Постигая прошлое (СИ)

Глава 14

Демьян выглядел радостным и смущенным одновременно. Несмотря на то, что жрач всё же зацепил его когтями, содрав кожу на предплечье до мяса, победитель пятёрки одержимых улыбался, словно налопавшийся сметаны кот. На да, чуть не забыл, ведь тут подобные раны не считаются чем-то серьёзным. Царапинка — плюнуть, да земелькой присыпать, вот и всё лечение.

Что ни говори, а зря я, конечно, костерил его. Пускай и рисковал Демьян, но рисковал осознанно, полагаясь на свою боевую выучку, да на ловкость с силой. Честно говоря, до сих пор не перестаю удивляться, что может вытворять, с топором в руках, этот ловкач. Разница стала видна особенно сильно прямо после окончания боя, когда он вдруг вновь превратился в прежнего нескладного и медлительного увальня.

После поздравлений с эффектной победой в виде энергичного похлопывания по плечам, сбора трофеев и оттаскивания подальше в кусты тел одержимых, занялись осмотром поселения.

Ни одна изб не оказалась запертой, везде двери нараспашку, несколько из них с выломанными засовами. Надежда найти выживших, не обратившихся плотоядными тварями, людей, так и не оправдалась. Хотя, есть вероятность, что сохранившие разум могли спастись, попросту уплыв с острова, но отправляться на их поиски никто не собирался.

В некоторых из жилищ присутствовали следы разгрома, были переломаны мебель и домашняя утварь. Видимо, перерождающиеся в одержимых, люди разносили всё, что бы не попалось под руку. В нескольких избах двери оказались с вывороченными засовами, в таких, как правило, обнаруживались следы кровавого пиршества тварей. Всё вокруг было забрызгано красным, тут и там валялись обглоданные кости, причём некоторые из них небольшие, явно детские.

Видя эту страшную, в своей трагичной несправедливости, картину, нахмуривший брови бородокосый, не говоря ни слова, стянул шлем, опустил голову. Я, следуя его примеру, сбросил с головы чешуйчатый капюшон, тоже не стал ничего говорить, хотя слова сами рвались с языка. Злые, яростные слова! Демьян же, дотоле продолжавший хранить на лице тень улыбки от победы над тварями, мигом поник, плечи его бессильно повисли, а по щекам вдруг побежали слезы. Но и он не нарушил траурного молчания, что встало, в тот момент, рядом с нами.

Что же это за мир такой, кровожадный и безжалостный, не дарующий снисхождения даже самым слабым и беззащитным?! Нет, это не мир, а просто какая-то бойня, бездушная механическая мясорубка, ручку которой вращает такое же бездушное, или наоборот, одушевленное, но полностью, абсолютным образом сошедшее с ума, существо.

Внезапно сердце заколотило в груди, как бешенное, в горле пересохло, а взгляд уперся в, материализовавшуюся из ниоткуда, темноту.

Не помню, чтобы я закрывал глаза…

Постепенно в центре темноты начало проступать светло-серое пятно, оно росло, на глазах наливаясь цветом и обретая объем. Пятно разделилось на детали, каждая из которых становилась все отчетливей и внятней, очерчиваясь изгибами линий, углов и окружностей.

Я не успел разглядеть до конца, но каким-то непонятным чувством ощутил исходившую из самой сути, проступающего сквозь тьму существа, всеобъемлющую и всепоглощающую мощь. Не в силах больше ощущать на себе неимоверно чуждое, чудовищное внимание этой беспредельной силы, в ужасе оттолкнулся от проникшего в сознание видения и вновь обрёл способность видеть окружающий мир.

Было ли это видением? Или…

Но осмысливать произошедшее было некогда. Что-то ещё изменилось. Зрение?! Мир вокруг теперь виделся, словно в какой-то компьютерной симуляции. Стены и потолок избы не исчезли, но стали прозрачными, при этом сохранили исходную толщину и объем, но представлялись теперь просто линиями трехмерного рисунка. В таком же виде предстал и раскинувшийся за этими стенами посёлок, и весь остров, и река, и берега за нею, и суша. При желании всё просматривалось теперь, словно глаза мои превратились в рентгеновские аппараты. От этих глаз невозможно было укрыться! Река на всю глубину, любой, даже самый маленький камешек, на расстоянии нескольких километров виделся насквозь, стоило лишь сосредоточить на нём свое внимание.

Помимо линий были и цвета, от темно-синего, до ярко-красного. Очень быстро пришло понимание того, что интенсивная краснота объекта вызвана высокой температурой, теплом, синий же цвет, наоборот, говорил о холоде.

