25 октября 2042 г.
…Не знаю, что инициация сдвинула в моем организме, но армейская химия, которую Росянка нашла в оружейке «Гольфстрима» и скормила мне, отключила сознание как-то уж очень однобоко. То есть, вместо обычного сна без сновидений одарила одним бесконечным кошмаром длительностью в десять с половиной часов. В результате «мудрое» решение скоротать время перелета в бессознательном состоянии вышло боком. Ведь вместо привычного безвременья я раз за разом переживал одни и те же ситуации: входил следом за Дороховым в его номер, узнавал последние новости и сминал пальцами подлокотники модернового металлического кресла; пробивался сквозь толпу безликих фанатов к выходу из банкетного зала отеля, а тот все удалялся и удалялся; ломился в дверь командно-штабной машины, чтобы показать аналитикам записи камер наружного наблюдения клиники «Парацельс-Эм», но, оказавшись внутри, обнаруживал, что кунг пуст; врывался в нужный флигель с оружием наперевес, успевал всадить по две пули в ближайших обдолбанных наркош, рвал жилы, чтобы закрыть собой женскую фигурку, отчаянно отбивающуюся от насильников, ловил грудью остро отточенный клинок, а лицом — какую-то жидкую дрянь, почему-то пахнущую мазутом, и слеп.
Возвращение в сознание под другой армейской химией тоже не восхитило. Нет, всю муть из головы как вымело, но воспоминания о кошмарах стали только ярче, а обострившаяся эмпатия ухудшила и без того не особо радужное настроение аналогичными эмоциями девчонок. В итоге на трап самолета я вышел злобным, как цепной пес, наткнулся взглядом на звено знакомых «Финистов» с работающими движками, посмотрел на мрачное лицо приближающегося Еремеева и среагировал на вспышку боли в запястье левой руки только после того, как услышал требовательный шепот Голиковой:
— Держи себя в руках: ОН в этом НЕ ВИНОВАТ!
С последним утверждением можно было бы и поспорить, но толку? Поэтому я шевельнул кистью, стряхивая захват, почувствовал, как ногти подруги царапают кожу, спустился на бетонку и сухо ответил на приветствие.
— Денис Владимирович, на момент захвата заложников следственная группа еще не наработала критический объем материала, и у нас еще не было оснований для задержания Грибушина!
— А сейчас они есть? — задохнувшись от ненависти к этой конченной твари, спросил я.
— Он уже арестован и вовсю дает показания…
— Арестован? — эхом повторил я после того, как допер, что отстранение и арест — далеко не одно и то же.
— Мы накопали столько всякой грязи, что ему грозит как минимум пятнашка с конфискацией. И если бы расследование началось хотя бы на сутки раньше…
— К сожалению, история не терпит сослагательного наклонения… — сглотнув подступивший к горлу комок, криво усмехнулся я, посмотрел на ночное небо, вспомнил о том, что десятичасовой перелет и такая же разница во времени между Вегасом и Москвой «съели» целые сутки, и спросил, что там с моей просьбой.
Еремеев чуточку поколебался, но как-то почувствовал, что убеждать меня в несусветной глупости принятого решения абсолютно бесполезно и зачем-то застегнул пиджак еще на одну пуговицу:
— Мы все решили.
Выдавить из себя слова благодарности оказалось неимоверно сложно, но я с этим как-то справился. И даже смог взять на себя лишние обязательства:
— Большое спасибо. Буду должен.
Зато предложение Виктора Викторовича составить нам компанию отверг. Вернее, сначала спросил, возможны ли какие-либо проблемы в том случае, если его с нами не будет, а когда получил отрицательный ответ, озвучил свои мысли без каких-либо купюр:
— Мы — свои. Вы — нет. Будете мешать.
Как ни странно, он нисколько не обиделся: мотнул головой в сторону одного из «Финистов», заявил, что эта машина в нашем распоряжении, и познакомил меня с офицером ФСО, который был в состоянии решить любые гипотетически возможные проблемы.
В этот раз сказать «Спасибо» получилось значительно легче. Вероятнее всего, из-за того, что я поверил в то, что ситуация сдвинулась с мертвой точки, и планировал следующие шаги. Прощальное рукопожатие тоже… получилось. Так что я обернулся к Кнопке, Линде и экипажу «Гольфстрима», сказал, что скоро буду, и в сопровождении самых близких подруг ломанулся к нужному конвертоплану.
