Постигая прошлое (СИ)

Глава 7

Так внезапно вернувшиеся воспоминания требовали сосредоточить на них внимание, принять и осмыслить, но до краев наполненное адреналином тело желало дальнейших подвигов, да и крестному стоило бы помочь.

Шагнул к распростертой на песке туше, собираясь выдернуть меч, ухнувший в затылочный нарост на половину длины. Однако ногу, что до сих пор служила надежной опорой, вдруг повело, словно из нее вытащили все кости. Не удержавшись, упал на колени. Кое как оперся на руки, которые внезапно тоже наполнила предательская слабость. Да что такое?!

Опустив взгляд вниз, едва сумел сдержать крик. Куртка из плотной кожи, способная, пожалуй, сдержать скользящий удар мечом, оказалась бессильной против лопатообразных когтей топтуна. Весь правый бок разорван, но это так, мелочь. А вот то, что вместе с кожаным доспехом, удар могучей лапищи наполовину вмял, наполовину снес часть грудной клетки, было уже серьёзно. И страшно! Вывернутые наружу обломки рёбер торчали в обрамлении исходящих кровью мышц и расползшихся лоскутов кожи. Моей кожи!

Видимо организм, накачанный адреналином и окрыленный эйфорией от победы над топтуном, отключил нервные окончания. Лишь это могло объяснить полнейшее отсутствие боли при получении ранения.

После увиденного, силы окончательно меня покинули. Остатков их хватило лишь отклонить назад, отказывающееся подчиняться, тело и упасть не на живот, а на спину.

Выходит, предсмертный удар, которым достал меня одержимый, оказался далеко не безобидным, как показалось сначала. Рана серьёзная, причём серьёзная настолько, что смерть становится лишь вопросом времени, причём очень короткого его отрезка. Не знаю, способны ли, полученные в Улье, лекарские умения лечить подобные раны, хотя у местных на этот счёт сомнений не бывает. Но если через пять-десять минут обещанная крестным знахарка не прибудет, лечить будет уже некого.

К заблокированным нервным окончаниям вновь вернулась чувствительность, отчего организм в один миг погрузился в бездонный океан боли. Время в нем шло иначе, каждая секунда могла превратиться в минуту или час, а могла казаться вечностью. Бытие обратилось растянутой в пространстве и времени мукой, и эта мука длилась и длилась. Вплоть до того момента, как появился звук.

Шелест сминаемого подошвами песка сообщил о приближении живого существа. Крестный или один из одержимых? Если второе, то вряд ли кто-то серьёзнее жрача, больно уж шаг легкий. Хотя, в моём состоянии без разницы. Даже самая жалкая из тварей представляет смертельную угрозу.

— Пустой! — запыханный голос бородокосого развеял сомнения. — Пустой, да как же ж так-то?! Погодь, под голову счас подкладу.

Разлепив веки, внезапно ставшие чужими и непослушными, увидел склонившегося крестного. Во взгляде серо-стальных, устремленных на меня глаз, явственно читался испуг. Неудивительно, полученные увечья и впрямь страшны до такой степени, что можно лишь поражаться живучестью раненого.

— Дядь Прохор, я топтуна завалил! — попытался произнести слова бодро и весело, но получилось неважно. Голос прозвучал еле слышно и хрипло, будто запись, проигранная на старом магнитофоне с посаженными в ноль динамиками.

— Вижу-вижу, молодца, Пустой! — покивал бородой крестный, подсовывая мне под голову обмотанный тряпками шлем.

— Ты всех перебил?

— Всех, всех. Тихо, не балаболь попусту, покой тебе нужон!

— Да нормаль… — попытавшись выдавить из себя очередную фразу, вдруг закашлялся, после чего во рту стало излишне мокро и солёно.

