Подготовка смены

8. Афины

— Сократа именно за это и заставили выпить чашу с цикутой, — заметил Карнеад Киренский, — С тех пор, конечно, прошло уже более двухсот лет, да и тогда афиняне долго смотрели сквозь пальцы на его безбожие, и оно было лишь поводом для обвинения, но…

— Сократ обозлил заигрывающих с толпой демагогов, выступая против дающего им влияние всевластия афинского демоса, — хмыкнул я, — Не лез бы в политику, прожил бы ещё долго, при его-то богатырском здоровье. Ты-то, мудрейший, не вмешиваешься же ни в какую афинскую политику и не наживаешь себе врагов ни среди политиканов, ни среди их прихвостней, а разногласия между эллинскими философами решаются, как я слыхал, в диспутах между ними, а не на заседаниях городского суда.

— Верно, римлянин, — согласился учёный грека, когда отсмеялся, — Но всё-таки те законы, по которым был осуждён Сократ, не отменены в Афинах и по сей день, и любого, кого обвинят в их нарушении, могут и осудить подобно Сократу. Формально Сократ был осуждён именно за безбожие, а не за недовольство афинской демократией.

— А что конкретно понималось под безбожием Сократа его обвинителями?

— "Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город", — буквально процитировала относящуюся к делу часть обвинительной формулировки его любовница Гликерия Пилосская, самая подкованная по философской части среди самых известных и популярных гетер в Афинах, — Этого и сейчас ещё вполне достаточно, чтобы нажить себе неприятности, если найдётся недруг, который обратится с таким обвинением в суд.

— Правильно ли я понимаю, несравненная, что имеются в виду почитаемые ныне боги Олимпийцы, общие для всей Эллады?

— В каждом эллинском полисе есть ещё местные божества рангом пониже, культ которых тоже обязателен для граждан полиса, — уточнила гетера, — Следует чтить также и местных героев, и победителей Олимпийских Игр, которые приравниваются к ним. Но ты прав, римлянин, Сократ обвинялся в непочтении и даже отрицании богов Олимпийцев. Их чтят все эллины, их именами клянутся, и поэтому их отрицание особенно преступно.

— В общем, всякий, кто не чтит Олимпийцев и местных богов, полубогов, героев и им подобных, культ которых обязателен для благочестивых граждан полиса, тот рискует кончить как Сократ в худшем случае или нажить себе пусть меньшие, но всё равно весьма нежеланные неприятности в лучшем случае? — резюмировал я.

— Пожалуй, так оно и есть, — признал философ, переглянувшись с гетерой.

— А если признавать и чтить тех богов и им подобных, которых чтят сограждане, но не признавать и не чтить тех, в которых хоть и верят, но которых не чтят и они, будет ли и это тоже считаться преступным безбожием?

— Безбожием — может быть, но едва ли преступным. Впрочем, о каких богах ты говоришь, римлянин? О варварских?

— Нет, мудрейший, в данном случае я говорю о ваших же эллинских богах, но не Олимпийцах, а тех старых, которые правили до них. Хаос, Уран, Гея, Кронос. В них верят если и не все, то наверняка очень многие эллины, но означает ли это, что они их чтят? Где тогда их храмы, где тогда их жрецы, где молебствия и жертвоприношения им? Возможно, я чего-то недопонимаю в божественных культах эллинов, но мне кажется, что культа этих старых богов в Элладе нет. А если нет культа, можно ли всерьёз говорить об их почитании благочестивыми гражданами эллинских полисов?

— Я понял тебя, римлянин, — грека снова переглянулся с прошаренной подругой, — Да, ты прав — культов этих старых богов нет в нынешней Элладе. Непочтение к ним или даже их полное отрицание — если и безбожие, то уж точно не преступное нигде в Элладе.

— За такое безбожие можно вызвать в суд какого угодно самого благочестивого гражданина любого из эллинских полисов, — добавила гетера, — Но ведь это же послужит и оправдание для любого, обвинённого в подобном безбожии. Кто из судей осудит человека за то, в чём виновны все, включая и их самих, и всем это прекрасно известно?

— Но тогда, мудрейший и несравненная, что у нас получается? Если мы оставим в покое привычные и традиционные для эллинов культы Олимпийцев и младших богов с полубогами местного значения, что преступного и посягающего на основы религии будет в пересмотре наивной и примитивной космогонии Гомера и Гесиода? Платоновский Логос ничем не хуже Хаоса и даже логичнее его. Возможно, в чём-то ошибается и Платон, но не естественно ли тогда предположить ещё большей ошибки Гомера с Гесиодом, живших так давно и не владевших знаниями нынешних мудрецов?

— Ты забыл об Эросе, римлянин, — поправила меня Гликерия, — Эрос существовал всегда вместе с Хаосом, одухотворяя его, и от их взаимодействия зародились Уран и Гея. К платоновскому Логосу ближе Эрос, а не Хаос. Во времена наших далёких предков Эрос понимался ими в несколько ином смысле, чем тот, который мы вкладываем в это понятие сейчас, — гетера улыбнулась, — С веками и поколениями жизнь меняется, а с ней меняются и смыслы старинных понятий. Нынешний смысл Эроса, слишком далёк от рационального мышления, отчего Платону и понадобился Логос вместо него.

— Вполне возможно, несравненная. Я не эллин и не могу знать всех тонкостей, и тебе как образованной эллинке они, конечно, виднее. Я лишь хочу обратить внимание на то, что мы не можем знать точно, две ли это разных силы или разные проявления одной и той же. Вода может утолить жажду, а может и утопить, но разве от этого она меняет свою природу и перестаёт быть водой? Огонь может согреть, но может и сжечь, и разве от этого он становится двумя разными огнями? Почему тогда Эрос с Хаосом не могут быть одной и той же стихией, в различных условиях проявляющей себя различным образом? Разве не это должен был иметь в виду Платон, заменяя их своим Логосом?

