Право по рождению

Глава шестая

Этой ночью они остановились на краю холмистого участка, откуда вдалеке можно было разглядеть кусок огромных джунглей, окружавших более освоенные центральные регионы Кеджана. Для Ахилия было естественным тут же начать охотиться. Мендельн занялся костром, а Серентия, Лилия и Ульдиссиан разошлись недалеко в разных направлениях в поисках воды и съедобных ягод. Довольный тем, что можно отвлечься от мыслей о своём затруднительном положении, блуждающий фермер забрёл дальше, чем они условились, безмолвие холмистого леса помогло впервые за многие дни почувствовать душевный покой. В самом деле, Ульдиссиан так наслаждался тишиной, что позабыл, зачем он сюда пришёл.

Внезапно его покой был нарушен шелестом листьев. Ульдиссиан инстинктивно потянулся за ножом, который он уже давно потерял.

Но, когда он осознал свою ошибку, к нему уже вернулось самообладание. Сердце застучало быстрее, но не от страха, а от удовольствия.

— Прошу прощения, — прошептала Лилия, глядя на него. — Я сама испугалась! Я… Я хотела быть с тобой, Ульдиссиан…

Кровь помчалась по его телу, когда она положила свою руку цвета слоновой кости на его руку. Рассеянный листвой лунный свет коснулся её глаз, и оттого они засветились, почти как сами звёзды.

— Тебе нечего бояться, — заверил он её, наслаждаясь прикосновением. — Завтра будет лучше. Вот увидишь.

Благородная дева улыбнулась.

— Как странно слышать, как ты пытаешься утешить меня! Это твоя жизнь под угрозой, Ульдиссиан…

— Теперь мы далеко от Серама. Они забудут обо мне, — это была неприкрытая ложь, но фермер понятия не имел, что ещё сказать.

— Нет, не забудут. Я думаю… Ульдиссиан, есть только один способ сделать так, чтобы нам не пришлось бежать бесконечно. Я начинала говорить об этом раньше, и теперь, когда я увидела твои чудесные возможности, я думаю об этом больше, чем когда-либо.

Ему не нравилось, куда она клонит.

— Лилия…

— Пожалуйста… — вдруг златокудрая благородная дева поцеловала его. Поцелуй был долгим, неспешным и наполнил Ульдиссиана желанием.

— Мы должны отправиться в сам великий город, — сказала она, когда они разомкнулись. — Ты должен обратиться к людям! Не к магическим кланам или знати, но к простому народу! Они поймут тебя…

Он издал резкий смешок.

— Моя родная деревня не поняла меня! Они посчитали меня каким-то жутким чудовищем!

— Это из-за ужасных обстоятельств, Ульдиссиан! Если ты пойдёшь в город, ты начнёшь с самого начала! Тебе дан самый невероятный дар! Им нужно об этом рассказать!

— И что я должен проповедовать им? Поклоняться мне, как какому-нибудь богу или духу, а не то я разорву их на части, как людей Собора? Что я могу дать им кроме страха и отвращения?

Её лицо сделалось торжественным. Она пристально посмотрела ему в глаза.

— Ты можешь пообещать им, что они станут такими же, как ты! Стать большим, чем Собор или Храм могут посулить им!

— Стать такими же, как я? — фермер с трудом верил своим ушам. Она что, с ума сошла? — С чего бы им захотеть стать такими же, как я? Чтобы страдать, как я? Раз уж на то пошло, то я до сих пор не знаю точно, верю ли я во всё это…

Лилия приложила палец к его губам.

— Тогда проверь это снова. В последний раз. Здесь и сейчас.

— Прове…

— Окончательное доказательство. — Она огляделась вокруг. — Вот здесь. Кое-что маленькое, но значительное. И наглядное.

Благородная дева подвела его к кусту, одному из тех, какие они разыскивали. Но этот куст был высохшим, и на нём, помимо сморщенных листьев, имелось лишь несколько съёжившихся ягодок.

— И что я должен сделать? — проворчал Ульдиссиан с тревогой.

— Прикоснись к нему. Представь, что ты хочешь от него. Вот и всё.