Перелет до госпиталя толком не запомнил, так как невидящим взглядом смотрел в иллюминатор и видел обрывки из самых неприятных кошмаров. Но стоило машине замереть в центре посадочного круга, изображенного на крыше одного из корпусов люминесцентной краской, как все посторонние мысли как ветром сдуло, а сознание перешло в боевой режим. Поэтому за ФСО-шником, двинувшимся к башенке грузового лифта, я двинулся с целеустремленностью атакующего танка. Краем сознания отметил, что мы спустились на четвертый этаж, отпечатал в памяти чуть ли не каждый шаг по светлому коридору, почти не пахнущему больницей, а перед дверью с номером четыреста шестнадцать поймал поводыря за рукав:
— Дальше мы сами…
Он молча сделал шаг в сторону и застыл. А я плавно потянул на себя неожиданно легкую створку, скользнул в палату и разом охватил ее взглядом. Увиденное разбередило память и заставило вспомнить сначала «веселые картинки» из жизни в детдоме, в которых наширявшийся всякой дряни ублюдок жег каплями раскаленной пластмассы обнаженную грудь одной из самых затюканных ровесниц, а потом не менее «веселый» январь сорок первого. Точнее, тот самый момент, когда я увидел результаты «общения» наемников, нанятых Ильей Котовым, с Рыжовой.
Нет, прямой аналогии не наблюдалось — знакомая фигурка, лежащая на навороченной кровати, была накрыта тоненьким одеялом по середину груди, а все, что выше, было закрыто бинтами, зато глухая тоска, ощущающаяся в эмофоне, слишком уж хорошо перекликалась с тем отчаянием, которое я когда-то видел во взглядах Райки Митрохиной и моей Лерки.
Впрочем, зависал я от силы секунду. А потом еле слышным шепотом обратился к Афине, при нашем появлении бесшумно поднявшейся со стула и качнувшейся навстречу:
— Почему она привязана?
— Заявила, что жить калекой не собирается… — угрюмо буркнула Богиня Войны, серая от душевной боли, моральной усталости, недосыпания и плохо сдерживаемой ненависти к Мухомору, раздраженно сорвала с себя белый халат, чуть ли не лопавшийся на ее плечах, и швырнула его в угол: — Потом пообещала мне дождаться тебя, но та фраза была услышана. Вот эти придурки и перестраховались. Не понимая, что откусить себе язык — дело одной секунды.
— А-а-ань… — не оборачиваясь, выдохнул я.
— Еще сорок секунд! — отозвалась Ростовцева, подошла к стойке с аппаратурой непонятного назначения, поколдовала рядом с ней своим рабочим девайсом и повернулась ко мне: — Четыре жучка и три микрокамеры. В смысле, были. Но снять звуковые колебания с оконного стекла сможет любой имбецил.
Я покосился на одинарный стеклопакет, представил, каково находиться в палате зимой, и попросил дам немного погулять.
Мои молча развернулись на месте и исчезли из палаты, а Афина попробовала что-то уточнить, но наткнулась на мой бешеный взгляд и предпочла перенести расспросы на другое время. Посторонившись и дав ей возможность пройти к двери, я скользнул к освободившемуся стулу, сел и накрыл ладонью предплечье Мадонны так, чтобы не задеть иглу капельницы.
Сотрясать воздух заявлениями типа «Я вылетел в Москву, как только узнал о трагедии» или заламывать руки, сожалея о том, что не смог прервать карьеру Мухомора до этого ЧП, было не в моем характере, поэтому я сходу перешел к конкретике:
— Я знаю о том, что у тебя сожжено горло, и ты не в состоянии говорить. Но в данный момент ТВОЕ МНЕНИЕ меня совершенно не интересует: ты была в МОЕЙ команде, есть в МОЕЙ команде и будешь в МОЕЙ команде, а значит, Я РЕШАЮ, как тебе дальше жить. И не вздумай бредить о том, что теперь никому не нужна: ты — СВОЯ, а СВОИХ не бросают. Лучше прими сердцем то, что я сейчас расскажу, ибо альтернативы НЕ БУДЕТ!
