Последний шаман Цитруса (СИ)

Глава 18. Расклад

Рэй вышел из палаты. А потом по коридору, через холл — и на улицу. Под рыжие лучи Медузы.

Понять, кто из них всех больше сошел с ума, он никак не мог.

Сейчас бы с Ивом поговорить, с настоящим Ивом, а не с нарисованной Мистом десяткой. Чтобы тот ответил. Тот бы быстро определил, кто свихнулся.

А сам с собой Рэй и так прекрасно умел беседовать. Ему никакие пирамиды для этого не нужны. Но чем дальше беседовал — тем больше путался.

«Еще раз», - сказал он себе.

Есть факт: буря повернула. Есть мальчик, который утверждает, что это сделал. Так уверенно утверждает, что Рэй склонен его поддержать. И есть Мист, который категорически отрицает все, что связано с Заком. А где тот холодный и расчетливый человек, которой перепроверит все вероятности, даже самые невероятные? Куда он пропал? Сейчас Мист больше похож на папу-Джонса — его что-то напугало, и он это что-то пытается оттолкнуть подальше. Убрать с глаз долой.

И Рэй никак не может понять, что именно такое страшное, что Мист шарахается, а Рэй в упор не видит.

Но что-то происходит, и Мист от этого не в себе. А у Зака есть план. Пусть безумный, но хоть какой-то план.

Пускай пробует. И посмотрим, что будет дальше.

Рэй не позволит засунуть ребенка в карцер. А уж сам Зак не позволит отправить его куда-нибудь еще. Останется здесь. Пусть изучает бури.

«Делегируем бури Заку, Ким, — подумал Рэй, — хочешь ты того или нет».

Конечно, Рэй боялся. Но не Миста, как предположил Зак. Он боялся за Миста. Он уже очень давно за него боялся. И наверное, слишком активно взялся оберегать, выполняя все прихоти.

Ну, а что с ним было делать? Он не подпускал к себе больше никого. Не бросать же его было, поломанного.

В его теле переломалась половина костей, а он открыл глаза уже на следующий день.

Рэй, сидящий у койки, в очередной раз потянулся к капельнице — дать еще дозу болеутоляющего, но Мист неожиданно уставился на него мутным от боли взглядом и твердо сказал:

— Нет.

И голос, в отличие от взгляда, у него был необычайно чистый, четкий, ровный. Папин голос. Будто он предыдущие двенадцать часов распевку какую-нибудь делал и горло прочищал, а не в отключке валялся.

А потом прояснился и взгляд.

— Нет? — переспросил Рэй.

— Я невнятно сказал? — все так же ровно уточнил Мист.

— Очень внятно, Ким, — заверил Рэй, — просто глупость.

— Никакой обезболки, — твердо заявил Мист. — Мешает думать.

Закрыл глаза и замер, и Рэй подумал было, что он отключился, но через мгновение понял: Ким прислушивается к своему телу. И заметил, как тот пытается пошевелить пальцами на руках. И те понемногу начинают его слушаться. Ким выдохнул, открыл глаза, глянул на Рэя и скомандовал:

— Карандаш.

— Каран… — начал было переспрашивать Рэй, но возмущенно перебил сам себя. — Нормальные люди просят воды, когда в себя приходят! Если не лекарства, то воды! Я могу дать тебе карандаш, но сначала я вызову врача, пусть скажет, что у тебя нет обезвоживания, и ты не помрешь мне тут от болевого шока!

Мист подождал, пока он закончит, и ровно продолжил:

— Когда найдешь карандаш и бумагу, возьми телефон. Узнай имена всех, кто выжил после битвы на орбите с крупными крейсерами. Обзвони, мне нужен максимум информации о кораблях. Все детали, все мелочи, все…

— Секретаря не хочешь нанять? — спросил Рэй.

— Зачем? — Мист так удивился, что даже глаза открыл. И в упор уставился на Рэя. — Ты тут все равно ничего не делаешь. Тебе не скучно ничего не делать?

— Я тут тебя поддерживаю, — напомнил Рэй.

— Об этом я тебя не просил, — напомнил Ким. — А помочь мне сейчас — прошу.