Он вспомнил последний раз, когда он сделал так, как она просила его. До сих пор под вопросом было, что тогда произошло. Хотя, здесь…

Но он не мог отказать ей. «Представь, что ты хочешь от него» — сказала Лилия. Ульдиссиан нервно пожал плечами. Что он может хотеть от куста кроме нескольких свежих ягод? Но растение было слишком старо для этого и, по сути, уже умирало. Вот если бы оно было моложе, полно жизни, то наверняка оно предложило бы им ягод в изобилии.

Он слегка коснулся пальцами сухого куста. Листья и ветки были ломкими. Растение не умирало — оно было мертво.

Не было смысла продолжать.

— Лилия…

Она мягко положила свою руку на его, не давая отнять её от мёртвого куста.

— Пожалуйста… Ещё всего один раз.

Несмотря на сомнения, он не желал ничего сильнее, чем доставить ей удовольствие. Всё ещё держа её руку на своей, сын Диомеда подумал о кусте и о сочных, зрелых плодах, которые он был бы рад собрать. Столько, чтобы хватило накормить их всех. После всех невзгод, которые он и остальные претерпели, частично из-за этих предполагаемых «сил», это было меньшее, о чём он мог просить…

С прерванным вздохом Ульдиссиан внезапно отнял свою руку от куста.

На этот раз, в отличие от укрощения бури в Сераме, между желанием и его результатами не было задержки. Даже в тусклом лунном свете превращение, которое он теперь наблюдал, нельзя было перепутать с чем-нибудь обыденным.

Куст расширился в несколько раз по сравнению со своим высушенным состоянием и теперь был покрыт сочными листьями. Из нескольких сухих ягод народились в изобилии свежие и крупные. Они не ограничивались, впрочем, ягодами, характерными для этого куста: Ульдиссиан легко мог насчитать полдюжины различных разновидностей. Цветки усеяли омоложённое растение, наполняя воздух приятным ароматом.

По сравнению с бурей это превращение было малым, но для фермера оно навсегда похоронило все сомнения в том, что он владеет силами за пределами его воображения.

И вот это самое осознание заставило его дрожать, как никогда прежде, даже когда он столкнулся лицом к лицу со стражами Собора.

— Почему тебя так трясёт? — спросила Лилия, обходя его. — Смотри! — красивая благородная дева протянула руку и сорвала несколько ягод. Они закинула их себе в рот и с аппетитом съела. Её глаза расшились от удовольствия. — Восхитительно! — заключила Лилия. — Попробуй сам!

Прежде чем он успел отказаться, она оторвала ещё несколько ягод и поднесла к его губам. Не отрывая от него взгляда, она прислонила лицо к его груди.

Ульдиссиану ничего не оставалось, кроме как принять подношение. Лилия вложила ягоды ему в рот, её пальцы задержались там на мгновение.

— Попробуй, — повторила она, — медленно вынимая свою руку.

Ульдиссиан никогда не пробовал ничего подобного. Каждая ягода сама по себе была сокровищем, приятным, как приятнейшее вино…

— Силы внутри тебя должны бояться только те, кто завидует тебе! Когда другие увидят, какую пользу она приносит, они поймут… И тогда… Тогда ты сможешь учить их…

— У… Учить их?

— О чём я раньше говорила! Помочь им увидеть в себе способность стать такими же, как ты! Показать им, что они не должны прислуживать магическим кланам, храмам или соборам! Дать им знание, что внутри каждого из них есть величие, недоступное любому из притворных пророков или священников… — она остановилась. — Я знаю, о чём говорю, любовь моя. Ты можешь показать им путь… Я знаю! Смотри… Смотри…

Благородная дева потянулась к одному из цветков и мягко тронула его кончиком указательного пальца.

И изнутри цветка появился маленький стебелёк, увенчивающийся овальной ягодкой. Ягодка быстро надулась, затем разорвалась, выпуская маленький, завитой цветик. Он, в свою очередь, полностью распустился. На глазах у Ульдиссиана возник такой же цветок, какой был в начале.

— Сработало! Я знала! Я чувствовала! — голос Лилии звучал музыкой. — Я почувствовала это сразу же, как только ты вылечил меня, словно ты пробудил силу внутри меня! Это немногое по сравнению с тем, что сделал ты, но это кое-что… — она повернулась к нему, её голос обрёл оттенок решимости. — Ты разбудил это во мне, любовь моя! Значит, ты можешь сделать то же самое и с другими! Ни один лжепророк не сможет наполнить их уши ложью после того, что ты сделал! Ни один больше не даст пустых обещаний, бесполезных надежд! И всё благодаря тебе!

