Поиски мира

Глава 1

Тахиос сидел у стены, поджав ноги, и смотрел на посеченный деревянный щит, висящий на противоположной стене. Эту голую комнату молодой герцог выделил ему месяц назад, язвительно заметив, что своей усердной службой сирота может добиться чего-то большего. Тахиос собрал свой нехитрый скарб и перебрался в левое крыло замка.

В окно падал тусклый свет – день клонился к вечеру.

На коленях у Тахиоса лежала недавно вычищенная кольчуга, плотный кафтан свободно висел на плечах, пальцы оглаживали рукоять учебного меча. Несколько новых синяков пойдут ему на пользу, да. Научат быть быстрее и безжалостнее.

Он услышал, как лают псы, кричат стражи и скрипит подъёмный мост и насторожился. Возвращались вороны его величества – больше некому. Он поднялся, сбросив кольчугу на невзрачную кровать и выглянул в окно – во дворе на лошадях гарцевали Дэл, Броуги и их шайка. Тахиос болезненно усмехнулся, ослабив ворот кафтана, потер плечи и стал собираться.

Старый замок строили ещё в имперские времена, за тысячу лет до пришествия бенортов и потому Тахиос чувствовал себя немного своим в этих стенах. Он тоже пленник захватчиков, сирота, которого вытащили из грязи в услужение и для забавы. Хотя старый герцог, отнимая его у разъяренного менялы, наверняка думал преподать своему младшему сыну урок. Не вышло. Тахиос бесшумно шел, считая ступени. Его начали бить почти сразу – смуглокожий, хрупкого сложения, с черными глазами и черными волосами он отличался от завоевателей, семь поколений назад пришедших в эти земли и заставивших имперские легионы откатиться далеко на юг. Солдаты ушли, население бежало, но некоторые семьи остались. Они говорили на странном языке, и, казалось, теперь не принадлежали ни той, ни другой стороне. Анриакцы не помнили о них, бенорты в своей гордыне не замечали. Они и правда старались не привлекать внимания. Со временем у них даже сложилось поверье, что они были в этом городе всегда – особая каста, которая переживет всех. Тахиос был одним из них, из «забытых» – хотя не помнил ни отца, ни матери – его растила тётка.

Он не боялся темноты, и это помогло ему противостоять козням баронских сынков, состоявших при дворе герцога в качестве пажей и будущих рыцарей. Он мог пробраться по карнизу и, внезапно распахнув тяжеленные створки окна, швырнуть внутрь испуганную крысу, замотанную в плащ, или тлеющую головню, мог подстеречь в коридоре и неожиданно набросить мокрую тряпку на голову, повалить, а потом бить медным подсвечником.

Младший сын герцога, голубоглазый блондин Танкред, кривя полные, мальчишеские ещё губы, поощрял своего «питомца» в таких действиях, иногда сам участвовал в набегах и разрешал Тахиосу спать у его ложа подобно собаке.

Со временем Тахиос понял, что принадлежит чудовищу. Чудовище не любило ни отца, ни окружающих, завидовало двум своим старшим братьям – Отеру и Гильому, ненавидело их, ненавидело и свою мать – ниппиларскую дворянку, которую старый герцог пленил во время похода к Кантерберийским горам. Ещё чудовище было памятливо и мстительно.

Когда им разрешили брать в руки настоящие, только затупленные клинки, Тахиосу пришлось стать вдвойне осторожным в схватках. В какой-то мере именно эти схватки научили его балансу и изворотливости, хотя чудовище видело его насквозь – глаза невозможно скрыть, и презрительно смеялось над сиротой…

Тахиос шел, щурившись на факелы, попадавшиеся на пути слуги сторонились его. Он не оглядывался.

Танкред был в тронном зале, как сирота и ожидал. Он сидел за роскошным длинным столом черного дерева, а Броуги с Дэлом и вся остальная их свора стояла у другого конца. Стены зала были обшиты деревом, даже пол устелен дубовыми плахами и оттого здесь было теплее суровой зимой, чем даже в покоях герцогских сыновей. Впрочем, Отер, исповедуя суровый образ жизни, иногда спал с отрытым окном, и молодые служанки с благоговейным ужасом будили его, отряхивая снег с одеяла.

