Поймать хамелеона (СИ)

Глава 34

Старший розыскник шагнул из портала в свою квартиру и шумно выдохнул. Наконец-то. Ответом ему стал такой же вздох, но раздался он со стороны стола, где на стуле сидел его напарник.

— Чуть досуха себя не выжал, еле до портала дотянул, — пожаловался Степан. Он утер испарину со лба и усмехнулся: — Хорошо тебе с твоей шестой категорией, меня едва на всех хватило.

— Ты же пополнился, когда мы с Малой Охты вернулись, — ответил Олег.

Он подошел к напарнику, взял его за руку и прислушался к его состоянию. Сейчас Стёпа приходил в себя.

— Пополнился, — согласился последний. — Так сколько народа обработать пришлось. Но зато домочадцы Анны Николаевны уверены, что никуда она не исчезала, а попросту дурно себя почувствовала и вечер провела у себя в комнате. Впрочем, они были уверены, что Анна Николаевна осталась в доме сестры, как это случается, потому особо не переживали, и так было бы проще, но…

— Зинаида Николаевна в Кронштадте, — с пониманием кивнул Котов. — Она-то точно знает, что сестра покинула ее дом. И тут либо следить, когда госпожа Маклин вернется, либо убедить второе семейство, что Анна Николаевна все-таки вернулась. Да, тебе пришлось немало потрудиться.

— Угу, — промычал Стёпа. — Ну а Маклин уверен, что утром, после того, как проводил жену, отправился на прогулку. А то желание написать книгу, какое ты в него вложил, перло из Марка Карловича всю дорогу до дома, только об этом и говорил. О том, откуда ехал, и кто был с ним рядом, благополучно забыл, едва выбрался из пролетки. Анна Николаевна тоже. Она сразу же отправилась к себе в комнату, а я к ее домочадцам. Назвался дальним родственником Маклинов, чтобы войти в дом, ну а после исчез из их памяти вовсе. Вроде всё учел. Но выложился полностью, еле доехал назад.

— Трости мало, — констатировал Олег, — нужно держать про запас еще пару накопителей. Кстати, — он присел на край стола, — почему ты здесь? Я не спрашивал раньше, чтобы не показаться грубым, но раз уж зашел разговор. Твой ресурс совсем небольшой, мог получить распределение в магический мир, был бы с постоянной подпиткой.

— Да ты что! — воскликнул напарник. — Я же так выворачивался, чтобы меня сюда направили, чуть узлом не завязался! — он усмехнулся и пояснил: — Ты идолопоклонникам всё верно сказал, сюда только с большим ресурсом отправляют. Работа в мире без магии — это же как знак высокого статуса. Ну и пусть я дальше младшего розыскника не продвинусь, зато после мне будет доступно больше того, что я мог получить на службе в какой-нибудь канцелярии магического мира. Даже розыск там не дал бы мне того, что я получу после работы здесь. И претендовать могу на место, которое обычно занимает маг с более высокой категорией. Я уже не говорю о жаловании. Так что мир без магии для меня всё равно что золотая лестница. А как у тебя прошло? — Степан резко сменил направление беседы.

— Менее затратно, — усмехнулся Котов. — Пришлось долго ждать, когда явятся из Судебной службы. Елизавета Андреевна рыдала без передыха, я не стал накладывать чары. Пусть хотя бы в страхе себя корит за глупость, раз совести не хватило. Воронецкий в камере — это тоже ее заслуга.

— Жаль, вскоре она об этом забудет, — ответил Стёпа.

Он был прав. После того, как Лизу Калмыкову вернут в этот мир, она забудет обо всем: о магии, о Бэле, о тех, с кем жила на Малой Охте, о попытке вырваться в другой мир и о том, что стала причиной смерти шестерых человек. Пусть косвенно, но всё началось с того, что она пожелала оказаться там, где ей места не было.

Ничего ужасного ее не ожидало, если подходить к этому вопросу с позиции наказания. По сути, должна была отделаться легким испугом. Была бы рождена магом в магическом мире, то кара оказалась бы страшной, а так… всего лишь уничтожение пробужденного дара, правка памяти и возвращение к обычной жизни.

