Пожарский 4

26. ФИНАЛ ЛЮБОЙ ИСТОРИИ — НАЧАЛО НОВОЙ

МОСКВА ЗА НАМИ

Можно было бы сказать, что вот тут-то и наступил всеобщий мир и благоденствие, но это ж неправда будет. Сколько ещё вражин по лицу Руси-матушки рассеяно? Собирать — не пересобрать. А своих лихих людишек? А городов сколько порушено? Крестьян с места согнано без счёта, да и голод на четыре ближайших года никто не отменял, разве что нам удастся с большим количеством воздушных элементалей как-то договориться.

С этими мыслями выбрался я на белый свет из душного подвала и направился в свой особняк — почти целый, благодаря продвинутому «отведению глаз», которое отлично сработало! Не смотрели на него, не целили специально, а случайные снаряды в основном удержала усиленная поставленная на него защита. От мародёров же прикрыто то же отведение глаз, плюс к тому бронзовые и гранитные големы продолжали исправно нести свою службу.

В общем, имея нормальный дом, в подвалах я сидеть не хотел, пусть даже и Кремлёвских. И отправился я особняк Пожарских, как вы понимаете, не один, а с целой свитой. Собор бояр с такой силой боялся нового государственного нестроения (а, возможно, гораздо больше боялся Яги, Кощея и Горыныча), что на царство меня посадили в тот же вечер.

На другой день я, бессовестно козыряя царским чином, прорвался-таки к бабушке. И сразу понял, почему Кош меня не пускал. Сила магостатического удара была такова, что бабушку Умилу вышибло из аватаров обратно в люди. Стресс — это Кощей мягко сказал. Шок у неё был и полная дезориентация.

— Как же я теперь буду, Митька? — растерянно спрашивала она меня. — Я ить позабыла уже, как человеком-то быть…

— Ничё бабуль, сама не заметишь как приспособишься! — подбадривал её я. — Люди, вон, ходить после увечий заново учатся, а у тебя всё на месте. Да и вообще, ты у нас глянь какая справная! Архимагиня! Завидная невеста! Враз к тебе женихи выстроятся.

— Да какие женихи уж, охальник! — бабушка хлопнула меня полотенцем.

— Самые настоящие, — не отступился я, — ты в зеркало-то на себя глянь! Красавица! И седина ушла!

Бабушка смеялась и сердилась, зато перестала ужасно паниковать, хоть пока и осталась погостить у Коша — на реабилитации, которую все они так страшно любят.

Перекинулся парой слов с Горынычем, явившимся к Кошу типа на проверку. Знаю я, зачем он пришёл. Шариков чудодейственных выпросить, чтоб ни одна жена недовольной не осталась. Их же теперь у него трое. Да-да, очаровал наш горец Настю, взял в семью меньши́цей.

— Всё-таки, ловко папаша Салтыков в последней битве помер, — задумчиво глядя в тёмное и отчаянно звёздное байкальское небо рассуждал Горыныч. — Не поладили бы мы с ним.

— А братовья не возбухали?

— На кого? — Горыныч приподнял одну бровь. — На меня?

— А что? Ты вовремя успел предупредить, что если они брак не одобрят, ты их на одну ладонь посадишь, да другой прихлопнешь?

Змей фыркнул и покачал головой, дескать: придумаешь тоже! Но судя по всему, так и было. И не страшно ему в одном гнезде с тремя жёнами сидеть? Впрочем, если каждая захочет поговорить, Горыныч это вполне может обеспечить, причём одновременно и конфиденциальным порядком, да ещё девять голов для отдыха останется.

Вернулся Кош, нагруженный коробочками и бутыльками, и они уселись их разбирать: что в какой последовательности и в каких сочетаниях принимать. Довольные оба до посинения.

А я обратно вернулся в Москву. За всех отдуваться.

Особняк Пожарских, по факту, остался единственным не разрушенным в центре домом после Академии. К вечеру нижний этаж сделался похож на базар в разгар торговых дней — тут тебе и военные, и бояре, и думные дьяки со своими вопросами, и ходоки от крестьян — кого только нет. Порядок держался исключительно благодаря ребятам Чжана У и Хаарта. С такими ни спорить, ни угрожать не получится — бесполезно. Я считал сей факт неоспоримым преимуществом и бессовестно им пользовался, отказавшись от всех «заманчивых» предложений по охране меня любимого, поступавших от разных родов.

