Поиски мира

Глава 2

Ночью он ничего не нашел. Никаких следов. Девушка исчезла. Он вернулся, осмотрел развалины, обнаружил люк и долго стоял над пустым сундучком, пока лучина не сгорела.

В замок Тахиос возвратился, когда первые чумазые мальчишки побежали с тачками, полными угля, по улицам, сипло выкрикивая:

– Кому камень горючий, камень горючий! Дрова, дрова!

У главных ворот замка подъёмный мост был опущен, но ворота закрыты и сирота постучал в калитку.

– А, это ты, – недовольно пробурчал привратник, и заскрипел засовом. – Всё рубишь руки честным людям.

Тахиос посмотрел через плечо на начинающий оживать рынок у замкового рва и снова стукнул сапогом в дверь.

– Поворачивайся, Нодли.

– Я-то повернусь. Повернусь. А Нарс тебя найдёт, помяни моё слово.

Скрипнула дверь и юноша оказался в надвратной башне, по привычке кинув взгляд на герсу, зашагал вперед. Сверху кто-то тихонько свистнул, увидев его из бойницы, Тахиос не обратил внимания.

Он шел по двору, глядя, как вьётся дым из кузницы, как бегают мастеровые, как прачки тянут тяжеленные корзины с бельём. Двор был грязный, огромный и казался полупустынным несмотря на всю эту суету. Сирота миновал вторые ворота и вошел в левое крыло центральной башни. Да, она была столь причудлива, что на первый взгляд казалось свечой, торчащей из четырёх пудингов. Только в свече было пятьдесят четыре ярда высоты, а каждый пудинг был четырёхэтажным и диаметром в двести футов. Наследие Анриака.

Добравшись до своей комнатки, юноша небрежно бросил в угол серебряные кубки и раздул жаровню. Нужно было немного поспать, переодеться и съесть что-нибудь. Странно, что в любом другом месте Тахиос не чувствовал себя в такой безопасности – ему казалось что весь мир знает, что он доверенное лицо Танкреда, приёмыш, выкормыш, преданный слуга. А он не мог уже видеть это чудовище, но не мог и покинуть его самовольно, спрятаться, разорвать свои узы. И от этого Тахиосу казалось, что он проклят.

Он вспомнил лицо Старика, когда тот в последний раз призывал своих сыновей. Всем было ясно, что он уже не встанет. Лежа на своей постели, с заострившимся носом, впалыми щеками и блестящими, живыми глазами на бледном лице он с трудом разлепил бескровные губы.

– Откройте окна…

Голос его был сух и похож на тихий шелест.

Гильом подошел и раскрыл створки окна. Стал виден весь северный край Алтутона и извилистые дороги, уходящие из-под стен в сторону Гремящего кряжа. Вороний грай донесся от Призамковой площади и умирающий правитель болезненно усмехнулся.

– Мои вороны прилетели проводить меня… Не все… не все… да… многих я отпустил прежде, многих… пережил…

Тахиос заметил, что Танкред с любопытством оглядывает Гильома с головы до ног. На слова своего отца он будто бы и не обращал внимания. Гильом пришел один, как и следовало, это младший, повинуясь какой-то прихоти заставил идти с собой приёмыша, цепко держа его за руку. В комнате, кроме них находился жрец Лига и старая борзая герцога. С тех пор как он заболел собака почти не вылезала из-под его кровати.

– Вы знаете, зачем я вас позвал… Ты, Гильом, примешь мою корону. Отер… пропал… Ульрика, недостойная… не приехала, хотя я и посылал за ней. Опасайся её… многие на севере… держат руку графа Мельдфандского, – герцог помолчал, собираясь с силами. – Танкред.

– Да, отец, – безразлично отозвался самый младший из братьев, проходя мимо Гильома к окну.

– Тебе я дарую запад наших земель… там… на границе с Ниппиларом… ты будешь…

– Что? – словно не веря своим ушам, чудовище обернулось к постели. – Запад? Граница с Ниппиларом? Кантебрийские горы? Я должен был обрести Юг, раз уж Ульрика сидит на Севере и мешает мне разобраться с Маркой!

