Повелитель крыс

XI

Что-то вышло чудовищно не так.

Грифон наконец сделал свой следующий шаг и убрал одного из слуг связанного мага. Мало того, опять что-то стряслось с его любимыми зверушками, и объяснить это можно было только тем, что тут руку приложил Григорий Николау.

Петер Франтишек поерзал в кресле. Конрад, по обыкновению, стоял рядом с ним. Франтишек не мигая смотрел во тьму, сожалея о потерях и гадая, каким же образом этот треклятый оживший кусок мрамора ухитрился атаковать первым. Фроствинг — вполне подходящее имя, о чем Франтишек сказал его автору, Николау, — еще никогда прежде не простирал свои широченные крылышки столь широко.

Связанный маг не отказался бы от того, чтобы самым тщательным образом осмотреть останки своего погибшего прислужника, но Фроствинг попросту не оставил никаких останков. Как и трупы предыдущих двоих приспешников Франтишека, труп Эрика исчез.

Он шел к своей машине, не подозревая о том, что Франтишек вознамерился принести его в жертву, а в следующую минуту его просто не стало. «Подумать только: ведь этот балбес совершенно искренне считал себя достойным того, чтобы стать настоящим служителем! Моя потеря была гораздо ощутимее, когда грифон разделался с теми двумя олигофренами в гостиничном номере Николау», — думал Франтишек.

Между тем кое-что ему все-таки удалось узнать. С тех пор как в Чикаго появился этот худощавый смуглый мужчина с восточноевропейскими чертами лица, Фроствинг начал вести себя странно. Он стал непредсказуем и более нагл.

«А это каким-то образом связано с тобой, мой милый Григорий Николау. Это ты ухитрился внести сумятицу в привычный ход событий. Все вышло из-под контроля».

— Я был прав, когда позволил мистеру Николау уйти, так я думаю, Конрад. Не ошибся я и тогда, когда произвел кое-какие изменения в его сознании.

— Да, господин Франтишек. Похоже, все складывается к лучшему.

— В этом мы пока не можем быть уверены, Конрад. — Связанный маг склонил голову и задумался. — И все же то, что случилось с этим сосунком, в некотором роде проливает свет на происходящее. Внешне все выглядело так: он шел себе как ни в чем не бывало по улице и вдруг вскрикнул и исчез. По крайней мере так мне описали случившееся мои верные лазутчицы. А никто из прохожих ровным счетом ничего не заметил.

Петер Франтишек очень сожалел о том, что крысы, прячущиеся возле дома, где располагалась контора по продаже недвижимости, и в кустах у автостоянки, видели только то, что доступно простым смертным. А было бы весьма познавательно понаблюдать за этим крылатым страшным сном в действии. Сколько времени длилась предсмертная агония этого балбеса Эрика в полуреальном мире грифона? Как он убивал несчастного — медленно и методично или одним ударом?

Разгадкой ко всему происходящему был Григорий Николау. Этот человек находился в самом фокусе деятельности грифона. Ему удавалось многое такое, что было непонятно Франтишеку. Картина происшедшего в гостиничном номере обескуражила мага: Николау и его спутница, взявшись за руки, за чем-то наблюдали с неподдельным интересом, но крысы-соглядатаи не могли увидеть того, на что смотрели эти двое.

А потом, как только эта парочка завершила свое странное бдение, связь Франтишека с крысами почти полностью нарушилась. Доказательств связанный маг не имел, но подозревал, что и тут не обошлось без Фроствинга. Однако до тех пор, пока кто-то из крыс не вернулся с задания, он не мог ни о чем судить с уверенностью, а потому гадал, что произошло потом. Может быть, крысы взяли инициативу на себя, вопреки данным им инструкциям, и напали на Николау? Ах, если бы была хоть какая-то возможность снова наладить связь с ними…

«Сон о доме должен был привести его к самому логичному выводу, — думал связанный маг, по-прежнему вглядываясь во тьму. — Что же делал Николау в номере гостиницы? Нечто большее, на что, по идее, был способен. Вероятно, стоит снова захватить его. Он даст мне больше силы, чем те жалкие ошметки, что я почерпнул от Эмриха!»