Её слова кружились вокруг него, пугающие… И в то же время пленительные. В своей голове он заново переживал смерти своих родных и то, как после неуёмные священники приходили извлечь выгоду из его скорби. Его волнение и страх снова вылились в гнев.

Лилия притянула его лицо к своему, её губы были едва ли в дюйме от его собственных.

— Сколько ещё таких, кто страдает, как ты, мой дорогой Ульдиссиан? Ты можешь сделать так, чтобы этого больше не происходило!

Больше никаких священников. Никакого Храма. Никакого Собора Света. Люди будут полагаться только на самих себя, вести сами себя…

Сын Диомеда улыбнулся. Ему нравилась такая перспектива.

— И я… — выдохнула Лилия. — Я всё время буду рядом с тобой. Ты и я вместе, всегда… Едины.

Она наградила его долгим и томительным поцелуем… Затем положила его на мягкую землю…

Серентия свалила свою скудную добычу на небольшой настил рядом с костром. Большую часть ягод трудно было назвать съедобными, а всё же это было лучше, чем ничего. Она также нашла несколько съедобных корешков.

Мендельн стоял напротив неё и смотрел в темноту за пределами лагеря. Ахилия он не поджидал так скоро, но Ульдиссиан и Лилия уже должны были вернуться — и он и Серентия это знали. Но если Мендельн волновался только за безопасность брата, то переживания дочери торговца были куда как более запутанны.

— Она с ним, — прошептала Серентия, и тон её выдавал чувство, которое Мендельн всегда находил неудобным. Девушки в Сераме никогда не проявляли к нему интереса, и он, в свою очередь, не мог выяснить, как это изменить.

— Возможно, что так, — он попробовал сменить тему. — Я надеюсь, Ахилий поймает хотя бы одного кролика. В седельных мешках стражников было совсем немного сушёной еды.

— Я волнуюсь за него, Мендельн, — продолжала она. — Когда эта женщина с ним, он перестаёт слышать голос разума.

— Нет, что ты. Я хорошо знаю своего брата.

Серентия резко встала, и её собеседник от удивления непроизвольно отступил назад.

— Стоит ей шепнуть ему на ухо, и он следует за ней, словно щенок!

— Любовь способна на такое, — ответил он, прежде чем сообразил, что говорит. К его ужасу Серентия посмотрела на него так, словно он только что вонзил кинжал ей в сердце. — Я только хотел сказать, что…

К счастью, его бормотание было прервано прибытием не Ульдиссиана, но Ахилия. Охотник нёс двух кроликов и птицу в левой руке, на лице его сияла улыбка, которая быстро испарилась, когда он заметил выражение лица Серентии.

— Серри… Что такое? — Он посмотрел из-за её плеча на Мендельна, и испепеляющий взгляд дал брату Ульдиссиана почувствовать, что он будет следующей добычей на охоте Ахилия. — Ты рассказал ей? Мендельн! Как ты мог? Серри, я очень сожалею о том, что случилось с твоим отцом…

Мендельн махнул было ему рукой, чтобы он замолчал, но было слишком поздно. Теперь ужасное выражение, которое она сосредоточила на сыне Диомеда, переметнулось к охотнику.

— А что с моим отцом?

Ахилий вдруг пошёл к Мендельну, словно не слышал её:

— Мендельн, ну-ка, помоги мне приготовить это! На готовку их уйдёт некоторое время, так что лучше нам работать быстро…

— Ахилий! — дочь Сайруса обошла костёр и встала между двумя мужчинами. — Что случилось с моим отцом? — она посмотрела на брата Ульдиссиана. — Ты тоже знаешь?

— Серентия, я…

Её раздражение только росло.

— Что-то случилось с ним! Я хочу знать, что именно!

Забыв про свою добычу, охотник схватил её за плечи. Мендельн хотел сделать то же самое, но, как всегда случалось в обращении с женщинами, он изначально оказался на секунду позади другого мужчины.

— Серри… — всё веселье, какое обычно излучал Ахилий, бесследно исчезло. — Серри… Сайрус мёртв.