– Не тебе… решать. Ты отправишься на Запад… Гильом, проследит.

Танкред кинул жгучий взгляд на брата.

– Гильом… я сохранял мир последние пятнадцать лет… Долго. Очень долго. Опасайся степи… они сильны и отбирают многие земли… и жизни… как когда-то я отбирал… Не верь империи – они всё помнят… За маркой стоит…

Стоит… – он захрипел.

– Отец! – Гильом кинулся к умирающему, толкнув Танкреда по пути, и припал к костлявой руке.

Движимый любопытством, Тахиос, до того стоявший в углу, сделал два шага и посмотрел на Старика. Голубые глаза остановились на сироте, и он мог бы поклясться, что старый герцог узнал его. Ужасным усилием воли, задрав к потолку седую бороду, умирающий выгнулся на постели, свободная правая рука приподнялась, указывая:

– Найдёшь…

Ещё миг, и Дрима Наорка не стало. Борзая тускло заскулила из-под кровати и заскреблась, будто не в силах выбраться.

Тахиос растерянно огляделся по сторонам. Он был уверен, что мертвый герцог в последний миг своей жизни указывал на него. Но никто не обращал на сироту внимания. Гильом даже не обернулся, чудовище исподлобья смотрело на беззащитную спину старшего брата, и в глазах его была тягучесть черной болотной трясины, что засасывает путников медленно, но верно. Лишь жрец бросил быстрый взгляд на Тахиоса, но потом отвлекся на мертвеца.

Юноша попятился и медленно вышел, прикрыв за собой двери. На него никто не обратил внимания. «Ты тоже станешь учить Танкреда. Будешь показывать, что не так в его сердце», – сказал Дрим Наорк, когда семилетний Тахиос, набравшись храбрости, спросил, почему его не отдали на расправу. Их разговора никто не слышал – он пробрался в спальню герцога по карнизу, а тот успокоил двух волкодавов, с рычанием бросившихся к ребенку, и прогнал стражу, заглянувшую в двери. «Что не так в его сердце».

Тахиос вспомнил и лицо Отера – жесткое, истинное лицо воителя. Он никогда не перечил отцу – просто уехал и проводил всё своё время на границе. Гильому же нравились красивые женщины, пиры и охота на оленей.

Сирота перевернулся на кровати. Когда Старик растерял своих сыновей? Когда стремился сберечь мир? Когда взял четвертую по счету жену? Когда выдал Ульрику не за сватавшегося герцога Эвранда, а за графа Мельдфандского – могущественнейшего человека в стране? Когда? Да и зачем думать об этом? Нет уже никого из этих людей, а по городу бродят зловещие слухи о нечисти, что шныряет по землям севера.

Тахиос хотел было сходить в храм, что располагался в южном крыле башни, но потом передумал. Сегодня не будет службы, они вообще стали редкостью в последнее время, а значит не будет красивой музыки и пения, которое он иногда любил слушать. Он снова подумал о деве – несмотря на то, как она унизила его, сирота не мог обозвать её даже сукой. Это был противник, заслуживающий уважения. Тахиос ещё раз проиграл свою схватку с ней – выпады, броски, эти насмешливые слова. Какие были волосы? Вроде – каштановые… губы, глаза… раздувающиеся ноздри. Её дыхание было ровным, руки – крепкими. Говорит по-бенортски…

Слишком много умений для воровки.

Значит, не зря он в задумчивости вышел к дому этого старьёвщика, когда кружил возле своего квартала, не решаясь зайти дальше Зелёных проулков, где жили красильщики. Значит, сегодня придётся пройти и дальше и вообще обшарить всё – от Западного рынка до постоялых дворов и убогих трактиров в этой части города. Это было одновременно неприятно и увлекательно, но страже ведь не прикажешь. И не попросишь. Кто поверит выкормышу, желающему выслужиться?

