Право по рождению

Глава восьмая

Чувство тревоги проникло в сон Ульдиссиана. Он почувствовал присутствие чего-то злобного, ищущего его душу, пока он лежит здесь, незащищённый.

Его беспокойство возросло так сильно, что Ульдиссиан начал просыпаться. Тем не менее, вместо демона вроде того, что атаковал группу, он увидел перед собой совершенное лицо Лилии. Благородная дева сидела на коленях рядом с ним.

— Любовь моя, тебе нездоровится? — прошептала она.

— Как долго… Как долго ты здесь?

— Я только что возвратилась. Ты спал так умиротворённо, что я не хотела будить тебя. Прости меня, если всё же разбудила.

Ульдиссиан нахмурился. Теперь, когда он проснулся, тревога ещё больше усилилась… Только причина, похоже, крылась где-то вокруг них.

— Лилия… — пробормотал он. — Иди к огню, к остальным. Сейчас же.

— Почему? — её глаза расширились. — В чём дело?

— Просто сделай это, — быстро поднимаясь, Ульдиссиан подтолкнул светловолосую женщину к центру лагеря. К своему смятению он увидел, что там сейчас был только Мендельн.

— Где Ахилий? — спросил он у брата. — Где Серри?

— Ахилий пошёл охотиться, — ответил, оглянувшись, Мендельн. — Думаю, Серентия должна быть где-то неподалёку. Она пошла собрать ещё немного веток…

— Я уверена, что она скоро вернётся, — встряла Лилия, пытаясь успокоить фермера. — Ульдиссиан, нет причины для беспокойства.

Но он чувствовал иначе. Что-то было близко, очень близко. Что-то было…

Позади Мендельна зашелестела листва. Испуганный, брат Ульдиссиана перебежал к остальным.

Серентия вошла в лагерь.

Ульдиссиан начал было облегчённо выдыхать… Но затем другая темноволосая фигура присоединилась к дочери торговца. Он был даже выше Ульдиссиана и, путь и тоньше, явно хорошей форме. Лицо новоприбывшего выражало расположение, а его манеры чем-то напомнили Ульдиссиану его отца… Но всё это было забыто, когда он осознал, какое одеяние было на человеке.

Это было одеяние священника Храма Триединого. Высокопоставленного священника, в данном случае.

— Ульдиссиан, — воззвала Серентия. — Со мной друг. Его зовут Малик, и он хочет помочь.

Ульдиссиан сдержал проявление неодобрения. Она лучше других знала, как он отреагирует на присутствие священника, особенно после хаоса в Сераме. Да, Серентия и вправду всегда была вроде бы верующей, но он думал, что это позади. О чём она думала?

— Я пришёл предложить протекцию Триединого, — любезно добавил Малик, разводя руки в перчатках, словно желая показать, что в них нет оружия. Пламя лагерного костра зажигало искорки в его глазах, которые неотрывно смотрели на Ульдиссиана, словно притягиваемые магнитом. — Это дитя рассказало мне об ужасной несправедливости, которую учинил над тобой Собор Света. Храм не одобряет такого чудовищного поведения. Мы хотели бы защитить тебя от угрозы со стороны агентов Пророка…

Несмотря на всё, что случилось с ним, несмотря на отвращение к подобным Малику, Ульдиссиан захотел немного послушать человека. Священник словно излучал понимание. Казалось, он чувствует боль, всё ещё глубоко сидевшую в печёнках Ульдиссиана. Он раскрыл рот, чтобы пригласить человека в их лагерь…

Но в этот момент огонь извергся, на короткий миг взметаясь выше священника. Малик инстинктивно отпрянул назад от дикого пламени… И вместе с этим он оторвал взгляд от Ульдиссиана.

Фермеру показалось, будто с его головы сняли покрывало. Будто он был слеп, а теперь снова прозрел… И только тогда он понял, что Малик на время заворожил его.

— Серри! — проревел Ульдиссиан, ярость немедленно стала бить из него ключом. — Иди сюда! Скорей!

Она медлила, словно не услышала Ульдиссиана или по какой-то причине не могла подчиниться. Затем, сотрясаясь, темноволосая девушка закричала и побежала от Малика. Священник запоздало попытался схватить её, а затем вперил взгляд в Ульдиссиана.