— Нет… Нет… Нет… — она неистово качала головой.

— Это правда, — подтвердил Мендельн как можно осторожней. — Это был… Несчастный случай.

— Как?

Брат Ульдиссиана колебался.

— Часть крыши оторвало ветром…

Темноволосая девушка посмотрела вниз.

— Ветер…

Мендельн боялся, что она станет обвинять Ульдиссиана, но вместо этого Серентия снова села к огню. Положил лицо на ладони, она начала плакать.

Ахилий первым подошёл к ней. Лучник приобнял её одной рукой в знак утешения. В его выражении лица и действиях не было ничего, кроме сочувствия и участия. Мендельн знал, как сильно Ахилий заботится о Серентии — больше, чем кто бы то ни было, включая его самого. Определённо иначе, чем Ульдиссиан, который так и не перестал видеть в ней маленькую девочку, следующую за ним по пятам.

Достаточно зная Серентию, Мендельн жалел охотника. Перед ним была единственная цель, которую при всём своём умении он не мог добыть.

Чувствуя себя неловко, Мендельн улизнул из лагеря. Ахилий принёс достаточно еды, и, когда всё уляжется, они смогут начать её готовить. Сейчас он хотел только одного — оставить Серентию на попечение охотника.

Нет, он оставил дочь Сайруса Ахилию не потому, что не уважал её. Уходя во тьму леса, Мендельн знал, что делает это скорее ради спокойствия своего собственного рассудка. Что он мог сказать Серентии… Что её отец звал её после того, как умер? Что он может поклясться, что видел, как Сайрус стоял над останками своего собственного тела?

Прислонившись к дереву, Мендельн попытался разобраться, что с ним происходит. Потери сознания, грязь на руках, теперь вот ещё голоса и видения — всё указывало на сумасшествие.

В то же время то, что он наблюдал вокруг своего брата, тоже можно было назвать сумасшествием. Немудрено, что Ульдиссиан именно так и подумал.

И было ясно, что Ульдиссиан ошибся. Мендельн являл собой доказательство этого. Жестокого шрама, оставленного бичом, больше не было. Рана излечилась, вероятно, во время бегства братьев из Серама. Во всяком случае, к тому времени, когда они остановились на ночь, от неё не осталось и следа.

Хотя ночной воздух был прохладным, Мендельн чувствовал, как по его лицу стекает пот. Вытирая его, он попытался успокоиться. Его брат нуждался в нём, как никогда. Он должен думать только об этом. Только об…

За ним наблюдали.

Мендельн развернулся вправо и в этот же миг мельком заметил фигуру в чёрной мантии и чём-то, похожем на странную пластинчатую броню. Лицо было полностью скрыто огромным капюшоном.

Затем, как и в случае с тенью Сайруса… Фигуры не стало.

Для него это было слишком. Развернувшись к лагерю, Мендельн побежал.

Огромная тень отделилась от деревьев, приземляясь на четыре конечности перед фермером. Даже припавшее к земле, оно почти доставало до плеч Мендельну, в полный же рост оно превышало Мендельна более чем наполовину.

Нечто открыло свой рот, очень похожий на лягушачий. Тусклый свет луны не мог укрыть от человека несколько рядов заострённых зубов и толстого, то и дело высовываемого языка. Выше полдюжины чёрных сфер блестели в своём собственном нечестивом свете.

— М-я-я-я-я-я-с-о-о… — проскрежетало оно, вытягивая два отростка, оканчивающихся острыми когтями длиной с человеческую руку. Позади чудовища толстый хвост радостно бил по земле. — И-и-и-и-и-и-д-и к-о-о-о-о м-н-е-е-е-е-е-е, м-я-я-я-я-я-с-о-о-о…

Мендельн не собирался подчиняться, но у его тела, как выяснилось, были другие, более ужасные намерения. Сперва одна нога, затем вторая, медленно, неумолимо тянули его к ожидающим его когтям демона.

Ему в нос бросилась такая вонь, словно мертвечина разлагалась на протяжении ста лет. Нечто ждало, пока он приблизится. Оно уже могло перерезать ему горло или распотрошить его, но, судя по частому дыханию, оно наслаждалось страхом, каким наполнялась его жертва.