На кухне Тахиосу перепала уха с сушеными грибами и горячий хлеб прямо из печи. Ломая его руками, сирота устроился у окна и стал неторопливо насыщаться, выглядывая во внутренний двор. Приглядевшись к сотню лет как уже не работающему фонтану он заметил, что на бортике сидит сгорбленная фигура в коричневом балахоне и колпаке.

– Что, Барах, и ты решил прогуляться?

Архивариус не услышал или сделал вид, что не услышал – в конце-концов он был уже стар. Он мог сидеть так долго, очень долго – летом птицы, не боясь, садились ему на голову и на плечи, чирикали и охорашивались. Именно Барах обучал герцогских сыновей и их молодых вассалов чтению и астрономии, выдавал книги, учил писать, считать и рисовать карты. Тахиос не любил все эти науки, но Танкред заставил его быть прилежным, чтобы он мог «читать ему на ночь все эти дурацкие доклады, которые мне, несомненно, предстоит разбирать в ближайшем будущем».

Архив герцога был не так уж и велик – свод законов умещался в одной книге – книге Лига, ещё были бесконечные переписи населения, указы, и грамоты, пожалованные верным людям. Всё это хранилось в так называемой «Задней башне», примыкающей к стене внутреннего двора, там же была и небогатая библиотека, целенаправленно пополнял которую только Дрим Наорк – все предыдущие правители просто отдавали туда все рукописи и свитки, если таковые попадались им во время походов.

Со времени болезни Старика к Бараху никто не приходил и архивариус стал похож на тихого безобидного призрака. Тахиос посмотрел, как он пальцем рисует на снегу непонятные узоры, потом отставил тарелку и вышел.

Город зимой словно становился больше – дома под низким серым небом высились, заметенные снегом, как огромные мрачные глыбы, расчищались только главные улицы, остальные с протоптанными тропинками были словно тоннели, уводящие в брюхо огромной стенобитной машины.

Тахиос толкался по Западному рынку, посматривая по сторонам. Половина рядов пустовала, из иностранцев можно было разглядеть беспечных франнов, что торговали тонкими кожаными дамскими перчатками, шафраном, зеркалами и льном; суровые гаурданцы привезли морскую солёную и мороженную рыбу, а так же чудодейственный рог нарвала. Сирота остановился возле большого зеркала в изящной раме, изображавшей лозу, в плетениях которой, как в волнах, тонули человеческие фигурки и разные диковинные животные, провел пальцем по светлому сплаву и задумчиво цокнул языком.

– Тебе это не по карману, малыш, – на ломаном бенортском сказал курчавый продавец.

Тахиос покрутил на пальце печатку с вороном, которую прихватил из своей комнаты на всякий случай. На гербе Наорков был черный ворон на синем поле и этим же символом власти они украшали свои знамена, печати и кольца своих особо доверенных слуг.

– Как знать, как знать… Где вы остановились?

Франн всмотрелся в кольцо и скроил подобающую гримасу.

– В «Весёлом гусе».

– Много там вообще народу? Приезжих, – на всякий случай уточнил сирота.

– Нет. Только мы да почтенные купцы из Войи. Все ждут дня Лига… как и всегда.

– Я ищу девушку. Моего роста, каштановые волосы, ходит в меховой накидке, южанка, знает наш язык… – Тахиос запнулся и решил не говорить про прекрасное владение кинжалом. – Знаешь такую?

– Нет…

– Может быть – видел?

Франн вновь покачал головой.

– Смотри, я вхож к самому герцогу. Если узнаю, что ты соврал – лишишься и товара и своего лживого языка.

– Я понял, молодой господин.

– Я ещё появлюсь здесь, – посулил франну Тахиос и пошел дальше.

Гаурданцы тоже ничего не знали о деве и угрюмыми взглядами встретили посулы сироты.

Он решил сходить в Торговый конец – там располагались почти все постоялые дворы для приезжих, рядом со старым городом, кварталами бедноты и «забытых» – родичей Тахиоса.