Олег мог это сделать и здесь, но, как он сказал, не имел таких полномочий, да и был, признаться, этому рад. Ему не хотелось возиться с Елизаветой Калмыковой. По мнению Котова она заслуживала более сурового наказания по обычным меркам. Чистокровному магу страшно не только лишиться свободы, но и магии, обычному человеку страшней потерять свободу.

Но, как бы там ни было, эта девушка и вправду не желала впустить в прорыв поглотителя, и все убийства были совершены им по собственному почину, а потому вина Калмыковой была в этом лишь косвенная. А значит, у нее просто заберут то, чем Лиза не могла обладать — магию. Еще память, потому что знания об иных мирах и служащих Ведомства должны были оставаться тайной.

— Совести бы ей это не добавило, — ответил Стёпе Олег. — К сожалению, человеческую натуру магия изменить не в силах.

В это мгновение раздался звук дверного колокольчика. Розыскники одновременно повернули головы, после обменялись вопросительными взглядами, и Котов произнес:

— Я открою, а ты переоденься. Для слуги ты слишком нарядный.

— Как скажете, барин, — ухмыльнулся напарник, и мужчины покинули портальную комнату.

Степан скрылся за дверью своей комнаты, а Олег подошел к двери и, открыв ее, в изумлении приподнял брови, а после приветливо улыбнулся:

— Сан Саныч, мое почтение. Михаил Алексеевич, безмерно рад видеть вас. Добрый день, господа, прошу.

Он проводил мужчин в гостиную, предложил жестом располагаться и, подойдя к двери, крикнул:

— Степан, принеси нам коньяка и кофе. На три персоны. — После обернулся и спросил: — Желаете ли что-нибудь перекусить?

— Нет, благодарю, дорогой друг, — ответил Сан Саныч. — Мы уже отобедали с господином Воронецким и вернулись к вам. Да-да, Олег Иванович, мы заходили к вам с час назад, но никого не застали и отправились в ресторан.

— Где Глаша? — спросил Михаил, не стремясь расшаркиваться.

Воронецкий казался встревоженным, оттого, должно быть, и был не любезен. Впрочем, это было вполне объяснимо. Сестры своей он до сих пор не увидел, хотя и знал, где она должна находиться. Скорей всего, и без того недовольный соседством Глашеньки с посторонним мужчиной, теперь Михаил и вовсе начал нервничать.

— Не стоит волноваться, Михаил Алексеевич, — улыбнулся ему Котов. — Глафира Алексеевна сейчас находится у Федора Гавриловича. Мне надо было отлучиться, и я посчитал, что оставить даму в одиночестве на продолжительный срок будет дурно и сопроводил ее к Ковальчуку. Федор Гаврилович и его семейство заверили меня, что позаботятся о Глафире Алексеевне. Но вот я вернулся и намеревался как раз отправиться туда, чтобы проведать вашу сестрицу.

— Федор Гаврилович? — переспросил Михаил и заметно расслабился. — Так и вправду лучше. Благодарю вас за заботу о моей сестрице и за вашу помощь в этом деле. Александр Александрович мне всё рассказал. Простите, что повел себя неучтиво, я волновался о Глашеньке.

— Понимаю, — чуть склонил голову Котов, — и не сержусь. Кстати, если желаете привести себя в порядок и переодеться, то можете это сделать. Ваши вещи находятся у меня. Степан погладит, если требуется, всё, что вы ему дадите.

Воронецкий встрепенулся и наконец улыбнулся в ответ:

— Это было бы недурно, благодарю вас.

В это мгновение в гостиную вошел Стёпа с подносом. И когда поставил свою ношу на стол, Олег велел ему:

— Дружочек, проводи Михаила Алексеевича к его вещам и помоги привести их в должный вид.

— Слушаюсь, барин, — поклонился младший розыскник и, когда Воронецкий поднялся с кресла, указал на дверь: — Прошу.

Рыкин и Котов проводили взглядом Михаила и Стёпу, и когда те скрылись из виду, Олег разлил коньяк по стаканам, подал один приятелю, а после присел в кресло и произнес:

— Меня терзает любопытство, Сан Саныч, рассказывайте.

Сыщик глотнул коньяка, после отставил стакан и взял чашку с кофе. Добавив туда маленький кусочек сахара, размешал, а затем бросил на приятеля чуть ироничный взгляд.

