Подготовка смены

25. Канарская операция

— Клин отбей! Клин вынь! Камору отбей! Камору отодвинь! Камору вынь! — эти команды на все приёмы подаются больше для запасных артиллерийских расчётов, потому как у основных они и так от зубов отскакивают, — Назад передай! Ствол пробань! Камору пробань! Перезаряди! — штамповка артиллерийских гильз у нас ещё не отлажена, так что перевооружение нашей артиллерии на унитарную матчасть пока задерживается, — Камору прими! Камору вложи! Подровняй! В ствол задвинь! Клин вставь! Клин подбей! Первое орудие заряжено! Второе орудие заряжено!

— Прицел три! Первому орудию — толпа у камня, второму — баррикада напротив фактории! Оба орудия — наводи! Оба орудия — готовьсь!

— Первое орудие готово! Второе орудие готово!

— Огонь!

Гуанчи и после первого-то пристрелочного залпа — ага с небольшим недолётом — в ступоре были от взметнувшихся у самого берега столбов воды с песком, а тут перелёт, и оба снаряда шарахнули за спинами, угодив в скалы. Кого-то осколками посекло, кого-то отколотой от скал острой щебёнкой, но пока немногих — цели-то ещё не накрыты, а только взяты в вилку. Но не заржавеет ведь у наших артиллеристов и за этим, а каменюки из их дикарских пращей бессильно плюхаются в морские волны с большим недолётом.

— Аттставить! — тормознул я канонира, уже готового скомандовать третий залп, — Ты их сейчас наверняка накроешь и расшугаешь, а на ком нам тарахтелку испытывать?

Тарахтелку как раз выкатывали двое матросов под руководством Володи. Два только крупнокалиберных "максимки" мы и успели изготовить и испытать на полигоне, потому как одна только патронная линия под этот калибр, и рано ещё думать о запуске в серию, но оба опытных образца прихвачены для боевых испытаний. Просто сразу двум сейчас делать нехрен, и одного-то за глаза хватит.

Строго говоря, калибр двадцать пять миллиметров по меркам нашего прежнего современного мира — это уже автоматическая пушка, а не пулемёт, но у нас-то и расходник ни разу не современный, и по калибру пулемёта-переростка мы не рекордсмены ни разу. В Первую мировую по образу и подобию нормального "максимки" применялись монструсы калибров и тридцать семь миллиметров, и все сорок — ага, тот самый "Максим Пом-Пом". Но нам-то такой экстрим нахрена? Артиллерия нас и обычная вполне устраивает, даже не унитарная ещё, а со сменными каморами, а пулемёт — ну, раз есть у нас уже дальнобойные крепостные винтари под этот патрон, производящийся специально для них, то пусть будет под него заодно и пулемёт.

Для стрелковки винтовочного калибра ещё далековато, для картечи — тем более, но для крупняка — уже в самый раз. Толпа гуанчей, больших потерь ещё не понёсшая и не представляющая, что её ожидает, озабочена только одним — засыпать камнями наш десант при его высадке на берег, и пращники дикарей сгрудились настолько густо, насколько это вообще возможно, чтобы не зашибить друг друга при раскручивании пращи. Грамотно и рационально для их межплеменных войн, не знающих оружия дальнобойнее пращи, но на сей раз им фатально не повезло с противником. Первая пристрелочная очередь спецназера прошла над их дикарскими бестолковками, не впечатлив по сравнению с артиллерийским обстрелом ни громкостью, ни высеченной из скалы каменной крошкой, а ведь зря, очень зря — последний шанс разбежаться или залечь бездарно упустили. Ну, раз так — безумству храбрых поём мы славу, как говорится. Вторую очередь, выстрелов на пятнадцать, Володя влепил уже в толпу. Звукового сопровождения за дальностью не услыхать, но вид в трубу внушительный. Валятся как тряпичные манекены, лопаются как гнилые арбузы их черепа с разбрызгиванием содержимого, отлетают оторванные конечности. Трусостью гуанчей не попрекал ещё никто, народ храбрый без натяжек, но такое — слишком даже для них. Сами же и скучковались так, что и деваться некуда тем, кто в середине толпы, и третья очередь на весь остаток ленты — к этим монстрам они у нас на пятьдесят патронов — ещё находит себе достаточно жертв. Вот теперь — ага, брызнули врассыпную!

