда все отвернутся. Стара уже, чтобы не тырить.

— А давайте картошки вам пожарим? — предложил вдруг Федюнин. — Как раз вареники сегодня делать хотели, картошки много начистили. Полный жбан, в воде плавают.

— Вот это дело, — я кивнул.

— Блины ещё есть, Тонька приносила, разогреем.

— Фаршированные? — тут же спросил оживился Устинов, на миг забыв про Машу.

— И такие есть, и с творогом, и обычные.

— Вот это разговор, — Василий Иваныч одобрительно посмотрел на меня. — Вот умеешь хороших друзей находить, Пашка.

Остальным, кто пошёл на обед из ГОВД, придётся телепать в чебуречную к Ашоту, но там как нарвёшься — иной раз изжогой можно обойтись, и это ещё по-божески. Ну а мы спокойно завалились всем табором в «Пельмешку». Пол недавно помыт, но на нём застыли следы разводов, телевизор включен, на выпуклом экране по ОРТ мелькал какой-то забугорный дневной сериал про девушку-телепатку, у которой была говорящая собака. Но звука не было, так что вместо их приключений играл магнитофон, его динамик задорной хрипотцой орал хит-свежак этого года: «Но я бамбук, пустой бамбук, я московский пустой бамбук».

Пока с кухни доносились звуки шкворчащего масла и запах жареной картошки, мы тихонько обсудили наши дела. Друзьям-коллегам я, наконец, выложил все свои наработки. Рассказал и про тот случай с собакой, которую якобы сбил Кобылкин, и про странности с побегом Кащеева, а уж про почти фанатичное желание следака упечь озабоченного за решётку все и так знали. Рассказал и про его детское прозвище, про заячью губу и острую реакцию Кобылкина на любое упоминание про это, и про наши телефонные консультации с профессором, и про то, что следак прокуратуры таксует, а значит, может мобильно в ночное и иное время перемещаться по городу и охватывать значительную территорию…

Короче, обсудили почти всё, кроме того, что я знал из первой жизни — что тогда убийства прервались после ареста и смерти Кащеева в камере СИЗО, и что Кобылкин через какое-то время после этого ушёл на повышение в Питер, став замом районного прокурора.

— Прямых доказательств нет, — обрисовал я ситуацию предельно ясно. — И прямо сейчас подрываться его крепить — не призываю. Но отработать версию насчёт него стоит, причём негласно. А наработки и улику пока придержим, до завтра-послезавтра.

Конечно, я понимал, что доказуха косвенная, и матёрый следак разобьет мои обвинения в пух и прах. Мне даже вспомнился увиденный в первой жизни корейский фильм про маньяка, основанный на реальных событиях. Там корейские менты колотили каждого подозреваемого, силой выбивая признания, а настоящий маньяк так и не был найден на момент выхода фильма. Там даже концовка была, где один из расследующих это дело копов пристально смотрел в камеру, мол, видит настоящего маньяка, который этот фильм смотрит, чтобы ему в реальности в этот момент стало неуютно и страшно.

Это уже потом, через много лет выяснилось, что, оказывается, маньяк угодил в тюрьму по другому поводу, тоже кого-то убив, но это к серии не привязали, даже не поняли, что взяли опасного серийного убийцу. Причастность выяснили по следам ДНК через много лет, тогда он и сам признался. Жаль только, что замысел режиссёра с пристальным взглядом не удался, потому что маньяк хоть фильм и смотрел, но концовку не понял.

Но это всё лирика, надо работать, и не так, как работали в том фильме, избивая каждого подозреваемого и подделывая улики.

Мужики задумались, а Якут пристально рассмотрел струну через пакет.

— Магазин музыкальный есть в центре, — сказал я. — Сейчас схожу, спрошу, что там знают про это.

— Угу, — протянул Якут, морща лоб.

