Прорвемся, опера! Книга 4

Глава 16

Яков Ручка не просто жил в городе с самого рождения, его семья оказалась в наших краях давным-давно. Его предков сослали сюда ещё в царские времена, поэтому у нашего судмеда такая редкая в наших краях фамилия.

Я как-то был в запасниках краеведческого музея и там увидел чёрно-белый снимок старого доктора Ольгерда Ручки, дореволюционных времен. Пращур был удивительно похож на Яху, что даже причёска у того была, как у нашего судмеда — вечно растрёпанная, и вообще, если бы не древность этого снимка, я бы подумал, что на фото — самый что ни на есть современный Ручка, который напялил ретро-костюм.

Наверняка и сам Ольгерд пил без всякой меры, как его внук. Но был он не судебным медиком и не патологоанатомом. Он работал акушером — похоже, единственным на всю губернию.

В назначенный час, около десяти вечера, мы подъехали к дому, где жил Ручка, к приличной крепкой сталинке неподалёку от центра. Жил медик на третьем этаже. Я задрал голову — свет там сейчас горел. Сначала мы хотели его выманить рабочим вопросом, мол, тело лежит, надо смотреть, чтобы тем временем оглядеть его квартиру, но на звонки он не отвечал.

Приехали мы на машине Коня, пришлось добираться сюда в тесноте, ведь кроме меня и Кобылкина в жигуль ещё втиснулись Якут, Устинов и Витька Орлов.

— Витёк, — я повернулся к нему. — Помнишь, когда Кащеева крепили, тот через окно выпрыгнул. Тут как раз гараж тоже под окнами торчит, покараулишь там? Вдруг убежит?

— Ручка бегает, как раненая черепаха после наркоза, — Устинов хмыкнул, — а прыгает и того хуже. Куда он денется с подводной лодки?

— На всякий случай, — сказал я. — Во избежание, так сказать, эксцессов.

Оружие под рукой, но не думаю, что пригодится. Впрочем, я и бронежилет не снимал, а то Сафронов в городе. И пока мы его не взяли, вдруг ему желтая вода в голову ударит, и он решит-таки покончить со мной. Хотя он уже должен догадаться, что у меня на него ничего нет, или я давно бы использовал компромат. Однако угрозу я для кандидата в мэры всё равно представляю, и Сафронов это понимает.

Первая лестничная площадка была завалена шелухой от семечек, на второй собрались какие-то пацаны гоповатого вида в вязанных шапках и хлебали пиво. В качестве закуски они хрустели недавно появившимися в продаже корейскими крабовыми чипсами, такие привозили с Дальнего Востока.

— Ну-ка, пацаньё, ноги в руки и бегом отсюда, — приказал Якут, который с мелкими никогда особо не церемонился.

Каким-то чутьём шпанята поняли, с кем спорить не стоит, и мигом ретировались, правда, весь мусор после них остался.

— Умеешь ты с детьми обращаться, Андрюха, — Василий Иваныч засмеялся и отпихнул опрокинутую бутылку подальше от ступенек, чтобы не упала в пролет и не разбилась.

— А то, — Якут поправил очки. — Я же пару лет в колонии для малолеток отработал. Но признаюсь, со всякими рецидивистами или отморозками иметь дело проще, чем с такими. Так, он живёт здесь.

Ручка поставил себе стальную дверь, причём над замочной скважиной была наварена трубка, чтобы было сложнее подобраться к замку отмычкой. Дверь сделана из грубого чёрного железа, которое так и не покрасили, и по углам видны были следы от перегрева после сварки. Звонок имелся, но не работал. Устинов нажал раза три, потом постучал кулаком.

Мы с Кобылкиным и Якутом тем временем поднялись выше, оставив Василия Иваныча у двери. По плану тот должен утащить Ручку в морг, мол, нужен его намётанный глаз и опыт, ведь с его молодого помощника толку — ноль. Это Якову понравится.

А если не пойдёт, то решили действовать по обстоятельствам.

— Яха! — крикнул Устинов в замочную скважину и снова постучал в дверь. — Открывай, сова, медведь пришёл! Яха! Спроси — кто? — он посмотрел на нас, широко улыбаясь. — Скажу — Конь в пальто, ха-ха!

Кобылкин поморщился, но ничего не сказал. Василий Иваныч стукнул ещё раз, потом подёргал дверную ручку. Она сразу начала болтаться, но замок щёлкнул, и дверь с отвратительным визжащим скрипом открылась. За ней никого не было. Ручка дверь почему-то не закрыл, и меня это сразу насторожило.