Связанный маг задумался настолько глубоко, что не заметил, как задергались его руки. Заметил это Конрад, поскольку одной из его главных обязанностей было следить за хозяином и стараться не пропускать таких симптомов.

— Господин Франтишек…

— Гм-м-м? — Петер Франтишек обратил внимание на то, как изменились черты уродливой физиономии Конрада, и тут же опустил взгляд на собственные руки. — Похоже, тебе стоит приготовиться, Конрад.

— Да, господин. — Верзила сунул руку за лацкан куртки и извлек оттуда тот самый странный, стрелявший иглами пистолет, из которого он пустил иглу в Григория Николау. Другой рукой он достал из кармана три ампулы. — Какую дозу — слабую или сильную, господин Франтишек?

Господин почти не обращал внимания на своего слугу. В это время ему пришло в голову кое-что еще. «Дом… Если бы я просто отправился туда… и посмотрел, как там и что… все бы наконец стало ясно и понятно. Мне только и нужно — войти в дом. Никто не остановит меня, и…

И я никогда не выйду оттуда!»

Связанный маг тряхнул головой, стараясь отогнать навязчивые мысли. На самом деле он вовсе не хотел входить в дом — ну разве что только тогда, когда из раба превратится в господина. А для того чтобы это произошло, Франтишек должен был обрести власть над грифоном. Как только ему поклонится Фроствинг, следующая очередь будет за домом. В этом Франтишек не сомневался.

— Сильную, — наконец отозвался он и скрипнул зубами. Зов волнами бил по нему, и каждая следующая волна была безжалостнее предыдущей. — Самую сильную дозу, какая у тебя только есть, Конрад.

— Самую сильную? — Впервые за все время, что Конрад служил магу, он позволили себе усомниться в приказе господина.

— Делай, как я велю.

А ведь в некотором смысле все представлялось настолько логично… Если бы он вошел в дом хотя бы на несколько минут, он бы сразу понял, чего ищет. Быть может, он перебарщивал с предосторожностью. Быть может, ему не были нужны ни кресло, ни путы?

— Нет, проклятие, нет! — сквозь стиснутые зубы вырвалось у связанного мага. — Я останусь здесь!

Конрад хранил молчание. Он только время от времени переводил взгляд с господина на пистолет и обратно. Зарядив пистолет одной из ампул, две он убрал в карман.

— Я готов, господин Франтишек. Прошу прощения за промедление.

Первая атака уже закончилась, но Питер Франтишек знал: вторая на подходе, и она в десяток раз сильнее первой. Если же он позволит второй атаке подобраться, третья будет в десять раз могущественнее второй.

А его ноги и руки и так уже вовсю сражались с путами. Франтишек надеялся, что магическая сила, почерпнутая от Эмриха, поможет ему выдержать, и все же зов был слишком силен. Пока он не мог противостоять его приступам без кресла и наркоза — без наркоза в особенности. Вероятно, Николау придется захватить скорее, чем хотелось бы.

— Сделать вам укол, господин Франтишек?

Он только кивнул в ответ, поскольку готовился к очередному приступу зова. Негромкий, подобный пению сирен, голос дома призывал его.

«Там, в доме, наверняка кроется разгадка грифона… стоит только быстро осмотреться — и я найду то, что мне нужно, чтобы взять верх над этим каменным монстром… Ответ внутри дома…»

Послышалось негромкое шипение — так шипят змеи перед укусом. Резкая боль отвлекла связанного мага от искушающего зова.

Забытье спасло его.

К удивлению и радости Григория, на обратном пути Тереза задала ему совсем немного вопросов. Она на редкость быстро осваивалась с миром, в котором жил Григорий. Оставалось надеяться, что для этого ей не приходится делать над собой слишком больших усилий.

Она поинтересовалась Петером Франтишеком.

— Он вас похитил — вы так сказали, — проговорила Тереза, когда Григорий снова рассказал о том, каким образом познакомился с таинственным субъектом. Он ни словом не обмолвился о том, что Франтишек был привязан к креслу. Пока было вполне достаточно просто упомянуть об этом человеке. — Но почему же он вас отпустил?