Прислушиваться к тому, что творилось в ее эмоциях во время этого монолога, было физически больно. Но я был абсолютно уверен в том, что иначе ее не расшевелишь, и продолжил давить:
— Как только я опишу тебе ближайшее будущее, мы переложим тебя на каталку, увезем в аэропорт и переправим на мой остров. По утверждениям врачей, ранение в грудь, по большому счету, ерунда — лезвие ножа уперлось в ребро и скользнуло по нему в сторону, соответственно, пострадала только левая выдающаяся достопримечательность. С ожогом лица и глаз все значительно хуже, но и это не приговор: у нас хватает средств, чтобы оплатить услуги самых лучших врачей, поэтому рано или поздно мы решим и эти проблемы…
На самом деле «решить проблему» можно было только с лицом. Причем чисто теоретически. Да и с грудью тоже было не ахти — хорошо наточенный тесак распластал ее на две половины, и хирургам пришлось здорово постараться, чтобы собрать их в одно более-менее нормальное целое. Но я надеялся, что инициация подарит Люде достаточно мощную регенерацию, а Лерка хоть когда-нибудь освоит нужные грани своего Дара:
— Далее, за идиотскую просьбу ничего не сообщать о твоих проблемах мне и Аньке получишь по полной программе. После того, как оклемаешься — ты НЕ ИМЕЛА МОРАЛЬНОГО ПРАВА корябать такие глупости, да еще и собственной кровью!
Вспышка эмоций, которую можно было расшифровать, как «Имела!», взбесила до невозможности. Но я сдержался и продолжил достаточно спокойным голосом:
— Люд, деньги — это не ЦЕЛЬ, а СРЕДСТВО, и то, что мы уже помогли твоей племяшке, не значит, что ты исчерпала все лимиты возможной помощи. Пойми, этих лимитов НЕТ и НЕ БУДЕТ: ты делала ВСЕ, ЧТО МОГЛА, для тех, кто ТЕБЕ дорог, и мы по той же самой причине сделаем ВСЕ, чтобы ты встала на ноги!
Судя по изменениям в эмофоне, Полунина врубилась, что я пытался намекнуть на ее роль в решении проблемы с Вяземским, и пришла к выводу, что у нас действительно есть достаточно веские причины ей помогать. Для первого толчка к пробуждению желания жить этого было вполне достаточно, и мне немного полегчало:
— Далее: тебя УЖЕ комиссовали, все документы, необходимые для твоей перевозки в Штаты, у меня на руках, а твоим личным лечащим врачом удалось назначить Афину. Особа она добросовестная, особенно к тем, кого искренне любит, так что предписанный режим ты будешь соблюдать, как миленькая. И не надейся, что ее диктат вот-вот закончится — я задействовал кое-какие связи, и с сегодняшнего дня наша общая подруга свободна, как рыба об лед.
Как я и предполагал, последнее известие стало вторым ускоряющим толчком, и Полунина приободрилась еще немного. Но, как когда-то говаривал отец, железо надо ковать, не отходя от кассы, и я шарахнул по сознанию Мадонны из главного калибра:
— И последнее: о будущем племяшки можешь не беспокоиться — за ней уже присматривают. Причем не за страх, а за совесть. А на следующей неделе твоей сестре поставят систему «Умный Дом», и мы сможем держать руку на пульсе их жизни. До тех пор, пока ты не вернешься в норму. В общем, причин держаться за эту жизнь у тебя предостаточно, и если ты продолжишь хандрить, то я придумаю наказание, которое тебя однозначно впечатлит.
Пока я разбирался ремнями, притягивавшими Люду к кровати, в эмоциях девушки творилось невесть, что. Зато, приняв решение, она перестала рвать душу сомнениями и требовательно шевельнула рукой. Почувствовав под ладонью мое предплечье, благодарно сжала его пальцами. А для того, чтобы я, ненароком, не додумался до какой-нибудь хрени, закончила этот процесс поглаживанием кожи подушечками пальцев.
— Пока не за что… — мягко улыбнулся я и озвучил ее задачи на несколько ближайших минут: — Значит, так. Сейчас я верну сюда девчонок, а сам свалю. Посторонних среди них нет, так что не вздумай капризничать. Пока они будут готовить тебя к перелету на аэродром, я проверю готовность «конверта» из Кремлевки, который нам подогнало Большое Начальство, и построю бригаду врачей-варягов, ибо сильно сомневаюсь, что местные смогут тебя нормально подключить к аппаратуре, имеющейся на этом борту.