Девяностые на дворе, район неспокойный, двери запирают все, и многие — не на один замок. Забудешь закрыться — обязательно кто-нибудь дёрнет для проверки и войдёт внутрь.

— Как дверь в склеп скрипит, — шепнул Якут.

Устинов пожал плечами, потом махнул рукой, зовя нас за собой. Ну, тут уже не до маскировки, раз всё как-то странно пошло. Идём в квартиру и будем действовать по обстоятельствам.

Пахло пылью и чем-то несвежим, воздух совсем спёртый. Но бывало и хуже, тут-то просто бардак. Таракан пробежал к плинтусу, но это — тоже ничего нового, тараканы везде бывают. У входа лежали мохнатые тапочки, уже потасканные, но следы разводов от растаявшего снега вели по линолеуму в сторону комнаты, где горел свет.

Или хозяин что-то забыл у порога и прошёл в ботинках в комнату, чтобы не разуваться, или вообще вернулся домой и не снял обувь. Было тихо, телевизор не включен, не играла музыка. Слишком тихо.

У Ручки двушка, очень просторная. В доме раньше жили всякие ИТР-овцы с радарного завода, комнаты здесь большие. Мы жестами показали друг другу, что надо осмотреться, что к чему.

Я заглянул на кухню. Свет включен, на окне нет шторки, а снаружи — полная темнота. На столе в глубокой тарелке лежали куриные кости, уже подсохшие. Духовка открытая, чуть высунут противень, засыпанный пропитанной жиром солью. Значит, Ручка недавно выпекал курицу на соли, рецепт-то там простейший: высыпи соль на противень, сверху положи тушку разделанной курицы — и в духовку на час с лишним. Но мыть лист после этого судмеду было лень, всё оставил.

На кухонной доске кто-то резал помидорки, китайские, само собой, свежих местных взять негде, а эти безвкусные и твёрдые, как пластик, но дорогие. Ножик был тупой, поэтому внутренности помидорки размазаны по всей доске. Да уж, трупы он вскрывает намного аккуратнее.

На столе ещё высилась початая бутылка водки, огненной воды в ней ещё до половины. И была ещё одна бутылка без этикетки, судя по запаху, со спиртом. Кажется, Ручка налил спирт в пустую бутылку и смешал с водой. Здесь же лежала пустая упаковка из-под вьетнамских сушёных бананов. Ещё выделялась жёлтая банка какао «Кола-као», но в ней вместо порошка лежали разные болтики и гайки, будто судмед хотел что-то починить, но забыл всё это убрать. Ленивый он, это точно.

Дверца холодильника открыта, внутри тоже горел свет, но сам холодильник пустой, если не считать банку соуса «Анкл Бенс». Сверху стояла открытая хлебница с половинкой батона, он тоже уже подсох.

— Нашёл! — раздался торжествующий крик из комнаты.

Я быстро направился туда. В комнате у Ручки беспорядок, но не срач психически больного человека, а просто бардак не самого чистоплотного хозяина, который хоть иногда и прибирается, но не особо часто.

Ковёр пыльный, кровать не заправлена, на полу раскиданы вещи. Есть кладовка у кровати, её белая дверь закрыта, на ней висел большой плакат с девушкой, у которой из одежды были только шляпа, короткие шорты и подтяжки, а чуть ниже располагался круг дартса, но без дротиков. Глаза у девушки на плакате не зелёные, это я отметил уже автоматически.

Если говорить мягко — творческий беспорядок, у него и на работе такой же бедлам. Так что предположение профессора, что убийца — аккуратный педант, к Ручке не относится никак. Среди вещей много учебников по медицине, ещё были забугорные медицинские журналы, всё-таки Ручка — специалист, и английским владеет, ведь известно, что все важные научные статьи печатаются именно на этом языке.

А следак Кобылкин держал в руке находку — проволоку с кольцом, подняв к лампе. Я присмотрелся — струна.

— Это не Гена подбросил, — сказал мне Якут. — Я её тут увидел, вот под книгой лежала.

Он показал на заваленный стол, где у самого края лежал учебник по офтальмологии и глазным болезням. На обложке нарисован зрачок, причём зелёный.