— Может быть и так, римлянин, — кивнул Карнеад, — При наших познаниях этого нельзя опровергнуть, но нельзя и доказать. В таком понимании платоновский Логос ничем не хуже Эроса с Хаосом, но и не лучше их. В чём-то проще, поскольку один, а не два, но в чём-то и сложнее каждого из них по отдельности, поскольку вмещает в себя обоих. И мы никак не можем проверить ни того предположения, ни этого. Точно так же мы не можем проверить ни Урана с Геей, ни Кроноса с Реей, о которых мы и знаем только от Гомера и Гесиода. Если они могли ошибаться в одном, почему не могли ошибиться и в другом? Но тогда как нам быть с почитаемыми всеми эллинами Олимпийцами, не говоря уже о богах и полубогах низшего ранга, о которых мы тоже знаем всё от тех же Гомера и Гесиода? Об их явлении тем или иным людям мы тоже знаем только из старинных мифов. Лично мне, например, ни разу в жизни так и не явился ни один из богов. По крайней мере, так, чтобы у меня не осталось сомнений, что явление божества — истинное, а не иллюзорное. Если я перенервничаю, переволнуюсь или выпью лишнего, то мало ли, что мне тогда приснится ночью? — мы все рассмеялись, — И если мы сомневаемся в старых богах, почему тогда не должны сомневаться и в нынешних, включая и чтимых всеми эллинами Олимпийцев?

— По логике вещей ты прав, мудрейший. Истину в этих вопросах мы установить не можем, а можем лишь попытаться вычислить её, опираясь на логику, насколько хватит наших знаний об окружающем нас мире. Для познания божественного их у нас маловато, и тут, я бы сказал, мы можем опираться лишь на мифы разных народов. Хаос, Логос или Абсолют как самая первоначальная сила сверхъестественной природы присутствует в том или ином виде у многих самых различных народов. То, в чём их представления различны, скорее всего ошибочно, но в чём они схожи, может оказаться и очень недалеко от истины. Ничего не скажу о старых богах, свергнутых новыми, которые у каких-то народов есть, но у каких-то их нет совсем. Но боги, схожие с эллинскими Олимпийцами, есть у множества различных народов, а их отличия от эллинских во многом схожи с отличиями народов в образе жизни и обычаях. Но сходство важнее, и я бы не спешил отрицать Олимпийцев.

— Ну, возможно, в этом и есть какой-то резон, — признал грека, — Отличия не так велики, и их можно списать на ошибки или натяжки местных мудрецов и прорицателей, а общее в главном — да, позволяет предположить какое-то приближение к истине. Но опять же, этого нельзя опровергнуть, но нельзя и доказать.

— Никак нельзя, мудрейший. Ну так сама вера множества самых разных народов в схожих между собой в самом главном человекоподобных богов, владычествующих над разными стихиями и покровительствующих разным сторонам человеческой жизни, разве не показывает, по крайней мере, полезность богов для человеческого общества? Как ему обойтись без богов? Не потому ли и так нетерпимы люди к безбожию? Указаниями богов мы руководствуемся, когда определяем, хороши или дурны наши желания, с их волей мы стремимся согласовать наши планы, их гневом сдерживаем стремящихся к тиранической власти сильных мира сего, и их именем клянёмся там, где недопустим обман. Явились ли боги древним прорицателям или привиделись им ошибочно, это произошло весьма кстати. Если бы богов не было, их определённо следовало бы выдумать, — сплагиатил я эту идею у Вольтера, перефразировав её под античный политеизм, и философ с гетерой рассмеялись, заценив её неоспоримую социальную пользу.

— Но какой тогда смысл в таких богах, если мы принимаем платоновское учение о Логосе как о едином божестве или об Абсолюте, как его называешь ты?

— Я считаю, мудрейший, что Платон ошибся, определив свой Логос как бога. Он явно выше богов. Если он создал мир, как можно равнять его с богами, никакого другого мира не создавшими даже тогда, когда он им уж точно не помешал бы? Вместо этого боги Олимпа сражались с титанами и гигантами за власть над этим миром, созданным не ими. Хорошо, Олимпийцы победили, и им теперь другой мир не нужен, поскольку они владеют этим. Ну а если бы они проиграли? Титаны и гиганты борьбу с богами проиграли, но где их мир, созданный ими для себя, чтобы не оставаться под властью Олимпийцев? Разве не были они равны им в могуществе, если осмелились выступить против них? И тогда разве не выходит, что и создание собственного мира не под силу богам — ни побеждённым, ни самим победителям? Логос же или Абсолют самим фактом создания мира не бог, а сила, высшая по отношению к богам настолько, насколько боги выше нас, простых смертных.

— С этим трудно спорить, — покачал головой Карнеад, — Но тогда тем более какой смысл в богах, если сам Логос выше и могущественнее их?

— А боги, мудрейший, нужны для людей. Логос или Абсолют слишком уж велик и сложен, чтобы снизойти до людей с их мышиной вознёй, люди же слишком простоваты, чтобы чтобы понять и постичь Высшую Силу. Да и как к ней обращаться? Если она одна, может ли у неё быть имя и вообще личность? Зачем они ей, если нет больше ей подобных, и ей не от кого отличать саму себя? Как и кому возносить молитвы и приносить жертвы, и кого вообще чтить благочестивому человеку? Поэтому людям нужны боги, более простые и понятные, чем Высшая Сила, человекоподобные, чтобы понимать людей и не считать их нужды пустяками, а главное — обладающие личностью, к которой можно обратиться. Если Высшей Силе не совсем безразлична судьба созданного ей мира, то разве не удобнее было бы и ей самой выделить какую-то небольшую часть себя и явить её людям в виде нужных и подходящих им богов, которые и будут заниматься насущными человеческими делами, слишком пустяковыми для неё самой?

— То есть, ты считаешь, римлянин, что боги уровня Олимпийцев и ниже — такие своего рода упрощённые и специализированные под нужды людей личностные проекции единого и безличностного Логоса? — уточнила Гликерия.

— Да, что-то вроде этого, несравненная.

— Ну, это снимает вопрос о схожести природы божественного, — заценил учёный грека, — Разумеется, проекции целого не могут не иметь схожей с ним природы, но целое больше и полнее их, а значит, и божественнее.

— Я бы сказал — сверхъестественнее, дабы и в этом не перепутать уровень богов с уровнем явившей их людям Высшей Силы. Она сверхъестественнее богов, а они в свою очередь сверхъестественнее людей. Такая путаница может привести к немалым бедам.

— Но опять же, мы не можем этого опровергнуть, но не можем и доказать.

— Не можем, мудрейший. Но косвенно на это предположение указывает Египет с его единой жреческой кастой. Как и у эллинов, у разных египетских богов разные храмы и разные коллегии служащих им жрецов. Но мыслимо ли в Элладе, чтобы жрец Ареса затем перешёл служить в храм Аполлона, а оттуда — в храм Посейдона или Зевса? В Египте это в порядке вещей. Египетский жрец может начать службу младшим жрецом в храме Тота, в старшие жрецы перейти в храм Сета, а уж верховным жрецом, если его сочтут достойным, закончить службу в храме Амона. Или в каком угодно другом. Возможен любой переход такого типа, и у египетских жрецов он не считается ни отступничеством, ни изменой. И я склонен поэтому доверять слухам о том, что сами египетские жрецы считают своих богов проявлениями единой высшей силы, но не возводят ей храмов и служат ей не напрямую, а через служение своим богам в их храмах. Тогда — в самом деле, какая разница, какому из богов служить, если в конечном итоге все служат через них явившей их Высшей Силе?

