Прорвемся, опера! Книга 4

Глава 11

— Был бы Васька здесь, — неторопливо проговорил Якут, разглядывая золотую цепочку, — он бы сразу сказал, что без пузыря не разберёшься.

— И не спорю, — так же медленно сказал я.

Я, всё ещё держа находку в руках, прошёл на кухню. Старался идти тихо, а то полы скрипучие, ну а слышимость в старой хрущёвке просто адская. Ещё пожалуются потом, что кто-то ходит сверху, пока квартирант в отъезде, так он сразу почует недоброе.

Слышимость тут была такая, что казалось, будто даже воздух между стенами передаёт звуки. На лестничной клетке кто-то закашлялся — и эхом отдалось в квартире следака. За стеной скрипнул матрас. Наверное, это старый сосед перевернулся на другой бок. Не дай бог спит чутко, просыпается от любой ерунды, а потом станет ворчать, что «молодёжь по ночам шастает». Ну пусть уж примет нас за молодёжь…

Я остановился у облезлого кухонного стола, поверхность которого была истерзана многочисленными порезами, положил цепочку, прислушался. Телевизор за стеной бубнил на небольшой громкости. Знакомая мелодия, глухие реплики актёров…

«Пятница, 13-е».

Нет, не тот, не про маньяка в хоккейной маске. Это был другой сериал, про проклятые вещи, которые, как магнит, притягивали несчастья. Его крутили только по ночам, для тех, кто давно должен был спать, но упрямо не ложился. А провозились мы долго, время-то совсем позднее уже.

— Не будем торопиться с выводами, но как, черт возьми, цепочка потерпевшей оказалась у Кобылкина? — уже на кухне пробубнил Якут, усевшись на скрипучую табуретку. — Вот какие дела творятся на улицах нашего города. Чё думаешь, опер?

— Два варианта, — я потрогал цепочку на столе, будто хотел прочитать ее историю. — Начинаем следить за ним, караулить, что-то готовить, чтобы на арест выйти можно было в случае чего, улики подбивать, но если провороним жертву — будет на нас виной висеть, не уберегли. И второй… сам понимаешь, какой, Сергеич.

— Второй — рискованный, — он снял очки и начал протирать их клетчатым платком.

— Очень. Наседаем на него с этим и…

— И п***м, — с чувством сказал Филиппов, — пока не признается.

— Мало ли откуда у него взялась цепочка, — я потёр лоб, — но в любом случае — рыльце у него в пушку.

— Вот тут не спорю, — он кивнул. — Просто так вещдоки не тырят.

— Или сам всё делал, или он сообщник, или по чьей-то указке. А может, взял, чтобы потом на кого-то другого можно было вину перевесить. Вот эти серёжки в комнате Кащеева не просто так ведь там взялись…

— Но если он в позу встанет, — Якут поднялся, подошёл к плитке и отпил воды прямо из носика металлического чайника. — Может и отбиться, следак он матёрый, на понт не возьмёшь. Поймёт, что кроме этой цепочки и косвенных улик на него нифига нет, как мы сегодня днём и говорили, так что официально ничего и…

— А кто сказал, что нужно официально? — я поднял голову и посмотрел на него. — И зачем ему говорить, что мы хотим действовать официально? Может, мы тут собрались и решили, что по закону его закрыть нельзя. Может, мы решили, что вопрос надо уладить — и уладить наверняка, без всяких проволочек? Избавиться от маньяка раз и навсегда… и главное — до него это донести, когда начнёт спорить и пальцы гнуть. А смерти все боятся, и тогда у него выбор будет простой — сознаться… или уже рассказать, что он мутит на самом деле.

— Угу, — Якут вернулся за стол, задумался и… бац ладонью по столу! — Короче, устроил он нам головняк. И главное, пока он не приехал — маньяка-то и не было.

— В любом случае — не будем тянуть. А то он от всего избавится, и вот тогда уже хрен что докажешь потом. Но осторожно надо, во избежание, так сказать.

— А если не он? — спросил старший опер напрямую. — Про Кащеева тоже думали, что он.

— Значит, сразу и проясним, — закончил я. — И одним вопросом будет меньше, в любом случае. А если что — договоримся. Злой, конечно, будет, но нам с ним не детей крестить, а работать.