— Да чё бы я подбрасывать-то стал? — возмутился следак. — Сразу, чуть чё — подбросил! Ты сюда первым пришёл, Андрюха, ты и увидел, а я понял, в чём дело.

— А чё кричишь — нашёл? — в комнату вошёл Устинов. — Себе все заслуги приписываешь?

— Надо её заслать на экспертизу, — сказал я, взяв струну. Выглядела, как та самая вторая половина. Вроде бы, даже в оплётке есть следы ворса. — Но тогда странно, что лежала почти на виду, мужики, не находите? Такая улика…

— Да он псих, мне он сразу не понравился! — заявил Кобылкин, доставая из кармана пакетик. — Давай-ка на место её положим, сгоняем за санкцией, возьмем понятых и…

— Тихо, — прервал его я.

Звук странный, как будто фоновый шум. Будто кто-то смотрит ящик ночью, когда показывают только «снег», но телик, накрытый салфеткой, как у бабушки, со стоящей сверху вазой, был выключен. Магнитофон, может, врубили с пустой кассетой?..

За моей спиной раздался скрип, и мы все повернулись. Медленно открылась дверь в кладовку, и на пыльный ковёр шагнула нога в грязном кожаном ботинке.

— Яха, положи, — Якут убрал руку под куртку. — Кому говорят, положи.

Ручка, пуча глаза, как безумный, пялился на нас. Седые волосы торчали дыбом, а в руках он держал ржавый топор. Фонило от него бухлом, будто он искупался в спиртовой ванне прямо в одежде.

Всё это время, значит, сидел в кладовке, вот и куртка в пыли. Мой взгляд скользнул туда, и среди хлама я увидел огромный чёрный футляр от музыкального инструмента. Не это ли — та самая виолончель? Надо проверить.

Но топор — дело такое, опасное. Я тоже потянулся за оружием. Расстояние маленькое, а пьяный может пройти несколько шагов даже с пулевой раной и успеть ударить, пока не грохнется сам.

— Положи, Яха… — предупредил Устинов. — Не доводи до греха.

— Они опять вернулись, — проговорил Ручка. — Опять… поют! Чтобы я душил кого-то! Черти долбанные, они здесь ходят и ходят!

— Вот видите! — торжествовал Кобылкин. — Допился до белочки, слышит голоса и душит! Вот и…

— Яха! — позвал я. — Хватит! Не дури!

Топор грохнулся на пол, Ручка взялся за седые патлы, будто хотел их выдернуть.

— Опять поют, — пробормотал он.

— Прямо сейчас поют? — спросил я, ещё надеясь до него достучаться.

— Нет… — он действительно ответил именно мне, — я только пришёл, они давай петь. Потом затихли, — судмед затравленно огляделся по сторонам. — А потом тоже пели, и ходили тут, черти поганые! Потом тихо — и опять! Я спрятался в кладовку. А это вы припёрлись. Ох, как же достало…

— Ну, надо всё равно его увозить, — начал я.

Что-то не билось. Как тогда, с Кащеевым. Хотя улики твёрдые, как и в тот раз, но…

Ручка бессильно опустился на кровать… и тут же вскочил, нырнул в кладовку и захлопнул дверь.

— Вот *** твою мать! — Устинов вертел головой и прислушивался, с испуганным видом отошёл к стене. — А чё, белочка по воздуху передаётся? Или это я что недавно пил?

— Я тоже это слышу… И правда поют, — заметил Якут. — На латыни.

Пели хором, и я сразу понял, откуда шёл звук. Вот чего мне тогда не понравилось, тот странный фоновый шум. Я подошёл к шкафу, посмотрел внутрь, достал платок и взял с краю небольшой красный кассетный плеер с надписью Stereo.

Динамиков у него нет, поэтому к нему подключена маленькая монофоническая колонка из такого же красного пластика, что и сам плеер. Батарейки он должен жрать как не в себя, но сейчас заряд ещё оставался.

Плеер крутил кассету, из колонки шёл звук. Хоровое пение, на латыни. Сразу вспоминались все эти ужастики типа «Омена», где постоянно в страшные моменты пели монахи.

Я нажал на «стоп», и плеер замолчал. А потом снова на воспроизведение. Хоровое пение продолжилось, но теперь запись резко прервалась щелчком.

— Задуши соседку, — послышалось из колонки. — Задуши её — или убью тебя. Задуши…

Голос растянутый, неестественный, записанный с каким-то эффектом замедления, но фоноскопическая экспертиза должна показать, кто это говорил для записи…

Снова щелчок, потом песня продолжилась, но вырубилась, звука не было, хотя кассета крутилась дальше.