— Твой черёд! — даю отмашку канониру, и того не нужно упрашивать.

Разрыв среди мечущейся толпы, разрыв на баррикаде — результата не видно за облаками дыма с песком, но уцелевшие бегут, тесня и давя друг друга на слишком узкой для всех тропе с пляжа на скалы, кто-то пытается карабкаться и по обрыву, некоторым это даже удаётся, но тут в обрыв впечатываются и рвутся снаряды с других судов флотилии, и их суммарный сейсмический эффект вполне сопоставим с небольшим землетрясением. А ещё ведь и осколки, а ещё ведь и ударная волна, а ещё ведь и гром среди ясного неба. Для дикарей — полный подрыв всех устоев их привычной картины мира. И всё-таки, наверху обрыва они снова обернулись, готовые встретить и отразить атаку высадившегося десанта. Пляж — хрен с ним, высаживайтесь, но карабкаться к нам наверх — теперь уж мы поглядим и посмеёмся над вашими героическими потугами. Ну, блажен, кто верует.

— Малый вперёд! — скомандовал навигатор.

Глубины в гавани разведаны и нанесены на карту ещё торгашами фактории. Не позавидуешь тому, кто вздумал бы пристать к берегу ночью посреди всех этих подводных камней, но среди бела дня они хорошо заметны по пенным бурунам, и с картой свериться нетрудно. Наш "Финвал" продвинулся на половину расстояния до берега и встал на якоря. По бокам от него встали "Зубр" и "Барракуда", тоже нашей парусно-моторной серии, а в интервалах бросили якоря малые чисто парусные транспортники. Осадка у них поменьше, и в принципе они могли бы выдвинуться вперёд, но с обрыва пращники гуанчей добивают до кромки берега, и нам нужны чистые сектора обстрела для их подавления. Десант будет высаживаться на лодках, а пока с наших бортов бьют крепостные ружья и готовятся к их поддержке "максимки" обычного винтовочного калибра. Ага, подключились и они, после чего гуанчам и на обрыве стало заметно тоскливее. Толпа рассредоточилась и пригнулась за камнями, но пращник не может работать лежа, только стоя или хотя бы с колена, и не всякий успеет раскрутить пращу, выпустить камень и снова пригнуться раньше, чем сам схлопочет пулю. Какая тут может быть прицельность? Дистанция — да, и наши балеарцы задумчиво чешут загривки — сильны дикари. Мечут наугад, но в дальности им не уступят, и если бы не огнестрел, кисло бы пришлось.

Пулемётные очереди разогнали скопления дикарей и на обрыве, но врассыпную их там ещё хватает. То один пращник поднимется, крутанёт пару раз пращу, метнёт свой камень и пригнётся снова, то другой. Не всем это сходит с рук, но расходовать на каждого по пулемётной очереди — расточительство. У меня же и винтовочные патроны пока ещё не автоматизированные роторно-ковейерные линии производят, а примитивные рукопашные, то бишь врукопашную ротор со штампами под пресс проворачивается. Работяги, конечно, врабатываются, и чисто ручной режим нервно курит в сторонке, но и до автоматического ещё весьма далеко. Поэтому по пращникам, ещё не сообразившим менять позицию, бьют одиночными выстрелами из крепостных ружей и винтовок. Подавить пращников гуанчей полностью не удаётся, но интенсивность их ответной стрельбы снизилась на порядок, а на прицельность нет даже слабенького намёка. Кто пытался намекнуть, уже донамекались, то бишь жертвою пали в борьбе роковой. И это весьма кстати, потому как на пляж-то теперь наши без помех высадятся, но тропа наверх довольно узкая, и по штурмовой "черепахе", вытянувшейся в узкую колонну, будет прилетать и спереди, и с боков.

А высота обрыва приличная, и подъём по тропе довольно крутой, да и сама эта тропа довольно условная — то тут каменюка большая, то там. У гуанчей у самих, когда они наверх по ней улепётывали, изрядный затор на ней образовался и обошёлся им в добрый десяток лишних трупов, ну так и трупы же эти тоже валяются меж камней, и как на такой тропе штурмовой "черепахе" держать строй и стену щитов? Поэтому и нельзя позволить пращникам дикарей бить прицельно. И как пойдёт вверх колонна, так не пожалеем для её поддержки и пулемётных очередей. Млять, миномёты десанту уж точно не помешали бы, и на будущее беру это дело себе на заметку. Пока же придётся катапультами пружинными довольствоваться, мечущими ручные лимонки, но для крутой навесной стрельбы исходно не предназначенными. За неимением гербовой пишем на туалетной, короче.

