Повелитель крыс

XVII

— Нет, Конрад, не надо. Это не потребуется. Можешь опустить пистолет.

Камердинер с «конским хвостом» недовольно сдвинул брови, но приказу господина повиновался. С Григория он глаз не спускал. Такой взгляд был знаком Григорию — так смотрят на свою убегающую добычу гончие псы.

— Что же до вас, Григорий, то вы можете снять эту побрякушку, что позаимствовали у моего человека. Больше она вам не поможет.

Николау снял амулет и протянул камердинеру, но Конрад и пальцем не пошевелил.

— Бросьте его на пол. Этого будет достаточно, — распорядился связанный маг.

Григорий разжал пальцы, но перед тем, как медальон ударился о пол, он вспыхнул и сгорел дотла. Пепел рассеялся без следа.

— Да, вы сильнее, чем показались мне поначалу, Григорий. Я и не представлял, что вы настолько сильны. Милая Тереза, — учтиво кивнул Франтишек спутнице Григория, не обращая внимания на ее гневный взгляд, — мне многое о вас порассказала. Многого она, конечно, не понимает — в силу ограниченности восприятия, но все же некий ваш образ в моем понимании сложился. Вы просто-таки удивительный человек. — Франтишек снова бросил взгляд на Терезу. — Но и ваша подруга способна удивить.

Григорий и Тереза изумленно смотрели на Франтишека. Не скрывая гнева, Григорий спросил:

— Что вы ей сделали?

— Покопался в ее прошлом — что собираюсь сделать и с вами. Особенно же меня интересуют две вещи: ваше происхождение и судьба некоего мистера Вильяма Абернати, которому также удалось позабавить меня. — Неожиданно усталое, но торжествующее лицо Франтишека исказилось гримасой злобы. — Теперь мне все труднее сосредоточиться. Дом и треклятый грифон призывают меня все сильнее, все настойчивее. В некотором роде повинны в этом вы, дорогой мой Григорий. Что-то сдвинулось с места, стоило вам появиться в Чикаго. И пожалуй, вы даже знаете, что именно сдвинулось.

— Нет, не знаю.

— Надеюсь, вы извините, если я позволю себе сам судить об этом. От мисс Дворак я узнал множество прелюбопытных вещей — настолько любопытных, что теперь не склонен никому верить на слово.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — фыркнула Тереза и крепче сжала руку Григория.

Конрад ухмыльнулся, и его ухмылка напомнила Николау оскал голодного медведя. Почему-то камердинер Франтишека то и дело напоминал ему каких-то зверей. В других обстоятельствах Григорий непременно бы полюбопытствовал, какими способами сотворено это существо.

Усмехнулся и связанный маг.

— Боюсь, вы были несколько… отвлечены во время нашей беседы, милочка. Знаете, а у вас весьма интересная родословная. Теперь, когда я просмотрел ее, ваша роль в этой запутанной, длящейся не один век игре представляется мне более понятной. Вы не знали о том, что ее папаша служил в этом городе офицером полиции, Григорий? Патрульным офицером, заметьте. Маршрут его патрулирования пролегал в непосредственной близости от известного нам дома.

Тереза молчала — она была слишком взволнована и смущена для того, чтобы вступать в спор, а Григорий начал догадываться, к чему клонит Франтишек. Сейчас домом занималась Тереза — занималась в рамках своей работы. До нее дом входил в сферу обязанностей ее отца. Видимо, существовали и другие — люди с такими же серо-голубыми глазами, как у Терезы и ее отца, которые были так или иначе связаны с этим жутким домом.

Хранители. Быть может, это определение было неточным, но более близкого к истине Григорий пока не находил. Сами того не желающие и не ведающие о том хранители. Они были каким-то образом связаны с теми, кто появлялся здесь в поисках дома, но между тем существовали в относительной изоляции. Офицер полиции, знавший район как свои пять пальцев. Агент по торговле недвижимостью, занимающийся продажей на редкость непродаваемого дома. А до них — быть может, почтальон?

Но зачем? Ради какой цели в итоге?

Любопытство чуть было не затмило прочие испытываемые Григорием чувства. Ему очень хотелось, чтобы Петер Франтишек продолжил свой рассказ. Кое-какие вещи начали обретать смысл, и стало ясно, что этот тщедушный человек, привязанный к металлическому креслу, знал гораздо больше, чем говорил.

А еще Григорию показалось, что Франтишек и сам не против рассказать ему о чем-то еще. Быть может, потому, что Григорий был единственным человеком, способным понять многое в странных делах такого рода.