— Но как тогда объяснить неудачу Эхнатона, реформу которого не поддержали жрецы ни одного из храмов? — спросила гетера, — Судя по твоей осведомлённости о богах, римлянин, ты не мог совсем уж не слыхать об Эхнатоне и его культе единого божества.

— Да, я слыхал об этом, несравненная, — подтвердил я, — И меня это абсолютно не удивляет. Вот ты, пускай и не жрица, но своим ремеслом служишь Афродите, и твой пояс с золотой звездой коринфской Школы — отличительный знак твоего высокого ранга в этом служении. Ты же, мудрейший — ну, я не знаю, кто из эллинских богов покровительствует мудрости и знаниям, но кто-то ведь должен?

— Афина, — ухмыльнулся грека, — Хотя в Элладе не так-то легко представить себе мужчину жрецом богини, которой служат женщины, но в твоём условном примере кроме Афины мне больше служить некому, и если не надолго, я это как-нибудь переживу, — мы все рассмеялись.

— Ну а я сам как владелец больших мастерских условно служу, будем считать, вашему Гефесту, а как торговец их изделиями — наверное, Гермесу? Ну, не столь важно, это всё просто для большей наглядности. Никто из нас на самом деле не жрец, но условно мы можем представить себя на короткое время и жрецами. И вот, представьте себе теперь, что власть в государстве принадлежит тирану, которому слова поперёк не скажи, если не надоело жить, и тут этот тиран объявляет какого-нибудь второстепенного божка единым истинным богом, а всех остальных богов ложными — и Афродиту, и Афину, и Гефеста, и Гермеса — вообще всех, включая и самого Зевса. Ну и кому такое понравится?

— А служение ложным богам запрещено, и тогда мне, значит, пришлось бы стать обыкновенной порной? — въехала Гликерия.

— Да, если ещё нашлась бы вакансия. Тиран-реформатор наверняка ведь решил бы, что столько продажных женщин городу не нужно, и сократил бы их число. А то флоту паруса нужны, а прясть, да ткать грубый холст женских рук не хватает. А тирану не такие люди нужны, которые горды своим мастерством и знают себе цену, ему нужны угодливые и послушные, так что и вакансия по специальности у него найдётся скорее для угодливой бестолочи, чем для гордой высококлассной профессионалки. Умников ему тоже столько не нужно, а то, того и гляди, до крамолы какой-нибудь дофилософствуются, и как тут за всеми ими уследишь? Поэтому тоже оставит самых угодливых, а остальные — в порту вон грузчиков не хватает. Ну и таким, как я, тоже возомнившим себя солью земли, тоже или в том же порту, или ещё где-нибудь полезное по его мнению применение найдёт. А мнений по любому вопросу при тирании может быть только два — самого тирана и неправильное. А в Египте ещё и разбежаться от такого тирана некуда, там вся страна — единая деспотия под единой властью фараона. Эхнатону показалось, что влияние в стране жрецов слишком велико и умаляет его собственную власть, и он решил подправить это дело заменой всех традиционных египетских богов с их храмами и жрецами культом единого Атона.

— А поскольку жречество в Египте — единое, оно и выступило против реформы всё сообща, — сообразил философ.

— Именно, мудрейший. Эхнатону ещё повезло, что фараон в Египте — не просто царь, а живой бог, земное воплощение Осириса, против власти которого восстать открыто — кощунство. Поэтому при его жизни его реформа тихо саботировалась, а свернули её при его преемниках. Так это мы с вами говорили об интересах жречества, которые ущемляла эта религиозная реформа, а ведь были же ещё и принципиальные вопросы веры. Вполне возможно, что Эхнатон и нашёл бы опору среди части жрецов, введи он прямой культ той Высшей Силы, проекциями которой и считались у жрецов традиционные боги. Но он ведь вместо этого подменил её культом самого обыкновенного бога, да ещё и далеко не самого важного в Египте. То есть, фараон выступил против той истины, которой мог бы привлечь на свою сторону самых принципиальных поборников истины среди жречества. Не берусь уж судить, каковы были бы дальние перспективы прямого культа безличностной Высшей Силы, но если народ обращается к ней не сам, а через жрецов-профессионалов, то думаю, что поддержавшие реформу жрецы нашли бы какой-то выход из этого положения. На то они и профессионалы, в конце-то концов.

— А Платон, значит, считая свой Логос богом, повторял тем самым ошибку или сознательный обман Эхнатона? — въехал Карнеад, — Вряд ли умышленно, не такой он был человек, но по сути ведь получается так?

— Да, что-то вроде этого, мудрейший. А это чревато конфликтом нового учения с традиционным. Что, если найдётся фанатичный глупец вроде Эхнатона, который вобьёт себе в башку, что платоновский Логос — единый истинный бог, а все традиционные боги эллинов — ложные и подлежат искоренению? С египтянами у Эхнатона этого не вышло, но после него пророк одного неграмотного пастушеского народца сумел таки навязать своим соплеменникам в качестве единого бога совершенно второстепенного Яхве и искоренить всех прочих богов, перебив или изгнав их жрецов. Самое же смешное, что этот Яхве для пастухов уж точно не основной, поскольку у финикийцев он известен как Йево или Йам и является у них морским богом наряду с Решефом. Наверное, потому пророк его и выбрал, что влиятельных жрецов в его народе у него не было, и его культ он мог возглавить сам. Так или иначе, уже много столетий этот народец, завоевав себе небольшую страну, чтит этого Яхве как единственного, но вполне личностного бога, даже не задумываясь над тем, что такой бог логически невозможен. Простому неграмотному народу нет дела до таких тонкостей, а жрецы культа как-то приспособились за века.

— Но разве возможно подобное в Элладе? — вопрос гетеры был риторическим, — При наших философских школах и культуре, завязанной на наших традиционных богов?

— Как знать, несравненная? Даже в просвещённой Элладе философом является не каждый второй и не каждый десятый. Если охлос падок на речи демагогов, почему бы ему не повестись и на проповеди адептов нового бога, отрицающих традиционных богов и завлекающих маленького простого человечка тёплыми светлыми садами вместо тёмного и холодного Аида, которым вам не от большого ума подсуропили Гомер с Гесиодом? А ваш Логос это будет или иудейский Яхве, так ли уж велика разница?