Лодки с транспортников достигли берега, высаживая на пляж первую центурию волниевской Восьмой когорты. Бойцы быстренько выстроились "черепахой", а мы с судов усилили обстрел кромки обрыва, вынуждая пращников гуанчей метать свои камни из-за кромки вслепую. Ага, сообразили дикари бить с закрытой позиции, но кто-то ведь должен и корректировать такую стрельбу, а на это дураков нет. Ну, после того, как двоих героев завалили из винтарей. Зевать легионерам, конечно, не следует, потому как если случайно по кумполу прилетит, тоже ведь приятного мало. Второй рейс лодок высадил уже вторую центурию десанта при двух пружинных катапультах, а транспортники, приняв свои лодки, уступили место следующим с третьей и чётвёртой центуриями на борту. Ага, вот и третья пошла десантироваться. Мой наследник на берегу длину "черепахи" наращивает и ставит задачу расчётам катапульт. Те регулируют их станки и наводят на указанные им цели. Так, метнули учебные макеты лимонок. Один попал в скалу у самой кромки и рикошетировал от неё обратно, но второй приземлился наверху — ага, судя по показавшимся над обрывом головам дикарей, те в восторге от доставшегося им на халяву куска металла. Чтобы жизнь им мёдом не казалась, их шуганули очередью их "максимки" и кого-то даже зацепили. Но на месте падения макета наверняка столпотворение ещё то. Когда и промазавший расчёт забросил наконец наверх и свой макет, бестолковки дикарские больше не показались — не стоит железяка жизни, но там, за кромкой, наверняка состязаются, кто подберёт первым. А Волний, приняв четвёртую центурию с ещё парой катапульт, второй залп готовит — ага, в четыре макета, подогревая ажиотаж халявщиков. То-то сюрприз дикарям будет, когда к ним точно таким же манером прилетят уже не безобидные макеты, а боевые лимонки! Но пока не высадились пятая и шестая центурии с ещё двумя катапультами, рано раскрывать карты. Ведь шесть лимонок — явно лучше, чем четыре.

За пятой и шестой центуриями тоже не ржавеет, а лодки везут следом и первую центурию вспомогательной когорты, и до дикарей начинает доходить, что не просто так наш десант на пляже накапливается. Самые смелые выглядывают в надежде метнуть свои камни поприцельнее, самые перебздевшие стаскивают каменюки побольше к тропе, дабы перекрыть её баррикадой. В соображалке гуанчам не откажешь, но два разрыва снарядов, пулемётная очередь и винтовочный залп напоминают им о нашем подавляющем огневом превосходстве. Десантируется вспомогательная центурия, командует ей Спурий, судя по плащу, говорят о чём-то с Волнием, тот даёт отмашку расчётам катапульт, и те мечут все шесть гранат разом. И — ни хрена не происходит. Мы с Володей переглянулись и показали друг другу с понимающими ухмылками оттопыренные большие пальцы. Правильно, ещё шесть безобидных макетов для подогрева ажиотажа, а следом ещё шесть, а бойцы уже из другого ящика явно уже боевые лимонки в очередь выкладывают. Мой наследник их там инструктирует, даёт отмашку — естественно, теперь уже всё по-взрослому. Выдёргиваются кольца, гранаты укладываются в уже оттянутые ложки катапульт, и их сразу отпускают. И летят шесть гостинцев к ожидающим их с нетерпением дикарям, и там грохочут взрывы — ага, сюрприз! Даже до нас доносятся вопли дикарей и хохот наших солдат на берегу. А за ними летят новые лимонки и тоже рвутся, секут дикарей осколками, а Волний и когорту свою уже в колонну перестраивает, пока десантируется вторая вспомогательная центурия — есть кому передать занятый пляж.