– И где же вы оставили его, мои верные псы? – спрашивал новоиспеченный герцог, облокотившись о столешницу и покачивая правой рукой с кубком.

Блестящие глаза его были устремлены на Дэла, который, уперев ножны своего короткого меча в скамью, сложил руки на рукояти.

Рыжебородый бродяга, невесть где прошатавшийся десяток лет, вернувшийся заматеревшим, покрытым шрамами свирепым бойцом ответил, растягивая слова:

– Аа на пригорке к самой высокой сосне прикололи.

Белое, с прозеленью вино колыхнувшись, потекло по блестящему кубку, закапало на стол, когда довольный герцог махнул правой рукой

– Садитесь, отведайте моего мяса. Эй! – мяса моим верным слугам! Пейте моё вино. Подать нам вина!

Невесело было в замке.

Тахиос посмотрел, как быстро снуют кравчие, стараясь скрыться от взглядов прихлебателей Танкреда, посмотрел, как ровно горят свечи на столе, как двигаются на скамьях грязные, заросшие щетиной люди и внезапно перестал опасаться их.

За спиной у Танкреда располагались два телохранителя и его мажордом – спесивый Ланье, который так боялся остаться в немилости, что лебезил и угождал молодому хозяину Бенорта как мог.

Пир был совершенно неофициальный – никаких приглашенных гостей, впрочем, после смерти Старого Герцога и его среднего сына – Гильома – в замке осталось не так уж много придворных.

Весь Алтутон, казалось, затаился и ждал, что произойдет в обители рода Наорка; всё герцогство, укрытое снегами, беспокойно ворочалось, словно стремясь отогнать дурнотный сон, а под сводами замка будто сидели совы, готовые вырваться на волю и разнести на быстрых крыльях любые вести.

Броуги первым заметил задумавшегося Тахиоса и громко крикнул ему:

– Что ты там вынюхиваешь, заморыш? Пшел!

Сирота только склонил голову к плечу: глупый, большой, неуклюжий человек с секирой на поясе, но Танкред повернул голову, фыркнул и махнул рукой.

– Присоединяйся, приемыш. Тебе должно быть отрадно слышать, как гибнут мои враги.

– От рук настоящих мужчин! – крикнул кто-то сидевший в самом конце стола, а потому тёмный, неразличимый.

Тахиос подошел, отодвинул стул, и сел, несмотря на шипение мажордома.

– Оставь его, Ланье, он с детства был невоспитан, – лениво процедил Танкред. – Потом он убил своего первого противника и решил, что это удостаивает его чести сидеть в моём присутствии.

– Разрешите, я проучу его? – с шумом поднялся Броуги, выпивший больше всех.

Тахиос смотрел на чудовище, чудовище смотрело на него, его черты лица были безмятежны, тонкие длинные крепкие пальцы спокойно ломали хлеб.

– А что? – улыбнулся герцог. – Тебе не помешает урок хороших манер, Тахиос?

Сирота пожал плечами. Временами он чувствовал безумие, изливающееся из стен этого замка, и это было так упоительно, что Тахиос не верил, что в эти моменты что-то способно пресечь нить его жизни.

Стражи стояли с каменными лицами, вояки Дэла захлопали ладонями по столу и заревели, когда двое вышли к правой стене залы. В руках у Броуги поблескивала казавшаяся игрушечной секира, Тахиос обнажил свой полуторный меч.

Броуги расторопно напал, рубя секирой сверху вниз и справа налево, сирота уходил от ударов быстрыми полуоборотами, но ему не хватало длинны рук, чтобы серьезно достать противника – северянин был выше его на голову, и, несомненно – опытнее. Только вот не принимал Тахиоса всерьёз. Он намеревался загнать сироту в угол и удивленно взревел, когда тот вывернулся, попутно располосовав вражеский локоть.