Так, это что получается — кто-то поставил плеер, включил и ушёл. Запись эта с голосом была только ближе к концу, значит, заиграть она должна была не сразу, потому что техника эта — простая, аналоговая, не настроить, чтобы включилось ко времени.

Так, понял… Ручка, значит, зашёл домой, и разуться не успел, как кто-то включил этот плеер ещё подъезде. Судмед испугался до чёртиков и забежал в кладовку. Тогда злодей вошёл в квартиру, поставил плеер в шкаф, чтобы, когда Ручка расслабится, песня заиграла снова. Хотят, чтобы он свихнулся — мол, опять белочка, как в тот раз. А алкаши в состоянии белой горячки и вправду могут натворить бед, а потом не вспомнить. И никто уже не удивится, обнаружив у него струну, которой душили людей…

Та-а-а-ак, а не этот ли меломан, любитель хорового пения, оставил здесь улику? Ведь тогда точно кто угодно обвинит Ручку — вот псих, и улики твёрдые, все в это поверят.

— Ну, — Кобылкин потёр вспотевший лоб. — Всё понятно, Ручка слышит музыку и идёт убивать.

— А вот кто её ставит? — спросил я. — Ещё и записи делает, что душить надо. Зачем его довести хотят до психушки?

— Это другой вопрос, — следак отмахнулся.

— Это один и тот же вопрос, — настаивал я. — Тот, кто это притащил сюда, делает это не для прикола. Струна — улика твёрдая. Подстава это, Гена. Сечёшь?

— Ну… да… — Кобылкин шумно выдохнул, но согласился.

А я забросил плеер в пакет: вряд ли на нём есть отпечатки, но проверить не мешает.

— Яха, выходи! — Устинов постучал в дверь кладовки. — Нет больше чертей никаких. Мы у них… это, документы проверили, у них регистрация просроченная, пришлось им назад в ад уматывать.

— Точно? — спросил Ручка через дверь.

— Точно-точно!

— Васька! — судмед выскочил в комнату и бросился к Устинову, чтобы крепко обнять. Тот удивился, но на объятия ответил и похлопал по спине. — Как же они меня достали, ты бы знал… смерти моей хотят… чтобы в психбольницу загребли… а это что? — спросил Ручка, глядя на плеер в моих руках.

— А это твои черти, — я снова включил музыку.

Правда, долго не поиграло, кассету начало тянуть. Батарейки садились, теперь если только их вытаскивать и тереть друг об друга, чтобы снова послушать.

— Так это… это запись⁈ Вот же суки! — с негодованием вскричал судмед.

Глаза у него стали ещё более дикие.

— Кто мог тебе положить такое?

На это у него ответа не было, хотя думал он долго. Я же прошёл в кладовку и открыл тот футляр. Внутри — книги по судебно-медицинской экспертизе, старые советские, стопки перевязаны бечёвкой.

— А где твой инструмент? — спросил я.

— А? Да продал ещё в 92-м, — Ручка отмахнулся. — За три бутылки водки колхознику какому-то. Знаешь, как я её ненавидел, эту виолончель поганую? Но родители заставляли.

— А кому продал? — продолжал допрос я.

— Да хрен его знает. Какая разница.

— А это откуда? — Кобылкин потряс струной.

И про струну Яха не знал, и даже книжки с глазом у него этой раньше не было. И вообще, говорил он, глаза — не его профиль, у него всегда с ними тяжело было.

Ключ от квартиры — только один, дубликатов не было, свой он носил на шее и никогда не снимал, видно, что он ржавый от пота. Женщин домой судмед не водил, да и вообще гостей не любил, предпочитал сам ходить к другим. Ну и никто, говорил он, не мог сюда зайти, кроме него.

Короче, он сам предложил, чтобы мы его закрыли в изоляторе — и проспаться, и никакие черти там его доставать не будут. А утром, когда протрезвеет, поговорим, что делать дальше.

Улики твёрдые, но сейчас даже Конь засомневался.

— Димку я хочу увидеть, — проговорил он.

— Коллегу твоего? — догадался я. — Он же каких-то монахов слушал.

— Вот-вот, и я про что, — Кобылкин потёр руки. — Обстоятельно с ним поговорю.