— Столько лет миновало, и вот наконец все начало сходиться, дорогой мой Григорий. Известно ли вам, сколько лет я ждал этого слияния? Я был свидетелем бунтов шестидесятых годов. Я наблюдал за взлетом и падением Колизимо, Торрио, Капоне. — Глаза Франтишека загорелись. — Когда я был молод и только-только вступил в пору овладения моим магическим даром, я видел, как Чикаго, мой родной город, сгорел до основания.

— Вам не может быть столько лет, — вмешалась в его разглагольствования Тереза, но, посмотрев на Григория, умолкла.

Чикагский пожар. В одной из книг Григорий читал о том, что этот пожар случился в семидесятых годах девятнадцатого века. А это означало, что Петеру Франтишеку лет сто пятьдесят, а может быть, немного больше. Стало быть, по сравнению с Григорием Николау он просто младенец, вот только в отличие от Николау большую часть своей жизни Франтишек посвятил оттачиванию своего мастерства.

— Мне может быть столько лет, и это вам, несомненно, известно, мисс Тереза. — Связанный маг склонил голову набок и задержал взгляд на своей пленнице. — Знаете, произошло нечто странное, когда я стал расспрашивать нашу гостью о вас, Григорий. Поначалу она довольно-таки охотно отвечала на всевозможные второстепенные вопросы, но как только вопросы стали касаться вашего прошлого, Тереза на них ответить не могла. Даже под действием стимуляторов. — В глазах Франтишека сверкнул опасный огонек. — Ее сознание окутано такой плотной дымкой, что даже я не смог проникнуть в глубь него. Кроме того, пользуясь разнообразными источниками информации, я установил, что и ваше прошлое, Григорий, почему-то слишком непродолжительно. Такое впечатление, что до прибытия в Штаты вас попросту не существовало. Но даже для получения этих мизерных сведений потребовались все мои ресурсы. А ведь это странно, согласитесь — ведь вы не предпринимаете никаких попыток скрыться, спрятаться. Вас как бы не существует, и все.

— Я веду обособленный образ жизни.

— Пожалуй, я догадываюсь, в чем природа вашей обособленности. Знаете, Абернати был непроходимо глуп, хотя кое-что умел. — Смена темы разговора застигла Григория врасплох, но он сумел скрыть замешательство. — Он ведь был такой же, как мы с вами, не так ли? — продолжал Франтишек. — Ему было открыто больше, нежели другим. К такому заключению я пришел на основании того немногого, что мне поведала о вашей встрече с ним ваша очаровательная спутница. Абернати знал о доме. Скорее всего знал и о грифоне.

Григорий порадовался тому, что Франтишек сделал не совсем верные выводы. Это говорило о том, что связанный маг в конце концов не так уж непогрешим. Пусть думает об Абернати все, что ему в голову взбредет. Пусть болтает, может быть, проговорится о чем-то, что будет небесполезно узнать.

Николау помалкивал, но это, похоже, нисколько не смущало Франтишека. Он наклонился вперед, насколько позволили путы, и спросил:

— Многое ли вы помните о себе? Кто ваши предки?

На этот раз Николау не смог сдержаться и не сумел скрыть свою неуверенность. Франтишек, заметив это, злорадно усмехнулся. Григорий гадал, чья усмешка более зловеща — господина или его слуги.

— Так, значит, вы не всеведущи, верно? С грифоном вы близко знакомы, а это о чем-то говорит. У вас бывают видения, Григорий? Когда, мы с вами разговаривали при первой встрече, я решил, что вы такая же мелкая сошка, как все прочие, но теперь понимаю, что недооценил вас. — Франтишек откинулся на спинку кресла. — Является ли вам в видениях твердыня в горах? Видите ли вы того человека, что обитал в этой башне? Мне он частенько снится. Более того, мне снится, как он предвидел, что его предадут, и как сумел обмануть своих врагов, притворившись умершим.

«Та история, что мне рассказывал Фроствинг?» Насколько она правдива? Петер Франтишек, по всей вероятности, хотел поведать собственную версию, и Григорий вовсе не собирался прерывать его.

Но связанный маг и не подумал возвращаться к рассказу. Похоже, он несколько сожалел о том, что проговорился.

— Я состарился и стал болтлив. Конрад, если у меня снова развяжется язык, будь добр, останови меня.