Не успела Серентия убежать, как люди в капюшонах и броне, пешие и на лошадях, заполонили лагерь. Ульдиссиан видел раньше подобных им, и от них его воротило так же, как от инквизиторов Собора. Они могли сколько угодно называть себя «надзирателями мира», но воины Триединого были не лучше головорезов под командованием неоплаканного брата Микелия. Они желали только управлять сознанием и душами людей. Тех, кто не преклонял перед ними колени — таких, как Ульдиссиан, — они находили предлог осудить.

Бедствие в Сераме пронеслось перед глазами фермера. Он снова видел ненависть, снова слышал ложь…

— Нет! — рявкнул он подходящим фигурам. — Больше этого не случится!

Воздух всколыхнулся.

Надзиратели мира полетели в разных направлениях, словно их смахнула невидимая рука. Двое налетели на ближайшие деревья: удар был такой силы, что они закрутились вокруг стволов, словно виноградные лозы. Другой воин оторвался на несколько ярдов от земли и исчез в листве. Остальные, ошеломлённые, лежали в беспорядке в окрестностях лагеря.

— Впечатляет, — объявил Малик тем же отеческим голосом. В отличие от своих приспешников, он не пострадал от силы, что бы это ни было. — Что бы из тебя могло получиться, создай тому подходящие условия. Что бы из тебя могло получиться… — Его глаза сузились, снова в них засверкали огоньки.

Огромная тяжесть обрушилась на Ульдиссиана, заставив его встать на четвереньки. Ощущение было такое, словно он скоро зароется в твёрдую землю. Каждый мускул напрягся, каждая вена пульсировала. Казалось, голова сейчас взорвётся. Фермер отвёл взгляд в сторону, но всё равно не мог освободиться от заклинания, которое сотворил священник. Ульдиссиан видел, что Мендельн и Серентия страдают больше его: они уже распростёрлись на земле. Лилии Ульдиссиан не увидел, но мысль о том, что она тоже борется за жизнь, помогла ему совершить последнее усилие и встать на одно колено.

— Очень сильная воля, — заметил священник. — Хозяин будет с наслаждением ломать её дальше.

Сила, давящая на Ульдиссиана, возросла. На этот раз его лицо врезалось в землю. Острая боль пронзила переносицу, кровь начала сочиться из ноздрей — он не сомневался, что нос сломан.

— Связать, — скомандовал священник. Послышалось шарканье ног, слуги Малика спешили выполнить приказ. — Остальные нам не нужны.

Остальные не нужны…

С преисполненным болью криком Ульдиссиан заставил себя привстать в согнутое положение. В голове стучало, а сердце выбивало ненормальные ритмы, но его наполнило победное чувство. Он обнаружил, что стоит перед двумя очень напуганными надзирателями мира. Прежде чем пара успела прийти в себя, сын Диомеда схватил их обоих за горло.

Его пальцы лишь слегка охватывали шеи, но треск был различим хорошо. Надзиратели мира дёрнулись и упали к его ногам, их шеи были сломаны чем-то большим, чем простая физическая сила.

Несмотря на восстановление Ульдиссиана, Малик был не слишком впечатлён. Он взглянул на огонь, который разрушил его чары, затем снова посмотрел на Ульдиссиана.

— Дитя моё, всё это могло пройти гораздо приятнее. Твоё место в Храме. Примас почувствовал твою силу и готов принять тебя, как своего сына…

— У меня нет никаких дел ни с тобой, ни с ним!

— Недальновидный выбор, дитя моё. Будущее этой земли, да и всех других — Собор Триединого. Те, кто не видит света, падут во тьму навсегда…

Но только тьму Ульдиссиан и видел, когда смотрел на высшего жреца. Было в Малике что-то такое, из-за чего изводимый фермер никак не мог связать его с каким бы то ни было благородным «светом». Вообще-то, Малик излучал нечто, от чего Ульдиссиана воротило как никогда раньше, и он был уверен, что это приближение высшего жреца ранее заставило его проснуться.

Надзиратели мира быстро перестроились и теперь окружили участок. Серентия стояла рядом с Мендельном, который, казалось, задумался о чём-то. Ульдиссиан наконец заметил Лилию немного слева от себя. Она выглядела такой же спокойной, как и Малик, но её спокойствие, очевидно, черпалось из уверенности в своём возлюбленном. Лицо благородной девы было преисполнено нерушимой веры… Веры в способность Ульдиссиана спасти их.