На этот раз Люда сначала провела пальцами по тыльной стороне предплечья, а потом энергично сжала. Что даже без подсказок эмпатии можно было перевести, как «Спасибо, я готова».
— Отлично! — удовлетворенно сказал я, встал и вышел из палаты. Первые два пункта моей программы телодвижений прошли, как по маслу, то есть, девчонки унеслись заниматься порученным делом чуть ли не раньше, чем я заявил, что Мадонна в норме, экипаж конвертоплана дисциплинированно тусил возле своей машины, содержащейся в идеальном порядке, и по моей команде выкатили наружу агрегат, имевший о-о-очень отдаленное отношение к классическим носилкам или каталкам. А потом мы, фигурально выражаясь, уперлись в стену: какой-то придурок в очках, с козлиной бородкой и в прикиде хирурга, назвавшийся дежурным врачом, имел глупость заявить, что ИХ пациентка никуда не полетит. Мало того, отодвинул в сторону предьявленные бумаги и начал отыгрывать обязательную программу по «машинному доению»!
Увы, игнорировать завистливый взгляд, брошенный им на мои часы от «Hamilton», и алчность в эмофоне я был не в настроении, поэтому открытым текстом заявил, что он не получит от нас ни рубля. А любая попытка чем-нибудь помешать закончится неприятностями.
Мужик задрал нос и собрался изречь что-то важное, но нарисовавшийся рядом с нами ФСО-шник предъявил свою ксиву и мило улыбнулся:
— На вашем месте я бы попрощался с родными…
— Н-не понял?
— У меня возникло непреодолимое желание разобраться со всеми источниками ваших доходов. А я привык доверять своей интуиции, и вот-вот озадачу этим вопросом специально обученных людей.
Бородатому резко поплохело, и он ушел в туман. Что, по моим ощущениям, было абсолютно бессмысленно: наш сопровождающий отнюдь не шутил и, вне всякого сомнения, собирался воплотить свое решение в жизнь.
С исчезновением единственного препятствия процесс ускорился до предела: мужики из «Кремлевки» аккуратно переложили Мадонну на свой агрегат вместе с простыней. Пока Афина с Росянкой вытягивали казенное имущество из-под подруги, споро перекинули все трубочки, проводки и тому подобную хрень на оборудование, закрепленное на нижнем «ярусе» нереально крутого транспортного средства, провели какие-то тесты и, успокоившись, вывезли пациентку в коридор.
Пока летели к «Внуково», двое очень добросовестных, въедливых и благожелательных дядек, годящихся мне в отцы, дрессировали Богиню Войны и мою напарницу, объясняя им тонкости пользования комплектом аппаратуры, которую нам подогнали с подачи Дорохова, но за мой счет. Когда девчонки усвоили теоретическую часть, заставили их отработать последовательность подключения, использовав в качестве учебного манекена Голикову. Все так же под запись на камеру телефона. А после посадки и выгрузки «агрегата» на бетонку подкатили последний к трапу и умыли руки. В смысле, даже не заикнулись о том, что могли бы помочь и внутри самолета. Хотя все, как один, испытывали такое желание.
Предлагать им деньги мне показалось пошлым, и я исполнил «финт ушами» — созвонился с Алексеем Алексеевичем, описал ему свою идею, получил санкцию и описание технологии процесса, а потом повернулся к врачам и предложил им переснять с экрана моего смартфона адрес клуба «Акинак». Мужики молча выполнили просьбу, и я, убрав трубку в карман, объяснил, для чего это было нужно:
— Этот развлекательный комплекс принадлежит моему менеджеру и хорошему другу. Когда найдете свободное время, позвоните на ресепшен, назовите слово «Кремлевка» и сообщите, в какое время сможете приехать в ресторан. Со столиком проблем не будет, а ужин однозначно порадует…
— Мы не сделали ничего особенного!
— Вы нам помогли. И вкладывали душу в каждое действие. Этого вполне достаточно.
— Спасибо! — «сломался» самый старший и протянул мне руку.
— Вам спасибо! — устало улыбнулся я, пожал на удивление жесткую ладонь, пожелал им всего хорошего, затем поблагодарил за помощь ФСО-шника, пообещал, что с ним мы еще сочтемся, и поднялся в самолет.