— Тихо, Пустой, не шевелися. Силы береги, Тайка вот-вот уж должна подойтить. Я тебе подмочь не могу ничем, энтакую дыру и не закроешь толком. — крестный говорил, а сам рвал какие-то тряпки, обкладывал ими края раны и снова говорил. — Энто ничаго, Тайка всё залечит, у ей лекарский дар силы невиданной, таки, как она, знахари, наперечет! Ты токмо потерпи маненько, дождись уж ейного приходу. Добром всё кончица, коли ее…

Раздавшийся крик сильной твари прервал успокаивающую речь бородокосого. Ей в ответ проурчали ещё несколько одержимых. Обернувшись на звук, крестный прекратил перевязочные манипуляции. Опустил руки. Сел рядом. Вздохнул тяжело.

— Всё, крестничек, конец сказочке.

— Кто… кто? — прохрипел, пытаясь повернуть голову в сторону раздавшихся звуков.

— Волот с парой дружков-кусачей. Да лежи ты, лежи, не шевелися! Счас оне чрез брод перескочут и поглядишь.

— Так ты… беги… успеешь… я то уж…

— Не, крестничек, не уйти мне. И последний бой дать нечем. Дар кончал весь, стрел маненько найдеца, так оне от их и не почешуца дажить.

— Как же… — с каждым словом говорить становилось все труднее, голова шла кругом, а сознание то и дело пыталось покинуть слабеющее, с каждой минутой, тело.

— Держи вот нож, коли помирать, так с оружьем в руке. — В, частично онемевшую, потерявшую чувствительность ладонь, легла твердая и шершавая рукоять. — Прощевай, Пустой!

— Прощай… дядь Прохор! — последние слова вышли на удивление легко. Окончательно потеряв надежду на спасение, почувствовал облегчение, а на душе разлилось безмятежное спокойствие.

В следующую секунду, твари, перебравшиеся через реку, показались во всей своей ужасающей красе. Впереди несся волот. За ним, чуть поотстав, двое кусачей. Волот, кстати говоря, был заметно меньше той твари, с которой повстречался в посёлке, не больше трёх метров в высоту. Но легче от этого не стало.

Фокусировать зрение было проблемно, картинка то и дело мутнела, а неподъемные веки, в открытом состоянии, вообще держал каким-то чудом. Может быть поэтому новые действующие лица, появившиеся на самой периферии видимости, сначала принял за обман зрения или галлюцинации.

Отсвечивающий зеленым круг, метров трех в диаметре, неожиданно вспыхнул прямо в воздухе, над склоном, где-то метрах в двадцати, недалеко от остатков навеса, разрушенного топтуном. Портал?! По краям круга скользили зеленоватые переливы, а в середине клубилось туманное ничто. Из этой, скрытой парящей пеленой, неизвестности, одна за другой начали выскакивать фигурки, облаченные в серое.

Долго раскачиваться выбравшиеся из портала люди не стали, сходу вникнув в происходящее, также резво начали на него влиять.

— Сет, стопь их!

— Не достану.

— Никакого от тебя толку!

После короткого обмена репликами, появившаяся первой высокая фигура с места рванула наперерез одержимым. И, судя по невероятной скорости, имела все шансы их опередить. Остальные подняли оружие, судя по зазвучавшим хлопкам, арбалеты и начали осыпать стаю тварей болтами. Правда, попаданий было немного. Чудовища неслись с приличной скоростью, а стрелять приходилось сбоку, с расстояния метров в сорок, при этом учитывая упреждение на стремительно перемещающихся целях. Помимо этого, кто-то из оставшихся у портала отправил вслед за болтом какой-то светящийся шар. Летел он медленнее, зато на порядок точнее, да и результат при попадании в одного из кусачей был хорош — тварь упала подрубленным деревом и вставать не торопилась. Второму кусачу тоже не удалось достигнуть цели. Один из удачно пущенных болтов повредил ногу, после этого, замедлившийся одержимый стал лёгкой мишенью для арбалетчиков.

Волоту оставалось преодолеть меньше десятка метров, чтобы растерзать нас с крестным, безмолвно наблюдающих за стремительно разворачивающимся событиями, когда высокая фигура преградила дорогу твари. На фоне трехметрового чудовища, выглядевшего, словно живая машина смерти, наш нежданный "защитник" смотрелся жалко и обречённо. В дополнение ко всему, руки у, облаченной в серое, фигурки были абсолютно пусты, что лишь добавляло уверенности в сумасбродности поступка. Непонятно, на что этот шустрый бегун надеялся, выходя безоружным против трехметрового чудовища?! Зато понятным становится другое — теперь, вместо двух жертв, волоту достанутся три.