Устинов ждал, что ответит его старый друг, я тоже. Матёрый Филиппов сейчас напряжённо думает, а когда он так думает, то вполне может выдать какое-то дельное, весомое решение.

— Тут два варианта, — наконец, сказал он. — Брать его и колоть, но это риск, если не расколется — мы-то вылетим нахрен из органов и сами пойдём под следствие. Второй — сначала надо самим убедиться, причастен он или нет, причём наверняка, от этого уже и плясать будем. Подгребайте-ка вечером ко мне, есть одна мысль. Часиков в… — Якут посмотрел на часы. — Пашка, во сколько он таксует?

— После работы и до полуночи обычно.

— Вот часов в девять давайте у меня. Но надо бы его сначала отвлечь.

— Я вот как раз тоже придумал на этот счёт, — я кивнул.

Старший опер явно накидывал у себя в голове какой-то план, и я догадывался, что именно он задумал, но я и днём без дела сидеть не буду. Вернулся в ГОВД, написал пару справок, подбил бюрократию по плану работы по некоторым текущим и незначительным темнухам и свалил, пока Шухов опять не запряг под какую-нибудь надуманную ерунду.

Сан Саныча оставил Витьке Орлову, строго велев не давать собаке сладкое и не гладить по ушам.

Сначала зашёл в вещевой магазин неподалёку от рынка, поговорил с продавщицей насчёт того, слышала ли она что-то подозрительное вечером? Конечно, она не слышала, потому что у её магазина ничего и не происходило, но эта уставшая сорокалетняя женщина, рано поседевшая, ещё и не подозревала, что она — одна из будущих жертв Душителя.

Пугать её не стоит, а то знаю я эту бабочку с её крыльями: только что-то поменяешь, предупредишь, как ход событий сразу пытается повториться, да с новой силой. Просто пригляжу за этой продавщицей сам пока, а для начала предостерёг её не ходить одной, чтобы с работы её обязательно встречал муж. Постращал, мол, сумочку и серьги отберут, да ещё ножиком станут грозить, банда завелась. Вроде, убедил. Проняло женщину.

Если поразмыслить насчет жертв маньяка, то эта продавщица тоже выбивалась из общего ряда маргиналов, каких зачищал — или думал, что зачищает, маньяк. Ничего за ней криминального не водилось, обычная женщина, сто лет назад закончила советскую среднюю школу, потом ПТУ, работала на фабрике, вышла замуж за слесаря и родила двоих детей. Когда фабрика закрылась, устроилась в магазин. На первый взгляд, вообще никакой связи с прочими жертвами — с пьющей медсестрой, проституткой и спортсменом-нацистом. Но я чувствовал, что связь есть…

Закончив с ней разговор, я прямиком направился в единственный в городе музыкальный магазин «Jam». Что примечательно, дорогого товара в нём отродясь не было, только журналы и фото на витрине да пара электрух бэушных, причем одна из них — допотопный «Урал», остальной же ассортимент якобы на дальнем складе, и если надо, то принесут для осмотра завтра, если заказать сейчас. А вот струны имелись в изобилии. Товар не слишком дорогой и ходовой.

А внутри у них царил такой холод, что легко мог бы навредить деревянным элементам нструментов: декам, обечайкам и прочим грифам. От таких перепадов температуры инструмент сразу поведёт. Это даже я знал, спасибо телепередачам.

Так что в стене просто торчали гвоздики, на которых летом, бывало, висели простенькие гитары-ленинградки. Разве что в углу громоздилось темным горбом старое пианино, но оно было из тех, что в объявлениях отдают даром, лишь бы сами забрали и утащили эту неподъёмную тяжесть. Сверху на пианино торчала давно увядшая герань в глиняном горшке.

Посетителей не было, пол из грубых досок скрипел при каждом моём шаге. По стене под окном, от которого сильно сквозило (даже был слышен свист), тянулись аж три трубы парового отопления, но они не грели, и продавец, похожий на заучку-ботаника, сидел в меховой телогрейке и даже в матерчатых перчатках.