Зима, дожидавшаяся меня у входа, вопросительно мотнула головой:
— Взлетаем?
Я кивнул, открыл рот, чтобы попросить взлетать и садиться как можно плавнее, но… промолчал. Сообразив, что девчонки, поднявшиеся на борт раньше меня, наверняка довели до пилотов эту просьбу и, скорее всего, не один раз. Но Завьялова все равно сочла необходимым меня успокоить:
— Полоса длинная, взлета даже не заметите. А в Лос-Анджелесе пока дует. Но парни сделают все возможное…
…Отрыв от взлетки и набор высоты получился настолько плавным, что я пообещал себе как-нибудь отблагодарить Заката. Но тратить время на посторонние мысли было некогда, и я, мысленно прокрутив список самых важных дел, увел Афину в оружейку. Закрыв за нами дверь, вытащил из шкафчика два первых попавшихся парашюта, полюбовался на квадратные глаза «старшей сестрички» и пожал плечами:
— Разговор будет достаточно долгий, а сидеть тут не на чем.
Она тут же успокоилась, забрала у меня один ранец, дождалась, пока я определюсь с местом, и устроилась напротив.
Я осмотрел ее прикид, состоящий из черной качковой толстовки «Legal Power», почему-то надетой на голое тело, светло-зеленых штанов от «Baggy» на пару размеров больше, чем требовалось, и новеньких темно-красных кроссовок «Puma», прикинул наиболее вероятные пути обретения всего этого великолепия и хмуро поинтересовался:
— Одевалась где попало и во что попало?
Девушка пожала широченными плечами и начала издалека:
— Нас подняли по тревоге. Тут, в Москве. Когда привезли в Жуковский, оказалось, что половина взвода летит в Рим, еще четверть — в Марсель, а нафиг никому не нужные снайпера, медики и технари остаются ждать у моря погоды.
— Так, что за бред? Что значит, «ненужные»? — возмутился я.
— Чума, не будь ребенком! Любое действие дуроломов вроде тебя, лезущих грудью на амбразуры, запросто можно выдать за героизм и получить бонусы за умелое руководство. Ведь враг постоянно в шаговой доступности, и на записях с нашлемных камер четко прослеживается взаимосвязь: ты отдал приказ, твой подчиненный выстрелил, а какой-нибудь придурок с автоматом красиво взмахнул руками и сложился пополам. Со снайперами, врачами и яйцеголовыми куда сложнее, и связываться с ними себе дороже…
— Как я понимаю, ты сейчас переводишь на русский язык телодвижения Грибушина?
— Это не перевод, а конкретные цитаты! — злобно ощерилась она. — Просто собранные в связный текст.
Я сжал зубы, чтобы удержать рвущийся наружу мат, а Богиня Войны, удовлетворенная моей реакцией, продолжила первоначальный рассказ:
— Когда прошла информация о захвате заложников во флигеле клиники «Парацельс-Эм», Мухомор, конечно же, не смог остаться в стороне и взял решение проблемы на себя. Более того, выехал на место вместе с нами и рулил процессом из КШМ-ки…
О том, как он рулил, мне в двух словах объяснил Дорохов, но мне очень хотелось услышать подробности, и я промолчал. А через пару мгновений воочию увидел то, что описывала подруга:
— Но раздачей ценных указаний дело не ограничилось — он закосил под стратега и тактика в одном лице. Опросил выжившего охранника, выяснил, что он воочию видел всего двух мужчин с холодняком, и заявил возбудившимся аналитикам, что сбор и анализ архивов записей ближайших камер — это пустая трата времени, а несчастные женщины, которых в данный момент вовсю насилуют двое уродов, нуждаются в немедленной помощи…
Объединив ее рассказ с рассказом Министра Обороны, я получил куда более подробную и понятную картину. Как я понял, все началось с того, что один из бывших охранников этой клиники, уволенный за пьянство еще в конце сорок первого года, зацепил своей убитой «Тойотой» внедорожник каких-то «крутых пацанов» и попал на счетчик. Деньги, вырученные за спешно проданную машину, не покрыли и трети долга, а проценты все тикали и тикали. И этот деятель вспомнил о том, что в «Парацельсе» имеется запас медицинских наркотиков. Узнав о том, что он в курсе точного места хранения этих препаратов и в состоянии провести к флигелю кого угодно, ни разу не засветив перед камерами, «крутые пацаны» пообещали, что после экспроприации столь востребованного товара его долг будет погашен. Брать хранилище решили в ночь с пятницы на субботу. Приехали на двух машинах к щели в заборе, через которую охранники частенько бегали за пивом, ширнулись для храбрости, зашли на территорию, без особого труда добрались до вожделенного флигеля и обнаружили, что внешняя дверь не заперта.