— Потому что я знаю о тайне дома. Остальные не понимали, что происходит. Они только слышали зов. Я вел себя иначе.

— А я?

Григорий вынужден был ответить уклончиво:

— Вы его не интересуете. Главное для него — дом.

— Он его может получить, когда захочет.

Григорий покачал головой:

— Он пока к этому не готов. Не знаю, как именно он намеревается подготовиться, но предполагаю, что он наращивает силы.

Сказать больше означало бы пойти на риск. Тогда пришлось бы описывать те не слишком чистоплотные методы, к которым прибегали некоторые маги ради наращивания сил. К счастью, Тереза больше ни о чем Григория расспрашивать не стала. На самом деле, если на то пошло, то именно с этого мгновения она вообще стала весьма немногословна.

Тереза, как и обещала, устроила Григория в гостиной на диване. Он другого и не ожидал и к собственному изумлению понял, что на редкость спокоен. Он ни за что бы не решился взять эту женщину без ее согласия. Быть может, подобные помыслы сейчас были старомодны, но Григорию это было в высшей степени безразлично.

Тереза вошла в гостиную, когда Григорий пытался соорудить из декоративных подушек некое подобие того, на что было бы удобно положить голову. В одной руке Тереза держала большую пуховую подушку, в другой — аккуратно сложенное одеяло.

— Пожалуй, без этого вам не обойтись. На этих подушках спать невозможно. Я точно знаю, я пробовала.

— Спасибо.

— В холодильнике и шкафчиках над раковиной есть всякая еда. Ешьте, что понравится. Как только я освобожу ванную, можете ею воспользоваться. Я там для вас повешу коричневое полотенце и махровую простыню.

Григорий взял у Терезы подушку и одеяло и положил на диван.

— Спасибо, но если вы не против, я это отложу до утра.

— Конечно, — кивнула Тереза и улыбнулась. — Спокойной ночи.

Когда она отвернулась, чтобы выйти из гостиной, Григорий кое о чем задумался.

— Тереза, вы собираетесь завтра выйти на работу?

Она обернулась и нахмурила брови.

— Я еще не решила. Мне не хотелось бы… но на самом деле я не вполне понимаю, как мне быть. После того, что произошло сегодня ночью, это же бессмысленно, правда?

Что может произойти, если она вернется в «Дозорный»? Григорий слишком сильно устал, чтобы думать об этом.

— Отпроситесь на завтра, — в конце концов посоветовал он. — Скажите, что выйдете послезавтра. А утро вечера мудренее, завтра все обдумаем и обговорим.

— Неплохо придумано, — кивнула Тереза и улыбнулась веселее. — С этой мыслью мне будет легче заснуть. Спасибо.

Григорий проводил ее взглядом и опустился на диван. Теперь, когда Тереза вышла, Григорию предстояло сделать еще кое-что, перед тем как и самому решиться лечь спать. Как ни терпима оказалась Тереза в отношении магии, как ни восприимчива, она все равно судила почти обо всем с позиции простой смертной. Они убежали от крыс — и для Терезы опасность миновала. Она и не задумалась о том, что в том доме, где она жила, могли преспокойно ошиваться эти серые длиннохвостые прислужницы Франтишека. Мало того, ей и Григорию грозили существа пострашнее крыс.

Еще тогда, когда Тереза не вошла в гостиную, а находилась в своей спальне, Григорий уже успел произнести основные охранные заклинания. Теперь, уверившись в том, что Тереза легла в постель, Николау мог спокойно завершить начатый труд.

Он закрыл глаза и вошел в контакт с пятью точками, которые избрал для себя в качестве опор в квартире Терезы. Связанные между собой магической силой, эти точки должны были образовать пятиугольник, внутрь которого вписывалась большая часть квартиры. Незначительные участки, оставшиеся за пределами пятиугольника, можно было защитить силой заклинаний. В квартиру Терезы крысы сегодня ночью прокрасться не смогут при всем желании. Путь сюда будет закрыт и для людей — приспешников Петера Франтишека. Всех случайностей Григорий, безусловно, исключить не мог, но если бы кто-то или что-то все-таки в квартиру проникло, Григорий получил бы об этом предупреждение.