Сирота побывал и в «Весёлом гусе», и в «Бородатом псе», и в «Мокрой прачке» и в «Зелёном углу». Он прошел те дворы, где имели обыкновение останавливаться анриакцы, туэркинтинцы и саллийцы. Вопросов он больше не задавал, только смотрел. Хозяева провожали его неодобрительными взглядами, он не обращал на них внимания.

Один раз Тахиос натолкнулся на стражей, которые, видимо, были дружками Сарри и Нарса и посоветовали не докучать честным людям и искать себе развлечений в другом месте. Сирота молча подступил к самому горластому из них и сунул ему под нос печатку.

– То-то же. И запомни, я хожу, где хочу.

Они ушли, бряцая щитами, а он остался в вечерних сумерках, раздумывая, что может делать дева в такой час. Пройтись ещё раз к дому Кесковита? – нет, она больше не вернётся туда, наверняка взяла что хотела…

Мимо проезжали сани, наполовину груженые дровами и возница приветливо кивнул юноше: садись, мол, подброшу. Тахиос, решившись, устроился на облучке и покатил вместе вглубь старого города.

Возница был младше его и жил в Приречье. Сюда его отправил отец, который рубил дрова, а дядя на повозке развозил, но вот дядя много пил в прошлые выходные и сломал себе ногу и слёг, а он работает, а отец там рубит… Город он знал ещё раньше – жил прошлым летом, хотели отдать в обучение скорняку, да он убежал. А потому что в лесах легче. И привольнее. Только вот тени странные появились по ночам. Воют где-то вдали – как загробные духи. Люди боятся, уходят со своих выселков в крупные деревни – так отец говорит. То не волки, нет, волков кто ж боится? От волков и костер поможет и острый топор, а в случае чего и на дереве отсидеться можно, тут другое.

– Покойники, что ли? – спросил Тахиос.

– Нет, ведуньи наши говорят что нет, не они. Страшное что-то воет, нечеловеческое.

– А кто-нибудь пропадал? Или убитых видели?

– Так ведь зима. Каждую зиму кто-то пропадает, как разобрать? Но жрец наш тоже говорит – страшное грядет. Это ему в пламени явилось.

«Ага, сам Лиг ему сказал», – хотел язвительно вставить Тахиос, но тут посмотрел направо и увидел знакомую фигуру, сворачивающую в проулок между домами. Юноша соскочил с саней и опрометью бросился за девой.

Пока он бежал, в голове крутилось одно: схватить или проследить, схватить или проследить? Куда она идёт?

Держаться незаметно и не упустить деву из виду было довольно сложно – надвигалась ночь, пронизывающий ветерок поднимал и закручивал снежную пыль перед глазами, дома вырастали на пути в хаотическом порядке.

Тахиос решился. Только сразу достать меч! – тогда не сбежит. Тогда и поговорим…

Он влетел в очередной проулок и огрёб увесистой палкой по голове. Всё поплыло, колени подогнулись, сирота наугад махнул мечом в сторону, заваливаясь на бок, но удар пришелся в пустоту, а потом та же палка поддела его локоть так, что он взвыл.

– Ну-ка, ну-ка, что это у нас тут? – произнёс знакомый голос. – Ба, да это никак ты, пажик? Всё следишь за мной?

Тахиос скрипнул зубами.

– И как же это – на даму и с мечом? Ай-яй-яй…

– Да кто ты такая!?

Меч лежал, серый и холодный, предательски близко.

– А ведь ты мой должник… – раздумчиво сказала дева. – Я дважды могла убить тебя. Будешь спорить?

Чему учит нас Лиг? – умирать с открытыми глазами. Какое отвращение вызывал в Тахиосе этот пафос наставника мечей, но он повторял вслед за всеми, ибо не хотел, чтобы его выпороли на конюшне. И вот, оказывается, это единственное, что он может вспомнить перед тем, как… Это!

Палка приподняла его подбородок.

– Что ты молчишь?

– Кто ты? Ты всё равно убьёшь меня, так скажи хотя бы своё имя.