— И в чем же причина вашей немилости, друг мой? — с улыбкой спросил Олег. — Не просто же так вы пытаете меня молчанием.

— Разумеется, не просто так, — согласно кивнул Рыкин. — У нас более нет подозреваемых по вашей вине.

— Наказывать по этой причине невиновного — не выход, — заметил Котов.

— С этим сложно спорить, — усмехнулся Сан Саныч. — Михаил Алексеевич и вправду невиновен, и тому лучшее доказательство — новое убийство.

— Да что вы, — натурально изумился розыскник, — опять труп?

— Да, — Рыкин отвел взгляд и вздохнул. — В этот раз разбойная морда по имени Гаврила Тришкин. Шел с такими же разбойными мордами в бордель на Мещанской, а по дороге к ним привязался молодой мужчина с уже известными приметами. Итог этой встречи тоже известен. Впрочем, его приятели уверяют, что он прожил после этой встречи еще несколько часов, пока они решались везти его в больницу. А когда привезли, он уже был мертв.

— А чего же раньше не привезли? — удивился Олег. — Быть может, спасли бы бедолагу?

— Да грешков на том Гаврюше немало, опасались везти, — пояснил Сан Саныч. — Думали, оклемается. А пока ждали, тот и отдал Богу душу.

Котов покачал головой.

— Досадно однако. А ведь мог быть первый живой свидетель, кто видел убийцу совсем близко.

— Да уж, — вновь согласился Рыкин. — Но для Михаила Алексеевича эта смерть оказалась во благо. Хоть какую-то пользу Гаврюша принес. К тому же подтвердилась личность господина Воронецкого. Да и объяснение своим отлучкам он все-таки дал. Как прочитал письмо от сестрицы, так и начал говорить. Я проверил, оказалось всё в точности так.

После этих слов сыщик усмехнулся и, покачав головой, отпил кофе.

— Ну и где же? — встрепенулся Олег.

Рыкин бросил взгляд на дверь, после склонился к приятелю и, понизив голос, ответил:

— У зазнобы, — и вновь усмехнулся, — дело молодое, знаете ли. В тот день, когда убили Румпфа, Михаил Алексеевич решил зайти к знакомцу своего компаньона представиться, познакомиться. Там у них по коммерческому делу связи. Убедился, что с сестрицей всё в порядке и отправился исполнять поручение компаньона. А у того знакомца оказалась прехорошенькая дочь, вот и задержался.

Живут они недалеко от Ковальчука. И пока Глафира Алексеевна находилась на приеме у нашего общего друга, Михаил Алексеевич стал захаживать к девице. Сестрицу надолго не мог оставить, а девица та в душу запала, вот и использовал то недолгое время, какое у него было, чтобы оказать ей, стало быть, внимание. Отец не возражал. А что возражать? Молодой человек серьезный, разрешение на ухаживания испросил, дворянин опять же.

И в тот день, когда убили Карасева, он опять у них был. Клялись в том всем семейством, прислуга подтвердила. Книгу какую-то обсуждали с девицей. Беседой увлекся и упустил время, когда сестрица должна выйти. А она еще ждать не стала, ушла. Михаил Алексеевич признался, что был зол не столько на нее, сколько на себя, испугался знатно, что за своими амурными делами сестру потерял.

А молчал, как вы и думали, оттого, что не желал, чтобы Глафире Алексеевне хуже сделать. Думал, так убережет сестру от позора. Да и о своем алиби молчал, но по иной причине — не хотел, чтобы то семейство о нем было дурного мнения. Но после письма да нашего разговора все-таки ответил на все вопросы. А там еще и Тришкина убили, так что с господина Воронецкого все подозрения сняты, и он был сегодня утром отпущен.

Я встретил его, привел к себе, чтобы мог умыться и побриться, а после к вам пошли, да не застали.

— А сестре что же о той девушке не сказал? — уже с искренним удивлением спросил розыскник.

Рыкин вновь глотнул кофе и причмокнул:

— Знатный кофе ваш Стёпка варит. А почему не сказал? Так не хотел, пока сестра недужит тревожить ее рассказами о своем счастье. Ее он к психотерапевту отвел, несмотря на явное нежелание, а сам на свидание. Опасался ссоры.