Григорий положил подушку в изголовье, расстелил одеяло и улегся. Разум его во все времена не прекращал трудиться. Григорий думал о завтрашнем дне. Тереза может потребовать ответов на многие вопросы, а он пребывал в сомнениях насчет того, как ей отвечать. Григорий всю жизнь жил, не ведая о возможности выхода, и теперь ему крайне трудно было измыслить такую возможность для другого человека. И все же, существуй для него шанс спасти Терезу, он был бы готов забыть о своих бедах.

Григорий заснул, так ни до чего и не додумавшись.

Было еще темно, когда Григория разбудило чье-то прикосновение к его сознанию. Он открыл глаза и стал ждать, пока они привыкнут к темноте, но за это время он уже успел самым старательным образом окинуть всю квартиру мысленным взором. Странно… Никаких незваных гостей и в помине не было, и никаких следов использования магической силы.

Результаты беглого осмотра Григория не удовлетворили. Он встал с дивана, поднял руку до уровня груди, повернул ладонью вверх и сосредоточился. В дюйме от его ладони вспыхнул маленький желтый огонек, осветивший гостиную так, что Григорию стали видны все предметы в ней, но вместе с тем не такой яркий, чтобы проникнуть в спальню Терезы и разбудить ее. Держа огонек над ладонью, словно светильник, Григорий обошел комнату, на сей раз используя не только магическое, но и обычное зрение.

Похоже, в гостиной все было чисто. Николау вышел в маленькую кухню. Он долго жил, в частности, в Лондоне и в Европе вообще, но размеры квартир в сочетании с их стоимостью не переставляли удивлять его. Он ведь помнил времена, когда постройка дома, способного вместить семью из десяти человек, стоила человеку всего лишь нескольких дней тяжелого труда.

Из кухни он прошел в ванную комнату. Там висело зеркало. Увидев свое отражение, Григорий невольно задержал на нем взгляд.

Перед ним было его лицо — то самое, что принадлежало ему всегда, и все же всякий раз разное. Его черты запечатлевали все, что довелось пережить Григорию, а особенно — глаза. Да, его глаза цветом были похожи на глаза Терезы, Франтишека и любого из других, которых ему доводилось встречать на протяжении несколько веков, но ни у кого из них в глазах не отражалось столько тяжких переживаний, столько лет бесконечных странствий и мук. Их глаза — за исключением разве что Франтишека — были молоды. В них горел огонь, а в глазах Григория, как казалось ему самому, тлели угли.

Григорий моргнул и отвернулся от беспощадного зеркала. Зеркала он терпеть не мог и пользовался ими исключительно по необходимости. А сейчас у него было дело поважнее, чем купание в жалости к самому себе. Уж на что, а на то, чтобы пожалеть себя, к его услугам было все время мира.

Оставалось осмотреть спальню Терезы. Григорию не хотелось входить туда — отчасти из-за того, что он боялся разбудить хозяйку квартиры, которая, проснувшись, могла неправильно расценить его появление. Тем не менее не осмотреть спальню было нельзя. Григорий надеялся, что Тереза поймет его, как нужно.

Он лишь едва коснулся пальцем дверной ручки, и она сама повернулась. Дверь бесшумно и медленно открылась. Григорий изо всех сил старался не произвести ни звука — как ради того, чтобы не разбудить Терезу, так и ради того, чтобы уловить наличие чего-нибудь постороннего в ее спальне.

Когда дверь открылась достаточно для того, чтобы Григорий мог войти, он велел ей замереть в этом положении. Затем он поднял рукотворный огонек до уровня глаз и опустил руку. Огонек уплыл назад, за спину Григория, и повис в воздухе. Такого освещения было вполне достаточно, чтобы осветить спальню, но не разбудить Терезу. Пока Григорий ничего опасного в спальне не почувствовал, но не мог успокоиться, не осмотрев там все своими глазами.