Катапульты мечут гранату за гранатой, дают залп наши орудия, бьют пулемёты и винтовки — наверху творится бедлам, и голова колонны уже поднимается по тропе. Две центурии легионеров, за ними в очереди спуриевская центурия лучников, за ней ещё пара легионных, за ними центурия балеарцев и замыкают снова две легионных. Наверху рвутся последние гранаты, и больше метать их нельзя — передовая центурия уже у самой кромки. Пулемёты и винтовки бьют по бокам, не давая пращникам противника поднять головы, и это всё, чем мы ещё можем помочь штурмующим. Дальше — только сами. Но пистолетные выстрелы не оставляют сомнений в успехе. Зря, что ли, даже копейщиков ими вооружили? Ага, голова колонны уже наверху, и всё её движение заметно ускорилось. За кромкой хрен увидишь, что там происходит, но что я, учений в окрестностях Нетониса не наблюдал? То же самое, только уже не учения, а реальное дело. Копейщики накапливаются и расширяют плацдарм, под их прикрытием накапливаются стрелки — ага, слышно уже и их работу. Обе легионные центурии наверху, внутрь их каре втягиваются лучники Спурия. За ними снова легионеры, позволяя расширить плацдарм ещё, за ними — балеарские пращники. Теперь-то уж точно гуанчам не позавидуешь. Хоть и не рвутся уже снаряды с гранатами и не хлещут пулемёты, радости им от этого мало. Винтовочные залпы, прицельная стрельба лучников и свинцовые "жёлуди" балеарцев наглядно демонстрируют преимущества цивилизации.

Сложив станки катапульт в виде носилок, их расчёты подняли орудия и ящики с гранатами на захваченный плацдарм. На пляж высадилась вся вспомогательная когорта и юнкера, выгружается батарея горных орудий и станковые пулемёты, а освободившиеся от них лодки отправляются за второй вспомогательной когортой. Наверх уже взбираются юнкера с парой ручных пулемётов, боеприпасами и рацией. Ага, вот и сигнал вызова!

— Префект легионной когорты номер восемь на связи, досточтимый! — доложила юнкерша-связистка, протягивая мне переговорную трубку.

— Рассказывай, Волний. Приём! — переключаю тангетку.

— Первый этап задачи выполнен. У меня десяток раненых средней тяжести и два десятка пленных, которым тоже не помешала бы помощь. Нужна команда медиков и хотя бы один переводчик. Тяжёлого вооружения и подкреплений людьми не требуется. Нужны боеприпасы. После оказания нормальной помощи раненым и получения боеприпасов буду готов выполнять второй этап задачи. Приём!

— Медиков, переводчика и боеприпасы направляю. Жду доклада о готовности ко второму этапу. Конец связи! — я отдал необходимые распоряжения на берег, затем нашим главным силам на подготовку ко второму этапу операции.

Основная масса транспортных парусников начала выдвижение к главной гавани будущей колонии на месте Санта-Круза известного нам реала. Туда будет десантирование главных сил одновременно с подходом туда полутора когорт Волния наверху и полутора с тяжёлым вооружением по пляжу. Если и не отгонят гуанчей от гавани, то хотя бы часть их на себя отвлекут и этим облегчат высадку основного десанта. Там, конечно, понадобится и артиллерийская поддержка с флотилии. "Барракуда" и "Зубр" остаются на якоре здесь на всякий пожарный, а мы с остальными выдвигаемся тоже к основной гавани. Пока-что хрен знает, как идут дела у группировки легата и союзников, но вчера ближе к вечеру они выбили противника с перевалов горной цепи и сегодня должны продолжить наступление. Поэтому на них не рассчитываем, а бьём тутошних дикарей сами, дабы не только против легата на подмогу своим выступить не могли, но и сами в подмоге отчаянно нуждались. В этом ведь тактический смысл нашего десанта помимо стратегического — захвата той части острова, которую мы намерены аннексировать под свою колонию.