На первом этаже в конце концов окопались разные приказы и комендантские структуры. Иные посетители пробивались мимо них ко мне — с самыми срочными и сложными делами, но бывало, что и с радостными. Вот, Звенислава нашла отца, запертого в подвале альвийской тюрьмы в Тушино и самолично воздушными кулаками раскидала всю засевшую там охрану. Заезжали ко мне, поделиться радостью. Князь Драгомиров выглядел слегка обалдевши и, кажется, не совсем верил, что уверенная в себе боевая магичка — его родная дочь.

Потом нашли и приволокли альвийского посла, вопящего о дипломатическом иммунитете. Я послушал и велел отдать его на содержание тем же Драгомировым, до полного прояснения всех обстоятельств между нашими державами. Пусть воздадут ему за альвийское гостеприимство. Симметрично, так сказать.

Через неделю ко мне привезли — кого бы вы думали? — Марину Мнишек! Сопровождал её Юрка Трубецкой, защищавшийся во время захвата с отчаянием и потому крепко порубленный.

Вот где бурное заседание случилось. Изрядная часть бояр хотела чьей-нибудь крови. Чьей-то, кто, как будто, один во всём виноват. И, похоже, многие решили, что полячка за всё ответит. Требовали публичной казни, отрубания головы или повешения, а особо яростные — дыбы, четвертования, посажения на кол, сожжения… Я смотрел на испуганную бабу с округлившимся животом, и мне становилось кисло. Трубецкой-младший лежал тут же, на походных носилках, и в лице у него не было ни кровинки.

— А дитё? — спросил я, и совет разразился воплями, мол — упырёнку упыриная смерть!

Марина завыла, царапая лицо руками, а Юрка задёргался. Я поднял руку, и Кузьма так гаркнул: «Тихо!!!» — что тишина установилась звенящая.

— Говори, Юрий.

— Не его это дитя! Моё! Девкой её взял!

Я поискал взглядом ещё одно кровно заинтересованное лицо:

— Теперь говори ты, Никита Романович.

Трубецкой-старший, по сию пору насупленно молчавший, встал:

— За себя я уж повинился. Теперь за детей прошу. Прости, государь. Мой недосмотр. Лучше мне голову сними, — князь неожиданно опустился на колени и припал лбом к полу.

Нда, ситуация.

— Встань, Никита Романович. Есть в твоих словах правда. Посему, вот моё решение: дети твои, Юрий и Елизавета, признаются ограниченными в правах и передаются тебе на поруки. У тебя, как у отца и опекуна, они должны спрашивать: можно ли им приобретать дома, земельные владения и прочее, можно ли поехать куда-либо или подарить кому-то подарок. Марина Мнишек передаётся тебе в невестки и брак их с Юрием должен быть заключён сегодня же. За неё ты также отвечаешь.

Не все были довольны таким моим решением, но это уж была их печаль.

А дальше круговерти стало только больше. И так мне тошно стало, сил нет. Продержавшись месяц, собрал я совет — друзей своих архимажеских, профессоров Академии, бояр да высоких дворян, да военачальников особо отличившихся. И сказал речь. Долго эту речь сочинял. Недели две. Длинная она получилась, красивая.

А если в общих чертах, то будет следующее: не подхожу я в цари. Все мои мысли — о енисейских просторах и об острове Драконьем, на котором хочу я основать новую Магическую Академию — Сибирскую, с особым уклоном в боевые дисциплины. Вот там я буду основателем и бессменным ректором. Моя стезя.

А царём быть не хочу. Однако, скажу вам, кто на эту должность прекрасно подходит. И станет он таким царём, что все иностранные государства обалдеют. Древней Рюриковой крови. В родстве с самим Одином. Ни подкупить его нельзя будет, ни отравить. И такой силы архимаг, что мало кто с ним вровень встать сможет. Силён в войне, в целительстве и во всяких науках.

— Ему и передаю я государство и полную власть, — с этими словами я встал с трона и вручил Кузьме скипетр, державу и шапку Мономаха. — Царствуй честно и о процветании Царства Русского радей неусыпно!

Дальше снова рады были не все, но «славу!» новому царю кричали во всё горло. С таким не забалуешь!

ОБЯЗАННОСТИ СТАРШЕГО РОДСТВЕННИКА

Но рано я обрадовался — слинять в свою вотчину не получилось. Я теперь считался ближайшим царёвым родственником! И первым делом должен был обстряпать наиважнейшее дело: царёву женитьбу. Ко мне бояре с этим вопросом тоже подкатывали, но я умудрился вывернуться, мол, не время сейчас, войну до конца из дома не вымели. И вот с тем же вопросом, но немного с другого ракурса — снова! И альбом всё тот же, полный перечень подходящих по возрасту незамужних боярышень.