Утром я сам пришёл в прокуратуру. Успел как раз к началу эксперимента. Кобылкин вставил кассету в магнитофон и нажал на кнопку.

Из динамиков раздалось заунывное хоровое пение.

— Вот один в один так поют, — торжествовал следак. — Ну и чё ты мне на это скажешь, Димка?

— Иди в жопу, Гена, — отозвался тот, даже не поднимая головы. — Работу свою лучше делай, а не хернёй страдай. Песни тебе мои не нравятся. Это григорианские монахи!

— А ты был у Ручки дома?

— И он тоже пусть идёт в жопу, старый алкаш.

И невозмутимо продолжил писать очередную бумажку. Ну, никак не тянет на поведение подозреваемого. Надо искать дальше. Я сел за стол Кобылкина, там как раз были разложены фото жертв — и среди них фотка рыжей Юли, которую ему дал я. После Ручки мы его посвятили в тайну зелёных глаз, решили, что стоит, раз уж с судмедом у нас всех большие сомнения.

В кабинет вошла Ира и сразу приблизилась ко мне.

— Пашка, — тихо и с лёгкой улыбкой спросила она, наклоняясь ко мне. — Ты занят сегодня?

Мой взгляд задержался на её глазах, потом губах, и его тянуло дальше вниз, к соблазнительному вырезу кофточки. Взгляд я приструнил и вернулся к мыслям о работе. Он вернулся к фоткам… Ага… а вот ещё интересная деталь… ладно, проверю сегодня, но позже. Хотя деталь и правда заметная, но никуда она не денется. Проверю.

— А ты что вечером делаешь? — нашёлся я, понимая, какую тему она хочет поднять. — Может, в кафешке посидим?

— Ну какая кафешка? — улыбнулась она. — Я ливер купила. Если никого сегодня не убьют, тьфу-тьфу, и не задержусь на работе, пирожков хотела сделать. Как меня бабушка учила.

— Ну, меня уговаривать не надо, — сказал я с усмешкой. — Вечером, как штык… если никого не убьют.

И мы оба постучали по столу три раза. Такая уж работа у нас, приходится учитывать в своих планах незапланированные происшествия. Хорошо хоть, что мы оба это понимаем.

— Тогда до вечера, — одарила напоследок улыбкой девушка и упорхнула, оставив в воздухе приятный аромат лаванды и чего-то ещё, сладкого и теплого.

После прокуратуры я забежал в ГОВД, захватил Орлова и Кирилла, хотя криминалист не очень понимал, чего мы от него хотим, потому что работы на него навешали — мама не горюй, ещё и мы подсунули струну и плеер с кассетой.

— Фотки надо проявить, Кирюх, — говорил я по-пути. — Пацан просил побыстрее, друг Витьки, хороший человек. Давай сделаем ему фотку? Цветную только, он даже костюмчик нашёл.

— Ну ладно, — Кирилл кивнул. — Как тебе откажешь.

Витя Орлов в руке нёс сумку, в ней бронежилет, который он получил для себя, но отдаст Донцову. На всякий случай, пусть ходит в бронике и с плотным шарфом, чтобы удавка ничего не сделала.

Снайпер уже ждал нас возле универмага «Весна», где был фотосалон. Парень и правда где-то нашёл костюм и теперь стоял у входа, равнодушно скользя своим неживым взглядом по посетителям. Вот и правда, как зелёные стёклышки, маньяк увидит — не удержится.

Хорошо хоть, что Донцов не робкого десятка и за себя постоять способен, а мы прикроем. С любым другим я бы не согласился на такой риск, но тут есть шанс прищучить злодея на горячем. Да и будет это всё-таки какой-то справедливостью — матёрый в будущем киллер поможет поймать опасного маньяка, вот как Федюнин немало помог нам продвинуться в деле чёрных риелторов. А взамен снайперу помогу я, как и прочим.

В фотосалоне имелась стандартная услуга — фото на документы. Обычно фотограф был свой, но он, как всегда, бухал, так что этим мог заняться подменный Кирилл.

— Быстренько сделаем сейчас, — он торопливо настраивал технику. — Завтра будет готово к обеду. Надо успевать, работы мне навалили, ещё Ванька меня звал на зимнюю рыбалку.

— А ты чего, любишь рыбу зимой ловить? — спросил я.

— Никогда не пробовал, — признался криминалист. — Но раз зовут, чего бы и не попробовать в хорошей компании? Вот, на стул садись.