— Понятно, — улыбнулся Олег. — Признаться, я рад, что всё наконец разъяснилось.

— Только вот подозреваемых не осталось, — усмехнулся Сан Саныч. — И Дарья эта из Лесного как в воду канула. В доме ее два остолопа только были обнаружены. Говорят, какой-то Цыган привел — прозвище это. Саму Дарью раз или два только видели, заходила ненадолго. Сыскать ее так и не смогли. Ни ее, ни Цыгана, ни белобрысого, ни Мефодия Парамоновича. Будто и не существовало их никогда. Но, вы же знаете, петербургский сыск легко не сдается, продолжаем искать.

— За удачу в вашем деле, — Котов поднял стакан с коньяком.

— За удачу, — согласился Рыкин.

Они выпили, а вскоре вернулся Михаил Воронецкий, уже переодетый в чистый выглаженный костюм, даже приятно пах одеколоном. От недавнего его положения узника не осталось и следа, разве что кроме осадка в душе и памяти.

Мужчины еще недолго поговорили, но уже о всякой пустой чепухе, а затем отправились к Федору Гавриловичу, где должна была изнывать от неизвестности младшая Воронецкая. Сан Саныч, поручив Михаила заботам друга, отбыл на службу, так что на Васильевский остров отправились только двое.

Пока ехали в пролетке, оба молчали. Говорить было попросту не о чем. Между мужчинами не было ни дружбы, ни давнего знакомства. Пускаться в пустословие о погоде и прелестях столицы не хотелось. К тому же между ними повисли еще невысказанные слова, волновавшие обоих, но по-разному. Впрочем, Олега больше волновала беседа с Глашенькой, потому что объясниться было необходимо, и что она ответит, пока предсказать было невозможно.

И когда они вышли у дома Ковальчука, и пролетка отъехала, Михаил молчать дальше не стал, пользуясь моментом, пока они были одни.

— Олег Иванович, — произнес Воронецкий, — я благодарен вам за заботу о моей сестре, но хочу услышать, что было между вами с Глашей, пока вы оставались наедине. Не поймите меня превратно, но я должен знать. И прошу быть со мной откровенным. Я помню, каким взглядом вы смотрели на мою сестру в театре и после, потому полагаю, что она произвела на вас впечатление, однако…

— Остановитесь, Михаил Алексеевич, — подняв руку, ответил розыскник. — Если вы подозреваете дурное, то лучше молчите, дабы не оскорбить меня, вашу сестру и моего отношения к ней. Между нами не было ничего, что могло бы навредить ее чести и доброму имени. Я люблю Глафиру Алексеевну, однако не имею намерения ни предлагать, ни склонять ее к чему-то постыдному и недопустимому.

— Чего же вы желаете? Какие у вас намерения в отношении моей сестры? — спросил Михаил прямо. — Я хочу это знать, потому что заметил, что и Глаша вами заинтересована.

Олег на миг отвел взгляд, коротко вздохнул и ответил:

— Мне бы хотелось сказать вам так же прямо, как вы спрашиваете меня, но ситуация моя несколько осложнена обстоятельствами…

— У вас есть невеста? Вы обручены?

— Нет, — Котов усмехнулся, — ни невесты, ни тем более жены у меня нет. Я свободный мужчина, эти обстоятельства иного рода. И прежде, чем я дам ответ на ваш вопрос, мне сначала хотелось бы объясниться с вашей сестрицей. Если Глафира Алексеевна примет то, что я хочу ей сказать, тогда смогу дать ответ о моих намерениях. И, что бы вы ни надумали обо мне дурного, повторяю: в моих намерениях нет ничего, что могло бы скомпрометировать или опозорить Глафиру Алексеевну.

— Почему же не можете сказать мне, ее брату?

— Потому что не могу. Дело в тех самых обстоятельствах, которые сковывают меня и не позволяют быть хозяином своей судьбе.

— Мне это всё вовсе не нравится, милостивый государь, — прохладно ответил Михаил. — Идемте. Я желаю видеть сестру и не желаю наблюдать, как вы виляете. Благородный человек всегда сможет ответить прямо на прямой вопрос.