Самой темной и холодным местом был бьющий метрах в трехстах от нас ключ, находящийся на дне реки. По темной полосе, уходящей вглубь и в сторону, можно было разглядеть подземную водную жилу, из которой и брал начало ключ. Красных пятен было немало, нагретые солнцем поверхности медленно отдавали тепло подступающему вечеру. Но все они были статичны. Из двигающихся можно было отметить два больших, в рост человека пятна рядом — Демьян с бородокосым. Ещё пролетающие по небу птицы, копошащаяся по земле и под землёй мелкая живность, типа мышей или сусликов, пара косуль, пришедшая на водопой на правом берегу. Но все это было неинтересно. Главной загадкой были три красных пятна: одно побольше и двое маленьких. Пятна эти скрывались под одной из изб, на глубине полутора метров ниже поверхности земли.

Приглядевшись внимательнее, разобравшись в переплетении линий и цветов, понял, что под полом жилища устроен погреб. В нем и прятались три пятна, то есть три человека. Или всё же не человека?! Может, трое одержимых сидят, запертые в погребе, и только и ждут, когда их оттуда выпустят. Да нет, не бывает таких маленьких одержимых. Наверное, да и цвет у тварей ярче. Температура у зараженных на порядок выше, чем у иммунных, легко отличить. Всё из-за разогнанного изменениями нечеловеческого метаболизма. Погоди, откуда я об этом знаю?! Зараженные? Иммунные? Опять воспоминания возвращаются?

— Пустой! Эгей, ты чегой энто? — бородокосый стоял и усиленно тряс меня, крепко ухватив за плечо.

— Ничего, нормально я. Зачем трясешь? — спросил, отталкивая его руку и понимая, что вижу теперь всё, как прежде.

— Так ты застыл, будто бревно, в землю вкопанное! — хохотнул крестный, оглядываясь на утвердительно кивающего Демьяна. — Мы уж тебя звали да кричали, думали уж корни пустил!

— Люди там, трое, под полом. — не обращая внимания на хохмы бородокосого, заговорил о главном, пока не потерял направление на укрывшихся под землёй людей. Махнул рукой в сторону нужной избы, при этом пытаясь вновь вернуться в то состояние рентгеновского зрения. Но, как ни напрягал глаза, ничего необычного больше увидеть не удалось. Может, я что-то не так делаю?! Или воспоминания вызвали этот странный приступ всевиденья?! Хотя и воспоминаний толком не было. Существо ещё это странное, точнее страшное. До ужаса страшное, до мурашек, до истошного крика!

— Каки люди то, Пустой? Все ж избы обошли! Никого нету. Померещилося тебе, значица.

— Не мерещилось, видел я. Идём. — поводя плечами и отгоняя страшное видение, двинулся к примеченному ранее жилью.

Дверь распахнута настежь, вывороченная из дерева скоба, что удерживала засов, не выдержала напора тварей. Внутри всё перевернуто и переломано, стены и пол залиты и забрызганы красным, тут и там кости, в углу лежит голова с обгрызенным лицом и ушами. Судя по заплетенным в косу, частично оборванным вместе со скальпом, волосам, голова женщины. Недалеко валяется окровавленный топор, с отпечатками зубов на деревянной рукояти, совсем немного не дотягивающий по размером до Демьяновой секиры.

Посреди комнаты, немного сдвинутый набок, стоит громадный, окованный железом сундук. Под ним домотканый, когда — то светлый половичок, сейчас весь красный от, напитавшей его, крови.

Немного странная расстановка мебели. Кому и для чего понадобится ставить сундук в центре комнаты?! Только тому, кто любит спотыкаться о стоящие прямо на дороге предметы интерьера. Ну или кто-то хочет спрятать под этим самым сундуком что-либо.

Попытавшись сдвинуть обитый железом ящик, очень удивился его тяжести. Кирпичей туда что ли наложили?!

Оказалось, что не кирпичей. Огромный, словно морозильная камера, сундук был наполовину заполнен железными чушками, вперемежку с полосами металла, железными же прутьями и другой металлической мелочью.

Это что же, кузнец здесь жил что ли?! Ну да, точно! Ещё, когда подходили к нужной избе, успел заметить позади неё навес, под которым ютилась печь с большой, наполовину открытой топкой и выведенной вверх трубой. Это, видимо, был горн. Также там стояло что-то наподобие наковальни. На тот момент я не был уверен, что правильно угадал, лишь приличных размеров молот и прислоненные рядом щипцы наводили на мысль о кузнечном ремесле. Но теперь одно связалось с другим и всё стало понятно.