– Что ж, услуга за услугу. Я… охотница за Зеркалом Мира, – неожиданно для самой себя сказала Алвириан, – меня зовут Дахата. Теперь твоя очередь.

– Тахиос. Состою при герцоге.

– Кем состоишь?

Что ей сказать? Правду – что он что-то вроде куклы, только ненужную куклу выбрасывают, а его, скорее всего, зарубит какой-нибудь Сарри, или Нарри, или как его там? Или само чудовище отдаст в руки палача в минуту своей ядовитой благодарности?

– Я рос с Танкредом.

– Молочный брат?

Ощущая мерзлую землю под своим задом, сирота покачал головой.

– Приёмыш.

«Мальчик на побегушках», – хотела сказать Алвириан, но не сказала. Потому что перед ней сидел кто угодно, только не хныкающий слуга.

– Тогда нам есть, о чём поговорить.

Юноша поднял бровь.

– Что за дело у охотницы за Зеркалом Мира к герцогу Бенорта?

– Поверь мне… – начала дева, но не успела договорить.

– Это что ещё такое? В нашем квартале, если кто кого и грабит, так только с нашего ведома. Смотри, Тощий, пацана прищучили!

– Кто, она, что ли?

Тахиос насторожился, услышав смутно знакомый голос.

– Ну-ка, ты…

Алвириан не стала ждать продолжения и, с размаху влепив палкой в лоб ближайшему, бросилась бежать. Тахиос в это время успел подхватить меч, вскочил, чтобы кинуться следом и нос к носу столкнулся с тремя незнакомцами. Руки протянулись к нему, но он отскочил к забору и расчистил вокруг себя пространство двумя взмахами клинка.

– Именем Танкреда!

– Ба, петушок развоевался, – протянул тот же смутно-знакомый голос. – Кого ты мне напоминаешь…

Тахиос стоял, бросая быстрые взгляды вправо-влево. Обычные воришки, их пять, ну пусть десять человек – кто-то же побежал за этой… что у них может быть? – ножи, веревки, топорики? Юноша усмехнулся и покрепче утвердился на ногах. Первым он ударит вот этого, справа…

– Ну так чо, Тощий? Девка вроде сбежала, валим этого?

– Этого? А это ж дружок мой бывший… что молчишь, сиротка Тахи? Не узнал меня?

– Так ты назовись, и узнаю, – перехваченным голосом выдал сирота.

– А своих бить нехорошо… не признал, значит… – дурачился оборванец в кожаной, с прорехами и капюшоном куртке, волосы его перехватывала синяя лента, а на подбородке уже росла густая щетина. Нос был сломан дважды, и возле левого глаза, несмотря на сгущавшуюся тьму, видно было белеющий рваный рубец. – А кто ж со мной толкал прачек в пруды Икланы? Аппетитные были девочки – крепкие икры, проворные руки, а?

– Марн? – с удивлением сказал Тахиос. И вызвал взрыв бурного веселья среди окруживших его.

– Тощий, давай его заделаем уже – он ни хрена не помнит, вишь?

– Марн умер точнёхонько пять зим назад. Перед смертью его живот вспух так, будто он целиком проглотил тыкву, из тех, что мы тайком воровали со склада у заброшенных канав. Это-то ты помнишь?

Обмелевшие, с грязным месивом из которого торчат ручки кувшинов, палки и другой мусор, эти канавы когда-то проводили воду в старый город от Пяти источников. Тахиос, Марн и Фали играли там в прятки, дразнили бродяг, укрывающихся там от стражи и стражу, разыскивающую бродяг. А ещё там стояли крепкие сараи, у которых по осени жители окрестных деревень сбывали свой урожай, если их припекала нужда. Потому что платили скупщики дешево, норовили обсчитать, а местные жители могли и обнести по дороге.

– Фали?

– Ну, наконец-то. Долго же ты отсиживался под крылышком у владетелей, сиротка. Зачем пожаловал?

– По службе, – сказал Тахиос и сам услышал, как гадливо это звучит.