— А-а, — понимающе протянул Рэй. — Это называется «прошу»…

— Тебе волшебное слово сказать? — холодно уточнил Мист, и Рэй до сих пор не был уверен, это он так пошутил тогда, или действительно не знал, как правильно о чем-либо просить человека. Ну, потому что — кто ж его, Миста, разберет.

— Где я? — спросил он и уточнил. — Планета.

Наверное, чтобы Рэй не подумал, что ему совсем плохо, и он забыл, что такое больница.

— Земля, — ответил Рэй.

— Меня нужно перевезти, — сказал Мист. — Найди ближайшую к Цитрусу рекреацию, и…

— Там хреновые рекреации, — предупредил Рэй, — здесь и аппаратура, и персонал…

— Найди, — упрямо повторил Мист.

— Послушай…

— Транспортировку организуй в ближайшие сроки. И чтобы без наркоза.

— У меня все еще есть шанс задушить тебя подушкой, — отметил Рэй, — пока никто не узнал, что ты проснулся…

— И никого ко мне не пускай, — добавил Мист. — Понял? Никого.

А потом отключился, и Рэй пошел за карандашом с бумагой. И звонить. И организовывать перевозку. И никого не пускать.

Мист яростно и упорно не хотел видеть в своей палате никого. Он и Рэю, кажется, был не слишком рад, но ему нужен был кто-то для связи с миром. Рэю казалось, Мист воспринимает его как необходимое зло. А с необходимым злом он умел мириться.

Что за отчаянное желание никого не видеть, Рэй понять не мог. То ли так сказывалась какая-то посттравма, то ли — что более вероятно — Мист наконец достиг статуса, при котором мог себе позволить ни с кем не контактировать.

И с огромным рвением не контактировал.

Даже с родителями.

Ну, ладно наварх, думал Рэй. Наварх допустил там ошибку, а Мист не прощал ошибок. Тем более — таких. А вот чего у него с матерью не заладилось — этого Рэй не знал. Но не заладилось очевидно всерьез, потому что когда она, большая такая и мягкая женщина, появилась в коридоре, а Мист увидел ее на мониторе — о да, у него в палате первым делом после карандаша появился монитор, не мог он без мониторов, — он очень тихо спросил:

— Как думаешь, если долго не шевелиться, есть шанс, что она нас не почует?

Она шла плавно, медленно, и Рэй понял, от кого в нем была та медлительность, равнодушная разморенность морской черепахи.

Она была очень похожей на черепаху. Пухлощекую беловолосую черепаху.

— Это кто? — спросил Рэй, хотя ответ был очевиден.

— Миссис Джонс, — со странной интонацией ответил Мист и неожиданно потребовал. — Убери ее, дорогой.

— Куда я ее уберу? — удивился Рэй.

— Скажи, что я в другом месте. Скажи, что умер. Но чтоб я ее не видел. Убери.

Мист смотрел прямо в глаза. Холодно и твердо. В нем больше не было ничего от матери. Ничегошеньки не осталось.

В нем и от Кима Джонса мало чего осталось. Чисто физически. Его собирали по косточкам. И никак не верили Рэю, что Ким смог открыть капсулу изнутри. Что он в принципе был в сознании. Рэй уже не говорил, как долго Ким был в сознании. И что сознание его было ясным.

Что Ким продержался на чистой силе воли.

— Полгода ты здесь, — тихо напомнил Рэй. — Полгода я никого к тебе не пускаю. Я наварха к тебе не пускаю, Ким. Знаешь, как трудно его удержать? Но это — твоя мать! Тут я ничего не сделаю.

— Убери. Ее, — отчеканил Мист, глядя Рэю в глаза. — Я не хочу ее видеть.

— А мне опять внезапно надоело тебя слушать, — пожал плечами Рэй и поднялся. Мист все еще не мог встать с койки. Поднимался, если его держать, делал шаг или два и обвисал на руках тряпичной куклой.

Потому сейчас он даже не попытался встать. Только запустил в спину Рэю ручкой. Ручка была тяжелой и опасно свистнула мимо уха. Рэй надеялся, что Мист так и целился — мимо. А то такой ручкой да с таким броском — и убить недолго.