Непонятным остаётся другое. Если кузнец или, судя по валяющейся в углу голове с косой, кузнечиха, осталась наверху, оборонять дом от соседей, перерождающихся в плотоядных тварей, то кто тогда сидит у них под полом, взаперти, придавленный сверху нагруженным железом ящиком, который не каждый мужчина с места сдвинет?! Интересные тут жители, людей в погребах держат…

Сундук сдвигали втроём. Если кузнечиха ставила его сюда в одиночку, можно только подивиться её невероятной силе. Хотя, сундук ведь можно было поставить и пустым, а уже потом накидать в него железа.

Откинутый в сторону половичок явил свету прямоугольную крышку погреба с металлическим кольцом вместо ручки.

Сколько же времени просидели там несчастные пленники, без еды и воды? В сознании они, или лежат там, из последних сил цепляясь за, ускользающую из истощенных тел, жизнь?

Рука ухватила холодное металлическое кольцо, потянула на себя. Сначала крышка не поддавалась, было такое ощущение, что кто-то держит, ухватившись за неё изнутри.

— Эй, открывайте, мы не сделаем вам ничего плохого! — Да что тут за изверги жили, если даже пленники боялись их до такой степени?! Или это не пленники…

Догадка, объясняющая всю ситуацию, пришла в голову, когда крышка, за которую вновь попробовал тянуть, неожиданно поддалась, словно скинув килограммов тридцать весу.

Не успел я распахнуть люк и на половину, как из открывшейся дыры выдвинулся острый наконечник копья и замер в каких-то десяти сантиметрах от моего носа.

Само древко копья сжимал в подрагивающих руках подросток, лет, наверное, двенадцати на вид. Черные волосы, худое, болезненно бледное, перемазанное тем же красным, лицо, но в карих глазах, помимо крайней степени усталости и испуга, читалась решимость. О ней же говорили и, сжатые в тонкую нить, губы паренька.

— Тихо, всё кончилось, мы не враги. — как можно спокойнее произнёс я, одной рукой продолжая держать крышку, а другой изображая успокаивающие жесты.

За спиной парнишки, в пятне, падающего сквозь открытую дверь, скудного света, видны были двое ребятишек, едва ли дотягивающих до пятилетнего возраста. Мальчик и девочка, если не ошибаюсь, при этом похожи друг на друга, словно отражение в зеркале. Близнецы, надо же!

— Опусти копье, мы пришли помочь. — проговорил, собрав в голосе всю возможную доброту. Можно было, конечно, попросту выдернуть оружие из рук мальчишки, а потом уже успокаивать. Но всё же хотелось сначала попробовать обойтись словами. Поэтому добавил, видя осунувшиеся лица малышей, и голодный блеск в их глазах. — У нас есть еда и вода.

Непонятно, почему бородокосый просто молча стоит рядом, даже слова не добавит к моим попыткам успокоить излишне воинственного юнца. Демьян то понятно, из него даже каленным железом слова не вытащить, но крестный всегда не прочь потрещать, а тут молчит чего-то.

И тут подросток сделал то, что от него никто, включая даже испугано хлопающих глазенками близнецов, не ожидал. Продолжая сжимать в руках древко копья и никак не прореагировав на мои слова, паренек вдруг закатил глаза и с тихим хлопком завалился на земляной пол.

— Уж седьмицу, почитай, как началося это. В ночь туман промеж изб по деревне пошёл. Ну туман то он туман и есть, чего дивиться то. Но тот туман непростой был, ох непростой! От него и пахло перекисшей брагой или чем ещё похужее, да и плохо многим стало, почитай у всех головы болели, будто той же браги перепили. — парнишка прервался, с благодарностью принимая, поданную крестным очередную кружку с Демьяновым взваром, подогретым на костре. Мы не стали торопить его с рассказом, видя, как жадно подросток хлебает из кружки.

Брякнувшегося в обморок парнишку и, прикрывающих глаза руками и щурившихся от света, похныкивающих малышей, вытаскивали из погреба на руках. При этом близнецов старались как можно быстрее выносить на улицу, чтобы те не успели разглядеть подробностей произошедшей в избе трагедии.

Сначала испуганная ребятня сидела тихо, казалось даже дышали через раз. Я пытался их отвлечь какой-то несущественной болтовней, показывал на пролетающих мимо птиц, но малыши отказывались идти на контакт. Потом внимание привлёк момент, когда бородокосый пытался привести в чувство паренька, брызгая ему на лицо водой, набираемой в пригоршню из стоящего рядом ведра. И то, что при этом ребятня как-то чересчур пристально следит за действиями крестного, особенно в те мгновения, когда его рука погружается в ведро за новой порцией воды.