Воодушевлённый этим, он перевёл взгляд с неё на своего брата и дочь торговца, перед тем как снова посмотреть на священника.

— Я сказал, что не хочу иметь никаких дел с Храмом. Убирайся сейчас, или пожалеешь.

— Мне очень жаль, дитя моё, что ты вынуждаешь меня прибегнуть к этому, — Малик посмотрел за Ульдиссиана. — Так печально, что остальные должны страдать больше, чем нужно, из-за твоего упрямства, — Его глаза угрожающе сузились. — Так печально… И целиком твоя вина.

Надзиратели мира двинулись. В это же время несколько горящих ветвей вылетело из костра. Они упали на землю прямо перед Ульдиссианом и сразу же стали длиннее и толще. Они всё ещё были объяты пламенем, но, казалось, больше не сгорали.

В несколько раз больше первоначальных размеров, собранные ветви стали приобретать новую форму… Форму некоего подобия человека. Две длинных ветви пошли на ноги, более короткие стали руками, а сук с разломанной ветви стал служить головой.

Она была выше фермера — фигура из палок, словно пришедшая из ночного кошмара. Сучок повернулся к Малику.

— Взять его, — бесстрастно приказал священник.

Пылающий голем устремился к Ульдиссиану и оплёл свои горящие руки вокруг рук фермера с хваткой петли на шее висельника.

Жар был нестерпимым. Пламя совершенно ослепило его. Он плотно закрыл глаза, но свет огня прорывался сквозь веки. Ульдиссиан попытался вдохнуть воздуха, но в результате только почувствовал, что его лёгкие тоже пылают.

Но, при всём мучении, должно было быть ещё хуже. Ульдиссиан к этому времени уже должен был совсем сгореть, его плоть — расплавиться, а кости — почернеть…

Ульдиссиан с трудом припомнил, что Малик не хочет, чтобы он умер. Малик хочет сделать из него податливого, усердного новообращённого, которого можно показать его хозяину… Примасу. Он может пытать фермера, может довести его до пределов отчаяния, но высший жрец не осмелится убить того, за кем охотится.

Это знание подстегнуло Ульдиссиана бороться. На пределе возможностей изгоняя боль из своего разума, он с непокорным рёвом освободил себя из захвата голема.

Внезапно и сильно похолодало, затем раздался стук. Ульдиссиан потряс головой. Когда его зрение прояснилось, он увидел перед собой кучу дымящихся палок — всё, что осталось от созданного Маликом существа.

Но это было не всё. Когда Ульдиссиан взглянул на свои опалённые руки, выжженные участки начали исцеляться. Кожа быстро превращалась из ужасной чёрной и алой в свежую розовую, не тронутую ни крапинкой. Даже на его одежде больше не осталось и следов дыма, не говоря уже об огне.

Радость Ульдиссиана от того, что он справился с последней уловкой высшего жреца, быстро сменилась страхом за Лилию и остальных. Беззащитные, они вряд ли могли выстоять против натренированных и кровожадных надзирателей мира.

Но все трое стояли нетронутыми. Воины Триединого и в самом деле окружили их, но этим возможности злодеев и ограничились. Всё остальное было тщетно. Ульдиссиан видел, как клинок обрушился на его брата, только затем, чтобы отскочить назад в нескольких дюймах от цели. Надзиратель мира намеревался схватить Ахилия, но чуть не сломал руки о самый воздух возле шеи охотника. То же самое происходило и с Серентией, чей взгляд в этот миг встретился с его взглядом. Она поняла, в чём дело, понимали это те, кто их атаковал, или нет. С круглыми глазами дочь Сайруса кивнула в знак того, что знает о силе Ульдиссиана.

Что же касается Лилии… Благородная дева стояла сразу за ним и тоже подвергалась яростным, но тщетным нападкам рьяных служителей Храма. Она стояла в окружении их со спокойным выражением на лице, ожиданием, и, как и Серентия, Лилия смотрела на Ульдиссиана с пониманием, что он не даст её в обиду.

Этого было достаточно, чтобы он улыбнулся, несмотря на обстоятельства, и эта улыбка осталась на его лице, когда он перевёл своё внимание на источник их неприятностей.

Впервые за всё время Малик больше не улыбался и не выказывал безразличия. Его лицо сделалось хмурым, и в его тёмных-претёмных глазах Ульдиссиан читал едва сдерживаемую ярость. Высший жрец держал в облачённых в печатки руках маленькую, украшенную драгоценностями шкатулку, крышка которой была обращена так, чтобы всем несведущим, вроде несмышлёного противника священника, было видно.