Рискованно это всё, но медлить нельзя — недавно уже была одна попытка кого-то убить, а когда произойдёт следующая — неизвестно. Может быть, даже этой ночью, и жизни лишить могут кого угодно.

Я же не наобум этот план предложил, сопоставил, подумал, что к чему. Раз уж пришли сегодня ночью в чужое жилье, значит, надо действовать дальше, а не останавливаться на полпути. Иначе — и упустим, и спугнём, и потом ничего не выгорит.

И главное — в любом случае вопрос с этим подозреваемым будет решён так или иначе.

Зазвонила мобила, это был Устинов, который набрал нас тайком от водителя. Они сломались на въезде в город, прокололи колесо, меняют сейчас на запаску. Я сказал ему подняться в квартиру, когда приедут, мол, хочет поделиться купленным мясом и сразу донести до порога, и отключился.

Поискали ключ от сейфа, не нашли, больше ничего криминального на глаза не попалось. Я в свете фонарика полистал книги по сатанизму, но и там ничего не было, за исключением одного вопроса — нахрена они ему нужны? В стопке попалась книга по криминальной психологии, так что понятно, откуда у него такие познания по теме, как по маньякам, так и по всяким сектантам и прочим.

Теперь самое сложное — ждать, сидя в темноте, борясь со сном. Соседи досмотрели сериал, потом кто-то сходил в туалет, и мы слышали звук смываемой воды в унитазе так чётко, будто это было в этой же квартире. Так что вести себя надо будет ещё потише.

Потом страдающий бессонницей сосед включил фильм «Скорость» и на нём же уснул, так что мы услышали богатырский храп. Наконец, во дворе сверкнули фары, машина остановилась у подъезда. Дважды хлопнула дверь со стороны пассажира, это условный знак, что Устинов тоже поднимется наверх. Своего товарища он где-то уже высадил.

Хлопнула дверь в подъезд, через какое-то время послышались тяжёлые шаги по лестнице, потом смех Устинова и конский ржач Кобылкина, который зловещим эхом отразился от стен. Следом — скрип в замочной скважине и надрывный кашель Василий Иваныча, ещё один условный знак. Мы с Якутом переглянулись и заняли позиции.

Дверь открылась, раздался щелчок выключателя, но лампочку мы заблаговременно выкрутили. Кобылкин сматерился, и тут мы на него накинулись. Якут набросил на него зимнюю куртку и напрыгнул сзади, Устинов взял за руки, а я полез рукой под пуховик и сразу почувствовал рукоятку ПМ. Тоже ходит с табельным, как и покойный Верхушин, что в общем-то, редкость для прокурорского следака.

— Я следователь прокуратуры! — рявкнул Кобылкин. Звук через куртку доносился приглушённый. — Вас тут всех пересажают-на!

— Нас-то не пугай, — сказал я. — Не сработает.

— Э, Васильев, ты? Мужики, вы чего? — он дёрнулся, но сил вырваться не хватило. — Харэ, вы чё, угараете так? Ну-ка живо отпустили! Вы чё? Попутали?

— Его в комнату, — я перехватил пистолет за скобу и наскоро вытер его о джинсы. — Соорудим глушак и закроем вопрос.

Устинов выпучил глаза, я аж это в темноте заметил, но Якут ему закивал с яростным видом, мол, подыграй. Старые опера друг друга с полуслова понимали, иногда вообще было достаточно одним кивком обойтись, хватало.

— Зачем глушитель? — Василий Иваныч хохотнул. — В подушку стрельнуть, а соседи подумают, что перданул кто-то.

— Да вы чё? — возмущался Конь, вырываясь сильнее. — Вы совсем уже?

— Надо, чтобы он типа сам всё сделал, — продолжал стращать я. — А утром приедем, труп опишем, Ручка вскроет, Кирилл нам всё подтвердит по баллистике. И главное — цепочка при трупе будет, которую рыжая потеряла…

Кобылкин тут же перестал сопротивляться и начал прислушиваться.

— Тут уж понятно, что спалился, — я смотрел на силуэт под курткой. — Вывод сделают соответствующий — маньяка совесть заела, боялся преследования, вот для этого взял табельное оружие и разнёс себе башку ночью. Вот так и пойдёт всё в рапорт.