Этот толстый нескладный парень в очках на меня особого внимания не обращал, листал какой-то иностранный цветастый журнал на музыкальную тему — на обложке ещё почти не известная в наших краях немецкая группа Rammstein. Он и обычно ни на кого не реагирует, музыкантов у нас в городе мало, и почти все — без денег, мамка на струны не дает. Просто приходят, вздыхают и смотрят жадными глазами, ничего не покупают, шепчутся, а потом уходят.

Однако на стеклянной витрине все же было немного товара — гитарные медиаторы, барабанные палочки, губные гармошки, колки, гитарные ремни, и конечно же, струны в картонных плоских коробочках, в основном, гитарные.

— Кхм, — я кашлянул и достал ксиву, но не открыл, только светанул обложкой. — День добрый, я из милиции, вопрос есть.

— А, это, что такое? — парень тут же поднялся и выпрямился, глядя на мою руку, в которой был зажат вещдок.

— Эта струна — от какого инструмента, можете сказать? — я положил пакетик на витрину. — Только руками не трогайте. Это — вещественное доказательство.

— А… ну это… наверное, вот это…

Он снял перчатки, достал ключик, открыл витрину изнутри и вытащил из-под стекла несколько картонных коробочек. Потом начал сверять, и через несколько минут достал толстенную струну.

— Вот это оно! — он показал на нужную пальцем с нестриженным грязным ногтем.

— Эта толще, — возразил я.

— Да, но это из одного комплекта, просто на витрине самая толстая осталась. Среднее натяжение, никелевая оплётка, стальной сердечник. Конечно, не из бараньих жил, но в городе лучшего не купить.

— В смысле, из жил? — спросил я, немного удивившись.

— Ну, считается самым лучшим, для дорогих инструментов, если струна сделана из сухожилий овцы или кишков, я читал, — начал тараторить парень, при этом шепелявя. — Но для начинающих лучше металлические, и дешевле, и надёжнее, и к погоде устойчивее. Да и таких ценителей у нас нет, столько платить за кишки.

— Так это что, от скрипки? — уточнил я, разглядывая выложенную упаковку.

— Нет, виолончель! Она побольше! И струны толще.

Как выглядит виолончель, я знал, но парень всё равно притащил фотку, где тощая девушка в чёрном платье в стиле «готика», похожая на заморенную голодом супермодель, держалась за большой стоящий на полу инструмент, перечеркнув его смычком.

— Виолончель… Хм-м… И кто-нибудь у вас покупает такие струны? — спросил я, облокотившись на стойку.

— На моей памяти никто ещё не купил. Как струна эта лежала годами, что я вам показываю, так и лежит. И на складе ещё комплект валяется.

— А кто-нибудь в городе вообще играет на таком инструменте?

— Ну, может, в музыкалке кто-то, — парень пожал плечами. — Я не слышал, не общаюсь. С рокерами только тусуюсь, но они на таком точно не лабают.

— Спасибо, о нашем разговоре никому.

— Понял, до свидания… — удивлённо протянул он.

Я покинул магазин и направился в музыкалку, где оказалось ещё холоднее, чем в магазине. Нашёл преподавателя, старушку, кутающуюся поверх свитера в пуховый платок. Она сказала, что раньше на виолончели играли двое, парень и девушка, но девушка потом забросила занятия, а парень уехал в другой город ещё пару лет назад, и с концами.

Надо бы спросить у Ручки, он же, вроде, занимался давным-давно в музыкалке, может, кого-то знает. Ванька-судмед говорил, что коллега играет на скрипке, но сам Ручка никогда нам об этом не упоминал. Будто скрывал или даже стыдился такого занятия.

Да, надо спросить… только аккуратно, наводящими вопросами. Во избежание, как говорится.