Рэй захлопнул дверь, вышел в коридор. Она как раз выплыла из-за угла, плавно повернула и скользнула по нему безразличным взглядом.

— Миссис Джонс, — кивнул он ей.

— Вы кто? — с прохладным недоумением осведомилась она, глядя на него так, будто он какая-то дрянь, прицепившаяся к ее обуви, и она никак не может понять, где именно ее подхватила. Рэй понял, что и манера общаться с людьми у Миста — от нее.

— Рэй МакКейн, — представился он, шагнул к ней, хотел было протянуть руку, но по взгляду понял — не стоит.

— Врач? — спросила она.

— Друг, — исправил Рэй, и она вопросительно, очень по-кимовски, приподняла бровь. — Пойдемте. Ким ждет вас.

— Сомневаюсь, — прохладно бросила она, но поплыла за Рэем, вошла в палату, а он остался ждать в коридоре.

Выплыла она минут через пять. И впервые Рэй увидел, до какого состояния Мист почти мгновенно может довести человека, если человек ему не нравится. Она была бледной, растерянной, и плыла уже совсем не так уверенно. Рывками. Пошатываясь. Рэй даже испугался, что сознание сейчас потеряет. Но она не потеряла, понемногу пошла к выходу, а Рэй подумал: «больница же, если упадет — ей помогут».

И вернулся в палату.

— Ким… — осторожно начал он, еще не до конца понимая, пришел он сочувствовать, или отругать, потому что нельзя так с матерью. Ни с какой матерью так нельзя. Но Миста хрен отругаешь.

— Еще раз сотворишь такую фигню… — ровно начал тот хором с ним.

— Пущу мать навестить сына, который едва не погиб? — уточнил Рэй.

— Еще раз ослушаешься приказа, — тон сменился внезапно — в нем, деланно спокойном, появились явные нотки холодной ярости. — И я буду вынужден прекратить наше сотрудничество.

— Сотрудничество?! — возмутился Рэй.

— А ты хотел дружить? — удивился Мист.

Рэй устало вздохнул.

А Мист неожиданно переключился и заговорил, будто Рэй только что вошел:

— Дорогой, помоги встать.

— Ты вставал сегодня, — напомнил Рэй. — Перенапрягаться не стоит.

— Помоги. Встать, — твердо сказал Мист. И уставился в глаза так, что Рэй понял: не поможет — его уволят. Мист даже потенциальных друзей умел увольнять. А настоящих у него и не было.

Рэй снова вздохнул, но помог.

А вот сегодня решил ослушаться приказа. Впервые с тех пор. По крайней мере, впервые так явно.

«Что, Ким, — думал он, — как теперь насчет того, чтобы прекратить сотрудничество?».

Гоша ковырялась с замком дольше положенного. Снежок стоял на стреме, но это не помогло бы, вернись отец сейчас домой. Отцу хватило бы увидеть, что они не сидят по комнатам. Оба получили бы.

— Все равно это глупость, — тихо пробормотал Снежок. — Это опасно.

— Кто-то бои-ится, — протянула Гоша и дернула проволоку вверх, но замок не поддался. Она хмыкнула. Батя явно его перекроил. Знал, с кем связался. Или точнее — кого воспитал.

— Ничего я не боюсь, — ответил Снежок и потер кулаком глаза. Глаза слезились. Он сидел на крыше дома и смотрел в сторону дрома, в воздухе метались тучи рыжей пыли, оранжевое светило уже скатывалось за горизонт, и небо понемногу окрашивалось лунами, а мистер Чернофф со своей командой должен был вот-вот появиться вдали. Снежок кутался в шарф и дергался от песчаных миражей.

Но черных пятен, идущих к дому со стороны дрома, все не было. Только пятна перед глазами — от перенапряжения.

— Я говорю, что это опасно, а Зак еще не здоров. А ты же вроде умная. Так что я даже не представляю, как он тебя на это уговорил.

Гоша коротко стрельнула глазами в его сторону, но, не дожидаясь встречи взглядами, вновь уставилась на замок.

Дело было нечисто.

— Ты чего-то не говоришь мне? — спросил Снежок и спрыгнул с крыши, мягко приземлившись напротив Гоши. Замер напротив, глядя ей в глаза.