Кузьма увидел дьяка с альбомом и сделался мрачнее тучи:

— Бать, ты же знаешь…

И тут до меня дошло, что мы оба страшно тупим! Я так и сказал:

— Сынок! А чего мы тупим-то⁈ Ты ж теперь на законных основаниях к ней посвататься можешь! Ты — царь, она — принцесса!

Сказано — сделано! Старшим по сватовству был назначен Горыныч, возглавил он большое и именитое посольство, и через неделю, с дарами и всеми положенными условностями, они погрузились на драккар, чтобы выскочить в небе над Ниппон-кокку.

Поначалу всё было неплохо. Встретили наших честь по чести и подарки приняли, но как только речь зашла о цели визита… Как клялись свидетели в один голос, все ниппонцы хором исказились лицом. Слово за слово — и сваты получили категорический отказ! Без объяснений. И «извините, мы более не смеем вас задерживать».

Пришлось убраться несолоно хлебавши.

Кузьма, понятное дело, как любой нормальный влюблённый, ожидал быстрого и положительного решения. И тут такая печаль!

И так он взбрыкнул…

— Война!

— Кузя, у нас эта война ещё не до конца…

— Плевать! — метался он по тронному залу, как зверь в клетке. — Тут шелупонь кто угодно выловит! А там, коли воевать некому, я и один справлюсь! Всех к едрёной матери покрошу, кто мне поперёк встанет!

— Да ты успокойся! — я пристукнул по полу дурацким посохом, который мне выдали из сохранившихся царских кладовых для солидности. — Война — значит, война. Оборзели эти ниппонцы! Нашли, кому отказывать! Пошли, со Змеем потолкуем.

И отправились мы на Драконий остров.

Грустный Змей (ещё бы, такое поручение сорвалось!) идею ещё раз хорошо подраться воспринял с энтузиазмом:

— О! Это вы удачно зашли! Я давно хотел с ихним Хэби силами померяться! Да и волчат Хаартовых надо с собой взять, засиделись они, размяться пора…

В общем, пока суд да дело, да обсуждения, новость быстро поползла по острову и… к нам пришла посетительница.

В дверь постучались, и в кабинет заглянула серьёзная до уморения Стеша:

— Дмитрий Михалыч, там Енисеиха пришла, до вас. Звать?

— Енисеиха? — не понял я.

— Ну, лиса волшебная. Она ж теперь Енисея жена?

— Ну.

— Значит, Енисеиха. Все её так зовут.

— Нда? Ну, ладно, приглашай.

Каэде вплыла в кабинет мягко и женственно, почти не поднимая глаз:

— Простите, я не знала, что ситуация столь серьёзна.

— Ты о чём? — спросили мы практически хором.

— Я не думала, что господин Кузьма отправит свадебное посольство. Иначе я предупредила бы, что этого делать не следует.

— Почему? — зло спросил Кузя. — Рылом не вышел?

— Вовсе нет. Это… из-за пророчества.

И тут мы услышали душераздирающую историю о древнем манускрипте, в котором говорилось, что у императора родится две дочери, и одна из них родит сына от великого мага, который станет величайшим императором Ниппон-кокку в истории. И там же написано, что одна из сестёр должна будет воспитать императора. Все всегда думали что это о двух сёстрах: одна родит, вторая воспитает.

— Так Момоко… всё это время старалась забеременеть, что ли? — обалдело спросил я.

Лиса стрельнула на меня глазом:

— Да, я знаю, что ей это не удалось. И это, вероятно, вашими усилиями… Поэтому я начала думать, что, возможно, в пророчестве дважды идёт речь об одной и той же дочери. Потому что — какая же из Момоко воспитательница?

Кузьма вскочил, роняя стул:

— Ты хочешь сказать, Сатоми беременна?

— Подождите, господин. По порядку. Осенью я думала, что их затея сорвалась. Но когда я узнала о вашем сватовстве и резком отказе, я послала весточку своей сестре, которая служит во дворце. И вот ответ: да, Сатоми носит ребёнка, и по срокам выходит, что этот ребёнок — ваш.

— Так это меняет дело! — обрадованно хлопнул в ладоши Горыныч. — Или что? Они не хотят отдавать младенца?

— Погодите! Самое важное, — Каэде нахмурилась. — Сатоми готовится к смерти. Об этом знают все в ближнем кругу. Она видела неоспоримое пророчество. Она умрёт при родах, отдав всю свою магическую силу своему ребёнку.