Хотел я двинуть в ГОВД, но когда выходил из музыкалки, заметил торопящегося куда-то криминалиста Кирилла. Мало ли куда он спешит, но время рабочее, а Кирилл куда-то сильно торопится. И моторчик у меня в мозгу заработал по новой. Опять кого-то убили? Тогда почему без чемодана со всеми принадлежностями и на своих двоих? Надо глянуть.

Но он дошёл только до универмага за углом. Это не тот, в районе которого родилась та самая городская банда, а другой, под названием «Весна». Внутри него уже устроили какое-то подобие торгового центра, было несколько магазинов и фотосалон, где проявляли плёнку и печатали цветные фотки. Вернее, это был небольшой закуток со столом, где принимали и выдавали заказы, и дальше за ним — сама лаборатория с оборудованием и проявочными машинами. Единственный салон в городе, где можно было проявить снимки с «кодака» или подобного плёночного аппарата.

Фотосалон был открыт, Кирилл стоял у двери и с кем-то ругался.

— Да как смогу, так приду! — говорил он. — И вообще, нехрен на меня наезжать, я так-то в милиции работаю, всех там знаю. Нечего на меня пальцы гнуть и бандитами пугать! Всю твою крышу арестуют, если надо будет.

Он яростно ругался с тёткой в пушистом свитере и в норковой шапке, которая сидела за столом заказов. Я немного послушал и понял, что вечерами Кирилл подрабатывает на проявке. Ага, не знал, но не удивлён — деньги-то ему нужны, ведь в милиции особо не платят, а хобби у него дорогое — ножики собирает. Но из-за сильной загрузки в последние дни он работал в ГОВД допоздна — и, видно, сюда не приходил, вот хозяйка салона и была недовольна. Заказы скопились, проявлять не успевали, а он тут нарисовался, как ни в чём ни бывало.

Вмешиваться я не стал, но, прооравшись, они посмеялись и договорились, что Кирилл придёт в воскресенье и всё сделает, если опять никого не убьют. Я только хотел уходить, как он вдруг резко развернулся и прошёл мимо меня, не сразу узнав.

— О, Паха! — он даже вздрогнул. — А я тут это…

— Да я понял-понял. Деньги надо, а пистолета, чтобы крутиться как хочешь, тебе не положено, — чуть изменил я известный анекдот, хотя пестик у Кири был, но он его не получал почти никогда.

Он засмеялся и полез в карман куртки. Подумал, что он сейчас покажет какой-нибудь новый нож похвастаться, но он достал толстый жёлтый конверт. Внутри лежала стопка цветных снимков.

— Да я тут не знаю, что делать. Мне Толя Коренев плёнку приносил проявить, я вот только недавно сделал, не знаю, стоит нести ему или не стоит. Или девахе его отдать?

Я глянул на снимки и понял, почему Кирилл озадачился. Там как раз его бывшая девушка, и на одном даже был её брат, тот самый задушенный Миша Зиновьев. Даже тут парень был чем-то недоволен…

И вот какая связь у него с остальными?.. Всё пытался я это понять — и никак. Даже цвет волос другой, он блондин, а сегодня напали на рыжую.

— Пока пусть полежит, — я вернул ему снимки. — И Толе не до этого, а уж про девушку я вообще молчу, до сих пор, наверное, в шоке, что брат умер, не до снимков этих. Потом возьмёт, как успокоится, а то так ещё нервный срыв будет.

— Ну да, — он кивнул.

— А ты давно здесь работаешь? — я кивнул на салон.

— Да полгодика где-то. Но я так, когда выйдет, а когда и нет. Сам знаешь, работы вал. А у них свой спец есть, но он бухает как чёрт, хрен когда его найдёшь.

— А, Кирюха, ещё вопрос, — остановил его я, пока он не ушёл. — У тебя ведь есть компактный фотоаппарат со вспышкой? Надо на вечер, на всякий случай. Верну обязательно.

— Да, найду. Заходи в кабинет через часик, выдам.