— Ты сам навлёк на себя это. Для хозяина ты будешь живым, дитя моё, даже если я поднесу ему твоё едва бьющееся сердце.

Он раскрыл шкатулку.

Ульдиссиан инстинктивно вздрогнул… Только чтобы увидеть, что в футляре есть всего лишь три сверкающих драгоценных камня. Несмотря на мерцающий свет лагерного костра и расстояние между ними, Ульдиссиан как-то смог различить их: голубой, овальный камень; жёлтый, прямоугольный; самый большой — белый алмаз в форме слезы. Расположение камней указывало на то, что там должен был быть ещё один, четвёртый, но паз под него был пуст.

— Ты хочешь меня подкупить, чтобы я принял твою веру? — наконец спросил он с любопытством.

В ответ Малик пробежал пальцем по камням:

— Нет. Скоро ты будешь умолять обратить тебя.

Надзиратели мира внезапно оставили свои попытки и побежали к священнику. Малик не обратил на них внимания, больше заинтересованный в открытом участке между Ульдиссианом и им.

Участок стал наполняться ядовитым дымом, никак не связанным с лагерным костром… И ни с каким другим источником в поле видимости.

Ульдиссиан столкнулся с зачаровыванием, давящей силой и ожившим пламенем. Он не боялся дыма. Делая глубокий вдох, он ступил вперёд. Когда он преодолеет дым, горло священника окажется совсем недалеко…

Но сзади раздался непередаваемый визг и взволнованный крик Лилии:

— Нет, Ульдиссиан! Не так! Остерегайся таящихся!

Не успела она выкрикнуть, как жуткая тень встала прямо перед фермером. Ульдиссиан уловил взглядом острые, как бритвы, отростки над чем-то, походившим на три руки, и луковицеобразную голову, казавшуюся слишком тяжёлой, чтобы держаться на любом естественном теле. Четыре белесых глаза зловеще сверкали. Нечто сделало шаг по направлению к Ульдиссиану…

А затем, не успел никто и глазом моргнуть, серебристая аура окружила тело чудища. Существо подняло вверх отростки и исторгло низкий, с придыханием, звук… А затем просто исчезло.

Но даже когда Ульдиссиан был каким-то образом избавлен от этого ужасного неприятеля, две новые тени сформировались в дыму, и каждая из них была по-своему более абсурдна, чем та, что только что исчезла. У первого существа тело выглядело недавно освежёванным и состояло из двух конечностей, оканчивающихся когтистыми лапами, и мускулистого, усеянного шипами хвоста, прикреплённого к трубообразному телу. У него не было головы, сверху просто зияла дыра, из которой кошмарные, зубастые отростки взвивались в воздух прямо перед Ульдиссианом.

Его адский компаньон обладал костлявой фигурой и лицом голодной хищной птицы. Два кожистых недоразвитых крыла пробивались из-за плеч. Его руки оканчивались не ладонями и не когтями, а многочисленными присосками, а ноги были загнуты назад, как у кузнечика.

Где-то далеко позади, за завесой дыма, Малик произнёс одно единственное слово: «Люцион».

Птицеобразный прыгнул с невероятной стремительностью. В одну секунду он стоял перед Ульдиссианом, в следующую уже был над ним. Хотя тот не выдержал тяжести прыгуна и упал, он уловил хватающий за душу скрежет со стороны второго чудовища.

Отростки с присосками стремились к груди и горлу человека, и Ульдиссиан прикладывал все усилия, чтобы не дать им добраться до него. Он держал своими руками ужасные конечности существа за запястья, толкая верхнюю часть чудища вверх, насколько хватало сил.

Перекрывая шум борьбы, Малик почти равнодушно заметил:

— Они оставят от тебя ровно столько, дитя моё, сколько надо Примасу для работы. Не более того.

Ульдиссиан попытался покончить с ними так же, как с огненным големом, но эти существа были здесь как рыбы в воде. Нет, даже более того. Не понимая, почему, Ульдиссиан был уверен, что демон, уничтоженный перед этим, стоял гораздо ниже этих ужасных уродов.

Длинный острый клюв навис над головой Ульдиссиана. Фермер ожидал, что существо клюнет его или даже попытается пронзить ему череп… Но вместо этого клюв широко распахнулся, и из него стал вылетать режущий ухо крик, пронимающий Ульдиссиана до костей, крик без конца или даже передышки.