— Но ведь ты же сам говоришь, римлянин, что Логос не должен отрицать наших богов, — заметил Карнеад, — Да и Платон вовсе не этому учил.

— И хвала богам. Но всегда найдётся такой демагог, который доведёт умеренное учение Платона до абсурда, и на этот абсурд вполне может повестись толпа. Чтобы этого не произошло, платоновский Логос должен считаться не богом, а надбожественной силой, создавшей мир и людей, явившей им их традиционных богов, но не заменяющей их и не соперничающей с ними.

— То есть, мы пересматриваем устаревшую космогонию наших древних мифов, и это требует в свою очередь пересмотра и самой природы богов, но на их принятых у нас традиционных культах это никак не сказывается или сказывается мало?

— Именно, мудрейший. Нам же не нужны потрясения в обществе, верно? Пусть жрецы остаются востребованными и продолжают вести своё непыльное служение богам, на которое никто и не думает посягать. И какие тогда будут возражения у жречества? Всю несуразность старой космогонии и связанной с ней природы богов они прекрасно знают и сами, её последствия в виде разочарования людей в религии видят собственными глазами и решению этой проблемы, не ухудшающему их положения, будут только рады. А кто из них поумнее, понимают и непригодность мифа о загробном существовании души в Аиде, который тоже не мешало бы пересмотреть. Чем плохи воззрения орфиков о посмертных перерождениях души в новые жизни? И сильно ли они затронут существующие культы?

— Ты же сам говоришь, римлянин, что большинство народа малообразованно, — заметила Гликерия, — Разве поймёт оно то сложное учение, о котором мы говорим?

— Ему и не нужно, несравненная. Я думаю, что и нынешнюю космогонию не все понимают. Маленькому простому человечку вовсе не обязательно понимать все. Он и сам знает, что жизнь — штука сложная, и не всё в ней ему понятно, а божественные и вообще сверхъестественные дела — тем более. Ему достаточно знать, что есть образованные люди, которые всё это знают и понимают. Если кого-то это заинтересует подробнее, то чего ему не объяснит грамотный сосед, объяснит жрец деревенского храма, а то, чего не объяснит и он, ему объяснят хоть городские жрецы, которые образованнее своего сельского коллеги, хоть философы, хоть просто сведущие в философии люди, которые в городе найдутся. Он, конечно, поймёт далеко не всё, а при передаче односельчанам переврёт добрую половину, но постепенно, не с первым ходоком в город, так со сто первым, какое-то грубое, но уже приемлемое приближение к истине проникнет и в широкие малообразованные массы.

— Мне почему-то кажется, римлянин, что у вас и у самих найдётся кому создать подходящее для вашего общества учение и без нас, — задумчиво проговорил Карнеад, — То, о чём мы только начинаем размышлять и дискутировать, у тебя выглядит уже детально продуманным, хоть и ещё сыроватым в некоторых мелочах. Для философского учения ещё слабовато, но для религиозного — уже вполне. Зачем вам тогда Эллада?

— Эллада, мудрейший, была и остаётся признанным авторитетом и в культуре, и в искусстве, и в философии. Что признано и популярно в Элладе, признано и популярно во всей эллинистической Ойкумене. Та же массовая карфагенская керамика, например, по качеству давно уже не уступает аттической, но у неё нет авторитета и славы аттической, и она поэтому не так престижна. И так во всём. Где-то что-то, возможно, сделают и не хуже, но цениться выше будет эллинский аналог за счёт авторитета Эллады. В искусстве и быту мы, как и весь остальной мир, стремимся подражать Элладе, нашу религию реформируем в сторону сближения с религией Эллады — ну, с самыми лучшими её сторонами, конечно, а не с тем, что устарело и давно нуждается в пересмотре, — мы с ними рассмеялись, — То же самое и с философией. Эллинские философы известны всему миру. А какие философы в Риме, и кому они известны даже в нём самом? И что тогда говорить об Испании? Я вовсе не льщу тебе в этом, мудрейший, а признаю положение таким, каково оно на самом деле. Да, ты прав, желательное для нас учение мы, наверное, могли бы создать и сами. Но чьим оно будет в этом случае? Варварским или полуварварским? Кого оно тогда заинтересует и для кого будет авторитетным и престижным? А вот если его создаст эллинский философ, особенно известный и авторитетный в афинской Академии, это же совсем другое дело. По сути оно может быть и не лучшим, чем наше, но оно будет обладать авторитетом Эллады, за счёт которого будет и престижнее, и популярнее нашего. Кто такой безвестный испанец и кто такой Карнеад Киренский, уже сейчас далеко не последний философ Академии? Не буду льстить тебе, мудрейший, а скажу так, как есть — именно это разница, определяемая авторитетом Эллады, и нужна нам от неё.

— А на меня ваш выбор пал потому, что мои взгляды наиболее близки к вашим?

— Абсолютно верно, мудрейший. Если кто-то из эллинских философов и создаст нужное нам учение, то только ты.

— А что, если какие-то детали учения я продумаю и изложу не совсем так, как ты считаешь правильным и подходящим для вас?

— Ты же сам прекрасно знаешь, мудрейший, что редко когда кто-то из учеников передаёт учение своего учителя совсем уж без искажений. Где-то что-то поймёт неверно сам, где-то окажется возможным двоякое толкование, и он истолкует так, как понравится ему самому, а где-то и вовсе не удержится от соблазна добавить что-то и от себя. Какой-то один твой ученик вольно или невольно переврёт тебя в какую-то одну сторону, а какой-то другой — в другую, и получится ещё два учения, близкие к твоему настолько, что смогут считаться дальнейшим развитием твоей идеи, сохраняющим и весь её авторитет. Если нам понадобится, переврём твоё учение и мы — так, как нужно нам. Что-то при его дословном переводе с эллинского языка на наш, что-то при приведении уже этого нашего перевода в удобный для чтения на нашем языке вид. Варварам и не такое простительно. Но тебя хотя бы уж придётся перевирать по мелочи, не сильно искажая весь вложенный тобой общий смысл твоего труда, — и мы с ними снова рассмеялись.