– Да ты б ещё сказал – по нужде! Сукин ты сын, Тахи, когда твоя тётка помирала, так и говорила всем, кто пришел: был, мол, у меня быстроногий паренёк, а с тех пор как умыкнули его в замок, так и весь вышел.

Тахиос смолчал. Он помнил, как один раз, когда им было по десять лет, уговорил Танкреда завернуть в старый город. После удачной охоты чудовище было в настроении и согласилось. Они не проехали дальше полуразрушенной стены. Сморщив нос, младший Наорк поднял на дыбы своего жеребца и помчался в замок, по пути огрев плетью двух женщин, чтоб быстрее убирались с дороги. Сирота ехал за ним, как оплёванный. Старый Герцог никогда не запрещал ему уходить из замка и в двенадцать лет, поднявшись с постели после огневицы, Тахиос решил навестить тётку ещё раз. У Кольцевого спуска он встретил соседку, которая плеснула в него помоями и сказала, что тётка умерла два месяца назад, а если он, неблагодарный, решил поживиться в её доме, то что ж – Кжал ему судья.

Фали как будто прочитал его мысли.

– Тебе не рады, сиротка. Надеюсь, ты не покинул нашего прекрасного Танкреда чтобы обосноваться здесь навечно? Надеюсь, ты не выпросил это место, чтобы следить тут за порядком? Доносятся слухи, что ты слишком часто появляешься в нашем городе.

Тахиос облизнул губы.

– Ты задаёшь слишком много вопросов. Дай мне уйти, и всё кончится мирно.

– А если нет? Если мы забросаем снегом твоё тельце вот тут, под забором, и оно останется лежать, окоченелое и мертвое, до весны?

– Ты всегда слишком много говорил, Фали, – буркнул Тахиос. – Наверное, потому и остался жив. Уболтал костлявую подружку, когда Марн помирал, да?

Вокруг закричали.

– Этого я тебе не спущу. Отойдите, он мой.

– Давай, Тощий! Прикончи его!

Прежде чем его приятель по детским играм успел изготовиться, Тахиос рванулся вправо и попятнал того, кого наметил заранее. Тени шарахнулась, а он рубанул ещё двоих – одному попал прямо поперек лица, второму зацепил предплечье. И тут же с разворота ударил туда, где стоял Фали. Тот отскочил и хрипло расхохотался.

– Вот ты как, сиротка. Думаешь, мечик тебе поможет? Нас здесь дюжина.

– Трое бегают за девкой, троим уже ничего не надо. Иди, ты же хотел меня наказать?

В левой руке у Тощего был каруд* (*традиционный нож. Имеет прямой длинный и узкий клинок, иногда с усилением острия для пробивания кольчатых доспехов.) в правой – лёгкая секира. Он завертел ей, подбираясь ближе, Тахиос прыгнул навстречу, отбил удар, стукнул эфесом Фали в лоб, поворачиваясь, почувствовал, как нож скользит по кольчуге, сам ударил коленом, отшвырнул противника на два шага и, оскользнувшись, вынужден был коснуться земли левой рукой. Это его и спасло. Сзади-сбоку вылетел топорик и с грохотом отскочил от забора. Пригнувшись, сирота прыгнул в сторону кричащей тьмы и ткнул мечом ближайшего. Они побежали. С колотящимся сердцем Тахиос бросился в противоположном направлении, по пути пнув по скуле начинающего вставать Фали.

Когда он завернул за восьмой по счету угол, то перестал слышать крики. Остановился, тяжело дыша, утираясь, весь мокрый. Глотнул встречный ветер, ощутил, как колет льдистая крупа.

– Ещё встретимся, дружок, ещё посчитаемся.

Кровь толчками била в виски. Хотелось кричать. Тахиос вышел на середину улицы и поднял голову к небу.

– Я сожгу ваши дома. Я доберусь до вас. Я покажу вам, как я рад.

Потом вспомнил о Дахате. Грязно выругался, махнул рукой и засмеялся. Она опять обвела его вокруг пальца.