Якут включил свет в комнате, и меня на мгновение ослепило. Мы посадили следака в кресло, убрали с него куртку, а он уставился на меня, щуря правый глаз. Лицо вспотело и раскраснелось.

— Я понял, — протянул он неприятным голосом. — Вот ты чего решил, Васильев. Типа, от маньяка избавиться, да? Понял, что я тебе на хвост сел, и решил меня зачистить? Чтобы самому свои дела делать дальше?

— Чего? Это у тебя цепочка была, и вот это всё, — я показал на стол и стену над ним, с фотками и остальным.

— Да я вычислял маньяка! — с надрывом произнёс он. — Вычислял, кто сообщник этого Кащея, Крюгера этого хренова! И вот кто оказался! Ты сообщник!

Устинов хохотнул от неожиданности и абсурда происходящего, а следак аж начал подниматься, пока Якут снова его не усадил и не велел говорить тише.

— Всё сходится! — Кобылкин оглядывался то на Филиппова, то на меня, но голос приглушил. — Все тела ты нашёл! Везде ходишь, розыскную работу типа ведёшь, с братвой общаешься, с чекистами, и проститутку последним ты видел. Профессору даже звонишь, чтобы маскироваться можно было без палева…

— Если уж на то пошло, — я подтащил стул и сел перед ним, наклонившись к нему ближе. — Первый труп нашёл я в морге, куда его участковый привёз, и где никто не видел, что там удушение. А ты нам зубы не заговаривай, меня ещё приплёл.

— Забыл, кто Крюгера притащил? — спросил Якут. — Генка, ты бухой? Или мы тебя случайно башкой об стену приложили?

Следак задумался и поднял глаза к потолку, что-то прикидывая.

— Ну да, не бьётся, — тихо проговорил он и снова сделал попытку встать. — С перепугу брякнул. А вы чё, меня правда гасить хотите? Какого хрена вы тут вообще забыли?

— Узнаёшь? В твоём кармане была, — я поднял цепочку с крестиком и начал накидывать, выдумывая на ходу: — Девушка уже опознала её, говорит, потеряла, когда на неё напали на пустыре. И описала напавшего — высокий, в маске, но под носом что-то топорщилось.

— Усы твои! — поддакнул развеселившийся Устинов. — Усы — как у ё*** лисы. И баки — как у…

— Тише ты, — осадил его Якут.

— Точно такие же приметы, — продолжал блефовать я, — были у напавшего на проститутку, подругу Тимофеевой, она всё нам передала сегодня. Так что приметы есть, заявление есть, прокурору всё предъявим, никуда не денется, и тебя закроет.

— Да гонит она! — прохрипел следак, попадаясь на удочку. — Я эту цепочку в морге забрал. А не на пустыре, я вообще там не был!

— И для чего? — спросил я.

— Тебе не понять, — он отвернулся и посмотрел в сторону дивана. — Вам вообще никому такого не понять. Даже врагу не пожелаешь, — пробормотал он себе под нос.

Он быстро посмотрел не на диван, а на фото, стоящее на столике. Устинов подошёл, взял его, а потом протянул мне. Мы переглянулись, и в голове промелькнула лёгкая догадка.

— Так что или отпускайте, — Кобылкин аж покраснел от злости, — а завтра вазелин покупайте, потому что вас за это ваше руководство… сами знаете, чё сделает. Или делайте, чё хотели. Всё равно ясно, что вы меня на понт взять хотели. Так что валите.

— Кто она? — я показал снимок.

Он отвернулся и помотал головой, что отвечать не будет, но дёрнулся, когда я начал вытаскивать фото из рамки, чтобы посмотреть, написано ли что-то на обороте.

— Сестра, — наконец сказал Кобылкин.

— Мертва? — спросил я, и он кивнул.

Мы снова переглянулись, и я задал вопрос, который уже вылезал на поверхность. Вернее, даже не вопрос, а утверждение.

— Убита маньяком, — заключил я.