Хорошо ещё, что не сразу в Афины направились, а через Коринф, иначе конфуз вышел бы. Юлька или при переносе своих материалов с аппарата на бумагу ошиблась, или уже в ейном источнике эта ошибка была. Греку-то правильно КарНеадом звать, а в наших шпаргалках он КарДеадом фигурировал, Керенский который, то бишь Киренский. Хвала богам, в Коринфе наши "гречанки" внимание на эту ошибку обратили и нас поправили — ага, не зря с собой их прихватить решили, а не просто отправить домой с оказией. Раз уж один хрен в Афины направляемся, так почему бы заодно и девчонкам их не показать? Ну, кто кому их в большей степени показывал, тоже вопрос неоднозначный. План-то города у нас был, но сами в него попали впервые, и гидом нам послужила Эрлия Хиосская, которая в Афинах побывала проездом со своего Хиоса в Коринф. Ну, для самого начала, покуда не нашли агентуру тестя, хватило и её знания города.

На афинский Акрополь мы переться поленились. В смысле, не по лестнице ноги бить, а разрешение на его посещение получать, потому как кого попало, да ещё и чужака, туда просто так не пустят. Не думаю, чтобы нам отказали в аусвайсах, с римской тогой в Греции считаются ещё со Второй Македонской, но искать того, кто их выдаёт, объяснять, кто мы такие, откуда взялись и что нам на Акрополе нужно, нам было лениво. Как-нибудь в другой день, когда все дела поважнее разрулим. А снизу, конечно, этот холм Акрополя выглядит внушительно. Хоть и закрыт обзор портиками входа, видна и крыша Парфенона, и других храмов, и верхняя часть статуи Афины — не той, конечно, которая в Парфеноне, а той, которая снаружи. Особенно же обидно, что порнографировать нельзя, хоть никем это формально и не запрещено, гы-гы! Но ведь не будешь же палиться посреди этих кондовых античных Афин с громоздкой фотокамерой под фотопластинки а-ля девятнадцатый век и магниевой вспышкой, верно? Позже выберем денёк и поручим молодняку всё зарисовать, а пока просто попялились снизу.

Зато оба святилища Афродиты, притулившиеся к склонам Акрополя снаружи, Эрлия нам показала. Одно, Афродиты Пандемос у южной стены поблизости от входа, нас вообще разочаровало. Ищем глазами хотя бы мелкомасштабное подобие храма в Коринфе, а хрен там, только открытый алтарь под навесом со средненького качества статуей, а уже за ним выдолбленные прямо в скале ряды ниш для приношений молящихся. Ну и жрица ещё в том возрасте, в котором давно уже просьба не беспокоиться. Впрочем, в редакции Пандемос эту богиню в Афинах чтут, оказывается, по части плодородия. Деметры им для этого мало, что ли? По нормальной любовной специальности оказалось другое святилище, Афродиты и Эрота у северного склона, до которого пришлось топать подальше середины холма. Оно оказалось посолиднее, но на полноценный храм тоже не тянуло. Выходит, что советуя той Федре, которая Никарета, открыть филиал в Афинах, я ткнул пальцем в небо. Где ей тут филиал коринфской Школы размещать, когда и для храма места ни хрена нет? Нет в городской черте Афин ни одного настоящего храма Афродиты, а есть один только вне города, на Элевсинской дороге, немного дальше середины пути из Афин в Элевсин. И храм-то, насколько мы успели разглядеть его мельком по дороге, тоже не впечатляет. Ни размеров, ни помпезности, по сравнению с коринфским жалкая пародия. И опять же, как в окружающую его не самую удобную местность филиал Школы вписать? И нелегко это, и разрешение могут не дать, потому как дорога используется для торжественных шествий в священных Элевсинских мистериях, и мало ли, какие при этом возникнут соображения по поводу допустимости перемен на священном маршруте? А главное — слишком далеко от города. Тренированному мужику два с лишним часа ходу, а сколько девкам плестись туда в очередной увал? И с какими приключениями? Хрен пойдут на это коринфянки.

Естественно, не бьют туда ноги и афинские гетеры, довольствуясь святилищем Афродиты и Эрота у склона Акрополя, а рабочим местом для временно не занятых служит улица у стены Керамика, где объявления вывешивают. Я ведь упоминал о такой же стене с таким же её использованием в Коринфе? Хрен знает, где этот обычай возник раньше, но в Афинах и сам Керамик больше, и его участок городской стены метров двести, так что есть где и заказчикам элитных шалав свой заказ вывесить, и самим им свою рекламу поместить и с заказами ознакомиться. Но важнее всего, конечно, наглядная реклама. Забавно видеть потуги светских львиц совместить трудносовместимое — и товар лицом показать, открыв для обозрения максимум дозволенного приличиями, и от загара при этом уберечься. Кто под зонтиком для этого от солнечных лучей прячется, кто в тенёчке разместиться норовит, но так, чтобы один хрен оставаться при этом на виду — смысл-то ведь в саморекламе.

Наши испанки с немалым трудом сдерживали смех, наблюдая эту нешуточную для бледных блондинистых или шатенистых гречанок дилемму, а те изрядно напряглись, особенно от Эрлии, не такой загорелой, как наши. Расслабились они только тогда, когда перстни разглядели, повёрнутые в положение "занята" и из разговора с нашими уяснили, что потенциальные конкурентки не на работу в Афины заявились, а на экскурсию. Очень уж до хрена понавыпускал Коринф дипломированных гетер, а тут ещё нагло демпингуют недипломированные, но тоже высококлассные местные шалавы, сбивая расценки гетер, и как тут достойный уровень жизни поддерживать, когда богатых поклонников на всех хрен напасёшься? По всему эллинистическому миру разъезжаться приходится, но кому охота в глухую захолустную дыру? Всем хочется попасть в большой и богатый город, в котором и жизнь соответствующая. Эрлии даже посочувствовали, узнав, что ей аж в дикой Испании осесть предстоит. Там же дикие звери повсюду вперемешку с не менее дикими варварами! Хоть и наслышаны в принципе, что в царстве Миликона дела обстоят несколько лучше, но не очень-то верят и делят слухи не в стандартные три раза, а на порядок. Мало ли, чего им эти привычные к своей дикой жизни варварки о своей родине присочинят, а то и вообще сознательно наврут, руководствуясь своим местечковым варварским патриотизмом? Не на тех напали, ищите наивных дурочек где-нибудь у варваров, а не в просвещённой Элладе!