Чтобы не потерять сознание под яростным напором, он мог сделать только одно. Со стуком в ушах Ульдиссиан наконец отпустил одну из рук птицеобразного и потянулся за клювом. Но как только он сделал это, присоски упали ему на грудь.

Отвратительное сверлящее ощущение возникло там, где присоски существа касались его, но Ульдиссиан не мог позволить боли остановить его, как в прошлый раз. Напрягаясь, он схватил клюв и, сам крича, плотно его сдавил. Птицеобразный замотал головой, пытаясь освободиться, даже при этом не переставая высасывать из человека то, что, по предположению последнего, было его жизненными силами.

Всё ещё испытывая головокружение, Ульдиссиан попытался оттолкнуть своего противника. Только тогда он осознал, что что-то схватило его за ноги и начало тянуть к себе его… А вместе с ним и птицеообразного… Туда, где, как припомнил фермер, находился другой демон.

Совсем не желая знать, какой ужас для него уготовило второе существо, Ульдиссиан удвоил свои усилия, но не мог освободиться от своего первоначального врага. Сила, которая до сих пор хорошо защищала его, теперь совершенно испарилась, и он только мог предполагать, что это из-за того, что он не привык использовать её такое длительное время в таких отчаянных условиях. Было время, когда у Ульдиссиана не было сомнений, что он сможет легко одолеть любое отродье, но сейчас положение было другим.

Он не боялся смерти, ведь, опять же, Малик хотел взять его живым, но высший жрец больше не заботился о том, в каком состоянии окажется Ульдиссиан в итоге. Изодранного кровавого куска мяса, который всё ещё дышит, по-видимому, будет достаточно, чтобы порадовать загадочного и, очевидно, не очень-то жалостливого Примаса.

Вампирические присоски птицеобразного начали оказывать своё действие. Ульдиссиан подумал со страхом, что станется с другими, если он потерпит поражение. Исполненное доверия лицо Лилии особенно живо стояло перед глазами. Их всех перебьют… Если до сих пор не сделали этого. Он не представлял, по-прежнему ли защищены трое, ровно как и что случилось с Ахилием, который до сих не вернулся с охоты. Скорее всего, лучника надзиратели мира убили первым ещё в лесу.

Онемение коснулось его ног и поползло вверх, и Ульдиссиан знал, что это делает не птицеобразный. Значит, оба демона добрались до него. Конечно, ему конец.

— Л-лилия… — пробормотал он. — Лил…

Его тело объяла дрожь, но не от того, что делали с ним его чудовищные враги. Несметная, восхитительная сила наполнила сына Диомеда. Мгновенно он почувствовал себя не только обновлённым, но и более могучим, чем когда-либо прежде. Совместные усилия двух существ теперь практически ничего не значили. Мысль о том, что он боялся быть убитым кем-то наподобие их, заставила Ульдиссиана рассмеяться.

Воодушевлённый, Ульдиссиан сдавил клюв демона с новой силой. Однако на этот раз он не собирался ограничиться тем, чтобы отклонить его в сторону.

Одного сжатия хватило, чтобы разломить клюв. Демон издал неразборчивый звук и попытался вырваться. Тёмный зелёный гной начал вытекать из пасти, заливая Ульдиссиана. Он не обращал внимания на жжение, которое вызывала каждая тошнотворная капля, с радостью раздумывая, что ему делать дальше. Сила бушевала в нём, как ревущая река, непрестанно его подпитывая. Он чувствовал, что его тело разрастается. Он был великаном по сравнению с его врагами, титаном.

Даже богом.

Малик нахмурился: не в первый раз он чувствовал, что что-то идёт не так. Первым разом было, когда глупец сразу же атаковал только что материализовавшихся демонов. Уничтожение Ульдиссианом бритвообразного пириоха, самого могущественного из демонов, которых дал ему в услужение хозяин, ошеломила высшего жреца сильнее, чем он показывал. Он даже не успел почувствовать прилив сил у фермера — так быстро последовали результаты.

Но два других демона действовали, как он того желал, и, казалось, были готовы быстро разобраться с жертвой. Малик поддерживал свои собственные обострённые чувства в их высшей точке, чтобы не дать существам увлечься — а демоны хотели этого — и убить Ульдиссиана. По сути, высший жрец принимал участие в битве, почти как если бы он физически сражался с Ульдиссианом… И именно поэтому он тоже заметил поразительную и невозможную волну силы, вдруг прокатившуюся сквозь то, что миг назад было измолоченным, надломленным посмешищем.