— Да она единственная, кто в детстве ко мне как к человеку относился, а не как к уроду! — вспылил он, тараща глаза. — И это х**ю под носом не замечала! А он ей сорок ударов ножом нанёс, пока насиловал! И скрывался потом! А когда нашли — отпустили суку! Улик, типа, не было твёрдых, нет доказательств! Он куда-то свалить хотел! Потом, сука, я его сам закрыл, дело мне не дали, потому что заинтересован, но я подкинул ему её серёжки. Его в СИЗО потом отпетушили, а потом сам повесился… или повесили, не знаю, мне не важно. Родственник жертвы там сидел.

Ну, вышло прям как с Кащеевым в первой моей жизни, один в один. Схема у него, выходит, уже отработанная. Если нет доказательств — подкинуть, а дальше — дело техники.

Но вот тут он явно не врёт, и мужики, судя по их взглядам, тоже думали так.

— Когда это было? — я подсел ближе.

— В 90-м, — тихо сказал следак, думая о чём-то своём.

— И ты цепочку взял? — Якут подобрал её у меня. — Подкинуть кому-то хотел?

— Как серёжки Фёдоровой — Кащееву, — закончил я. — Ты их подобрал там, у неё дома, раньше нас их увидел. И подкинул при обыске Кащееву. Решил, что это он, но действовать стал наверняка. Чтобы без осечек, да?

— Да всё очевидно казалось, — Кобылкин откинул голову назад. — Я про этих п***в маньячных всё знаю, всё про них изучал. Долгие годы… И по нему видно было, что он псих, моральный урод, тварь конченная, не должна таких земля носить. А даже если не он — один хрен, от таких один вред, всё равно бы кого-то или снасильничал, или убил рано или поздно! Они по-другому не живут.

— А настоящий всё это время продолжал бы делишки темные творить. Так? — покачал я головой.

— Так, да не так! А я чё, по-твоему, как дурак, каждый вечер таксистом притворялся? Смотрел за городом, бдил… выслеживал я его. В морг каждый день ходил, вдруг опять проглядели жертву? А вот вы, менты, нихрена не делаете.

— Ну ты, блин, даёшь, Генка, — проговорил Устинов. — Развёл работу.

— Не то слово, — Якут кивнул. — В деле Чикатило двоих ошибочно расстреляли. А если бы ты его вёл — десятерых бы точно порешил, минимум.

— Да я думал, что не ошибаюсь, — пробурчал следак.

Стало тихо, все закурили, дали сигарету и Кобылкину, я сам чуть не взял по привычке. Сизый дым пошёл под потолок. Молчание тяготило.

— И кому ты подкинуть хотел эту цепочку? — спросил я. — Крюгеру в психушку?

— Есть там три типа подходящих, — Кобылкин кивнул на сейф. — Ключ в сортире, за трубой, там ведро с извёсткой, под ним лежит ключик.

Якут сходил туда и вскоре вернулся. Сейф открылся с трудом, несмазанные петли тяжёлой дверки скрипели. На полке же лежали картонные папки с делами. Конь особым педантизмом не отличался, так что ничего на обложках не подписал. Внутри фотки, очень много фоток.

— И когда ты успел? — спросил я.

— К частникам обратился, — сказал он. — Частные детективы, типа. В городе конторка одна есть, следит за неверными жёнами по заданию от мужей, фотки делают тайком.

— Вот ты чего с начальником разрешительной системы тогда бухал, — оживился Устинов. — Договорился, чтобы он им лицензию продлил?

Следак отмахнулся. Я открыл первую папку. На фотке какой-то тщедушный паренёк в пуховике, сфоткался на фоне танка, постамент этот у нас в столице области. Ничего мне фото не сказало, я парня не знал. Но на следующем фото он обнимал рыжую девушку, то самую, на которую напали на пустыре.

— Её бывший друг, — сказал Кобылкин, закуривая вторую. — Учился в медицинском в области, приезжает домой регулярно, у него машина есть, «Нива». Убийства по датам совпадают с датами его приезда сюда, сверяли в общаге, где он живёт. С девкой этой поссорились, парень ревнивый оказался, драться к ней лез, обещал даже убить, ещё летом. Она даже заявление на него тогда писала, там же, в области, но ничего с ним не сделали.

— И ты ему собрался подкидывать цепочку? — спросил я.

— Выяснить сначала всё хотел. Он её ревнует, а сам, кстати, по проституткам ходит часто, и в шалман тот у рынка заглядывает частенько. И ту медсестру знал, Фёдорову, жил в трёх домах от неё раньше, до переезда.