Сева сел перед камерой и выпрямился. Освещение хорошее, зелень в глазах хорошо заметна. Кирилл щёлкнул фотиком, чего-то пошаманил и вскоре убежал, заперев салон. Витька всучил Севе броник и тоже свалил — с утра Шухов озадачил его поездкой в район.

— Ладно, погнал я, — снайпер пожал плечами.

— Слушай, а чего у Сафронова интересного было? — спросил я. — Ты же остался тогда.

— Пока всякую хрень чешет, — ответил тот, повернувшись ко мне. — Но к людям присматривается, кого-то к себе ближе подпускает. Наблюдаем. Ладно, погнал я, — повторил он и хмыкнул.

— А ты работаешь?

— Ну, грузчиком иногда подрабатываю, — Донцов пожал плечами и чуть сощурил глаза, думая, чего я до него докопался. — Пока ничего серьёзного не нашёл.

— А что хочешь делать?

— Мразей мочить, — он усмехнулся, мол, это шутка такая. — Чего я и вписался в вашу тему, глядишь, падлу эту выловим.

— Ты смотри, — я выдержал его тяжёлый взгляд. — Мразей-то мочить ты, может, и хочешь, да вот только пуле пофиг, кого убивать. Особенно пуле 7–62 из СВД. Раз — и кого-то другого задела, а в городе такое возможно, людей много, наповал сразу прибьёт. Что тогда делать будешь? Так что не особо это может быть интересно, как ты думаешь.

Сева опешил и будто даже вздрогнул, будто как-то понял, чуть ли не няву увидел, что с ним может случиться. Не, вряд ли, может, просто, воображение у парня хорошее. А может, подвязать его уже хотели под какое-то дело, просто молчит. Снайперы ценятся, и братва наверняка про его навыки боевые в курсе.

— В милицию иди, — продолжал я. — Витёк поможет устроиться и я слово замолвлю.

— Не, — он замотал головой. — Не хочу, дурдом у вас. А я человек умный, у вас не задержусь, ха-ха.

— Да ты шутник, Донцов. А готовить любишь? В пельменную могу устроить.

— Да я себе-то пельмени ленюсь варить, — Донцов снова засмеялся, расслабившись. — Сухомяткой прорываюсь, хлеб с «Рамой» да кофе растворимый.

— Ну, язву только не заработай, дело серьёзное.

— А вообще, — Сева задумался, и «бутылочный» взгляд потеплел, стал живым. — Вот на компьютере бы работать научиться. Раз всего за ним сидел, понравилось.

— Хм, перспективное дело. Посмотрю, если что подвернётся, подскажу. Но сейчас ты один не ходи, всегда с кем-то, понял? А броник и плотный воротник — твои лучшие друзья. И кто-то из нас будет крутиться поблизости, потому что никогда не знаешь, когда эта падла себя проявит. Сам главное — не потеряйся, на виду держись, раз согласился. А мы прикроем.

— Да пацаны-то всегда рядом. Ладно, — он хмыкнул. — Теперь точно погнал я.

На прощание он даже протянул мне руку, а потом пошёл к стоящей рядом с Универмагом «Ниве», там как раз сидели Андрей и Егор из «Орловских».

Сегодня за него отвечает Витька, завтра я, потом — Устинов или Якут. И Толик, когда выпишется, тоже поможет. Жалко, чекисты свалили, как раз попросил бы прикрыть его, у них-то возможности для наблюдения намного лучше, чем у нас.

Планов для работы — вал, но и изменялись они быстро. У крыльца ГОВД собрались опера из РУОП. Все вооружённые, лица хмурые, решительные. Батя сразу меня заметил и махнул рукой.

— За кем поехали? — тут же спросил я.

— За Сафроновым, — он аж выдохнул, а в глазах мелькнули азарт и решимость. — Крепить хотим.

— Есть за что? — его азарт передавался, как всегда, и мне.

— Скоро будет, — батя закивал. — Нашли лёжку тех типов, кто в вас тогда стрелял в доме Артура. Залегли в городе у блатных, будем их брать, а они показания на Сафрона сто пудов дадут, потому что приезжие, а не его головорезы. Вот, только людей у нас для этого мало, помощь ищем.

— Тогда я с вами, — сказал я. — А как вы на них вышли?

— Да впервые у нас такое, — отец усмехнулся. — Вот, в дежурку зайди, сам увидишь.