Спальня так разительно отличалась от всех остальных помещений в квартире, что Григорию стало неловко из-за того, что он вторгся сюда. Впечатление создавалось такое, будто здесь живет молоденькая девушка, даже скорее — девочка. На шкафу были расставлены мягкие игрушки, стену украшали рисунки с изображениями животных. Обстановка в целом куда более соответствовала жилищу юной девушки, чем спальне зрелой преуспевающей женщины.

Тереза спала на правом боку, укрытая мягким теплым одеялом. Лица ее не было видно — оно утонуло в подушке. Судя по ее дыханию, она спала крепко. Григорий задержал взгляд на ней чуть дольше, чем следовало бы, а потом перевел взгляд на большое, занавешенное шторами окно.

Он шевельнул пальцем — и шторы раздвинулись настолько, чтобы стало ясно: ни за ними, ни за окном никто не прячется. Магическое зрение подтвердило результаты визуального осмотра. Таким же образом Григорий обследовал платяной шкаф и комод. Вскоре ему стало ясно, что и в этой комнате ничего опасного нет.

Устыдившись того, что задержался в спальне, Николау тихо вышел из комнаты и бесшумно закрыл дверь. Затем поднял руку, и маленький огонек, переместившись, вновь повис над его ладонью.

— Скверно, Григорий, ах как скверно! Заглядывать в спальню к беспомощной, ни о чем не подозревающей дамочке — ай-яй-яй!

Григорий вздрогнул, выронил огонек и резко развернулся.

Из глубины тускло освещенной гостиной на него смотрел Фроствинг. Грифон уселся на спинке дивана, раскинув крылья. Несмотря на чудовищный вес каменной фигуры, мягкая спинка даже не прогнулась, но в конце концов грифон существовал в призрачном мире, а не в реальном, а в реальном он оставлял свои следы только тогда, когда сам этого желал.

— Можно подумать, что ты не рад меня видеть, дорогушенька Григорий. И еще можно подумать, что ты обзавелся какими-то познаниями, которые твоя бедная маленькая головушка просто не в состоянии вместить, но ты их все-таки ухитрился туда втиснуть, да еще и пытаешься их худо-бедно применить?

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Григорию вовсе не хотелось приближаться к чудовищу, но он решился на это, надеясь на то, что чем дальше он будет от спальни Терезы, тем меньше вероятность, что грифон включит и ее в сферу своего влияния.

— Ну, конечно, не понимаешь, — насмешливо проговорил грифон. Затем, словно бы забыв о начатом разговоре, крылатое чудище запустило лапу куда-то в темноту и извлекло на тусклый свет нечто размером с котенка. Фроствинг подвесил на когте безжизненного зверька. — Знаешь, что-то мне не нравятся те, с кем ты в последнее время дружбу стал водить.

На когте Фроствинга висела большая крыса. Григорий не стал спрашивать, не одна ли это из прислужниц Франтишека — это и так было яснее ясного.

Фроствинг негромко хихикнул.

— В общем и целом я предпочитаю питаться мяском, проявляющим большую проворность, но эту бедняжку я просто призван был выручить из беды.

Каменный грифон открыл пасть и бросил туда трупик крысы. Вроде бы никакой глотки у скульптуры и быть не могло, но тем не менее Фроствинг заглотал крысу целиком, после чего извлек на свет еще одну.

— У нее была подружка, — сообщил грифон, снова глянув на Григория. — Они вдвоем решили прокатиться вместе с вами, но мне почему-то показалось, что тебе и твоей дамочке хочется остаться наедине. Посмотри, как я добр, как деликатен, а ты до сих пор мне и спасибо не сказал! Стыдно, стыдно!

Вторая крыса последовала за первой в область небытия. Фроствинг сделал вид, будто утирает зубастую пасть. Покончив с послеобеденным туалетом, он смерил стоявшего перед ним человека взглядом с ног до головы.

Григорий отчаянно пытался придумать, как избавиться от грифона. Он стал беспечен. Его убаюкали маленькие успехи, достигнутые в деле отпугивания заклятого врага.

— Ты так далеко, дружочек! Почему бы тебе не подойти ко мне поближе?