Ещё днём, пока думал над словами Якута, я примерно понял, что он хочет сделать. Что-то не совсем законное, но действовал старший опер нестандартно, и многому я тогда успел научиться именного у него.

Я же сам приходил на квартиру к Кащееву без всякой санкции от прокурора, а потом уже мы его раскрутили. Здесь случай другой, и даже если мы что-то найдём в жилье подозреваемого, ни один суд не признает эти улики законными.

Но смысл один, что там, что здесь — убедиться в этом нам необходимо. Но и отчёт надо себе отдавать, что даже железные улики могут оказаться не самым надёжным доказательством. Как украшения в комнате Кащеева, которые оказались там неведомым образом, книги по сатанизму и гитара без струны, которая и правда лопнула, а не использовалась для убийства.

Так что когда Якут вечером предложил нам просто посмотреть, что творится у следака в квартире, я не удивился. Но подготовились мы основательно — отправили Устинова к Кобылкину, мол, надо съездить в деревню «Озерки», купить там картошки и мяса, как раз знакомые Василия Иваныча зарезали корову. Конь всё равно таксует, поездку я проспонсировал, а Якут обещал приготовить из мяса что-то потрясающее и принести завтра.

На всякий случай я перед этим связался с Турком и выпросил у него ещё мобилу, мол, для операции надо, чтобы, если что, Устинов меня предупредил о внезапном изменении планов. Смежники и так должны мне по самое не балуй за мою помощь. Чекисты продолжали рыть против Сафронова вместе с РУОП, и снова хотели подтянуть меня, чтобы разыскать стрелков, но разрываться я не мог, и сегодня буду заниматься одним делом, завтра — другим. Но мобилу в итоге дали.

Вряд ли, если даже наши худшие подозрения оправдаются, Кобылкин нападёт на Устинова, Василий Иваныч — мужик крутой, вооружён, и взял друга из своих сослуживцев-пенсионеров, так что они поедут туда втроём. Он даже предложил попытаться расколоть следака по пути, но мы велели ему сидеть на жопе ровно и придерживаться плана. А то спугнёт ещё ненароком, заронит подозрения.

Да и Василий Иваныч, если что-то пойдёт не так, всё равно сможет задержать следака болтовнёй или чем-нибудь ещё. Он на такое талантливый.

Кобылкин, как приезжий варяг, снимал квартиру, адрес мы знали, как и домашний телефон. Подъезд тёмный, лампы в нём давно выкручены, чтобы не мотали свет, но вечерами тут тихо, компании не собирались, так что никто помешать нам не должен. Обувь мы тщательно вытерли ещё до лестницы, чтобы не наследить у двери, а внутри вообще снимем.

И тут Якут меня удивил. Понятия не имею, где он этому научился, но он только попросил посветить на замок и достал из кармана две проволоки. Так даже лучше, потому что я-то хотел или брать ключ у хозяйки квартиры или как-то попасть в квартиру через балкон у соседей, и раздумывал, как лучше их убедить, чтобы и потом молчали.

Меньше минуты, и старый ненадёжный замок поддался, а на медной поверхности у скважины не осталось даже царапинки. Я на всякий случай посветил у двери, вдруг там какая спичка или волос, а то некоторые вполне себе могут оставлять сторожок, чтобы знать, был ли кто у них дома. Особенно таким могут заниматься лица с нестандартным мышлением, как у маньяков.

Квартира однокомнатная, слева кухня и совмещённый санузел с голыми стенами без плитки и ржавой ванной. На кухне газовая плита, уже коричневая, так давно её никто не чистил, маленький холодильник с ручкой, как у грузовика, и открытый шкаф под окном. В свете фонаря показался одинокий таракан, спешивший от нас смыться, но в квартире, в целом, чисто для холостяка.

Прошли в комнату. Одну стену занимал шкаф со множеством ячеек, наполовину забитый вещами Кобылкина, а сверху — старым хламом от хозяев, ведь вряд ли сам Кобылкин собирал пыльных кукол или привёз с собой огромную печатную машинку размером с телевизор.