Не спуская глаз с пленников и держа обоих под прицелом, свинорожий камердинер ответствовал:

— Будет исполнено, господин Франтишек.

Связанный маг снова обратился к Григорию и Терезе.

— Я попусту трачу время. Заклятие, наложенное на дом, вот-вот свершится, повелитель грифона готов заполучить жертву, созданную его каменным прихвостнем. Однако он совершил ошибку. Он не предусмотрел того, что появится человек с хорошей памятью и нарушит его план. Я знаю, что задумал тот, что обитает в доме, знаю, как он использовал собственных врагов во время смертельной схватки с ними, как тем самым обеспечил себе победу.

Все, о чем разглагольствовал сейчас Петер Франтишек, мало что проясняло для Григория — и все же о чем-то говорило. Что-то знакомое слышалось в этих словах. Быть может, туманные намеки Франтишека затрагивали воспоминания, почерпнутые Николау от Абернати? В этом мог быть некий смысл, но все же…

Связанный маг перевел взгляд на Терезу.

— Благодарение богам, что я не стал использовать твою силу. Пойми я раньше, какова твоя роль в этом, какова роль любого из хранителей, я бы осознал вашу ценность.

— Все равно не понимаю, о чем вы говорите! — воскликнула Тереза и прижалась к Григорию. Она была женщиной не робкого десятка, но происходящее явно было за пределами ее храбрости и жизненного опыта. Григорий задумался о том, каким путем Франтишек добился от нее каких-то признаний, но отбросил эту мысль, решив, что связанный маг так или иначе заплатит за все.

— Подобное тянется к подобному, — продолжал размышлять вслух Франтишек. — По закону подобия. Ты, милочка, его крови. Ты играешь свою роль в той игре, которую ведет грифон, собирая тех, кто нужен дому. А твой дружок — катализатор этого процесса. Я всегда понимал, что должен одолеть грифона, но не догадывался, что у него имеется ни о чем не помышляющий помощник. — Связанный маг притворно учтиво склонил голову перед Григорием, как бы выражая ему благодарность. — За то, что мне в конце концов открылась истина, я должен благодарить вас, глубокоуважаемый Григорий Николау. Если бы вы не втянули в свои делишки милейшую Терезу, мне бы ни за что не догадаться о том, какова ее роль во всем этом… Теперь… теперь я собрал всех, кто мне нужен для того, чтобы грифон… а значит, и все, что есть в доме, стало моим.

В темноте послышались шорохи и писк сразу нескольких сотен крыс. Григорий и Тереза вздрогнули. Оказывается, крысы вернулись во время тирады их повелителя.

Серо-голубые глаза одного мага встретились с точно такими же другого.

— Ты отдашь себя мне, милейший Григорий Николау. Ты станешь частью меня, как до тебя другие. А когда я впитаю твою силу, я наконец обрету власть над Фроствингом, а через него — всем, чем владел его былой повелитель.

— Прислушайтесь к своим словам, Петер Франтишек, — сказал Григорий. — Вы хоть понимаете, о чем говорите? Я знаком с Фроствингом дольше, чем вы в силах себе представить, и я говорю вам: все, чего вы добились, не даст вам ровным счетом ничего. Я понятия не имею о том, что происходит в этом вашем доме, но я больше не желаю в этом участвовать. И если вы хотите остаться в живых, вам тоже стоит от этого отказаться!

— У нас нет выбора. Мы родились, чтобы участвовать в этой игре, господин Николау. Заклятие — в крови его врагов. Мы были обречены на заклятие только потому, что родились на свет, но годы немного разбавили могущество заклятия, несколько изменили его по сравнению с первоначальным замыслом. Мне открыты воспоминания хозяина темной цитадели. Вам тоже, но, видимо, не настолько ясно.

Связанный маг не знал, сколько лет его пленнику, тем не менее последние слова Франтишека заставили Григория задуматься. Заклятие — что бы оно собой ни представляло, — по словам Петера, пребывало «в крови его врагов». Врагов злобного колдуна, обитавшего в темной башне. Не могло ли быть так, что Григорий был связан кровными узами с теми, другими магами, что одолели злобного колдуна, после которого остался оживший каменный монстр, призванный осуществить некое возмездие по прошествии стольких веков?

Эта мысль заставила Григория содрогнуться, но тем не менее она неплохо объясняла причину его долгожительства и пристальный интерес, питаемый к его персоне грифоном. Вероятно, он был избран для этой многолетней пытки по какой-то особой причине. Быть может, Григорий Николау под каким-то другим именем был тем, кто возглавил мятеж магов против злобного обитателя черной башни — тот мятеж, в результате которого пал повелитель Фроствинга.