Да они же пить хотят!

О том, что закрытые в погребе дети страдали от голода мы сообразили, поэтому Демьян по-быстрому организовал костерок и уже подогревал на нем кушанье для малышей. Но до такой простой мысли, что и воды у них в подполе может не оказаться, мы, балбесы, додуматься не смогли!

Через полминуты маленькие ручонки судорожно сжимали принесённые Демьяном кружки, словно боясь, что их могут отнять. От этого зрелища на глазах наворачивались слезы. Малыши пили, пили, пили и пили! Пожалуй, они бы лопнули, не останови мы это безостановочное поглощение жидкости.

Потом, когда подросток, наконец то, пришел в себя, то рассказал, что от голода они не сильно страдали, в погребе оставался запас репы. Ею и питались всё то время, что провели внизу. Главной проблемой была жажда, ведь вода, которую успели захватить с собой, когда спешно прятались, закончилась два дня назад.

На вопрос, как парнишка, сидя в подполе, узнал, что именно два дня, а не три-четыре, тот ответил, что отсчитывал время по, проникающим сквозь узкие щели меж досок, скудным лучикам света.

— Наутро сошёл туман, мы и решили, что кончилося всё. А вышло так, что тогда всё только начиналося! — продолжил паренек, отставив в сторону пустую кружку и принимаясь за еду.

Наверняка, сама по себе вкусная, Демьянова стряпня, сейчас, вместо, за столько дней, опостылевшей сырой репы, кажется ребятишкам настоящей пищей богов. Вон как наворачивают! Сам Демьян, кстати, отсел с малышами подальше, навалив каждому по полной миске и что-то им там рассказывал. Причём, судя по довольным мордашкам близнецов, ладить с детьми у вечно хмурого детины получалось на порядок лучше, чем у меня. Да уж, то с него слова не вытянешь, то заливается вон, соловьем. Ну да ладно, пускай болтает, не нужно таким крохам слышать подробности описываемых подростком зверств, произошедших в их родной деревне.

Подростка, кстати, звали Даниил. Малыши-близняшки были его родными братом и сестренкой. Зосим и Забава — такие у них были имена.

После того, как туман сошёл и все вздохнули с облегчением, было ещё почти два дня более-менее спокойной и почти привычной жизни. Люди в деревне продолжали заниматься своими делами, правда, некоторые то и дело начинали странно себя вести, у кого-то ухудшилось самочувствие, случилось несколько ссор, одна драка, один несчастный случай, когда на одного из участников строительства избы уронили бревно, сломав при этом ногу. Но все эти события показались мелочью и ничего не значащей шелухой на третий день, когда люди начали терять разум и бросаться друг на друга. Причём бросались не с кулаками, а с зубами. Словно оголодавшие звери, набрасывались и грызли, и отрывали плоть и жрали! Сосед бросался на соседа, муж на жену, отец на сына, мать на дитя.

Вначале попытались изолировать превратившихся в людоедов поселян, но очень скоро это дело вышло из-под контроля, потому как многие из тех, кто поначалу был нормальным тоже начали сходить с ума. Там уж взялись за мечи да топоры, чтобы дать отпор сумасшедшим каннибалам, но сохранивших разум оставалось уже слишком мало и некоторые из них могли в любой момент и сами превратиться в людоедов.

Так что Дмитрий — отец рассказавшего нам всё это парнишки и малышей, а также их мать — Феврония, решили запереться в родной избе вместе, всей семьёй. Как решили, так и сделали.

Поначалу всё шло не так уж и плохо, хотя на тот момент Даниилу и казалось, что хуже уже и некуда. Отцу, правда, пришлось ударить топором дядюшку Ивана, их двоюродного дядю, который пытался влезть к ним через окно. Но, как объяснил детям папа Дмитрий, то ведь уже не дядя Иван был, а потерявший разум людоед. Ещё несколько соседей по посёлку пытались забраться в дом через окна, но всех ждала похожая участь. В дверь тоже долбились, но засов пока держал.

Самое страшное случилось, когда их родная мама, их мамулечка, всегда такая ласковая и добрая, вдруг кинулась сзади на отца, кусая его за плечи и шею. Отец отбросил её от себя, а та внезапно рванулась к малышам, вытянув руки и рыча, как зверь. Тут уж папе Дмитрию пришлось её остановить, свернув шею, а потом, на всякий случай, отрубив и голову, никто ведь не знал, в кого обращаются те, кто разум теряет и как их убить окончательно.