Но вообще-то мы в Керамик афинский прогулялись не только на гетер здешних поглазеть, но и на зрелище поэкзотичнее — на работающего афинского греку. Типичный городской грека, то бишь праздношатающийся, в Афинах ещё массовее, чем в Коринфе. В пирейском порту только рабов и увидели работающими. Стража, и та в основном хрен на службу забила, если не считать тех, кто купцов досматривал — их усердие подогревалось вполне реальной надеждой получить на лапу за понятливость и избирательность зрения. Ну, я свободных афинян имею в виду. Скифская полицейская стража свою службу тащила добросовестнее, ну так они ведь в Афинах государственные рабы. Мы не смогли сдержать смеха, когда под одним из скифских клобуков увидели чёрную и явно негроидную морду лица. Похоже, что скиф в Афинах — давно уже не национальность, а служебная профессия. Ещё веселее смеялась Эрлия, когда мы спросили её в шутку, работает ли хоть кто-нибудь из свободных афинских граждан. Вот тогда-то она и предложила нам в Керамик пройтись, где и такая диковинка отыщется наверняка. Керамик — он ведь за что так обозван? За то, что в нём гончары обитают и трудятся. Знаменитые аттические амфоры и расписные вазы — как раз его продукция и есть. А когда мы пришли туда, то снова смеяться настала наша очередь, потому как первые два десятка работающих в нём тоже оказались рабами, только в третьем десятке попались два работающих по найму вольноотпущенника-метека и один — ага, наконец-то — полноправный афинский гражданин. В общем, кто старательно ищет и не отчаивается от неудач, тот рано или поздно найдёт искомое, если доживёт.

Затем, выполнив эту программу-минимум, мы с сознанием выполненного долга прогулялись и к стене Керамика заценить и тутошних гетер. Посочувствовали их тяжёлой по нынешним временам жизни, а заодно наши гетеры-эескурсантки поболтали с ними за жизнь и выведали у них свежие афинские сплетни, в том числе и о том, кто спит с кем из известных афинских философов. Например, с Карнеадом Киренским. Евонную Гликерию нам сдали со всеми потрохами, не забыв и позлорадствовать, что годы её не омолодили, и популярная в своё время гетера близка к выходу в тираж. Ну, тут уж у кого что болит, как говорится. Нам-то что? Нам — знать нужно было, где искать Керенского, когда он не занят в Академии с учениками или диспутами с коллегами-оппонентами. Сама Гликерия имеет для нас лишь то значение, что пока ещё способна на него повлиять. Сподвигла же писать и трактаты, чего в известном нам реале он не делал, а не только читать лекции? Немалое достижение, кто понимает. Один из тех нечастых к сожалению случаев, когда жадность бабы до денег на пользу оборачивается. Пара-тройка книжных свитков в античном мире, если это дельные книги, а не пустая графомания, стоят не самого задрипанного жилого дома, и хотя больших тиражей не бывает в силу ограниченных возможностей как самого рукописного издательства, так и потенциальных покупателей, по цене книги и авторский гонорар. Я ведь упоминал о поднесённом патрону латинском переводе "О божественном", который специально для этого пришлось издать античным рукописным способом? У нас книги хоть и печатаются давно, но на грубой бумаге типа обёрточной, дабы не вызывать зависть у греков с римлянами, а для них — привычные им папирусные рукописи…

— Я так и не поняла, досточтимый, кто из вас кого просвещал о космогонии и природе богов, — пошутила Эрлия, когда мы вышли от Гликерии и Керенского.

— Будем надеяться, что это не выглядело слишком уж явно, — хмыкнул я, — Нам с ним не один раз ещё беседовать, и не хочется смущать учёного и уважаемого человека.

— Вот этим и отличается дикая Испания от просвещённой Эллады, — разжевали ей наши испанки, и весь наш молодняк хохотал вместе с ними.

Потом мы заглянули и на афинскую Агору. Кроме всего прочего, только две из четырёх наших гетер успели обзавестись толковыми служанками в Коринфе, а две другие хотели попробовать приобрести подходящих здесь. Конечно, в Афинах хорошие молодые рабыни недёшевы, но делать крюк на Родос или Делос вышло бы во много раз дороже, не говоря уже о потерях времени. Я только предупредил девчонок, чтобы смотрели беотиек из Галиарта или из самих Фив, если девки проданы в рабство римлянами, а не Персеем, но не вздумали выбирать ни беотиек из Коронеи, ни халкидянок, ни иллириек из Карнунта, порабощённых Публием Крассом и Гаем Лукрецием вероломно и самовольно. Наверняка ведь наслышаны и сами? Судя по косым взглядам на наши римские тоги, гегемоны как раз на эту тему или близкую к ней и митингуют, и в кои-то веки мне нечего им возразить.

Слушать митингующую толпу афинских граждан и навлекать на себя ещё более косые взгляды мы, конечно, не стали, а направились сразу к невольничьим помостам. Как я и ожидал, там тоже только и разговоров было, что о римском беспределе. Стихли слегка при нашем приближении, но мы кивнули им понимающе и заткнули пальцами ухи — типа, не бздите, всё понимаем и ни хрена лишнего не расслышим. А то сейчас ведь как? Кто не за римлян обеими руками и хоть в чём-то ими недоволен, тот шпион или наймит Персея, мутящий воду в дружественном и союзном Риму городе в военное время. Тем, которые в той митингующей толпе, можно любому хоть сейчас изменное дело шить, но ведь мы же туда не пошли, верно? Мы — не по этой части.

Но и афиняне есть афиняне, они верны себе во всём. Ругают римских консула и претора, но не столько за несправедливо ограбленных, убитых и порабощённых, сколько за вымогательство у Афин хлеба для войск вместо предложенной им военной помощи. А фокус тут в том, что Афины сами себя своим хлебом никогда прокормить не могли и всё время из-за бугра импортировали причерноморский, да египетский. А тут ещё и римляне требуют сто тысяч мер хлеба, которые Аттика, выходит, тоже должна для этого купить по соответствующей хлебному дефициту цене. Это же какой убыток вышел казне афинского государства? И чем теперь Афинам покрыть его, если от афинских войск и флота римляне отказались, и раз не будет участия Афин в военных действиях, то не будет Афинам и доли в военной добыче? Значит, со своих придётся собирать, а с метеков всё не соберёшь, их и так стригут финансовыми повинностями регулярно, не давая чересчур разбогатеть, а свой охлос потому и охлос, что нищий, взять с него нечего, да ещё и подачек всё время требует, и попробуй только не кинь ему кость. И кто тогда остаётся? Только имущие граждане. Ну и за что им, спрашивается, такое наказание?