Заметил волну… И не мог уразуметь, как такое было возможно. Малику чуть ли не казалось, что Ульдиссиан подпитывается из другого источника…

Оторвавшись от сражения, он взглянул на остальных. Жрец немедленно исключил Серентию, которая едва чувствовала силу, растущую внутри неё, и выглядевшего растерянным дурака рядом с девчонкой, которого он определил как брата Ульдиссиана. В брате было что-то особенное, но не он был источником.

И затем Малик посмотрел на последнего человека, который, по его первому предположению, представлял для него наименьший интерес. Он рассмотрел её очень близко, рассмотрел её так, как мог позволить только один из его навыков.

И увидел что-то, чего он никак не мог предположить.

— Великий Люцион! — выпалил он, вдруг неспособный поддерживать вид полной уверенности и пренебрежения. Рука с указующим перстом поднялась, и слова заклинания были готовы сорваться с губ…

Острая боль пронизала его спину рядом с левой лопаткой. Сведущий в строении человеческого тела и его слабых мест, попадание в которые приносит томительную либо мгновенную смерть, разум Малика запросто рассчитал, что попади то, что поразило его, — по его предположению, стрела — на дюйм ближе к центру, то даже его силы оказалось бы недостаточно, чтобы спастись. Раз так, он немедленно решил использовать дары своего хозяина, чтобы уберечь себя не только от смертельного кровотечения, но и от потери сознания.

К сожалению, это означало, что он не может больше управлять ходом битвы или разбираться с остальными — ошеломляющее открытие. Малик отшатнулся назад, пытаясь не терять фокуса. Тем не менее, его перемещение привело к тому, что вместо него пал брат Рондо — стрела пронзила горло надзирателя мира. Священник уловил мельком чью-то гибкую фигуру, темнеющую у края лагеря, фигуру простого лучника. Малику оскорбительно было думать, что кто-то без каких-либо мастерских навыков подвёл его к порогу смерти.

Затем с того места, где сражался Ульдиссиан, донёсся странный и тревожащий звук. Малик поначалу подумал, что, быть может, одно из его существ освободилось от фермера и теперь переломило его пополам. Но вместо этого он увидел, что это Ульдиссиан снова свободен. Хуже того, в его руке конечность демона с клювом… Впрочем, клюва у того уже не было. Священник видел, как Ульдиссиан отбрасывает труп чудовища и двумя руками хватает третьего демона за его толстый клейкий язык. Этот язык Малик в последний раз видел обёрнутым вокруг ног глупца, и язык этот излучал такой холод, что вмиг мог заморозить большинство смертных.

Тем не менее, Ульдиссиан не только пережил этот холод, но теперь тянул к себе последнего из смертоносных приспешников Малика. Скрежещущие зубы демона сомкнулись на поясе фермера, и на миг высший жрец подумал, что Ульдиссиан совершил непоправимую ошибку.

Но свирепые зубы раскрошились, словно хрупкое стекло, о голую плоть человека.

Стиснув свои собственные зубы, Ульдиссиан освободил одну руку, затем схватил окровавленный кусок клюва первого демона. Держа длинный остроконечный кусок на манер кинжала, Ульдиссиан вонзил его в мясистый участок чуть выше чудовищной пасти его врага.

Демон завизжал… И нескладной кучей рухнул на землю. Густая тёмная жидкость вытекала из огромной раны на его теле.

Когда это произошло, стрела по воле Малика вылезла из его спины. Священник чувствовал, как остатки его раны затягиваются. Какая-то боль осталась, но его слабость теперь в основном происходила из совмещения его лечения с попытками управлять демонами.

«Так не должно быть» — подумал Малик, глядя на кончину его последнего демона. Примас будет в ярости. Высший жрец содрогнулся при мысли, в какую форму выльется эта ярость. Ему вспомнилось, какую форму принял гнев его хозяина на предыдущих жрецов другого ордена. От них мало что осталось.

Но задание оказалось не таким простым, как думалось. Малик всё ещё не мог сказать, где всё пошло не так, но он не мог избавиться от ощущения, что в игре есть какой-то элемент, который не чувствует даже Примас, каким бы это казалось невозможным.