Кто-то швырнул чашку с подливой, она ударила Тахиоса в плечо, он на миг замешкался, впервые принял удар лезвием меча и оказался на полу, Броуги пнул его раз, другой, отбросив почти к самому тронному возвышению, и с усмешкой стал подходить, ловко перебрасывая секиру из руки в руку.

– Ну что, щенок, какую ногу тебе отрубить для начала?

Он махнул сверкающим полукружьем, Тахиос раздвинул ноги и лезвие глубоко вошло в пол. Прежде чем Броуги успел выдернуть его или отскочить, сирота оттолкнулся левой рукой и концом меча дотянулся до горла противника. Так они и застыли в нелепой, блудливой позе – юнец с раздвинутыми ногами и мужчина, уткнувшийся ему между колен.

Потом Тахиос с усилием столкнул труп в сторону и осторожно встал.

Пнул носком сапога чашку.

– И это всё, на что способны мужчины? – скривив губы, спросил он.

Безумие схлынуло, но Тахиос действительно не боялся их – потных, грязных, грубых головорезов.

– Извините, ваше высочество, – изящно поклонился он герцогу, хотя внутри всё кипело. – Я был неучтив. Возможно ли мне скрасить своё поведение тем, что я научу вежливости того пса, который бросил в меня своей миской? Это ведь тоже было достаточно грубо.

Танкред помолчал, давая всем ощутить комок тишины, а потом непринужденно рассмеялся.

– Нет, мой верный Тахиос, ты можешь идти. Мои псы мне ещё понадобятся.

Сирота вышел, проклиная себя за горделивую улыбку. Ему было семнадцать лет, но он всё ещё не мог полностью владеть своими чувствами в этом волчьем логове.

Ты можешь идти – так сказало чудовище в первый раз, когда он выиграл у него схватку в присутствии наставника. Тахиос, раскрасневшись – это было заметно, несмотря на его смуглую кожу, повернулся, и удар в спину швырнул его на землю.

Юноша досадливо сапнул носом и вдруг заметил, что до сих пор несет обнаженный клинок в правой руке. На лезвии темнела кровь. Он вспомнил как убил первого своего: поляна, чадящие костры, конь прыжком выносит его вперед – взмах топориком – плешивый слуга падает с расколотым черепом – и содрогнулся. Безумие схлынуло, заболели ребра, по которым прошелся кованый сапог Броуги. Ты можешь идти. Сирота тщательно вытер клинок о рукав, спрятал его в ножны и, поймав за локоть испуганную служанку, приказал ей принести похлебку и лепешек в свои покои.

В свои покои!

Тётка всегда говорила ему, чтобы он был осторожен вблизи высоких стен – за ними скрываются люди, в чьей власти распоряжаться жизнями, таких как мы. Он смеялся над ней, показывая свои белые зубы. Крепкие ноги готовы были унести его от любой беды, подворотни укрыть от любых преследователей – что за дело вихрастому, ясноглазому мальчишке до причитаний глупой старой женщины?

Он бегал по своему кварталу, забирался на полуразрушенную стену, отделяющую старый город от нового – с приходом бенортов многие границы были переиначены, пробирался на постоялые дворы, чтобы увидеть удивительных двугорбых зверей – верблюдов, заросших косматой шерстью, послушать, как они ревут и взглянуть на погонщиков с медной кожей, что щелкали бичами, успокаивая животных. Он воровал всякие безделушки, скорее из желания покрасоваться, чем добыть себе пропитание и однажды побился со своими приятелями об заклад, что стянет у неповоротливого менялы Марза его заветный медальон из глубокого кошеля. Марз, конечно, был неповоротлив, но когда он бежал, остановить его не мог никто. Так и неслись они по Западному рынку: мальчишка, проскальзывающий за прилавки, и огромный меняла, расшвыривающий всех со своего пути. И Тахиос бы ушел с этим кружочком серебра в потной ладошке, если бы не стража, отрезавшая ему путь к отступлению и заставившая во все лопатки припустить по Кольцевому Спуску. А там уже, на мостовой, у поворота, сирота наткнулся на герцогского жеребца…

Тахиос корочкой выскреб со дна остатки мяса, отбросил глубокую чашу и понял, что не сможет сейчас заснуть. Нарождающийся месяц тускло светил на заиндевевшие стены, караульный двор внизу казался черным провалом – даже факелов отчего-то не зажгли, хотя наверняка фонари горят перед главными воротами. Потянувшись, юноша встал и решительно накинул плащ себе на плечи.