Мендельн хотел закричать, но не мог. Тем не менее, когда существо нависло над ним, роняя текущие из глотки слюни, в голове у Мендельна промелькнул образ со знакомыми ему символами.

Это были те символы, что были выбиты на древнем камне, к которому его привёл Ахилий, вперемешку с несколькими другими. Странное дело, но, тогда как раньше он не мог извлечь из них никакого смысла, теперь Мендельн знал, как произнести каждый из них.

Что он по наитию и сделал.

Гигантское существо внезапно издало рык смятения. Оно подалось в сторону от Мендельна, глядя позади него. Оно сделало выпад, и отросток с когтем пронзил воздух прямо рядом с ошеломлённым человеком. Чудище с шумом втянуло воздух. Очевидно, его настроение резко испортилось.

Только тогда фермер наконец понял, что демон ослеп…

Мендельн также осознал, что снова может управлять своими движениями. Не собираясь испытывать судьбу, он осторожно перешёл на противоположную от чудовища сторону. Чудище развернулось, но не туда, где теперь стоял он. Задержав дыхание, Мендельн сделал ещё один шаг в сторону.

Должно быть, он наделал шуму, потому что демон повернулся к нему и рассёк воздух одной огромной лапой. Хотя Мендельн двигался так быстро, как только мог, кончик одного из когтей задел рукав его одежды. Он беспомощно перекрутился и упал на землю. В то же время его разум по какой-то причине запротестовал против того, что демон может слышать. Каким-то образом Мендельн почувствовал, что слепота должна сопровождаться так же и глухотой.

Существо потянулось к нему…

Был выстрел, просвистела стрела. Мендельн услышал глухой стук, за которым последовало яростное рычание его нечеловеческого противника. Он почувствовал, что чудище отворачивается от него.

— Уходи, Мендельн! — крикнул Ахилий. — Уходи!

Он подчинился, но крикнул при этом в ответ:

— Глаза! Он ослеплён на время, но прострели глаза!

Возможно, он не должен был говорить опытному охотнику, что делать, но Ахилий спас его, и Мендельн хотел теперь оказать своему другу хоть какую-то посильную помощь. Внезапная потеря чудищем зрения была их единственным преимуществом на данный момент, если только можно было допустить, что у них есть преимущество.

Д-о-о-о-о-о-о-б-а-а-а-а-а-а-в-к-а-а-а-а-а… — поддразнило нечто. — Г-д-е-е-е-е-е-е-е т-ы-ы-ы-ы-ы-ы?

Ахилий выпустил новую стрелу, но, хотя и слепая, его цель как-то почувствовала это и отступила в сторону. Древко отскочило от чешуйчатой шкуры, не нанеся вреда. Только тогда Мендельн увидел, что первая стрела угодила прямо под лапу, где плоть была наименее защищённой. Первая попытка Ахилия оказалась удачной; остальная часть тела существа была очень хорошо защищена.

Когда лучник приготовил очередной выстрел, омерзительное создание прыгнуло по-лягушачьи, не меняя направления. Там сбоку от чудовища вынырнула Серентия и сделала выпад, держа в руках толстый, пылающий сук из костра. Будь способен гигант видеть, она несомненно поплатилась бы за это, но слепота позволила дочери торговца поднести пламя прямо к уязвимым сферам.

Вой, пронизавший Мендельна до самой глубины души, разрезал воздух, который наполнился новым зловонием — на этот раз горящей плоти. Раненный демон дико раскачивался. Серентия не могла избежать его. Его когти прорезали ей спину. Она рухнула и осталась лежать неподвижной.

— Серри! — Ахилий выпускал новые стрелы, как ненормальный. На этот раз ему удалось пронзить другую сферу. Гигант снова завыл, а затем вынул древко из опустошённой глазницы.

Когда он повернулся к охотнику, Мендельн понял, что зрение вернулось к чудищу. Вместе с ним вернулась другая опасность, о которой знал только Мендельн.

— Ахилий, не смотри ему в глаза! — прокричал он в отчаянии. — А не то он притянет тебя!

Его предупреждение прозвучало слишком поздно. Ахилий напрягся, лук выпал из его рук. Его руки безвольно опустились, он стоял неподвижно пред лицом надвигающегося ужаса. Чудище засмеялось — ужасным скрежетом — а затем потянулось к беспомощной лакомой добыче.