Вот сейчас Кузьма стал реально страшным. Глаза его налились чернотой, и я успел испугаться, что сила, полученная от Марварид, захлестнёт его. Но Горыныч сказал:

— Она не умрёт! — он схватил Кузьму за руку и тряхнул изо всех сил. — Я сказал: она не умрёт! Что за такая жизнь, что надо слушаться древние бумажки⁈ Я отца твоего у вечности выдрал… — он осёкся и тут же продолжил, упрямо тряхнув головой: — Мы отобьём её! И рожать она будет у Коша. У него в руках невозможно умереть! Слышишь⁈ Пошли, парень! Нам нужно собрать бойцов!

В итоге я чувствовал себя практически Рюриком. Нет, дядькой Олегом! За Рюрика был Кузьма, потому что он сейчас летел за своей женщиной, которую хотели сделать куклой в чьих-то руках. И со мной были мои друзья: Горыныч, Кош и Ярена, которая сказала, что уж в этот раз без неё — никуда! И Илюха, и Сергей Шереметьев с Ванькой Демигнисовым, и Люда со Звениславой. А ещё Болеслав и Горуш, и девчонки-элементальки, на борту пристроил дивное маленькое орудие мастер Микула, а всё свободное пространство набилось личной магической гвардией Кузьмы. Вот таким составом мы и отправились на войну.

Кош ввязался в бой с Хэби, а мы раскатали по камням императорский дворец, придётся им строить новый. Но я не раскаиваюсь, честное слово. И Кузьма принудил императора подписать поражение и вассальный договор, по которому Ниппон-кокку переходила под вечный протекторат Русского Царства. И в знак вечного мира русский царь берёт в жёны ниппонскую принцессу.

— Не расстраивайся, дедуля, — сказал он напоследок. — Мой сын вырастет и станет величайшим правителем Ниппон-кокку, какого ещё мир не видывал. Пока что можешь наведываться в гости, покачать внучка́на коленках. А твоя дочь — больше не твоя печаль.

Дальше предстояла работа дипломатов и управленцев, а мы отправились на Ольхон.

Сатоми грустно смотрела на Кузю и говорила:

— Всё зря. Я всё равно умру, пророчество не обмануть.

Но Кош, который уже успокоился и перестал выглядеть как ходячий ужас, с видом доброго доктора похлопал её по ладошке:

— Даже если вы умрёте, милочка, это ненадолго. Я обещаю.

И так и вышло. Сатоми умерла, отдав новорождённому младенцу всю свою силу до капли. И Кош, готовый к такому повороту, очень спокойно влил ей в рот несколько капель живой воды, подготовленной и ожидающей у изголовья.

— Считаем до трёх, — негромко прокомментировал он свои действия. — Раз, два, а вот и вы, моя дорогая! Держите вашего ребёночка. Можно начинать кормить, а я пока впущу вашего нетерпеливого мужа.

Любуясь на идиллическую картину, старый архимаг спросил:

— Вы уже придумали имя вашему первенцу?

Молодые супруги переглянулись, и Кузьма ответил:

— Мы решили назвать в честь дедушки. Дмитрием.

ВСЁ СКРЫТОЕ ОТКРОЕТСЯ

Пять лет спустя

Маленькому Митьке скучно было стоять и слушать, как отец вместе со своими друзьями обсуждают события, которые, по его глубокомысленному мнению, были «делами давно минувших дней, преданьями старины глубокой». Куда интереснее выхватить свой маленький меч и отважно броситься рубить крапиву, выросшую выше человеческого роста. Жгучие стебли валились под ноги неровными рядами, заставляя маленького воина отскакивать и уворачиваться, иной раз рассекая их на несколько частей.

Вдруг меч налетел на что-то твёрдое и незаметное в густых зарослях, бздынькнул… Мальчик растерянно смотрел на обломок в своих руках. Отчаянно хотелось плакать. И что сказать отцу, когда он спросит?..

— Так не честно! — обиженно сказал Митька крапиве.

— А наскакивать на беззащитных — честно? — неожиданно ответила крапива.

— Ты можешь говорить? — потрясённо спросил мальчик у зелёных стеблей.

— Можно подумать, — проворчал голос, — с тобой никто и никогда не разговаривал!

— Трава — никогда! — честно ответил Митя.

— Трава! П-ф! И откуда вас берут только, недорослей⁈ Ума-то не хватает заглянуть поглубже?

Дмитрий попробовал отодвинуть обломком меча злую поросль, зашипел, обжёгшись, стянул рукав рубашки пониже, чтоб лучше защитить руку, и принялся дёргать наглое растение, помогая себе обрубком клинка. Вскоре показалось то, что Митька поначалу принял за палку с привязанными к ней верёвочками, и только расчистив пятачок, окончательно осознал ошибку. Это был меч. Очень старый и неухоженный меч в подгнивших кожаных ножнах. Торчащий из камня едва ли на треть.