Но этим не объяснялось все, что было связано с домом. Что же за наследство было оставлено здесь давным-давно, чтобы кто-то получил его по прошествии стольких веков?

Времени на размышления Григорию не дали. Франтишек смотрел на него все более и более пристально, как бы прожигая своего пленника взглядом насквозь. В глазах его было нечто такое, что Григорий не мог отвернуться. Глаза связанного мага притянули его, заставили погрузиться в них.

Только несколько мгновений спустя, вспомнив о страшных грехах Вильяма Абернати, Григорий сумел освободиться от хватки Петера Франтишека.

— Не сопротивляйтесь, Григорий Николау. Время на исходе. Как бы то ни было, дом вот-вот призовет вас. Я же предлагаю вам гораздо более легкую и приятную кончину, а вместе с ней — шанс в некотором смысле отомстить вашему заклятому врагу — грифону. Ведь через мое посредство вы в известном смысле также станете повелевать им. Подумайте об этом!

Григорий думал только об одном: ему совсем не хотелось разделить участь Абернати. Здесь не было ни испещренной рунами черной воронки, ни жуткой банки, в которой могла быть помещена его душа, но грозил ему тот самый леденящий сердце ужас, которому посвятил себя побежденный им черный маг. Разница была лишь в том, что Франтишек мог преуспеть в том, что не удалось Абернати.

Петер Франтишек был готов впитать его жизненную силу так же легко, как Григорий впитал силу Абернати… вот только связанный маг жаждал этого, а Николау при этом испытал отвращение.

«Да он и вполовину не понимает истины! Он не осознает, что это тупик, что выхода нет!»

Григорий изо всех сил боролся с хваткой Франтишека. Мысли метались и путались у него в мозгу. Это были его мысли… и не его. Словно бы какая-то крошечная частичка Абернати все еще жила внутри него, все еще имела голос, которым могла высказать свое желание…

Этой мысли хватило для того, чтобы Николау испытал еще большее отвращение к тому, что задумал совершить его противник. И тогда он нашел в себе волю воспротивиться замыслу этого тщедушного человека, прикованного к креслу из железа и серебра.

Петер Франтишек распрямился, скрипнул зубами и взглянул на своего противника так, словно видел его впервые в жизни.

— Твоей воли будет мало, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Григорий прибавил к своей обороне чисто физическую силу, но когда попытался поднять руки, обнаружил, что не в состоянии и пальцем пошевелить. Франтишек не был законченным безумцем. Он понимал, какую опасность для него может представлять его пленник.

— Мое право на наследство выше права всех прочих! Я — более он, чем кто-либо еще из других!

Опять какая-то белиберда… Николау вообще не собирался заявлять свои права на какое-то там наследство, оставленное давным-давно отошедшим в мир иной колдуном. Значение для него имели только собственная жизнь и жизнь Терезы. Просто поразительно, как дорога ему стала жизнь теперь, когда он мог потерять ее! В большой степени это было связано с Терезой Дворак.

Тереза… Григорий, продолжая противиться воле Петера Франтишека, мысленно выругал себя за непроходимую глупость. Он опять забыл воспользоваться контактом с ней! Они держали друг друга за руки, но нужно было сделать усилие и заставить их связь заработать.

Он сделал это… и еле-еле успел. Франтишек уже начал впитывать энергию из всего, что его окружало, дабы подавить волю Григория раз и навсегда, и это у него чуть было не получилось. Николау ощущал рядом с собой гибель. Одна за другой гибли крысы — верные помощницы Франтишека, а сила их повелителя возрастала. Значит, часть силы Франтишека была скрыта в них, и тот, кто сидел в кресле, нес в себе не все свое могущество целиком — оно было роздано по крохам его приспешникам, он приберегал его для решающего момента. Франтишек был настолько самонадеян, что даже во время поединка с Григорием отказался от того, чтобы пустить в ход всю свою мощь. А это говорило как о том, что мощь его невообразимо велика, так и о том, что он чересчур дерзок и беспечен.

Григорий гадал, удастся ли им с Терезой одолеть Франтишека объединенными усилиями.

— Вы очень сильны, но это… ничего не значит.

Темнота огласилась диким визгом. Несколько крупных крыс перебежали круг света на подламывающихся лапках. Одна из них повалилась набок и окаменела. Ее глазки из серо-голубых стали светло-карими.