Сам телевизор стоял в углу, у стены примостился диван, служащий и кроватью. На столике с ночником — снимок молодого Гены, но уже усатого, с какой-то женщиной. Снимок чёрно-белый, её цвет волос не определить.

Что характерно — ни одного зеркала в доме, хотя в ванной я позже заметил обломок, чтобы бриться. Возможно, это ничего не значит, а просто хозяйка квартиры не озаботилась вопросом.

Рабочий стол завален бумагами, но больше нас привлекла полка и стена над нею. На полке книги, на одной — пентаграмма, на другой — какой-то чёрт (с названием «Справочник чёрной магии»), но это сейчас ни о чём не говорит и нам никак не поможет, потому что ритуального следа как такового не обнаружено в серии. Ещё были какие-то записки и фотографии, пришпиленные к стене на старые советские канцелярские кнопки.

Луч фонарика медленно шёл вверх. Теперь видны фото на стене, и все они — изображения жертв маньяка. Вот проститутка с зелёными глазами, вот Миша, вот та медсестра. Больше никого.

— Надо снять, — я достал фотоаппарат. — Сергеич, посвети.

— Но пока это ничего не говорит, — заметил Якут, направляя алюминиевый фонарик на стену. — Я вот тоже после работы часто над делами кубатурю, размышляю, и тоже всё хотел такую доску сделать, как в кино показывают. Да, правда, никаких стен не хватит, если всю работу нашу на них вешать. Даже одни только темнухи за квартал целую квартиру займут.

— Угу. Только знать бы, что в этом сейфе, — я показал под стол.

— Такой так просто не вскроешь и не взломаешь, — Филиппов присмотрелся внимательнее.

Запираемый на ключ сейф стоял под столом, небольшой, но тяжёлый. В таком только бумаги хранить, ну или пистолет влезет. К стене он прикручен, уйдёт время, чтобы его отсюда отодрать. Правда, если унесёшь, Кобылкин этого так не оставит.

А ключ у него с собой или нет? Если запирает сейф даже у себя дома, значит, и ключ не будет хранить рядом с ним. Я огляделся и посмотрел на часы. Лучше уйти пораньше, не торопясь, чтобы не оставить следов. Пока ничего изобличающего, что можно было бы приобщить к делу, нам не попалось, но в сейф заглянуть хотелось бы.

В шкафу висела синяя форма прокуратуры, в которой Кобылкин сегодня был в морге. Вдруг оставил ключ в ней и переоделся перед поездкой, забыв спрятать? Я залез в один карман, в другой, потом в нагрудный… и пальцы что-то нащупали. Цепочка и что-то ещё.

Я потащил это наружу, запомнив, в каком кармане эта вещь лежала. Цепочка с чем-то увесистым на ней начала раскачиваться. Но это не ключ.

— Крестик? — спросил Якут, посветив на неё фонариком.

— Угу, — я поднял золотой крест перед глазами. — Интересно, этот тот, который сегодня пострадавшая потеряла или нет? Давай-ка его тоже сфоткаем.

Почему-то я подумал, что это именно та цепочка с крестиком, которую сегодня искала рыжая девушка в кабинете судмеда на освидетельствовании. Вот только вопрос, как он оказался в кармане следака. Он поднял его с пола в морге… или всё же на пустыре, когда напал на рыжую?

В это время, качалка близ старого КБО

— Я думал, тут побольше народа будет, пацаны, — Витя Орлов скинул шапку, расстегнул куртку и уселся на скамейку. — А чё печальные такие? Наехал кто?

— Кто наедет — сразу отъедет, — выдохнул Тоха.

В это время здесь обычно собиралось больше народа, как раз все приходили с работы или учёбы, чтобы потягать тяжести и пообщаться с друзьями. Но сегодня качалка почти пустовала.