— А ты? — спросила Гоша, прищурившись. — Чего не говоришь ты?

— Не я с Заком в палате на полчаса закрылся, — отметил Снежок.

— Не, — качнула головой Гоша. — Не ты. Ты только что с крыши спрыгнул. Забыл, что боишься высоты?

— Уже не боюсь, — пожал плечами Снежок, — перебоялся.

— Откуда ты? — спросила Гоша.

— Что у вас с Заком? — спросил Снежок.

— Не твое дело! — огрызнулась она.

— Если Зака увезут…

— Он сказал, что не увезут.

— …тебе же будет больнее.

— Но он сказал, что не увезут! — неожиданно выкрикнула она, и в темных глазах блеснули слезы.

— А батя сказал, что увезет. И не только мне сказал — Мисту пообещал. Ты понимаешь, что сейчас у нас выходит нехороший расклад? Твой Зак против Миста и бати. Кто победит?

— А мне плевать! — фыркнула она, но голос опасно задрожал. — И на батю, и на Миста! И на тебя!

Вскочила и решительно зашагала прочь по присыпанной песком дорожке, размазывая слезы.

— Знаю, — тихо сказал Снежок, глядя ей вслед.

Потом осторожно опустился перед замком, приблизился к нему вплотную, разве что носом двери не касался. Медленно потянул на себя ее самодельную отмычку, застрявшую там.

— Ты что делаешь? — пробормотала Гоша издалека, глотая слезы.

— То, чего ты не можешь, — процедил Снежок. — Давай на крышу. Посмотришь за дорогой.

Он ни разу не видел, чтоб Гоша плакала. Сердилась — это да, это постоянно. Дралась и кусалась — тоже каждый день. Иногда в глаза поблескивала влага, но Гоше нужно было только моргнуть — и ее не было.

А теперь вот она решила поплакать. Как будто без этого у них у всех проблем мало.

А проблемы было не мало. Проблемы было, наоборот, много.

Нехороший у них получался расклад.

Но так уж ему везло, на нехорошие расклады.

Замок почти щелкнул, но звякнул ком, и Снежок, тихо выругавшись сквозь зубы, глянул на Гошу. Она как раз собиралась лезть на крышу, но замерла и удивленно выгнула бровь, будто спросить хотела: «Ты еще и ругаться умеешь?».

Снежок не ответил, щелкнул ком на спикер и сообщил:

— Зак, мы в процессе.

— Давайте, завершайте, — попросил Зак, и голос у него был очень хриплым, уставшим. Снежок многозначительно глянул на Гошу, пытаясь взглядом сообщить, что идея все-таки не очень хороша, что не нужно Заку сейчас борд нести, что на борде он убьется. Но та не обратила внимания на его взгляд. Смотрела в спикер, будто бы могла рассмотреть в нем Зака, если постарается.

— Времени в обрез, — продолжал Зак. — Рэй на дроме с внеплановой проверкой, но вашего батю с компанией долго держать там не сможет…

— Погоди, — растерялась Гоша. — Еще раз. Ты Рэя завербовал что ли? МакКейна? Мы о нем сейчас говорим?

— Ага! Я с ним поспорил, — гордо отозвался Зак. — Взял на понт.

— Ты бы еще Миста на понт взял, — пробормотала Гоша. — Чувствую, сейчас явится к нам карательный отряд из сердитого руководства.

— Какая ты сегодня нервная, Маргарита, — рассмеялся Зак, и Гоша растерянно покосилась на Снежка. А тот тут же вернулся к изучению замка.

Зак редко смеялся так легко и весело, а еще — никогда не звал ее настоящим именем. Зак никогда не звучал так странно, никогда не был таким усталым и счастливым. Будто сбросил какой-то тяжелый груз с плеч, но груз был такой тяжелый, что, сбрасывая, он надорвался. Сорвал что-то в себе, и теперь почти шептал. И смеялся тоже хриплым, но до предела счастливым шепотом.

Хорошо ему. Свой груз он мог сбросить.

Снежок подцепил наконец заново рычажок в замке и плавно повел отмычку вверх.

Замок щелкнул.