Решив, что им благоволит сама Удача, уроды вломились в здание и восхитились еще сильнее: охранник, который должен был бдеть на посту, отрывался в полный рост, распивая пиво с двумя молоденькими медсестрами. Смазливое личико, высокий рост и просушенные мышцы не прокатили против четырех бейсбольных бит, поэтому двое деятелей, воодушевленные очередной победой, вооружились «болгаркой», а остальные занялись девушками.
К глубочайшему сожалению взломщиков, жертва ДТП знала далеко не все. В частности, была не в курсе, что хранилище оборудовано не одним, а двумя контурами сигнализации. Поэтому, дорвавшись до вожделенной дури, сочли возможным провести тестовые испытания прямо на месте. Чтобы насладиться полным комплектом удовольствий не когда-нибудь, а сразу. Тем не менее, бдительности не теряли. Поэтому двое дежурных охранников, примчавшихся к флигелю, чтобы разобраться с причинами срабатывания сигнала тревоги, нарвались на выстрел из дробовика от бдительного часового. Тот, кто вломился в здание первым, погиб на месте. Второй успел откатиться в кусты, несколько раз выстрелил в стальную дверь и связался со старшим смены. А тот позвонил в милицию и все такое…
— Мадонна попробовала прервать полет фантазии ублюдочного Грибушина и напомнила, что освобождение заложников — ни разу не наша специализация, что в его распоряжении нет ни сыгранных пар бойцов, ни милишников, но он заявил, что она бредит. Ибо любой военнослужащий такого элитного подразделения, как наше, обязан рвать обдолбанных бомжей голыми руками по пять тел за раз! Она фыркнула. И снова привлекла к себе внимание в конец разошедшегося героя. Поэтому была назначена переговорщицей и получила восхитительную по своей тупости боевую задачу — привлечь внимание «обдолбанных алкашей» к своим формам, подойти к ним вплотную и быстренько вырубить. А если не получится, то «дождаться появления более подготовленных товарищей и умереть со стыда»!
Эту цитату я не слышал. Зато знал, что «главный специалист по освобождению заложников» быстренько организовал Мадонне рабочий наряд переговорщика, состоящий из полупрозрачной белой рубашки, пиджака, УЗКОЙ юбки, туфелек НА ШПИЛЬКАХ, беспроводного наушника от телефона, тупо вложенного в ухо, и микрофона, приклеенного на живот лейкопластырем!
Увы, к моменту ее появления на крыльце флигеля в фойе собрались все восемь налетчиков. Пребывая в состоянии измененного сознания, они как раз обсуждали планы вырваться за пределы полицейского оцепления, прикрываясь неоднократно изнасилованными заложницами. Вернее, спорили, кому из них нужнее «живые щиты», а кто прекрасно обойдется без такой роскоши. Поэтому появление третьего «щита» сочли очередным подарком Судьбы, втащили Полунину внутрь и… захотели перестраховаться. То есть, поискать микрофоны. А так, как явно смотрели одни фильмы с Мухомором, нашли тот, который был на животе, сели на измену и атаковали. Практически одновременно и со всех сторон…
— Любоваться ее сиськами наркошам было некогда… — вторя моим мыслям, буркнула «старшая сестричка» и скрипнула зубами. — Они готовились к прорыву. Поэтому начали обыскивать Мадонну согласно схемам, используемым в крутых боевиках. Тип с обрезом направил на нее ствол, приказал опуститься на колени и скрестить ноги, а второй эксперт стянул пиджак до локтей, разорвал рубашку, заметил микрофон и тут же ударил. А теперь вспомни про узкую юбку, позу, из которой не стартанешь, обрез, тесак, четыре биты и две стеклянные емкости с кислотой, с помощью которой эти уроды собирались вскрывать особо прочные запоры и замки. Тем не менее, она уклонилась от удара битой, каким-то образом вышибла из рук стрелка обрез и оказалась на ногах. Что было дальше — не имею представления. Знаю лишь, что тесаком ее достали уже после того, как она ослепла. И что даже после этого она завалила на глушняк еще двоих. Ну, а потом началось самое веселье: не успела я закинуть за спину автомат, сорвать шлем и заняться Мадонной, как в фойе влетел Мухомор и устроил истерику. Орал, что во флигель вот-вот набежит народ со всего «Парацельса», а я плюю на режим секретности; что преступников надо задерживать, а не уничтожать на месте; пинал ногами единственного выжившего, не схлопотавшего две пули только потому, что в момент нашего появления в фойе валялся без сознания с пробитой головой; угрожал нам трибуналом и тэдэ. Потом его стало слишком много, и я послала его по известному адресу. Открытым текстом. И заявила, что пойду под трибунал, но только после того, как Мадонну прооперируют.