— А где связь с Зиновьевым?

— Ходил с ним на бокс в детстве, — следак кивнул на папку. — Короче, есть связь со всеми жертвами. Я хотел через пару дней вас на него наводить, он вернуться в город должен как раз. Но…

— У тебя ещё есть подозреваемые, — я открыл вторую папку.

Тут вообще мордоворот, морда уголовная, протокольная, про такие говорят — кирпича просит. Снимок будто у нас со стенда сняли, где клеили фотороботы преступников, находящихся в розыске.

— Это тот беглый зек, которого все ищут? — вспомнил Устинов. — Ëклмн, точно он. А он тут каким боком?

— Замешан, — Кобылкин кивнул. — В розыске федеральном, но видели его здесь, как раз за день до того, как задушили медсестру. Две ходки у него, за износ и за тяжкие телесные, чуть не придушил шарфом сожительницу, за что и уехал в колонию. Он того, — он присвистнул, — поэтому не только на девок кидается. Маньяк потенциальный. Такого мочкануть — как бешеного пса застрелить, только одолжение обществу сделаешь. И прослеживаются связи со всеми жертвами.

— Какие? — насторожился я.

— Фёдорова — подруга его тётки, проститутка — жила по соседству до переезда, рыжая та — училась в школе с братом этого типа, а батя его дружил с батей Зиновьева.

— Да уж, серьёзно ты взялся, — я посмотрел на него. — Вот только нас запутал своими серёжками. Не было бы их — не отвлеклись бы мы на ложный след.

— Ты же на Кащеева сам вышел, — парировал он.

— Вышел для проверки, чтобы самому убедиться, вот как с тобой, он или не он. А ты — не разобрался и подкинул. А в итоге могли вот этого пацана упечь, потому что он руки распускает, — я показал на первый снимок. — Подкинул бы ты ему цепочку, пришлось бы его нам колоть, пока настоящий маньяк где-то ходит. И вот как с тобой дальше теперь работать? Веры тебе больше нет.

— А нам детей крестить не надо, — пробурчал Кобылкин. — Верить и не надо никому. А вот маньяка найти — первое дело.

Надо бы его после этого отправить не в Питер, а в Ангарск, например, пусть ищет маньяка там, подскажу намёками, кого искать. Лишь бы там ничего не подкидывал. А я открыл третью папку.

— Скажу сразу, что хернёй они страдают, частные детективы эти, — следак отмахнулся. — Проверил его сам, ничего не бьётся, кроме медицины и беды с башкой, а они говорят, мол, поэтому он надписи исправлял, а убивает, потому что башню от синьки ему сносит. Хотя связи есть со всеми, но в его случае — непонятно, в чём связь самих жертв.

Я открыл снимок. Фото там не цветное, а чёрно-белое, и улыбающийся молодой человек в чёрном костюме на снимке был мне сильно знаком. Но вот кто это — пока непонятно.

— Хрена себе, — удивился Василий Иваныч, разглядывая портрет. — Андрюха, смотри. Такой молодой, а уже — Ручка.

— Ручка? — Якут посмотрел снимки. — Ого, я думал, Яха сразу старым алкашом родился, а он молодым был. И с причёской нормальной.

Это точно он. В молодости за ним, похоже, все девки бегали — стройный парень с модной на то время стрижкой. Это потом он отрастил неряшливые патлы и стал бухать как не в себя.

Фотки чёрно-белые, и я сначала не мог понять, в чём подвох и что мне не нравится.

На самом последнее фото он играл на музыкальном инструменте, но не на скрипке, как говорил Ваня, а на другом. Ручка держал в правой руке смычок, а левой придерживал здоровенную виолончель, стоящую на полу.

— Вот струну нашли бы, можно было тогда проверить, откуда, — продолжал рассуждать Кобылкин. — И тогда уже что-то подтянуть, а пока…

Надо бы нам, операм, обсудить всё на троих, но пропиликавший пейджер меня отвлёк.

«Паха, перезвони, вопрос срочный и очень важный. Витя Орлов», — гласило сообщение, и дальше был номер городского телефона.

Просто так он посреди ночи не отправил бы мне такое. Я полез за мобилой.