Дева въехала в Алтутон два дня назад, и с тех пор никак не могла поймать удачу за хвост. Все связующие нити, казалось, были оборваны.

Стражи на главных воротах придирчиво осмотрели её, ощупали седельные сумки, а десятник потребовал сказать, остановится такая странная чужеземка.

Алвириан назвалась племянницей Кесковита – старьёвщика с Мокрой улицы и стражи обменялись понимающими взглядами. Эти взгляды деве не понравились. Они говорили о том, что в ближайшие дни в дом Кесковита могут постучать блюстители закона, прибывшие с проверкой.

Когда же она проехала по заметённым снегом улицам и увидела на месте лавочки лишь полуобвалившиеся стены со следами недавнего пожара, в её сердце закралась тревога.

В ближайшем трактире степенный хозяин прикинулся замкнутым человеком – говорил немного и неохотно, смотрел так же пристально, как и стражи, за комнату заломил несусветную цену и спокойно смотрел, как она трясущимися пальцами отсчитывает на ладони серебро.

– Я буду вынужден доложить о вашем пребывании страже, – сказал он, пряча плату в кошель на поясе. – И они меня обязательно спросят, что вы здесь делаете одна, в такое время года.

– Я ищу дядюшку, он часто останавливался у вас, – и Алвириан назвала купца из Анриака, который должен был ожидать её в этом самом «Огне и волосе».

Хозяин нахмурился, явно припоминая толстого Хлисти с черной бородой и серьгой в левом ухе.

– Он никогда не говорил, что у него есть племянница.

– Так значит, он был здесь! – шпионка натурально разыграла радость. – Умоляю, скажите мне, где его искать?

– Он… уехал.

– Как? Куда? Когда? Он вернется? – засыпала трактирщика вопросами Алвириан.

– Он уехал неделю назад. Сказал, что здесь нынче небезопасно, – невесело усмехнулся тот. – И вам не стоит здесь задерживаться.

– И всё же я подожду, – твердо сказала Алвириан, откидывая прядь волос со лба. – Несколько дней. Мне надо определиться с планами.

– Как знаете, – хозяин повернулся к ней спиной, будто утратив всякий интерес, но дева могла бы поклясться, что знает он гораздо больше, чем говорит.

Она хорошенько вымылась в большой дубовой бадье, не жалея щёлока ни для себя, ни для своей одежды. Потом заказала сытный ужин – пирог с мясом, сырная похлебка, кувшин красного эля – и, насытившись, легла спать и проспала беспробудно всю ночь и весь день.

Проснувшись под вечер, она сходила проведать своего коня. Жеребец чувствовал себя хорошо, хотя явно не рвался на улицу. Надо было продать его или обменять на лошадь местной породы.

С этими мыслями Алвириан прошла в общую залу и села за угловой столик, присматриваясь к посетителям. А народа действительно было немного. Из приезжих своими одеждами выделялись только ниппиларцы, была ещё парочка горцев с границы и один изящный, с миндалевидным разрезом глаз юноша. Он не был похож на купца и не был похож на простого постояльца, держась с небрежностью аристократа, одна прядь его черных волос отливала киноварью. Алвириан запомнила его и отвернулась к затянутому бычьим пузырем окну. Ей принесли еду – яичницу с луком, ржаного хлеба и воды.