— Я — благородный человек, Михаил Алексеевич, — также прохладно произнес розыскник. — Я был с вами откровенен. В ином случае, я мог бы заверить вас во всем, что вы хотите услышать, а поступить так, как позволит совесть. Впрочем, у людей такого склада совести нет. У меня она имеется, и потому я сказал, как обстоит дело. Прошу, — и он указал на парадный вход в дом Федора Гавриловича.

Воронецкий смерил мага пристальным взглядом, после развернулся и направился к двери. Он был раздражен, и Олег это понимал, но лгать и заискивать, чтобы родственник любимой женщины был настроен к нему более лояльно, не намеревался. Котов был честным человеком, и если того не требовали обстоятельства, связанные с его службой, врать не любил.

Мужчины в молчании поднялись до квартиры доктора Ковальчука, позвонились, а затем, натянув на лица одинаково благожелательные выражения, вошли, когда им открыла горничная. Она проводила помещика и мага до гостиной, где сейчас находилось всё семейство Федора Гавриловича с их гостьей, и едва Михаил и Олег шагнули на порог, Глашенька, охнув, бросилась к брату.

— Миша! Мишенька!

— Сестрица! — воскликнул в ответ Воронецкий и поймал ее в объятья.

Глашенька обняла брата за шею, зажмурилась, что есть сил, после обхватила его голову ладонями и покрыла лицо быстрыми поцелуями.

— Глаша, — с толикой смущения произнес Михаил, — опомнись, мы не одни. Это нехорошо…

— Я так волновалась, братец, так переживала, — не слушая его, щебетала девушка. — Прости меня, Мишенька, прости, — она вновь обняла его. — Это всё из-за меня, прости…

Брат, сжав девушке плечи, отстранился и заглянул в глаза:

— Зачем ты молчала? Почему не призналась, чему стала свидетелем? Глупая, жила одна со своим страхом, не разделила, не доверила, измучила меня. Разве же мы не одной крови? Разве бы стал бранить тебя?

— Кхм, — кашлянул Олег, останавливая родственников.

Глашеньке особо нечего было сказать брату на его вопросы, только снова рассориться, чтобы избежать дальнейших расспросов. Ей нужно было время, чтобы найти более убедительные ответы, чем она дала Рыкину и Ковальчуку, или хотя бы подготовиться, чтобы отстаивать свою позицию. Сейчас появление брата было слишком неожиданным, и барышня оказалась обнажена в своих чувствах. Котов хотел ей помочь.

И девушка воспользовалась возникшей заминкой. Она короткое мгновение рассматривала розыскника придирчивым взглядом, затем улыбнулась ему и произнесла:

— Простите, Олег Иванович, я не поздоровалась с вами. Доброго дня.

— Доброго дня, Глафира Алексеевна, — с улыбкой ответил маг, любуясь легким румянцем на щеках барышни. — Вы чудесно выглядите.

— Благодарю, — она вновь улыбнулась и, взяв брата за руку, повела его к Ковальчукам. — Так неловко вышло, простите нас…

Котов прошел к окну, встал там и в разговор не вмешивался, просто наблюдал со стороны. Наконец-то можно было расслабиться и не думать ни о хамелеоне, ни о магине-нелегалке, ни о ее псевдоучениках, ни даже просто о мистиках. Зато можно было просто стоять и любоваться на течение жизни обычных людей с их обычными страстями, а еще на девушку, которая столь стремительно заняла мысли и раскрасила жизнь одним своим существованием. Да, старшему розыскнику из иного мира в эту минуту на душе было спокойно.

Летний Санкт-Петербург бывал неизменно хорош. Даже хмурые пасмурные дни не портили его великолепия и грациозности. В этом городе с его гранитными набережными, изящными дворцами, золотыми шпилями, восхитительными соборами и широкими улицами царил какой-то особый дух, какого не было в иных городах не только Российской империи, но и, пожалуй, всего мира.

Возможно, это была просто любовь к детищу великого государя, а может, и что-то иное, или вовсе ничего этого не было, а лишь воображалось поклонниками града Святого Петра. Однако он никого не оставлял равнодушным. Его можно было обожать или ненавидеть, но остаться равнодушным совершенно невозможно.