Совсем как у Абернати…

Напряжение возросло уже до таких пределов, что Григорию казалось: его разум вот-вот разбухнет и взорвется. Он не мог пойти в контрнападение. Он мог только обороняться, защищать себя и Терезу от маниакального голода Франтишека, желавшего поглотить их души. Быть может, Тереза и была нужна связанному мерзавцу живой, но если бы он понял, почему его пленники так крепко держатся за руки, он бы и ее силы высосал без остатка.

И все же Григорий чувствовал, что его враг прибегает ко все новым и новым ресурсам своей боевой мощи. Понял, стало быть, что победа ему легко не достанется. Теперь ему придется пожертвовать кем-то еще, кроме крыс.

Конрад немного отступил назад, но Григория и Терезу продолжал держать под прицелом. Видимо, ждал приказа хозяина. Но Николау понимал, что Франтишек вряд ли скоро призовет на помощь своего камердинера. Он мечтает увидеть, как его злейший враг падает перед ним на колени, будучи повержен при этом им самим, в одиночку, без всякой помощи от кого бы то ни было. Самонадеянность Франтишека могла для Григория Николау стать залогом победы.

То и дело наваливались приступы жуткой боли, но Григорий не сдавался. Хотелось кричать, но даже этим он не желал радовать связанного мага. Был момент, когда Николау показалось: дальнейшее сопротивление бесполезно, но та магическая сила, что составляла его суть и суть Вильяма Абернати, упорно не желала сдаваться — она словно хотела сохранить свою целостность, неприкосновенность, соединенную в Григории. Отдать себя Франтишеку означало бы разрушить эту целостность.

Но не об этой целостности так пекся сам Григорий. Его заботило единственное: устоять, выжить! Дрожа в агонии, он скрипел зубами и непримиримо смотрел на своего врага.

И вдруг посреди этой молчаливой, почти невидимой борьбы сознания Николау коснулся подобный голосу сирен зов дома.

Дом… дом — вот святая святых, вот единственное надежное убежище, вот единственное спасение. Если я отдамся дому, я обрету силу, которая даст мне освободиться от Франтишека.

Сущая чепуха, если разобраться, и тем не менее искусительная интонация заставляла поверить в эти слова. Ничего не скажешь — время для того, чтобы зазвучал зов, было просто-таки самое удачное! Оказавшись меж двух огней, Григорий мог и не надеяться на победу.

Он почувствовал, как трясет Терезу. Она тоже услышала зов. Еще никогда в жизни Григорий не ощущал себя таким беспомощным.

И тут Петер Франтишек дико закричал.

Закричал… и вдруг высвободил руку. Путы, которыми она была связана, упали на пол.

Приди, — шептал искуситель. — Приди, и ты познаешь истину.

Издалека послышался смех.

Он был так похож на смех грифона.

Фроствинг перенес Григория в логово Петера Франтишека не потому, что так сильно хотел помочь ему в поединке со связанным магом. Скорее, он сделал это потому, что точно знал: Франтишеку ни за что не выстоять в схватке с Григорием, одновременно борясь с зовом. После стольких лет упорного единоборства с домом связанный маг наконец должен был стать его жертвой.

С Франтишеком грифон все рассчитал верно, но почему бы дому не забрать всех троих разом, вот вопрос?

Но тут по комнате прокатился оглушительный грохот, пол сотрясся, и все вопросы отпали сами собой. Тереза и Григорий упали на пол. Теперь они обрели способность шевелиться, но подниматься ни ей, ни ему не хотелось. Григорий приподнял голову и взглянул на своего врага. Оказалось, что Франтишеку уже не до него. Связанный маг резво освобождался от своих пут. Его камердинер бросил один из пистолетов и попытался удержать своего господина: схватил Петера за руку и прицелился из пистолета-шприца.

Конрад уже был готов выпустить спасительную для Франтишека иглу, когда тот вдруг с головы до ног озарился голубым свечением.

Конрад испустил крик ужаса и провалился в темноту. Послышался щелчок и звук падения чего-то тяжелого. И снова раздался крысиный писк.

Выпучив глаза, обливаясь потом, Франтишек срывал с себя последние веревки, которые сгорали дотла, стоило ему прикоснуться к ним светящимися пальцами. Все тело колдуна почти полыхало. Такой разбушевавшейся, вырвавшейся на волю магической энергии Григорий не видел ни разу за свою долгую жизнь.