Пришёл только Егор, то и дело морщившийся, наверное, опять голова болит. Рядом с ним сидел Андрей, о чём-то размышлявший, он потирал покрасневший шрам на лице. Ещё были вечно приблатнённый Тоха, чем-то загруженный, малоразговорчивый Игорь — и почему-то с ними ещё оказался Сева, снайпер. Тот после войны долгое держался в стороне от всех и часто выпивал в одиночестве, но, похоже, после последней встречи приобщался и решил видеться с другими почаще, да и его не гнали, были рады.

Все, кроме Севы — из взвода Орлова, но вот остальных парней, побывавших на Кавказе, здесь не было, хотя всегда можно было застать кого-нибудь на этом месте, всем миром же обустраивали эту качалку.

— Ушли в спортивный клуб, — Егор взялся за виски и поморщился сильнее обычного. — Нас не позвали.

У него были хронические головные боли после контузии, и временами они становились невыносимыми, но парень терпел, не жаловался. Врачи помочь не могли, только разводили руками.

— А что так? — спросил Витя, глядя на всех по очереди.

— Да был тут кадр один недавно, — злобно сказал Игорь. — Вот как раз когда ты ушёл, оставаться не стал, припёрся один чмошник, давай тут такую пургу гнать. Я с ним закусился, он давай на меня бочку катить, пацаны вот вступились, — он показал на остальных. — Ну, короче, прогнали мы его, а потом на следующий день он других давай звать к себе. А вот про нас велел, чтобы не звали, не пускали, где сидят, не говорили. Мол, они все единомышленники, а мы так, херы горбатые с горы.

— Тип-то властный, — заметил Андрей и кашлянул. — Говорит-то гладко, да вот…

— Говорит он то, что все хотели услышать, — вставил Сева. — Про чеченов, про войну, как со всеми нами потом обошлись. Говорил долго, гладко, часа три не затыкался. Все уши развесили, поддакивали, да и я заслушался, чё уж там. А вот Игорян вставил потом, мол, ты за всё хорошее против всего плохого, а чё с братвой крутишься? Чё какие-то типы возле тебя мутные крутятся, во власть идёшь? Типа, всех твоих повязали, ты их кинул и новых ищешь?

— Игорёша самую суть всегда видит, — Андрей хмыкнул.

— Да иди ты, — огрызнулся Игорь и ткнул его локтем. Не нравилось ему, когда его так называли.

— Ну вот и порвало его, — продолжил Сева. — Мне-то он сначала понравился, а тут натуру свою показал всем, да никто, кроме нас, уже не увидел. Вот только Тоха воняет тут, что мы с ним зря спорили.

— Да грамотно он говорил, по делу, за жизнь раскидал, — Тоха насупился. — Зря ему предъяву кинули, огорчили человека. А он за вас был готов постоять.

— А чё ты тогда с нами, а не с ним? — спросил снайпер с усмешкой. — Раз он такой грамотный и здравомыслящий. Он тебя приглашал, как я слышал.

— Потому что против пацанов своих я не пойду, — отрезал он. — Он хоть и прав, но мне всё равно никто, а вы мне близкие.

— Ну и короче, — продолжил за всех Егор, убрав руки от головы. — Так он орал, что аж потребовал нас выгнать, да помещение-то наше, мы возмущаться начали, типа, ты кто такой. Вот он сам и ушёл, позвал за собой, а пацаны-то ему, по ходу, поверили, кто-то даже потянулся за ним. Вот и пошли на продолжение сегодня, а нас звать не стали.

— Вот как, — Орлов уставился перед собой. — Надо было мне тогда остаться, зря ушёл… ладно, давайте-ка сходим в тот зал, поговорим. А то мне как раз человек один говорил, что тварь одна в городе завелась, нас может к себе переманивать. Не Сафронов же у него фамилия?

— Он и есть, — Егор кивнул.

— Вот же б***ство! — выругался Витя. — Погнали, пацаны!..