Левая нога Николау против его воли приподнялась и сделала шаг вперед. За ней последовала правая. Он сопротивлялся, как мог, но, увы, как обычно, толку от его усилий не было никакого. Григорий мог лишь наблюдать за тем, как его обезволенное тело двигается к окутанному ночной тенью чудовищу, царственно восседающему на спинке дивана.

Фроствинг остановил его на расстоянии вытянутой руки. Все еще не в силах двигаться по собственной воле, Григорий не сумел воспротивиться и отстраниться, когда грифон протянул к нему лапу и когтем приподнял подбородок.

— Миленький, славненький Григорий! Тебе следует вести себя поосторожнее. Я так за тебя переживаю, ты же знаешь. На самом деле я все время думаю о тебе. Но порой мне кажется, что ты этого не ценишь. — Григорий молчал. Фроствинг вздохнул. — Ты просто не представляешь, как часто я возвращал тебя на путь истинный после того, как ты оступался. Ты понятия не имеешь о том, как долго я вел тебя сюда. А ведь мне от тебя нужна такая малость — совсем немножечко участия с твоей стороны, а ты и этого мне дать не согласен.

Когтистая лапа ухватила Григория за воротник. Страшилище тянуло его к себе, пока их лица чуть-чуть не сблизились окончательно. Уже не впервые испуганный Григорий обратил внимание на то, что никак не может рассмотреть глаза своего мучителя. Черные бездонные пропасти — и больше ничего.

— Позволь, я расскажу тебе одну историю…

Голос грифона терзал Григория столь же мучительно, сколь и само его присутствие. Когда Фроствинг принимался рассказывать истории, они всегда оказывались каким-то образом связаны с жизнью Николау… но ничего хорошего от этих рассказов ждать не приходилось. Мерзкий грифон добивался того, чтобы каждая из его повестей накрепко запечатлевалась в сознании жертвы, и старался, чтобы Григорий никогда не забывал услышанного.

— Жил-был один человек. Он страдал огромными амбициями, и эти амбиции превышали все допустимые пределы и были этому человеку совсем не по плечу, но он этого не видел. Он почитал себя воплощением власти над миром. — Грифон презрительно фыркнул. — Что бы он понимал во власти над миром, малявка! О да, он овладел кое-какими фокусами, сумел взрастить стайку проворных и смекалистых зверушек, но он жестоко ошибся, почитая свое положение выше положения удачливого дурня.

«Франтишек, — подумал Николау. — Он говорит о Франтишеке».

— Как вижу, тебе знакома эта история, — отметил крылатый демон. — Это славно, дорогуша Григорий, вот только я почти уверен, что ты не знаешь, как она заканчивается. Быть может, ты перепутал эту историю с другой… которая не так бесповоротно безнадежна. Прошу понять меня правильно, когда я утверждаю, что та история, которую я рассказываю тебе сейчас, совершенно безнадежна. В финальной сцене этот дурень гибнет и исчезает без следа, а вместе с ним — все те тупицы, что служили ему… о, а еще гибнет и тот человек, что был еще большим глупцом, ибо истина была ему открыта куда более явно, чем всем остальным, и все же он не видел опасности, пока она не поглотила его вместе со всеми остальными.

Фроствинг резко отпустил Григория, и тот с трудом удержался на ногах — он не сразу понял, что грифон снял с него обездвиживающее заклятие. Николау попятился на несколько шагов.

— Мораль сей истории достаточно проста, на мой взгляд, — продолжал разглагольствовать грифон. Он сложил крылья и протянул когтистую лапу к человеку. — Но на всякий случай, если ты вдруг ее не понял…

Сначала Григорий подумал, что грифон снова тянется к нему и хочет подтащить поближе к себе, но вскоре он понял, что лапа протянута не к нему, а дальше…

— Нет! — в отчаянии прокричал Николау, еще не успев обернуться. А когда обернулся, то увидел, что жуткой лапой грифон манит Терезу.