Нет, говорят, конечно, и о несчастной судьбе ни в чём не повинных коронейцев, халкидцев и карнунтцев. На словах очень даже им сочувствуют, но это ничуть не мешает добропорядочным афинянам смотреть, прицениваться, расспрашивать торговца о навыках и умениях живого товара, заглядывать ему в зубы, щупать мускулы и торговаться чуть ли не за каждую драхму. Налетай, подешевело! Раз уж налогов этих чрезвычайных избежать не удастся, так хотя бы часть убытка на дешёвых рабах можно компенсировать. К ним-то, приобретающим всех этих рабов честно за свои честно заработанные деньги, какие у кого могут быть претензии? Это же только бизнес, ничего личного.

У помоста, где торгуют молодыми бабами и девками, естественно, особенный ажиотаж. У доброй половины столпившихся и денег-то таких нет, чтобы хоть какую-то из них купить, но именно они-то, собравшиеся только поглазеть на выставленный нагишом товар, и обсуждают его достоинства и недостатки громче всех. Кто-то и полапать норовит на халяву, но и у торговца глаз на таких намётан, так что удаётся это далеко не всякому. К состоятельному покупателю и подход другой — если можешь купить, то конечно, вправе и осмотреть, и ощупать. Шмакодявок-подростков ещё и ноги раздвигать заставляют, дабы покупатель мог убедиться, что ещё девочка, и запрашиваемая за это наценка справедлива. Предлагаются, конечно, всякие, какие есть. Симана Абульская с сожалением отказалась от приглянувшейся ей халкидяночки, а Эрлия Хиосская от ничуть не худшей карнунточки, и наш молодняк их сожаление понимал и разделял. Окажись они из нужных мест, взяли бы их обеих с удовольствием, но — увы, не судьба. Халкидянку тут же купил и увёл плюгавый торгаш, а вскоре жирный чинуша из помощников архонта увёл и карнунтку. Но наконец выбрали и наши подходящих девок, фиванку и галиартку — к их нескрываемой радости и к немалой досаде ещё одного ущербного, зато состоятельного старпёра, положившего глаз явно на их обеих. Хрен он тут угадал, короче. Жаль, конечно, и тех, но это ведь у афинян только бизнес, а у нас и особые соображения, и послезнание.

Тут фокус в том, что на следующий год греки нажалуются в сенате на весь этот беспредел, и сенат постановит всех этих распроданных в рабство коронейцев, халкидян и карнунтцев разыскать и освободить. Естественно, через выкуп у владельцев, купивших их честно, так что тут не в финансах даже дело, а в геморрое и в потере людей, отобранных и приобретённых вовсе не для этого. То же самое будет касаться и Абдеры Фракийской, где в начале следующего года аналогичым образом круто набедокурит сменивший нынешнего Лукреция новый претор по флоту Гортензий. Нам все эти проблемы на хрен не нужны. По Фивам и Галиарту сенат отмолчится, оставив там всё как есть и значит, посчитав решение Красса правомерным, а следовательно, и девчонки оттуда останутся у наших гетер.

Свежеприобретённых служанок следовало ещё приодеть поприличнее, а заодно и растолковать им, к кому и в каком качестве они попали. А то хоть и рады, что старпёру не достались, но и на наших начинают уже поглядывать опасливо. Этим занялась Отсанда, для начала указав им на свою служанку, их ровесницу. Выглядит ли девчонка на их взгляд замученной тяжёлой неволей? А пущенной по кругу всеми вот этими мужиками? Времени на это, между прочим, было вполне достаточно, поскольку куплена была ещё в Коринфе. И вообще, им не кажется, что для этой цели купили бы не их, а постарше и поопытнее их по этой части? Призадумались, переглянулись — ага, немного приободрились. После этого на постоялый двор пошли уже без страха. Солидный, кстати говоря, с видом на Акрополь.

К счастью, и из окон наших комнат на втором этаже, а не только с открытой для всех веранды на противоположной стороне внутреннего дворика. Возможно, удастся и на камеру из окна его спорнографировать, а то загребутся ведь иначе парни зарисовывать его врукопашную. А картинка нужна, иначе Юлька все мозги нам по возвращении вынесет — как так можно, побывать в античных Афинах и не запечатлеть хотя бы самые основные их достопримечательности! Реконструкции-то ведь современные во многом гипотетичны и дискуссионны, поскольку достоверны только сохранившиеся фундаменты и цоколи всех разрушенных зданий, а тут есть возможность запечатлеть истину. Ночью было бы палево, но какой смысл порнографировать Акрополь ночью, когда без современного освещения на улице темно, как у негра в жопе, и хрен чего толком разглядишь? А среди бела дня кто там увидит с улицы фотовспышку внутри помещения? Вот что уже труднее будет, так это Агору спорнографировать. Отсюда хрен удастся, придётся искать и снимать подходящее помещение вблизи от неё. Но над этим ещё будет время помозговать…

Закупились заодно и жратвой для намеченной на вечер небольшой пирушки. В Афинах ананасы ещё дороже, чем в Коринфе, поскольку длиннее плечо подвоза. Володя чуть со смеху не упал, когда к ананасам я ради пущей хохмы заказал и рябчиков — ага, ешь ананасы, рябчиков жуй. Буржуин я, в конце-то концов, или не буржуин? Хренио и нашему молодняку этот прикол пришлось уже объяснять. Но самый смех был на самой пирушке, и не тогда даже, когда обеих свежекупленных беотиек, помогавших служанкам из Коринфа сервировать наш стол, тоже вместе с ними за него и усадили, чем уже вогнали их в ступор, а тогда, когда нарезанные ананасы разделили на всех, включая и их. Обе беотийки выпали в такой осадок, что мы хохотали до икоты. У греков ведь как? Когда-то в старину, когда им ещё не в падлу было пожрать и сидя, случалось ещё в не шибко богатых семьях, что и рабов за хозяйский стол сажали. Но теперь, как повадились они на пиршественных ложах разваливаться, рабы только прислуживают им, а лопают потом на кухне сидя или стоя то, что от хозяйской трапезы осталось. А у нас тут мы все сидим по-варварски, в том числе и их рафинированной коринфской выучки хозяйки-гетеры, да в процессе пирушки полное самообслуживание, да ещё же и им подкладываем и подливаем, потому как сами-то они стесняются с непривычки. А тут ещё и ананасы эти. Хриза, купленная Симаной фиванка, из зажиточной семьи была, но и её отец даже на праздники такого деликатеса позволить себе не мог. Теперь вот, будучи рабыней, впервые в жизни попробовала то, на что только мечтательно облизывалась на свободе. В общем, в полный когнитивный диссонанс мы тут беотиек вогнали. Ага, пущай привыкают к варварскому образу жизни.

— Папа, а правда ли, что Красс Тот Самый в вашей истории посылал своих рабов поджигать старые римские инсулы, чтобы скупить потом участки по дешёвке и построить на них новые, уже свои? — спросил меня Волний.