Гоша поднялась на своем борде к открытой створке и втолкнула Заку вторую доску. Та скользнула внутрь, и Зак подхватил ее у самого пола. Осторожно встал на нее. Плавно повел на подъем.

У распахнутой створки вверху присел на борде, вглядываясь в пески. Те вновь становились кровавыми — Медуза нырнула за горизонт, и красными светом напитывались висящие высоко в небе луны.

И Гоша смотрела снизу вверх бликующими красным глазами, сжимая свою доску под мышкой.

— Ну? — спросила она. — Взлетел?

— Да, — улыбнулся ей Зак. — Спасибо.

— Я домой, придурок, — она швырнула на свой борд себе под ноги, прыгнула на него и плавно невысоко поднялась над песком. — Снежка закрыла в комнате, еще самой успеть закрыться.

— Погоди секунду, — попросил Зак.

И довольно долго пытался пролезть в окно вместе с бордом. В конце концов извернулся так, чтобы сначала запустить ноги, и борд естественно скользнул в сторону. А Зак грохнулся на песок прямо к Гошиным ногам. И тихо застонал сквозь зубы, потому что боль нахлынула с новой силой. Почти захлестнула. Почти потемнело перед глазами.

Он стиснул зубы, рванул из кармана украденный шприц с коктейлем и всадил себе в ногу.

Боль отступила, Зак медленно поднялся. И только потом вспомнил, что надо выдернуть шприц.

Гоша, держащая его рухнувший борд, мрачно констатировала:

— Все хуже, чем я думала.

И по по блестящим темным глазам было видно, как ей хочется сцапать сейчас борд и рвануть подальше, чтоб у него не осталось других вариантов, кроме как вернуться в палату.

Он не дал этой мысли оформиться в намерение — шагнул к ней и осторожно, но настойчиво выдрал из тонких пальчиков свою доску. Гоша держалась за нее крепко, потому Гошу пришлось притянуть к себе, и Зак сделал очередную за сегодня глупость.

Поцеловал ее в лоб. Мягко, легонько, одним касанием.

Она отшатнулась и уставилась на него возмущенно, будто хотела спросить: «Сколько можно меня целовать?», но понимала, как глупо это будет звучать.

Столько, сколько нужно.

— Что за фигня на тебе? — неожиданно спросила она, окинув его все еще сердитым, но уже прояснившимся взглядом.

Он был не в больничном халате. Успел мотнуться в раздевалку, но своих шмоток не нашел, разжился тем, что увидел. Чужой курткой, в которой он почти тонул, широкими штанами, из которых тяжело было не вывалиться, и старыми потертыми ботинками по размеру.

Маскировка, конечно, так себе. Но ему и не маскироваться нужно было. Ему нужно было не упасть с борда, что куда привычнее делать в штанах и в ботинках, нежели в халате. Даже если из штанов ты слегка выпадаешь. Ботинки-то — впору.

— Шаманские одежды, — подмигнул ей Зак.

Вскочил на борд и рванул в сторону Свалки. И услышал, как она тихо повторяет, глядя ему вслед:

— Придурок.

С невообразимой — особенно для Гоши — запредельной нежностью.

Он даже чуть не затормозил. Чуть не повернул обратно. Но вовремя остановил себя. Он повернет и проведет с ней одну ночь. Или она подождет его этой ночью — и он останется здесь навсегда.

Она ведь этого хотела? Оставить его рядом с собой навсегда?

Во рту была странная горечь. Из-за коктейля, наверное. И Зак старательно не думал о том, чего хотел бы он.

А потом отключился от посторонних мыслей — перед ним выросла стена Свалки. Зак нажал пяткой на борд, поднимая нос вверх. Борд встал на дыбы, и пришлось почти что прижаться к нему, чтоб удержаться.

Под ним темной с красным, в свете лун, отливом неслась стена Свалки. За стеной валялись горы ценного барахла.

И жужжали еще более ценные для него сейчас дроны.

Зак замер на мгновение над стеной, окинул беглым взглядом их все, просчитал траектории, прошептал: «Ну, привет» — и нырнул вниз, на Свалку. Рыжие тучи песка сомкнулись над ним.