Тварь была уже так близко, что почти нависала над замершим, словно окаменевшим от страха, защитником.

Глаза так и норовили закрыться, но уже не от слабости, одолевающей находящийся на грани организм, а от нежелание смотреть на сцену кровавой расправы. Но любопытство и теплящаяся глубоко-глубоко внутри, едва ощутимая искорка надежды, заставляли продолжать наблюдение за происходящим. Ведь не мог этот неожиданно появившийся защитник встать на пути одержимого лишь для того, чтобы глупо умереть в лапах твари, оттягивая нашу гибель на десяток жалких секунд.

Волот начал заносить свою лапищу для смертельного удара, но и его противник не зевал, тоже повел рукой снизу-вверх, зеркально повторяя движение чудовища. Не знаю, показалось мне или и впрямь что-то такое было, но во время этого ответного взмаха, прямо перед движущейся ладонью, возник едва заметный отблеск, словно луч света по стеклу скользнул.

После этого фигурка стремительным прыжком ушла в сторону от надвигающегося одержимого.

Сама тварь покатилась дальше, но уже частями. Безобидный взмах ладонью рассек пополам тушу чудовища, закованную в природную броню, которую, наверняка и автоматная очередь не пробьёт. Причём эта самая ладонь даже не коснулась рассекаемой материи. Во время проделанного движения до одержимого было не меньше полутора метров.

Очередная, дарованная ульем, суперспособность. Повезло её обладателю. И нам повезло, что этот обладатель так вовремя оказался рядом. Но удивляться невероятно сильному дару и чудесному спасению сил не осталось. Сознание отправилось в свободный полет, оставляя в покое бесполезное, растратившее остатки жизненных сил, тело.

Темнота… Прекрасная и беспечная! Она освобождает от необходимости производить какие-то действия, даёт возможность отринуть все мысли и чувства, позволяет просто замереть, застыть в умиротворенном состоянии абсолютного стазиса, превратиться в ноль и раствориться в великой пустоте безвременья, что была, есть и будет во веки вечные.

Но долго наслаждаться этим замечательным состоянием не удалось. Кто-то неизвестный, пришедший откуда-то извне, грубо ухватил расслабившееся в блаженной прострации сознание и выдернул его обратно в жизнь.

Свет… Отвратительный и навязчивый! Он бьёт в лицо, пытается пробиться сквозь сомкнутые веки, не даёт покоя, тревожит, расталкивает, заставляя шевелиться и вновь ощущать невыносимую боль в, вернувшем чувствительность, теле.

— Пустой, ты энто… живи уж! — взволнованный голос бородокосого доносился словно откуда-то издалека, но с каждым произнесенным словом становился всё чётче и яснее. Вместе с ним возвращались и прочие звуки: плеск волн, скрип песка, сминаемого подошвами. Причём последних было с избытком.

Открыв глаза, убедился, что увиденное не было галлюцинацией, а народу и впрямь прибавилось. Прямо над головой, то и дело появлялось миловидное личико совсем юной девушки. Сначала по ошибке принял ее за, неизвестно когда успевшую появиться, Настасью, но сфокусировав взгляд, понял, что обознался. Слева замерли трое: высокая черноволосая женщина средних лет, худой парень неопределённого возраста и крестный, собственной бородатой персоной. Ещё и справа кто-то переминался с ноги на ногу, что-то бурча себе под нос. Поворачиваться, чтобы рассмотреть бурчащего, не стал. Любое движение вызывало вспышку боли, от которой темнело в глазах и казалось, что сквозь грудную клетку продели металлический крюк, и шевелят им из стороны в сторону.

— Ожил, родименький! — вновь подал голос бородокосый.

— А куда он денется?! У Алиски и не такие оживали! — хихикнул худой.