Дева неторопливо ела, размышляя, откуда ей начать поиски. Алтутон показался ей чужим – совершенно. Он не походил на те города, что оставляла империя, отступая от своих границ. Здесь всё анриакское было разгромлено и перестроено, даже цитадель, возведенная по правилам архитектуры северян – чтобы не создавать излишнюю напряженность, и ту переделали в настоящий замок. Она вспомнила, что дом старьёвщика выглядел совсем недавно разрушенным и Хлисти уехал неделю назад… не были ли связаны эти два события между собой? Во всяком случае, стоит пройтись и проверить, что там, в развалинах.

Трактирщик проводил её взглядом, когда она уходила, но ничего не сказал. Ничего не сказал он и когда юноша с красной прядкой немного погодя вышел вслед за девой, только покачал головой и прогнал белую пушистую кошку, с мурчанием запрыгнувшую на стойку.

Алвириан неторопливо шла, кутаясь в меховую накидку. Она решила изучить все подходы к дому, не привлекая к себе внимания, разъезжая посреди ночи на приметном восточном жеребце среди извилистых улочек. А уже утром можно будет постучать в те двери, что ей приглянутся в темноте. Это чувство её никогда не подводило – двери, что во мраке кажутся гостеприимными, утром вряд ли обманут ожидания. Если это не вход в обитель колдуна.

Алтутон кутался в снега как в пуховую шаль и был похож на кладбище. На крышах некоторых домов дева заметила ворон и поёжилась. Казалось, что чудовища, так и не встретившиеся ей на дорогах, затаились среди этих проулков и заиндевевших стен.

Кое-где в окнах верхних этажей горел свет, иногда подавали голос большие псы, двигались впереди и позади неясные тени, не рискуя приближаться. Алвириан шла, оскальзываясь, факела горели только на развилках улиц, стража ей не встретилась ни разу.

Дева шла, снежинки падали ей на плечи, факела трещали и чадили за спиной.

Разрушенную лавку она увидела издалека – темный провал между высокими трехэтажными домами. На всякий случай в широком рукаве у шпионки был малый фонарь, она зажгла его, перед тем как протиснуться под нависшими досками. Увиденное никак не откликалось в её душе – обвалившиеся стропила, обгоревшие косяки дверей. Алвириан побродила среди обломков, запинаясь о черепицу и другие торчащие предметы. Мысленно выверив план комнат, она прошла к определенной стене и, поставив фонарь так, чтобы он освещал нужное ей пространство, начала расчищать пол. Вскоре дева натолкнулась на большое бронзовое кольцо люка ведущего в подпол. Вздрогнув, она оправила перчатки и медленно, прислушиваясь, потянула кольцо на себя. Примерзший люк скрипел, но потом поддался. Проверив, легко ли выходит изящный стилет из ножен, Алвириан подхватила фонарь и стала спускаться по трещащим ступеням.

В подвале не было ничего ценного – так, несколько старинных проеденных молью восточных ковров в углу, свернутых рулонами, несколько гадрантских серебряных чаш, две мраморные статуэтки из Эольса, запачканных сажей – вот и всё что стояло на полках. У лестницы стоял раскрытый сундук, который был пуст, а за ним – между стеной и откинутой задней крышкой, примостился сундучок поменьше. Алвириан достала его и просто выломала замок своим прочным клинком.

В сундучке лежали два свитка и кольцо-печатка. Улыбнувшись, дева спрятала кольцо в кармашек на поясе, а свитки сунула за пазуху. Теперь можно было уходить.

То, что насторожило её снаружи, не смог бы заметить и филин, летящий в ночном небе – человек стоял очень тихо в тени здания, но Алвириан научили чувствовать, когда мир замирает перед прыжком. Она вылезла, как ни в чем не бывало и пустила тень себе за спину. Когда же человек попытался схватить её, она ударила его локтём в горло и бросила на снег.

– Кто ты? – прохрипел он, несмотря на острие стилета, плясавшее у него перед глазами.

И тут Алвириан увидела, что нападавший был очень молод. Едва оперившийся мальчишка в добротной одежде без опознавательных знаков. Не паж, не подмастерье, не дворянин. Шпионом его дева представить не могла – может быть, он вор?