Зрелище было настолько кошмарно, что о нем хотелось забыть в самое мгновение его созерцания.

Все новые и новые крысы перебегали круг тусклого света. Тереза вскрикнула: две из них возжелали перебежать через нее. Ее вскрик привлек внимание обезумевшего Франтишека, который как раз в это время освободился от веревок, стягивавших его туловище. Взгляд его устремился к спутнице Григория, потом метнулся к самому Григорию. В прищуренных глазах злого мага зажглись искорки разума.

— Дай мне руку, Николау!

Неужели Франтишек и правда считал, что он настолько глуп?

Видимо, считал, поскольку повторил свою просьбу и протянул руку своему противнику. Поняв, что Григорий его мольбе не внемлет, он перевел глаза к Терезе, а потом уставился куда-то мимо нее, в темноту.

И тогда из тьмы выскочила целая стая напуганных, полуживых крыс и устремилась к Терезе Дворак.

Тереза отреагировала на это чисто инстинктивно. Она вырвала руку из пальцев Григория и попыталась откатиться в сторону от мохнатой и зубастой волны. Николау протянул руку ей вслед, но не дотянулся.

— Тереза! Нет!

Тереза катилась по полу прямо к Франтишеку. В последнее мгновение она осознала свою ошибку и попыталась изменить направление. Лишившись защиты Григория, Тереза потеряна способность сопротивляться воле злого мага.

Франтишек встал, выпрямился, оказавшись еще выше ростом, чем ожидал Григорий, и протянул руку к Терезе.

Григорий снова закричал, окликая свою спутницу, поднялся, бросился следом за ней. А кончики пальцев Франтишека уже касались руки Терезы.

Собрав все свои силы, Григорий сумел-таки обрести власть над крысами и направить их в атаку на их былого господина.

Эта крысиная бомбардировка оказалась более эффективной, чем он ожидал. Франтишек оторвался от Терезы, чтобы закрыть руками лицо. Григорий не прекратил нападения даже тогда, когда Тереза отползла к нему. Остановись он сейчас, Франтишек снова бы взял бедняжку в оборот. Нужно было выдержать противостояние, покуда рука Терезы не окажется снова в его руке.

Но сил у Григория оставалось все меньше, и атака с каждым мгновением выдыхалась. Тереза уже была совсем близко, а крысы все мчались вперед, не разбирая, на кого нападать. Десятки зубастых тварей напрыгивали на несчастную женщину.

Словно сотня пушек разом дала залп в мозгу у Николау. Он чуть было не упал, но Тереза успела поддержать его. По его ноге до колена взобралась здоровенная крыса, но тут же отцепилась и упала на пол замертво. Крысы подыхали одна за другой.

Петер Франтишек испустил вопль, в котором смешались злоба и страх. Тело его пылало, но не сгорало.

И снова взгляды двух магов встретились. В глазах Франтишека полыхали неприкрытая ненависть и жуткий голод.

А потом тело его словно начало дымиться. Франтишек завертелся подобно поднимающемуся над землей смерчу — правда, его лицо и фигура при этом не расплылись, были видны отчетливо. Взгляд серо-голубых глаз устремился вверх…

…И злой маг исчез.

Григорий не сразу пришел в себя после этого душераздирающего зрелища, но опомнился, когда темница начала сжиматься. Быть может, простой смертный этого бы и не заметил, но Григорий чувствовал, как сдувается, словно проколотый иглой воздушный шарик, мирок, созданный колдовством Франтишека. Как это было похоже на связанного мага… сделать так, чтобы все, созданное им, погибло с ним вместе. Какое бы заклинание ни делало эту комнату размерами больше, чем на самом деле, оно перестало действовать, а это означало, что вскоре она вообще лишится каких-либо измерений.

Григорию вовсе не хотелось стать свидетелем этого момента.

— Тереза! — крикнул он. — Держись крепче!

Вид у Терезы был ошеломленный, но она послушалась. Несколько крыс все еще слонялись возле Григория и его спутницы. Николау постарался забыть о них. Он уже чувствовал, как давят, сжимаясь, стены. Вот ведь ирония судьбы: находящиеся снаружи и не заметят, что с домом произошло что-то необычное.

Под сотрясавший его мозг орудийные залпы Григорий призвал на помощь всю волю, какая только у него осталась, присоединил к ней силы Терезы и всем сердцем пожелал оказаться подальше отсюда.

И они исчезли из мрачного подземелья в тот самый миг, когда стены сомкнулись.