— Всё, вытащила. — подтвердила, склонившаяся над головой, девчушка, которая, по-видимому, и была Алисой. — Но долго его не продержу, надо срочно делать реконструкцию и все сращивать, а то опять реанимировать придётся. Выключаю его.

— Нет. — резкий голос черноволосой заставил всех присутствующих обернуться, а крестный, по-моему, даже дернулся от внезапного выкрика. — Он после этого не один час проваляется.

— Тогда хотя бы спек вколю.

— И спека не надо. Мне он трезвый нужен для разговора, а времени ждать нет. Местную анестезию сделай и сращивай.

— Да какую местную?! Тут половину тела замораживать надо!

— Значит так лечи. Потерпит. Времени нет. Начинай. А вы подержите его. — Последние фразы были обращены к прочим, оставшимся без дела, подчинённым. А то, что все прочие и впрямь были для темноволосой подчинёнными, сомнений не вызывало. Она и говорила, как лидер, короткими, рубленными фразами, словно приказы отдавала. И, судя по молчаливому согласию остальных, имела на это полное право.

— Потерпите, будет больно. — словно извиняясь, сочувственно прошептала Алиса.

После того, как остальные, обступив безвольное тело, придавили руки и ноги к земле, юная лекарка взялась за дело. Полуприкрыв глаза, опустила маленькие ладошки возле раны и, немного надавливая, пошла пальцами по краям. При этом начала потихоньку дуть, словно пытаясь успокоить боль, вдруг начавшую усиливаться, хотя раньше казалось, что дальше уже некуда.

— А-а-а-а а!!! Ыыыыыыы!!! — сдерживать рвущийся наружу крик больше не было возможности. Крик выходил сам собой. Крик оказался тем единственным, что могло хоть немного облегчить эти, поистине адские, муки. Ощущение было такое, словно прямо внутри грудной клетки развели костер. И с каждой секундой этот костер разгорался всё сильнее.

Опустил взгляд, рассмотреть, что за действия вызывают столь сильную боль. Лучше бы не смотрел.

Сам вид частично развороченной грудной клетки был ужасающе страшным. Но видеть, как под небольшими ладошками, распростертыми над раной, поврежденные ткани начинают шевелиться, стягиваться и обрастать потерянными фрагментами, было вдвойне ужаснее. Кисти рук девушки едва заметно светились и всё, на что этот свет ложился спешило принять свою нормальную форму: рассеченные мышцы соединялись, порванные сухожилия стягивались, перебитые сосуды тянулись друг к другу, торопясь стать единым целым. Правда из не успевающих затянуться разрывов то и дело брызгала кровь, но в остальном операция по чудесному исцелению шла хорошо. Главное, поскорее отвернуться, не смотреть на всё это действо, иначе с ума можно сойти. Ну и боль куда-нибудь деть. Только вот куда?

— Алиска, давай аккуратней! — недовольно пробормотал широкоплечий здоровяк с грустным оплывшим лицом, морщась от брызнувшей на щеку крови. Видимо, это он бормотал в стороне, когда меня привели в чувство.

— Куда гонишь? — к критике присоединился тощий, хотя на него ни капли не попало.

— Держите молча. Не мешайте ей. Это просто кровь. Не растаете. — вместо занятой делом лекарки ответила темноволосая, причём в своей обычной манере, пресекая на корню зарождающееся недовольство.

Продолжился ли диалог дальше, узнать мне было не суждено. Внезапно раздавшийся громкий хруст переключил градус боли сразу на десяток делений вверх. В глазах потемнело, дыхание перехватило, а сотрясшие тело спазмы выгнули тело дугой, несмотря на навалившихся ещё сильнее "медбратьев".

На периферии видимости мелькнуло лицо бородокосого, бормотавшего что-то успокаивающее. Оказывается, он тоже участвовал в фиксации "оперируемого". Неизвестно, что именно он пытался сказать — слух отрубило. Но это и неважно. Организм, не в силах больше переносить мучительную боль, наконец, решил дать перерыв истерзанным нервным окончаниям и отключился.

Отдых в блаженной пустоте. Что может быть лучше…