Но когти замерли прямо перед Ахилием, не способные дотронуться до жертвы. В следующий миг земля под отвратительным созданием потеряла твёрдость. Оно попыталось выбраться, но лапы только сильнее утопали в почве.

Чудище осмотрелось вокруг в поисках причины, но ничего не нашло.

— Ч-т-о-о-о-о-о-о-о-о? — проревело оно. — К-т-о-о-о-о-о-о-о-о?

Его взгляд остановился на Мендельне — единственном, кто находился в поле зрения. Не раздумывая, тот покачал головой в знак того, что не виноват. Тем не менее, закованный в чешую ужас попытался развернуться к нему, чтобы лучше сфокусировать свой гипнотический взгляд.

Когда он сделал это, сжиженная земля поднялась над его лапами, словно ей не терпелось поглотить чудовище. Тут же позабыв про Мендельна, существо попыталось освободиться… Но безрезультатно.

Земля поднялась ещё выше, быстро захватывая туловище. Одна когтистая лапа вонзилась в неё, только затем, чтобы увязнуть, словно в застывающем мёде. Пойманное чудище попыталось использовать когти другой лапы, чтобы освободить конечность, но это привело лишь к тому, что и вторая оказалась поймана.

Спустя какие-то секунды над поверхностью осталась только нелепая голова. Существо подняло её вверх и прокряхтело:

— В-е-е-е-е-е-е-е-л-л-л-л-л-и-и-и-и-и-и-и-и-к-и-й Л-л-л-л-ю-ц-и-о-н-н-н-н-н! С-с-с-с-с-с-с-п-а-а-а-а-а-с-с-с-с-и-и-и-и-и с-с-с-с-с-в-о-о-о-о-о-е-г-о-о-о-о-о-о п-р-е-е-е-е-д-а-н-н-н-о-г-о с-л-у-у-г-у-у-у-у-у! В-е-е-е-е-е-л-и-и-и-и-и-и-к-и-й Л-л-л-л-ю-ц-и-о-о-о-н-н-н-н! С-с-с-с-с-с-п-а-а-а-а-с-с-с-и-и-и-и-и! В-е-е-е-е-е-л-и-и-и-и-и…

Одним последним резким усилием земля сомкнулась над жабьим ртом, погребая под собой свою жертву.

Ахилий издал бурчащий звук, затрясся и упал на колени. Мендельн осторожно поднялся, не до конца уверенный в том, что чудовища больше нет. Наконец он подошёл к Серентии и осторожно осмотрел порезы. Они были ужасно глубокими, но она хотя бы была жива. Впрочем, только пока, и неизвестно…

— Я осмотрю её, Мендельн, не беспокойся, — внезапно раздался голос Ульдиссиана.

Старший брат стоял по другую сторону раненной девушки. Мендельн смотрел на брата почти с таким же удивлением, с каким до этого смотрел на чудище. Несмотря на ночное время, Ульдиссиана было отлично видно, словно свет исходил изнутри него. Он был по пояс голый, но совершенно неподвижен, несмотря на холодный воздух.

Дело было в выражении лица Ульдиссиана, выражении, которое Мендельн не мог прочесть, но которое каким-то образом заставляло его почувствовать себя более незначительным, чем когда бы то ни было. Когда его брат опустился на колени перед Серентией, Мендельн непроизвольно подался назад, словно был недостоин находиться близко в такой момент.

По-видимому, не заметивший реакции брата Ульдиссиан поместил свои руки ладонями вниз примерно в дюйме от разрезанной спины Серентии. Затем он посмотрел на раны, в то время как Мендельн наблюдал за ним с любопытством и недоумением.

И прямо на глазах у младшего брата каждое из ужасных алеющих ранений излечивалось само по себе. Сначала сходились края, словно прошиваемые невидимой нитью и иглой. Затем сами разрезы быстро затягивались, зачастую из пореза футовой длины превращаясь в едва заметный рубец меньше, чем за три удара сердца Мендельна.

Ещё один стук сердца… И спина Серентии стала совершенно гладкой.

Слабый стон слетел с её губ. Она начала двигаться. Удовлетворённо кивая, Ульдиссиан отступил назад, его внутренний свет погас.