— И Грибушин взорвался…
— Неа. Я с намеком шевельнула «Амбой», и он куда-то испарился. А где-то через час в хирургическое отделение клиники примчался его личный порученец со свертком, в котором лежало это шмотье, и потребовал сдать все, что имеет хоть какое-то отношение к службе. Вот я и переоделась. Прямо там, где стояла…
Я закрыл глаза, кое-как заставил задавил проснувшийся гнев и позволил себе ненадолго отвлечься на несущественные мелочи:
— После того, как мы закончим, напишешь свои размеры и передашь Татьяне — она купит все необходимое по Интернету и организует доставку шмотья прямо к трапу самолета. Если жизненно необходимо что-то еще — скажешь ей же. А остальное приобретем в начале недели. Вопросы?
— Вопросов нет.
— Отлично… — кивнул я и снова заставил себя собраться. — А теперь поговорим о твоем будущем. Оснащение этого борта оценила?
— Угу. Так же, как и то, что лечу в Штаты без загранпаспорта, визы, отметки таможни и так далее!
— Насколько я знаю, твои новые документы передали тем девчонкам, которые не мотались со мной в госпиталь, и этот вопрос мы еще обсудим. А пока я хочу предложить тебе два варианта будущего…
— Если среди них есть тот, в котором я с вами до глубокой старости, то о втором можешь даже не вспоминать.
— Уверена? — спросил я, хотя чувствовал, что она абсолютно серьезна и ни за что не передумает.
«Старшая сестричка» посмотрела на меня, как на идиота:
— Ты действительно считаешь, что я променяю будущее рядом с вами на порядком надоевшую службу или прозябание в станице???
— Нет. Но будущее рядом с нами может быть разным. Скажем так, в зависимости от того уровня вовлеченности в наши проблемы, который тебе будет комфортен.
Богиня Войны раздраженно поморщилась:
— Блин, Чума, а можно в лоб и без лирики?
Я кивнул:
— Можно. Считай, что есть три уровня вовлеченности. На первом мои тренера…
— Давай дальше — этот точно не устраивает.
— Второй ты видишь в данный момент…
Она заинтересованно прищурилась, озадаченно хмыкнула и выдала чертовски интересный ответ:
— А ты полон тайн, Чубаров! И это интригует. Но мое любопытство всегда под контролем, поэтому давай начнем с этого уровня. Чтобы ты смог убедиться в том, что на меня можно положиться в любой ситуации и перестал задавать дурацкие вопросы. А вообще я готова подписаться кровью под чем угодно и дать любые клятвы!
Она не врала и не кривила душой, что отметила даже «Система», и я отбросил ту часть сомнений, которую мог:
— Что ж, договорились. Перечислять тебе кучу правил не буду — ты уже большая девочка, способна разобраться в нашей жизни без посторонней помощи и вряд ли будешь делать глупости. Поэтому озвучу только один принцип: если ты — с нами, то с нами. Во всех смыслах этого выражения.
— Отличный принцип. Он меня устраивает. Что дальше?
— В данный момент меня больше всего беспокоит здоровье Мадонны. Начиная с понедельника я начну таскать к нам на остров лучших врачей США. Но я в медицине ни бум-бум, а значит, все то, что они нароют, будет проходить через тебя. Ты же будешь контролировать ее эмоциональное состояние, рулить процессом ее восстановления, требовать все необходимое и так далее. Короче говоря, мы всегда рядом, но этим вопросом рулишь ты. И имеешь полное право посылать куда подальше хоть профессоров, хоть академиков.