– Здесь я спрашиваю, – промурлыкала дева, надавив коленом юнцу на грудь. – Кто тебя послал?

Парень усмехнулся.

– Я сам по себе.

– Врёшь!

Она заглянула в его тёмные глаза, и ей захотелось созорничать. Оцарапав ему стилетом кончик носа, дева сказала:

– А будешь врать, пажик, я отрежу тебе уши.

Он как будто ждал этого от неё – ловко сбив руку с оружием в сторону, свободной ладонью ударил прямо в солнечное сплетение, коленом по почкам и скинул Алвириан с себя.

Они торопливо поднялись и закружили друг напротив друга. Юноша достал квилон, дева хохотнула.

– Меч под ногами не мешается?

Он так яростно посмотрел на неё, что она отшатнулась.

– Хочешь, я возьму его и отрублю тебе руку?

– Попробуй.

Они сошлись, используя тычки и режущие удары, пытаясь ухватить друг друга за края одежды или заставить потерять равновесие. Дева, сама быстрая как змея, была вынуждена признать, что противник движется ничуть не медленнее её. И всё же она грациозно ускользнула от замаха, и, ткнув в открывшийся за локтем бок, поняла, что на парне кольчуга.

Он саданул её тыльной стороной кулака по лбу, сделал подсечку и наступил на кисть руки, понуждая бросить стилет.

– Ну, кто теперь отрежет мне ухо?

Алвириан посмотрела ему прямо в лицо. Высокие скулы, прямой нос, жестко очерченные губы привыкшего огрызаться волчонка и упрямый подбородок, коего ещё не касалось лезвие бритвы. А ещё он едва уловимо чем-то напоминал Торио, товарища её детских игр. Внезапно до шпионки дошло, что парень похож на анриакца, на одного из «забытых», о которых вскользь упоминал собирающий её в дорогу фактотум.

– Кто ты? – мягко спросила она.

Он на миг растерялся, но тут же встряхнул её левой рукой за ворот, уперев кинжал под подбородок.

– Я спрашиваю! Что ты делала в этом доме?

Он стоял неустойчиво, и Алвириан вновь улыбнулась ему.

– Ты пропорешь мне шею, пажик.

Черты его словно закаменели.

– Знаешь, что я спалил этот дом и убил его хозяина? Он умышлял против герцога, и мы приехали к нему. Думаешь, мне стоит оставить твои уши целыми?

Он снова дернул её и Алвириан вскрикнула.

– Так что говори, что ты делала там?

– Я… искала кое-что.

– Что же? – он выпустил её и протянул руку, беззастенчиво ощупывая грудь девы.

– Да, ты умеешь обращаться с женщинами.

Парень вспыхнул. Алвириан, вместо того чтобы ударить его по глазам, просто швырнула противника через себя и, подобрав свой стилет, встала.

Кисть её немного саднила.

– Мне совсем не хочется тебя убивать, – предупредила она.

– Да пошла ты!

Он вновь рассвирепел и потому легко попался на уловку с накидкой. Дева кольнула его в ягодицу, а потом поймала шею сгибом локтя.

– Пусти. Пусти свой квилон, пусти, – зашептала она ему на ухо. – И пояс с мечом отстегни. Ты славный малый, мы мирно разойдемся.

Он засопел, но сделал так, как приказала шпионка. Алвириан чувствовала, как тело юноши дрожит от напряжения и потому держала крепко.

– Будь у нас побольше времени, мы славно бы поболтали, я уверена. А пока просто скажи мне своё имя.

– Меня зовут Тахиос. А ты кто такая?

– Тахиос, как славно. Ты не похож на местных жителей. Что ты делаешь у герцога?

– Зачем тебе?

– А зачем ты спалил дом бедного старьёвщика?

К парню вдруг вернулась холодная невозмутимость.

