Хотя из соседней комнаты доносилась болтовня, а с другой стороны прихожей веяло дурными предчувствиями, в кабинете Синдж царили спокойствие и расслабленность. Прихлебывался чай. Говорилось мало. Страфа, Синдж и я отдыхали.
Спустя некоторое время Синдж сказала:
— Скоро должны явиться сиделки и ночные часовые. Я ожидаю, что вместе с ними явится Джон Пружина. Наберу кувшин темного.
Темное было самым крепким нашим пивом. До сих пор я и не знал, что оно есть в доме. Холодный колодец, наверное, модернизировали так, что в нем могли храниться сразу несколько бочонков.
Хвост Синдж исчез за дверным проемом, и Виндвокер сказала:
— Я ей не нравлюсь.
— Да. Но она смягчается.
— Почему я ей не нравлюсь?
— Она думает, что ты пытаешься втереться в наши жизни. И чувствует угрозу. Она хрупкое существо.
Я ни словом не упомянул, что Синдж в течке. Может, Покойник сможет объяснить это позже так, чтобы дошло до человеческой женщины.
Виндвокер отхлебнула чай и деликатно нахмурилась. Она казалась беззащитным клочком облачка.
— Чем я могла ее обидеть?
Я дал Старым Костям несколько секунд на то, чтобы меня предупредить, прежде чем сказал:
— Она видит всех женщин в зеркале Тинни Тейт.
Рано или поздно в разговоре должна была всплыть рыжуля.
— Это та несносная женщина, которая некогда произвела кое-какое впечатление во Всемирном Театре?
— Да, это и есть Тинни.
— И ты все еще с ней не развязался.
Она улыбнулась бледной, несчастной полуулыбкой.
— Я могла бы в этом разобраться.
— Синдж никогда особо не любила Тинни. Теперь она чувствует себя из-за этого виноватой. Она думает, что ей следовало бы любить Тинни, потому что я ее люблю. Поэтому теперь она чувствует, что ей нужно быть голосом, говорящим в защиту Тинни, ведь сама Тинни не может говорить за себя. Сегодня она выяснила, что и Дин, и мой партнер по другую сторону прихожей тебя одобряют. Это давит на нее еще больше.
— Понимаю.
Виндвокер просияла, как ребенок, только что победивший в трудном забеге против незаурядных соперников.
— И меня это тоже удивило.
— Да?
Сияние стало ярче. Это была удивительная женщина. Может, она и была тем, кем была — одной из дюжины самых могущественных ныне живущих смертных, с большим потенциалом, — но в некоторых отношениях оставалась наивной, как десятилетняя. Она жаждала одобрения других.
— Насчет одного она права, — сказала Страфа. — Я и вправду собираюсь тебя украсть.
Она заявила это открыто, безо всякого намека на неистовую сладострастную ауру, которой пользовалась, чтобы дразнить мужчин, — прежде, когда была папочкиной дочкой. Она заявила о непреложном факте и предоставила мне возможность переваривать его.
— Ты слишком торопишься…
Синдж вернулась с двумя кувшинами и четырьмя кружками. Она собиралась выпить немного и не планировала пить в одиночку. Я понюхал содержимое кувшина.
— Я в деле.
Синдж принесла летний эль в придачу к темному пиву.
— Наливай, — сказала она. — А я должна открыть дверь.
Мой желудок нырнул вниз до самой палубы.