— Да откуда же мне знать точно? Красс Тот Самый и в самом деле сколотил своё состояние в основном на строительстве инсул, в том числе на пожарищах старых, и такая версия, что эти пожары не были случайными, тоже существовала. А правдива она или нет, это только твои правнуки через сотню лет проверят. О следствии и судебных процессах против Красса по таким обвинениям сведений, вроде бы, и нет, а легко ли устроить такие дебоши, не спалившись на них ни разу? Это разве наше мелкое хулиганство? — участники акций в Риме рассмеялись, — Недругов и конкурентов у него хватало, так что было кому и позлословить, а наши современные идиологи были склонны посмаковать и не доказанный компромат на него, поскольку не могли простить ему подавления Спартаковщины. Был ли Красс Тот Самый сволочью на самом деле или нет, нам самим узнать точно не судьба.

— Ну так зато этот нынешний Красс Не Тот — сволочь первостатейная, — заметил Артар ещё по-русски, после чего, переглянувшись с отцом и получив от него дозволение кивком, продолжил по-гречески, дабы понимали все, — Хоть он и консул Республики, и всё такое, но так разве делается? Даже если эти беотийские города и заслужили свою участь, не он должен был решать их судьбу, а суд из союзных Риму беотийских городов. Или хоть и не из беотийских, а из других, но тоже эллинских, чтобы эллинов судили сами эллины, а не римляне. А этот урод своим самоуправством мало того, что позорит Республику перед Элладой и всем эллинистическим миром, так ещё и подтверждает ведь делом демагогию Персея и его сторонников о хозяйничании римлян в Элладе. Если бы не очевидный мотив нажиться на прямых грабежах и работорговле, я бы заподозрил его в сговоре с Персеем.

— Тут и с Афинами его очевидный мотив нажиться на спекуляции хлебом виден невооружённым глазом, — хмыкнул я, — Ещё при подготовке к войне для снабжения армии был закуплен хлеб в Апулии и Калабрии. Для пополнения запасов македонской армии на Сицилии и Сардинии введена хлебная десятина и ещё заказаны поставки хлеба Нумидии и Карфагену. Вот как тут при таких запасах и поставках может не хватать хлеба для армии и флота? Наверняка хлеб с Афин затребован для того, чтобы вынудить их купить его из этих же запасов по высокой афинской цене и тут же получить обратно в виде хлебных поставок от Афин, а вырученные за него деньги, естественно, прикарманить.

— Конечно, сволочь, о чём тут ещё говорить? — констатировал мой наследник.

— Но хитрожопая сволочь, — добавил Хренио, — О том, что распоряжаться ценами на хлеб и сенат запретил, и боги не одобряют, он уже знает, — наши рассмеялись, — Ну так он на нормальных для Афин ценах свою спекуляцию придумал. Так никто ещё не делал, а значит, никто ещё и не догадался запретить.

— Но каковы афиняне! — заметила Эрлия, — Знают же прекрасно, что и Лукреций, и Красс творят произвол, попирая всякое понятие о справедливости, сами же об этом меж собой и говорят, но тут же покупают этих проданных римлянами рабов, и никого даже не интересует, законна ли и справедлива ли их продажа в рабство. Ты что-то хочешь сказать, Гелика? — спросила она свою свежекупленную служанку.

— Да нет, госпожа, ничего! — галиартка явно испугалась.

— Говори уж, не бойся, за правду я не накажу тебя.

— Ну, я могу и ошибаться, госпожа…

— Ошибаться могут и боги, а мы все простые смертные, и нам наши ошибки тем более простительны. Говори то, что ты считаешь правдой, и не бойся пострадать за это.

— Ну, попасть к тебе было везением для меня, госпожа, и я понимаю, что могло быть и намного хуже. Но всё-таки, ты ведь тоже купила меня, не спрашивая, справедливо ли я была продана в рабство…

— Верно, об этом я, когда выбирала тебя, не спросила ни продавца, ни тебя саму. Но спросила, откуда ты, а перед этим отказалась от ничем тебя не худшей карнунтки. Вся разница между вами только в том, откуда она, и откуда ты. Карнунт сдался римлянам сам и был пощажен ими за добровольную сдачу. Разве можно после этого считать законным и справедливым то, как с ним обошлись после того, как сами же пощадили и объявили это решение всем его жителям? А твой город сопротивлялся и был взят приступом. Никто не считает в чём-то виноватой лично тебя, все вопросы войны и мира решали мужчины, но таковы уж законы войны — судьбу побеждённых решают победители. Тебе просто очень не повезло родиться и жить не в том городе и не в то время, в какое следовало бы.

— Зато крупно повезло по сравнению со многими другими, — заметила Отсанда, — Если называть вещи своими именами, то конечно, девки, вы вляпались в такую большую неприятность, что в здравом уме вам не позавидуешь. Я сама тоже была рабыней и знаю, каково это, но сейчас, как видите, моё положение несколько лучше, — мы все рассмеялись, — Мне повезло попасть туда и к тем людям, у которых это оказалось возможным. И вам, девки, в этом плане тоже крупно повезло, если вы не наделаете глупостей и не навредите своей будущей судьбе сами.

— У вас можно получить свободу, став гетерой? — спросила Гелика.

— Не только — ты ведь именно это имела в виду? Это был мой выбор, к которому меня никто не принуждал. Я могла перейти из нашей школы гетер в обычную школу, где учатся дети непростых и уважаемых людей, и тогда могла бы выйти замуж за кого-нибудь из них. Я говорю о законном браке, кстати, а не о простом сожительстве. Многие из моих подруг так и сделали, и среди них тоже были и бывшие рабыни, и никто не запретил им этого и не заставил их становиться продажными женщинами против их воли.

— Мой младший брат выбрал себе в жёны одну из таких девчат из школы гетер, передумавших становиться гетерами и перешедших учиться к нам, — добавил Волний, — Но вам, девки, не об этом сейчас следует думать. У нас тоже не всё легко и просто, так только в сказках бывает, а не в жизни, но понять и оценить нашу жизнь вы сможете только тогда, когда сами её увидите и сравните с привычной вам. Да и откуда вам сейчас знать, правду мы вам говорим или обманываем вас, чтобы вы не пытались бежать и не доставляли нам этим лишних хлопот? Вы нас не знаете, а ваши родители должны были научить вас, что нельзя верить слову незнакомых людей. Поэтому верьте не словам, которых вы всё равно пока-что проверить не можете, а делам и тому, что видите собственными глазами…