– Ты не наша, я бы слышал о тебе. Ты приехала и искала этого Кесковита…

– Здесь я задаю вопросы, – напомнила дева, перекрыв Тахиосу доступ воздуха в лёгкие.

– Ты… можешь убить… меня…

– И убью, – согласилась Алвириан, усиливая хватку.

– Я… всё равно… не скажу… Танкред… будь ты…

Юноша задёргался и обмяк.

– Мне жаль. Может, встретимся в другой раз.

Дева наскоро обыскала лежащего без движения парня и пошла вниз по улице.

Тахиос очнулся медленно – будто выныривал из глубокой-глубокой ледяной бездны. Морозный воздух обжигал веки, сознание подсказало, что его пощадили, унизив, губы приоткрылись, судорожно глотнули, и сирота, закашлявшись, сел.

Он поспешно огляделся, борясь с приступами кашля, и увидел, как четверо фигур за несколько домов от него, у одной из которой был ослепительно сиявший факел, направляются в его сторону. Сморгнув несколько раз, Тахиос понял, что это стража, патрулирующая квартал.

– Эй вы! – прохрипел он. – Здесь была такая…

Громкий хохот прервал его.

– Была, щенок, была. Пощекотала она тебя, а?

А кто-то расчетливо добавил:

– Герцогский выкормыш.

Сирота наконец справился с собой, подобрал меч и кинжал и поднялся на ноги.

– Именем герцога – куда она побежала?

– Пошла, кобелёк, пошла. А тебе какое дело – догонять собрался что ли?

– Вы упустили воровку, – сказал он, зная, что за этим последует. Но обида от такого нелепого поражения подталкивала говорить ненужные слова.

– Воровку? Да? А нам она сказала другое.

– Сказала, что ты к блуду её склонял, приёмыш.

– Еле она тебя удержала.

И снова загоготали, здоровые, довольные.

– Куда она пошла? – упрямо повторил Тахиос.

– Да иди ты уже обратно к теплому камину, кобелек. Там и накручивай на свою зубочистку свиные ножки, сражайся с гончими за добавку, – уже грубо сказал тот, что был с факелом. – А то отволочем тебя к нашей милости, да попросим хороших плетей всыпать за то, что на девичью честь покушался. Что, служанки уже не дают?

– А ну, попробуй, – Тахиос обнажил меч. – Ты думаешь, я с девкой не мог совладать? Да? Отведи меня в замок. Один на один – отведи, ну.

Стоящий справа пытался удержать товарища, но тот с проклятием выдернул руку.

– Он сам сказал!

«Это тебе, Танкред, – с холодной ненавистью подумал сирота. – Тебе подарок. Никто не хочет слушать тебя, никто не хочет повиноваться твоему имени. И всё приходится делать мечом. Скажешь ли ты спасибо?»

Он напал первым, потому что был зол. Откуда взялась эта дева? Никогда он ещё не испытывал подобного унижения от женщины. И как легко она обвела вокруг пальца этих тупоголовых. Любители эля и свиных ребрышек с кислой капустой. Тахиос скользил слева от стражника, осыпая ударами его щит.

– Ну же! Локоть выше!

Каким я запомню его?

Воин с рычанием развернулся, целя в голову, сирота упал на одно колено и отрубил ему кисть руки. Всё как учили на тренировочном дворе, только вместо тяжелой деревяшки или тупого железа лёгкая, прочная, острая сталь. Тахиос стал привыкать к ней.

– Я говорю от лица герцога. Я, Тахиос из семьи Дрима Наорка, хочу знать, куда пошла та, что говорила с вами, там, на перекрёстке.

– В сторону Червоточин, – сквозь зубы сказал один из стражей, похожий лицом на того, что кричал сейчас, марая снег своей кровью. Потом он шагнул к юноше и склонился над ним. – Меня зовут Нарс. Я поквитаюсь с тобой за Сарри, запомни.

– Хорошо.

Тахиос отступил, посмотрел, как они суетятся около раненого товарища, и вдохнул полной грудью.

Что же ты искала у Кесковита? Что же он хотел тебе передать?