Ульдиссиан посмотрел на священника, и на его залитом потом лице отразилось выражение, которое напомнило Малику ярость, на какую, он думал, был способен только Примас.

Позабыв о своих приспешниках, Малик быстро приготовился защищаться.

Сила, которая ударила его и его надзирателей мира была в сто раз сильнее той, что ранее отбросила воинов. На этот раз тела разлетелись, словно были пущены из катапульт. Люди кричали, ударяясь о стволы деревьев или исчезая в глубине леса. Одного надзирателя мира ударило с такой силой, что ствол дуба переломился, и дерево рухнуло на своих соседей.

Только Малик остался стоять… Едва держась на ногах. Он с изумлением смотрел, как Ульдиссиан хмуро бредёт к нему. Глаза фермера налились кровью, и священник знал, что его так называемая жертва настроена на что-то гораздо худшее, чем демонстрировалось до сих пор.

Зная это, Малик поступил наимудрейшим образом.

Пылевой вихрь закружился перед Ульдиссианом, стремительно поднимая в воздух куски грязи и обломки. Рукотворная буря обрушилась на лицо Ульдиссиана, на время ослепляя его.

Священник сосредоточился…

Ульдиссиан отмахивался от густого облака, сердитый на себя за то, что не ожидал чего-нибудь подобного. Ослеплённый, он приготовился к худшему: он был уверен, что у Малика есть в запасе ещё куда более коварные атаки.

Но пыль улеглась почти сразу… Не выявляя за собой и признаков присутствия высшего жреца.

Сын Диомеда стоял, сбитый с толку, ожидая очередной уловки, но Малик больше не появлялся и не нападал. Вместо этого тонкие руки прикоснулись к спине Ульдиссиана и голос Лилии объявил:

— Ты сделал это, Ульдиссиан! Ты спас всех нас от священника и его демонов!

Он осмотрелся вокруг, видя только трупы надзирателей мира и двух чудовищ. По меньшей мере три надзирателя лежали, пронзённые стрелами, — не один Ульдиссиан был ответственен за защиту группы. Даже сейчас Ахилий стоял подле Серентии, утешая дочь торговца.

— Прости её неосмотрительность, любовь моя, — мягко добавила Лилия. — Она не хотела наслать на нас беду.

Ульдиссиан хотел было подойти к Серентии и объяснить, что он понимает, что Малик захватил контроль над её разумом, но решил оставить это дело охотнику. Ахилий предпримет всё, чтобы терзающая себя девушка успокоилась.

— Ты был великолепен! — продолжала благородная дева на одном дыхании. — Теперь ты видишь, любовь моя? Теперь ты видишь, что нет ничего, что тебе не по силам, что может помешать тебе воплотить нашу мечту?

Естественно, он всё видел, и всё ещё был в восторге от себя и своих проявившихся способностей. Высший жрец Триединого наслал на него заклинания, людей и чудовищ — и проиграл. Может ли хоть кто-нибудь успешно угрожать ему? Конечно же, нет…

Но они будут пытаться… И остальные, особенно Лилия, будут зависеть от него, пока они тоже не научатся до конца пробуждать силу внутри себя.

— Пусть приходят, — пробормотал он, сам того не сознавая. — Пусть он приходит, — добавил Ульдиссиан, имея в виду Малика.

Лилия встала сбоку, её глаза блестели в свете лагерного костра.

— Ульдиссиан! Ты слышал, что говорил священник? Ты слышал имя?

— Имя? — он попытался вспомнить, но ему не удалось. — Какое имя?

Её губы приблизились к нему.

— Он сказал: Люцион. Священник выкрикнул демонам имя Люцион! Она перевела взор на Мендельна, который как раз подходил к ним. Брат Ульдиссиана вздрогнул.

— Ты. Ты слышал, так?

Мендельн заметно промедлил, приводя в порядок мысли. Затем кивнул:

— Да. Я слышал, как он произносил это имя. Я слышал, Ульдиссиан.

Люцион. То же самое имя, которое выкрикнул первый демон перед тем, как умереть. Теперь и Малик помянул его.

Была ли какая-то связь между Храмом и Люционом? Между Примасом и этим хозяином демонов?

Ульдиссиан почувствовал, что при этой мысли ему делается не по себе. Демоны на поводке у Храма. Что это означало?

И кем тогда был Примас, которого могли звать также: Люцион?