Естественно, именно Ахилий догадался снять свою собственную рубашку и прикрыть ею Серентию, когда она начала приподыматься. В это время Мендельн стоял, глядя на брата.

— Что… Что это ты только что сделал?

— Разумеется, то, что должен был сделать. — Ульдиссиан посмотрел на него так, словно Мендельн спросил, почему саженцы нужно поливать.

— Но… Как? — младший сын Диомеда покачал головой. — Нет, не это я хочу спросить… Ульдиссиан… Всё, что произошло в Сераме… Это был ты?

Теперь Ульдиссиан больше напоминал того, каким его знал Мендельн.

— Судя по всему, — он кивнул в сторону кургана, который остался от омерзительного создания. — И это я тоже не стану отрицать.

— Что это было? — спросил отрывисто Ахилий, всё ещё держа ошеломлённую Серентию. — Эти когти… И эти глаза…

Лилия ответила на этот вопрос. Лилия появилась позади Ульдиссиана почти так же внезапно, как он незадолго перед этим. Благородная дева собственнически обвила руки вокруг брата Мендельна и сказала:

— Очевидно, это убийца, которого искали в Сераме. Тот злодей, который убил двух проповедников. Кто же ещё?

Ульдиссиан, Ахилий и Серентия тут же приняли эту версию на веру, и даже Мендельн должен был признать, что ответ довольно-таки очевиден. Определённо, состояние трупа одного из прислужников легко можно было объяснить этими ужасными когтями. Существо также было умно, оно даже говорило с лёгкостью по-человечески. Конечно же, оно заворожило жертв своим взглядом, а затем проделало свою грязную работу. А ещё оно передвигалось с невероятной быстротой, что объясняло короткий временной промежуток между убийствами.

И всё же он не был до конца убеждён. Если точнее, что-то ещё в отвратительном порождении не давало ему покоя.

— Но как оно оказалось здесь? Мы далеко от Серама.

— Ну конечно же, оно шло за Ульдиссианом! В конце концов, все считают его виноватым. Если бы оно убило его, не осталось бы тех, кто подозревает о его гнусном существовании!

Ещё одно разумное объяснение, но почему-то Мендельн не мог представить, что существо преследовало Ульдиссиана так далеко только для этого. Ни кто-либо из деревни, ни верховный инквизитор ни на миг не предположили, что вина лежит на таком необычайном чудовище. Все думали об убийце как о человеке, и многие предполагали, что это Ульдиссиан.

Кое-что ещё пришло на ум.

— Оно звало кого-то, — выпалил он. — В самом конце, оно позвало кого-то.

— Угу, — вставил Ахилий, помогая Серентии встать. — Я тоже слышал.

— Нет, ничего такого не было, — объятия Лилии стали теснее.

Но старший сын Диомеда кивнул Мендельну:

— Я тоже слышал, но имя пролетело мимо ушей.

Мендельн сосредоточился, заново переживая сцену.

— Великий… Великий Люцион. Люцион. — По какой-то причине, одно упоминание заставило его вздрогнуть. — Вот что было за имя.

К сожалению, это ничего для него не значило, то же можно было прочитать на лицах остальных. Даже когда Мендельн исподтишка внимательно изучил лицо Лилии, ни по каким признакам нельзя было предположить, будто она что-то знает.

— Должно быть, он из одного из магических кланов, — внезапно заявил Ульдиссиан, и его глаза грозно блеснули. — Убитые были агентами Храма и Собора. Кто бы ещё стал охотиться на них?

— Да, — немедленно согласилась Лилия, и Мендельну показалось, будто она очень довольна скорым заключением его брата. — Кланы магов. Ну конечно, это они. Мендельн, ты не согласен?

И она улыбнулась ему той улыбкой, какую до сих пор берегла только для его брата. Мендельн почувствовал, что краснеет.

— Кланы магов, — пробормотал он, кивая. — Ну конечно, — и всё же Мендельн не понимал, почему какому-то из магических кланов, которые изо всех сил держали оборону друг против друга, понадобилось убить двух незначительных агентов в глухой деревушке.

Остальные, похоже, были удовлетворены. Ульдиссиан посмотрел на других, как на своих детей.

— Мы можем подумать об этом позднее. Это только доказывает, что я принял верное решение.

— Решение? — у Мендельна было плохое предчувствие.