— Опа!

— Это что — вместо «здрассьте»? — сварливо спросил меч.

— Здоро́во, коли не шутишь, — почти взрослым басом парировал Митька. — Кто ж тебя так затолкал?

Меч помолчал. Тяжко вздохнул.

— Те, кого я считал друзьями.

— И ты не сопротивлялся⁈

— Поверь, малыш, они были гораздо сильнее.

— Я не малыш! — возмутился мальчик.

— О, конечно! Прости, великий воин!

— И нечего ёрничать. Уйду вот…

— Нет, погоди! — меч очень соскучился по людям и был рад даже такому собеседнику. — Давай лучше познакомимся. Меня зовут Экскалибур, а тебя?

— А меня Митя, — великодушно согласился остаться мальчик. — А чего ты никого не позвал на помощь? Ну, потом, когда враги ушли?

— Ну… Во-первых, мне всё равно вряд ли кто-то поможет, поскольку на меня наложено заклятье. А во-вторых… во-вторых, я был стянут ремешками и не мог говорить. А ты их разрубил, спасибо тебе. Может быть, твои родители смогут устроить так, чтоб меня забрали отсюда хотя бы с этим камнем? Я знаю множество саг и занятных историй и мог бы вести интересные беседы с тобой или твоими друзьями…

Мальчик оглянулся на забор, за которым остались взрослые.

— Я спрошу. А что за заклятье?

— Очень сильное! Человек, который извлечёт меня из этого заточения, должен, как минимум, иметь в себе…

— У-у, да это задачка для дураков! — засмеялся мальчик и выдернул меч, оставив в камне ножны. — Зачем нам это гнилое старьё, да? А ты, оказывается, тоже обломанный. Ну, ничего, дядя Микула тебя живо починит!

— … каплю божественной крови… — растерянно закончил свою тираду меч. Если бы у мечей были челюсти, то сейчас этот важный предмет анатомии валялся бы где-то на полу. Экскалибур чуть повернулся в руке мальчика и потрясённо уставился в его лицо: — А что, так можно было?!!

— А ты видишь какие-то аргументы против? — мальчик довольно засмеялся и побежал на улицу: — Папа! Папа! Посмотри, кого я нашёл!!!

Основной эмоцией толпы была… брезгливость. Какой позор… Лучше бы торчать и дальше в безвестности, зарастая лопухами.

Однако мальчика интересовало мнение лишь одного конкретного человека.

Высокий мужчина обернулся, и Экскалибуру стало мучительно стыдно, что он предстаёт перед своим давним соперником в столь неприглядном виде. Но тот вовсе не стал злорадствовать! Лицо его исказилось сочувствием. Кузьма Дмитриевич подхватил обломанный клинок и бережно осмотрел:

— О, боги, Эксик, что они с тобой сделали!

В голосе сломанного меча прорезались почти рыдания:

— Кузя!.. Кузенька! Разве ж я мог подумать, что только ты меня поймёшь⁈ Прости меня, дурака… — Экскалибур отчётливо шмыгнул носом. — Они оставили меня ржаветь… Сказали, что я уже несовременны-ы-ый…

— Глупости! — возмущённо воскликнул Кузьма. — Мы покажем тебя нашему мастеру. Он умеет исцелять артефакты.

— Но ты должен будешь поклясться, — Митька строго нахмурил брови, — что никогда-никогда не станешь действовать против Русской Империи и не будешь причинять вреда её подданным. Такое условие. Я бы вообще предпочёл, чтобы ты принёс клятву верности Русской земле и нашему роду — в конце концов, это я тебя спас — и поступил бы ко мне на службу. Но, боюсь, это будет расценено как манипуляция артефактом в бедственном положении.

Кузьма и Экскалибур переглянулись.

— Какой талантливый мальчик! — уважительно протянул альвийский меч и выпрямился во весь свой обломленный рост: — Я клянусь никогда не действовать против Русской Империи и не причинять вреда её подданным!!! За исключением тех ситуаций, когда необходимо будет защищать вас, уважаемый Дмитрий, или того, на кого вы укажете. Что касается вашего второго предложения, то оно представляется мне весьма привлекательным. Однако я бы предпочёл принять его, находясь в более достойном состоянии, дабы подчеркнуть моё уважение к вашему роду…

24.08.2024

Наша новая серия: https://author.today/work/372947

Также рекомендуем законченный трёхтомник: «Маша и медведь» https://author.today/work/317586