Впрочем, молодой паре в эту минуту не было дела до красоты Петербурга. Он и так уже полюбился что мужчине, что девушке, державшей мужчину под руку. Они неспешно прогуливались по Таврическому саду, негромко разговаривали, и когда девушка, похожая на ангела, смеялась, а мужчина смотрел на нее с улыбкой. Его любование спутницей было неприкрытым и откровенным, но он не стеснялся своих чувств. Только на щеках девушки играл смущенный румянец, однако глаза поблескивали, и это ясно говорило — юному ангелу было приятно.

Впрочем, хорош был и мужчина. Черты его лица дышали благородством, были гармоничны и приятны. Признаться, красивая была эта пара, и на них уже не в первый раз обращали внимание другие посетители сада. Но мужчине и девушке, похоже, ни до кого не было дела. И можно было сказать со всей уверенностью, что они влюблены.

— Не проголодались ли вы, Глафира Алексеевна? Мы можем зайти в ресторан, — спросил мужчина, указав взглядом на двухэтажный павильон.

— Благодарю, Олег Иванович, — улыбнулся девушка, — прогуляемся еще.

— Как пожелаете, мой ангел, — ответил Котов, и они вновь побрели по ухоженным аллейкам.

Шел второй день после освобождения Михаила. У Ковальчука поговорить так и не вышло, а после Воронецкие забрали вещи из квартиры розыскников и вновь переехали в «Старый феникс». Однако отказывать Олегу в прогулке с сестрой суровый новгородский помещик не стал. Впрочем, и сам с ними не пошел. Михаил Алексеевич отправился к знакомцу компаньона, чтобы объясниться о своем аресте, ну и навестить его прелестную дочь.

— Мишенька всерьез увлечен, — поделилась новостью Глафира Алексеевна. — Думается мне, вскоре у меня появится невестка. Впрочем, Миша всегда говорил, что прежде выдаст замуж меня, а уж после женится сам. Но ведь и сердце его прежде было свободно. Завтра он хочет отвести меня к господам Залихватовым, чтобы представить Ульяну Родионовну. Братец уверяет, что девица эта хороша не только ликом, но и душой. Надеюсь, что это так, и мы подружимся.

— Непременно подружитесь, Глафира Алексеевна, — улыбнулся в ответ Котов.

Он отвернулся и поджал губы. Вольно или невольно, но Глашенька подвела его к тому разговору, которого избежать было невозможно… да и не ненужно. Он должен был состояться, только что ответит девушка…

— Глафира Алексеевна, нам нужно объясниться…

— Не надо, Олег Иванович, — остановила его барышня. — Я знаю, что вы сейчас скажете. Я, может, и юна, но не глупа. Вы немало рассказывали о том, как обстоит дело. Вы любите меня, а я люблю вас, но вместе мы быть не можем, потому что здесь вы всего лишь на службе и однажды вернетесь домой, только мне там нет места. Я внимательно вас слушала и потому выводы сделала. Я ведь права?

Олег медленно кивнул и ответил:

— Правы.

— Стало быть, говорить не о чем, — она отвернулась и продолжила прогулку, тем скрыв собственные чувства.

Котов смотрел девушке вслед, и в груди его разрастался пожар, будто уже были произнесены слова прощания, и надежды больше нет. Он охватил сердце, душу, голову, и маг сорвался с места. Олег нагнал барышню и заступил ей дорогу.

— А что это там, Олег Иваныч? — преувеличенно бодро спросила Глашенька, кажется, указав наугад.

— Вы всё верно сказали, — не ответив, заговорил розыскник. — Да, мы из разных миров, и это вовсе не словесный оборот, а суровая данность. В моем мире нет места вам, в вашем — мне. Я всегда останусь в тени и буду исчезать из людской памяти, едва в глаза начнет бросаться мой возраст, который не меняется, несмотря на проходящие годы. Более того, по меркам этого мира я уже далеко не молод, как бы ни выглядел внешне. Всё это так, но…

Глашенька подняла на него взгляд, и Олег увидел, что в глазах ее застыла влага. И как бы девушка ни пыталась сдержаться, одна слезинка все-таки потекла по щеке. Розыскник бережно стер ее и вновь посмотрела на барышню.

— Вы сказали «но», Олег Иванович, — напомнила Глашенька.

— Но я не готов отказаться от вас, — закончил Котов. — Попросту не могу.

— И что же нам делать? — едва слышно спросила девушка.