Тогда-то папа Дмитрий и сказал Даниилу взять с собой еды и питья, и забираться, вместе с малышами, в погреб. Зосим с Забавой не хотели в подвал, ревели до истерики, так они боялись этого места. Но и папу, отрубившего маме голову, залитого с ног до головы своей и чужой кровью, они тоже боялись. В погреб сбросили одеяла, чтобы не мёрзнуть. Взяли с собой еду и питье. Обливаясь слезами, расцеловались с папой и спустились вниз, после чего папа закрыл люк сверху крышкой, отчего сразу стало темно. Напоследок отец вручил Даниилу копье, крепко-накрепко наказав, что бы не случилось, сидеть тихо и беречь малышей. Потом он накинул на крышку сверху половичок, от чего стало ещё темнее. Лишь по краю, у самой двери, сквозь щели в полу, просачивались тончайшие струйки дневного света, падающего из частично забитого досками, окна. Дальше папа двигал что-то тяжелое, громыхал чем-то. Как оказалось, именно тогда он поставил сверху сундук, чтобы спрятать там самое ценное — родных детей.

С одной стороны, конечно, правильный поступок. Но с другой… Ведь, не появись мы здесь по счастливой случайности, да и если бы не это мое, так вовремя включившееся, странное рентгеновское зрение, ребятишки так и остались бы заживо погребенными под этим тяжеленым сундуком. Сами бы они его и на миллиметр не сдвинули, так и умерли бы, бедняги, от голода и жажды. До ужаса несправедливо бы вышло, особенно после того, как те остались единственными, кто пережил страшные события, произошедшие в деревне.

Да уж, а я то, дурак, про каких-то пленников подумал!

Видимо, пряча в подпол детей и наваливая тяжестей в, поставленный на крышку люка, сундук, их отец боялся не только того, что, тарабанящимся в дверь, тварям удастся прорваться в дом, но еще и того что и сам он может превратиться в такое же кровожадное чудовище.

Правда, по словам Даниила, за себя тот опасался зря. Ещё целую ночь они слышали, что отец оставался жив и сохранил разум. Всю эту ночь их папа Дмитрий продолжал наверху оборонять родную избу от периодически заглядывающих тварей. А утром раздался какой-то совсем уж страшный рев, потом треск ломаемого дерева и, ворвавшиеся одержимые растерзали папу Дмитрия.

Глаза у, рассказывающего обо всем этом, паренька были пустые, голос сбивался, а его самого трясло, будто в лихорадке.

Это и неудивительно, особенно если вспомнить его слова про раздающиеся сверху чавкающие звуки, рычание и треск разрываемой плоти пирующих сверху одержимых, не брезгующих в том числе телами своих павших собратьев. Про кровь, насквозь пропитавшую накрывший крышку люка половичок и просачивающуюся между половиц. Про то, как густые, тягучие капли летели вниз, то и дело попадая на прячущихся внизу детей.

Чем больше узнаю этот мир, тем больше начинаю его ненавидеть!

Ведь, по сути, хоть, рассказанная парнем, история и была похожа на сюжет из фильма ужасов. Для постоянно обновляющихся в Улье сот, подобный ход событий зачастую оказывается стандартным вариантом.

Такое происходит здесь ежедневно, ежеминутно и ежесекундно. Каждое мгновение обрывается чья то жизнь, каждый миг очередной человек превращается в кровожадную тварь, каждую секунду ещё одного ребёнка съедают заживо.

И ничего со всем этим не поделаешь.

Да, мы спасли трёх замечательных детишек. Не знаю пока, что с ними делать дальше. Не потащишь же их в путешествие, из которого и сам имеешь все шансы не вернуться. Хотя, на самом деле, мир ведь не без добрых людей. Улья это правило, как я успел убедиться, тоже касается. Наверняка у Демьяна или бородокосого найдутся знакомые, способные взять на себя опеку над сиротами.

Но что же делать с остальными, с теми, которые сейчас, в этот самый момент гибнут в ужасных муках. Неужели никак нельзя им помочь?! Или единственный вариант — уничтожить, к хренам, весь этот Улей? Стереть в порошок, вместе со всеми его обитателями, чтобы избежать жертв в будущем? Уничтожить миллионы, чтобы спасти от мук миллиарды?! Кто решится на подобное?! Таисия вот говорила, что в таком случае и думать нечего. А я вот не могу не думать! Для меня эта задача не так проста, да и для неё, наверное, всё не так просто, как говорит. Ведь болтать, это не то же самое, что делать!

Что и говорить, математика — сложная наука, особенно, когда за каждой поделенной или отнятой единицей стоит человеческая жизнь…