— Серам для меня остался в прошлом, — пока Ульдиссиан говорил, Лилия, всё ещё держа одну руку у него на поясе, встала рядом с ним. — Я никогда не просил этого, но что-то преподнесло мне подарок…

— Подарок? Ты называешь то, что произошло, подарком?

— Ш-ш, Мендельн.

Он с удивлением посмотрел на Серентию, которая остановила его. Брат Ульдиссиана ожидал, что из всех присутствующих в первую очередь она назовёт произошедшее ужасом, а не подарком. А теперь она говорила, как он осознал, с благоговением… Благоговением перед Ульдиссианом.

Мендельн посмотрел на Ахилия, но охотник, судя по всему, не желал идти в разрез с ощущениями своей любимой. Он сохранял твёрдое выражение.

— Да, подарком, — продолжил Ульдиссиан, словно Мендельн был маленьким ребёнком, которому всё нужно объяснять по-простому. — Который, вообще-то, лежит в любом из нас, — остановился он, улыбаясь. — Давайте вернёмся в лагерь. Я всё объясню. А потом, когда мы поедим, нужно будет немного отдохнуть. В конце концов, путешествие в Кеджан верхом займёт несколько дней.

— В Кеджан? — Мендельн чуть не подавился, услышав название, таким неожиданным оно было. Теперь они собрались в Кеджан? — Но… Но как же море?

— Кеджан, — ответил Ульдиссиан, глядя сверху на Лилию. — Откуда же лучше всего начинать менять мир?

Он и благородная дева стали, не отрываясь, смотреть друг на друга, и Мендельн в смятении повернулся к Серентии и Ахилию. Мир? Правильно ли он расслышал своего брата? Он ожидал от второй пары какого-то понимания, даже помощи, но, к его дальнейшему испугу, дочь торговца, похоже, разрывалась между своим благоговением к этому новому Ульдиссиану и ревностью его к Лилии, в то время как охотник не отрывал взгляда от неё самой. Похоже, никто, кроме Мендельна, не осознавал в полной мере чудовищности ситуации.

Никто, кроме него, похоже, не понимал, что брат наверняка идёт навстречу собственному року… И очень вероятно, что тянет за собой и других.

Малик яростно потряс маленькой, украшенной драгоценностями шкатулкой, которую ему дал Примас. Зелёный круглый камень, располагавшийся в одном из четырёх отверстий, за миг до этого обратился в пыль, означая свою внезапную бесполезность для высшего жреца. Охотника, которого он призвал, больше не было.

Но ярость смешивалась с растущим интересом, потому что его послали исследовать излучение силы, которую чувствовал его хозяин, исследовать и, если подтвердится, что она исходит от одного человека, доставить этого человека в Храм для изучения и возможного обращения. По крайней мере, теперь Малик знал, за чем он охотится.

Всё ещё хмурясь, священник вкинул шкатулку в мешочек, прикреплённый к поясу, и вернулся к своей лошади. Закованный в броню и покрытый капюшоном надзиратель мира передал Малику поводья, а затем вернулся к своей собственной лошади. Позади них целая ватага хорошо вооружённых и преисполненных веры воинов сидели, готовые ехать сразу, как только их лидер скомандует, что́ нужно делать. Конечно же, они не знали всей правды о Храме Триединого, но знали довольно, чтобы понимать, что нечего и думать о провале миссии.

Малик прошёл по ним взглядом, выискивая слабость или колебание, затем посмотрел вперёд. Темнота ночи не мешала ему — подарок Примаса. Малик видел путь впереди так же превосходно, как и днём.

«Скоро, — подумал высший жрец. — Скоро». Они уже недалеко от цели, а скакуны, которых дал им мастер, несравненно быстры. На вид это всего лишь гладкие чёрные жеребцы, но это лишь иллюзия для глупого люда. Ни одно смертное животное не может покрывать такие расстояния за такое короткое время.

— Вперёд, — скомандовал Малик, понукая своего собственного зверя.

Награда была уже недалеко. Демон мог оплошать, но высший жрец — нет. Малик стал правой рукой Примаса не без усилий. Его руки были обагрены кровью его конкурентов, в прямом и переносном смысле. Он добьётся успеха.

Ведь, опять же, у него нет другого выбора.