Она стояла на пороге спальни, опустив руки. Веки ее отяжелели от сладкого сна. Фигуру ее окружало сияние, и свет лился как бы изнутри нее. Тончайшая кружевная ночная рубашка почти не скрывала прекрасного тела. Григорий со все возрастающей тревогой следил за Терезой, а она шагнула к Фроствингу, словно ребенок к любимому отцу. Григорий бросился к ней, чтобы остановить, но как в том сне, где ему привиделся Мэтью Эмрих, рука его прошла сквозь тело Терезы.

А Тереза медленно приближалась к воссевшему на спинке дивана чудищу и наконец застыла рядом с ним, а потом повернулась лицом к Григорию. Фроствинг дружески обнял ее за плечо, затем позволил себе еще большую интимность — стал мять когтями ткань рубашки над грудью Терезы. Другой лапой он поглаживал щеку женщины.

— У тебя всегда был отменный вкус. Это я должен признать, дорогуша Григорий… А ведь самая красота — в глазах, верно? — Когти грифона зависли в дюйме от глаз Терезы. — И цвет какой чудесный… Чьи же глазки он мне так напоминает…

— Фроствинг, пожалуйста! — взмолился Григорий. — Она тут совсем ни при чем!

Его мучитель склонил голову набок.

— Еще как при чем, Григорий, еще как при чем! У нас у всех роли в этом спектакле расписаны. Мы все — марионетки, болтающиеся на ниточках, а держит их в руках наш повелитель с древних времен! Неужели ты так скоро все забыл? — Фроствинг рассмеялся, но смех его прозвучал странно — на слух Григория, в этом смехе была… горечь. — О да, конечно, забыл, еще бы тебе не забыть!

Грифон какое-то время лениво шевелил когтями возле глаз Терезы, затем поднял лапу повыше и стал теребить ее волосы. Вечная ухмылка, запечатленная на каменной морде Фроствинга, стала шире.

Когти грифона вонзились в щеку Терезы.

По лапе чудовища потекла кровь. На белой щеке Терезы залегли три глубокие влажные алые борозды. Раны были неглубоки, но жестокость грифона возмутила Григория до последней степени. Сам не зная, как это у него получилось, он высвободился из сковывавшего его ступора. С губ его сорвались слова на непонятном ему языке, которым он уже пользовался раньше. Пусть смысл слов оставался скрытым — Григорий знал, что произносит именно те слова, что нужны сейчас.

Фроствинг бочком отодвинулся от застывшей в неподвижности Терезы. Отогнал его не страх — нет, скорее, боль. Григорий это почувствовал. Тем не менее каменный демон сохранял самоуверенность и ухмылялся, невзирая на полученный удар.

— Славно, славно, дорогушенька Григорий. Ты просто молодчина, честное слово! Замечательно у тебя получается, но только не забывай, что властвую над тобой я, и никто другой! Попробуешь встать на сторону тупиц — тебя постигнет их жалкая участь!

Григорий, вне себя от ярости, вновь произнес заклинание на странном языке, но грифон покачал головой и расправил крылья, словно собрался взлететь. Однако не таков был Фроствинг, чтобы оставить последнее слово за Николау.

— То, что я делаю, я делаю только потому, что ты меня об этом просишь, дорогуша Григорий, и ни по какой иной причине! Можешь ненавидеть меня самой лютой ненавистью, но тогда научись ненавидеть и самого себя. Это твой единственный шанс, если он у тебя вообще есть…

Он не стал отбирать у Григория воспоминаний, не украл ни частицы души. Он просто исчез бесследно, как и не было его.

Краткую тишину нарушил дикий крик.

Григорий очнулся и обнаружил, что лежит на диване. Он заморгал, пытаясь понять, в чем дело.

Второй крик разбудил его окончательно. Он донесся из спальни Терезы.

Григорий вскочил и бегом бросился к соседней комнате, толкнул дверь, на ходу сотворил яркий огонек, мгновенно рассеявший тьму.

Тереза сидела на кровати.

Ее лицо, руки, ночная рубашка и даже подушка были в крови. Крови было немного, но смотреть на Терезу было страшно. На ее щеке алели три рваные раны.

Она смотрела на Григория широко открытыми глазами.

— Грифон… — прошептала она сдавленно. — Там был ты… и грифон по имени Фроствинг.