— Поняла, сделаю. Давай дальше.
— А дальше наступит прямо сейчас: ты отправишь Полунину в медикаментозный сон так, чтобы он гарантированно продлился не меньше восьми часов. Потом переберешься в первый салон и проведешь там весь перелет. Легенда для других членов команды, пребывающих на втором уровне — Мадонной занимается Росянка, чтобы дать тебе выспаться после двух суток без сна.
Она пощелкала костяшками пальцев, встала, качнулась в сторону двери и снова посмотрела на меня:
— Если это экспериментальное оборудование может ей хоть как-нибудь навредить, то не рискуй.
— Не навредит… — твердо сказал я. — Но есть шанс вернуть ей и зрение, и красоту. Да, призрачный, но есть. И я не могу им не воспользоваться. Да, кстати, забыл спросить: ты можешь связаться с Резаком?
— А нафиг он тебе нужен?
— Предупредить, что Люда у меня. А то мужик начнет дергаться.
— Так они ж разбежались! Еще середине марта: он заявил, что не готов к семейной жизни, а она психанула и послала его в задницу. Кстати, не зря. Но об этом мы поговорим как-нибудь потом…
…Приступить к привычной получасовой «медитации» не получалось минут пятнадцать, если не двадцать: приложить ладонь ко лбу Мадонны я не мог по понятным причинам, а в других точках «Системе» никак не удавалось начать считывание из-за недостаточного уровня развития то ли каких-то органов, то ли структур. В итоге я предложил поэкспериментировать не с одной, а с двумя ладонями и, как ни странно, угадал — в какой-то момент симбионт потребовал замереть и ушел в работу.
Стоять на коленях возле верхней части «агрегата», зафиксированного в разложенном кресле, изогнув одну руку так, чтобы ладонь оказалась под крестцом спящей женщины, а другой упираясь ей в темя и не шевелиться вообще, было не очень удобно, так что к концу мероприятия я был весь в мыле. Тем не менее, оправляться в душ, не услышав вердикт, просто не смог, поэтому завалился на ковер, расслабил правую руку и ушел в себя еще на двадцать минут. Увы, врубиться, к чему идеально предрасположена Полунина, мне так и не удалось — судя по всему, наша цивилизация не доросла до этих понятий — зато понял главное: «Система» была готова инициировать Люду по третьему варианту и дала понять, что вероятность полного восстановления кожных покровов стремится к ста процентам, а со зрением когда-нибудь должна справится Лера. Вот я и не стал продолжать разбираться в абсолютно непонятных образах, а решил ополоснуться и как следует наесться, чтобы чуть легче пережить несколько часов изматывающей боли.
Питался в «кабинете». В компании Таньки, Кнопки, Линды и Саши, а Афину, вырубившуюся на диване, и заботливо накрытую пледом, будить не стал. Насытившись, посоветовал девчонкам поспать, вернулся в «спальню» и обнаружил, что Рыжова и Ростовцева уже собрали все кресла, включая то, на котором лежал «агрегат» с Мадонной, в большое ложе.
Я внимательно осмотрел стойку с медоборудованием, пытаясь понять, не отключили ли девчонки какой-нибудь важный приборчик. Затем решил, что в салоне жарковато, и влез в настройки климат-контроля. А когда обнаружил, что стою перед шкафом и размышляю, почему в самолете до сих пор нет сменной гражданской одежды, вдруг понял, что тупо тяну время!
— Все, решился? — спросила Анька, уловив изменения в моем эмофоне.
Вместо ответа я снял ботинки, пошевелил пальцами ног в поисках дырок на совершенно новых носках, сообразил, что пошел на второй круг, забрался на центр ложа, лег на левый бок и задумчиво уставился на простыню, которой была укрыта Людмила.
— Солнечное сплетение доступно… — подсказала Рыжова, приподняла тонкую ткань и взглядом потребовала, чтобы я начинал. А потом села в позу лотоса за моей спиной, приложила обе ладошки к моей тушке и заявила, что попробует разобраться, нельзя ли ослабить неприятные ощущения.
— Да я их как-нибудь переживу… — буркнул я, почувствовав, что по телу прокатилась первая волна озноба.
— А причем тут ты? — усмехнулась экспериментаторша. — Есть ненулевая вероятность того, что инициация прервет медикаментозный сон, и я должна быть к этому готова…