— Я готов бороться за вас, Глафира Алексеевна, — ответил маг. — Я не желаю оскорблять вас предосудительным предложением, и не желаю нашего счастья всего лишь не несколько лет. Я желаю соединить наши с вами судьбы без всяких условий, и потому прошу вашей руки, мой ангел. Но прежде, чем вы дадите мне ответ, я должен пояснить, что мне предстоит сделать.

Девушка сжала его руку и потребовала:

— Говорите же, умоляю вас, говорите!

На них стали оборачиваться, и розыскник, предложив руку Глашеньке, повел ее подальше от сторонних глаз и ушей. Девушка поняла и вопросов больше не задавала, но глаза ее теперь лихорадочно блестели, грудь вздымалась чаще, и было ясно, что барышня взволнованна.

— Так вот, Глафира Алексеевна, — вновь заговорил Котов, когда они нашли укромный уголок, — я намереваюсь покинуть Петербург. Подам прошение о замене и вернусь в Ведомство. — Девушка вспыхнула, она открыла рот, чтобы ответить, но Олег отрицательно покачал головой: — Не спешите, ангел мой, я еще не закончил. Это необходимо, чтобы получить разрешение на брак с девушкой из мира, для которого нас не существует. В ином случае я могу обвенчаться с вами хоть завтра, а лет через пять исчезну, оставив вас вдовой при живом муже. Вы будете считать меня мертвым, а я издали наблюдать за вами и нашими детьми, которые к этому времени могу родиться. Если же я откажусь так поступить, меня попросту уберут из этого мира насильно, и не останется даже такой возможности быть поблизости, чтобы помочь и защитить в случае надобности. Я так не хочу, и потому буду добиваться разрешения.

Девушка опустила голову, пряча смущение, возникшее после последних слов Котова. Однако вскоре вновь посмотрела на него и спросила:

— Что будет, если вы сможете добиться разрешения на наш брак?

— Тогда вы будете рядом со мной, куда бы меня ни отправили. Более того, я смогу развивать дар в наших детях, если они его унаследуют. Они отправятся учиться наравне с другими магами и получат право выбора, чего у них не будет, если я женюсь по собственному почину.

— Но я состарюсь раньше вас? — с улыбкой спросила Глашенька и тут же отмахнулась: — Чепуха, у меня впереди еще несколько десятков лет молодости.

— Вы не дослушали меня, — строго остановил ее Олег, но тут же не удержался и с нежностью коснулся щеки барышни тыльной стороной ладони. — Дело в том, Глафира Алексеевна, что на всё это у меня может уйти продолжительное время. Я даже не могу вам с точностью сказать, сколько вам придется жать меня. И если вы готовы на это, то я вновь прошу вашей руки. Однако же и вновь прошу не спешить с ответом, а хорошенько обдумать, готовы ли потерять на ожидание, возможно, год, а может быть, и несколько дольше.

— Год? — охнула Глашенька, но мотнула головой и повторила: — Чепуха. Если вы не отказываетесь от меня, то буду откровенна — я тоже не готова отказаться от вас. Я принимала данность, потому что понимала, что вы не можете иначе, но если счастье возможно, то я буду ждать его столько, сколько потребуется.

— И все-таки подумайте, не спешите, — с улыбкой ответил Котов. — Год — это не так уж и мало. За год может многое перемениться. И ваши намерения, и симпатии. Я хочу, чтобы вы были счастливы, мой ангел, и потому не прошу немедленного ответа.

— Вы уже сделали меня счастливой, мой дорогой чародей, — сказала девушка. — Но если вам так будет легче, я скажу вам «да» завтра. Мне не о чем думать. Я не знаю, что произойдет за этот год, но знаю, что люблю вас и хочу провести свою жизнь рядом с вами. Я мечтала о вас с первого взгляда в парке, и не желаю расставаться со своей мечтой.

— Глашенька…

Олег подался к девушке, но опомнился и бросил взгляд в сторону.

— Никого нет, Олег Иваныч, — произнесла барышня. — Вы зря остановились.

Она скосила взгляд на мага и опустила голову, но он увидел, что девушка прячет улыбку.

— Вы — прелесть, — произнес он и легко рассмеялся.

А после сделал то, что намеревался, — приподняв голову Глашеньки за подбородок, Олег склонился к ее губам…