Судя по вновь начавшейся стрельбе наверху, гуанчи предприняли героическую попытку сбросить наших в море. Млять, ну как малые дети! Помешать десанту не могли, а теперь развёрнутые боевые порядки опрокинуть вознамерились? Боеприпасы я Волнию с заведомым избытком направил, на три таких атаки за глаза хватить должно. Ага, так оно и есть — доложил по рации, что противник предпринял атаку, отбитую винтовочным огнём, а он готов к продолжению операции. Ну, тем лучше. Сигнал ему известен — начало нашей артподготовки в основной гавани, а то, что противник ослабил себя потерями и подорвал свой кураж в бесплодной атаке на него — дополнительный бонус для основного десанта. В одном засада — разведать как следует и промерить глубины в той основной гавани нашим купцам не дали, так что и артподготовку с большего расстояния вести придётся, и лодкам с десантом дальше плыть. Но зато там нет такого высокого обрыва над пляжем, а подъём относительно пологий. Подплываем — ага, видно в трубу, как спешно дикари наваливают баррикады. Для наших снарядов это плюнуть и растереть, но пущай ещё поупражняются — вымотаются, и меньше силёнок останется на драку.

А вот больших валунов, которые их лучшие силачи кантуют по двое и по трое, нам уже не нужно. Нет, за то, что притарабанили их хрен знает откуда, большое спасибо, для строительства города они нам очень пригодятся, но вот в баррикаде они явно лишние. Если такими её обложить, то может уже и наш артобстрел выдержать. Оглядываю в трубу их позиции, затем нашу флотилию, убеждаюсь в готовности и даю отмашку начинать. И снова грохочут пушки, снова рвутся снаряды, снова бьют крепостные ружья, а Володя ещё одну ленту высаживает из крупнокалиберного пулемёта. Ага, заметались! Правильно, тут им обрыва нет, а с баррикадой — что додумались, это молодцы, но хорошая мысля пришла слишком уж опосля. Снаряды рвутся и перед ней, и за ней, и сносят её саму, и от осколков хрен где укроешься, и остаётся дикарям только отступать. Правда, нам пришлось завязать со стрельбой, когда лодки с первой партией десанта приблизились к берегу, но тут уже и группа Волния приблизилась, и береговая с лёгкой артиллерией и "максимками". Ещё не на прямую наводку, но наши обучены вести огонь и с закрытых позиций, а с радиосвязью корректировать огонь до смешного легко.

Нет, гуанчи, конечно — молодцы без дураков. Ну, не ожидали от нас, что такими силами навалимся, да ещё и с громами и молниями, ну так а кто бы ожидал на их месте? В контратаку пошли отчаянно, хоть и знали уже, схлопотав залп ещё с лодок, что мало кому из них посчастливится уцелеть. Естественно, большинство так под пулями и легло, но до рукопашки небольшой несколько человек таки дорвались. Ну, какая там рукопашка? Одно копьё со стальным наконечником, один топор, да два ножа, приобретённые ранее у наших же купцов. А так — камни и дреколье. И с этим — против "черепахи" успевшей высадиться легионной центурии. Одного проткнули копьями, ещё двух — копьями и мечами, прочих и вовсе уложили из пистолетов бойцы задних рядов. А смысл этой самоубийственной атаки стал понятен после, когда "черепаху" и высаживающихся под её прикрытием обстреляли пращники дикарей, которым ничто не мешало подойти, поскольку атакующие отвлекли на себя всё внимание наших стрелков. А мы же с судов шмалять не можем, дабы по своим не влепить. Самый жаркий это был момент, стоивший нам трёх убитых и полутора десятков тяжелораненых. Спасибо хоть, Волний на дистанцию стрельбы вышел и дал хороший залп по ихним тылам, а юнкера выкатили "максимку" и всыпали им фланкирующим огнём, не боясь задеть своих. Отогнали дикарей, короче, и дальше уже высаживались без помех. За мужиками и девки-юнкерши высадились — теперь-то уж хрен чего гуанчам светит.

Покуда они с медиками нашими ранеными занимались, бойцы вспомогательной когорты уже рассортировали дикарей на трупы, включая и добиваемых, дабы не мучились почём зря, безнадёжных и на тех тяжёлых и средних, которые ещё жильцы. Те из них, кто был в сознании, глаза вылупили от изумления, когда после наших медики занялись и ими. Один только распсиховался.

— Чем этот недоволен? — спрашиваю переводчика.

— Требует, чтобы его добили, досточтимый. Не хочет быть рабом.

— Скажи ему, что убить себя он всегда сможет и сам, если жизнь покажется ему нестерпимой. И здоровым ему это будет сделать легче, чем таким, каков он сейчас.

Переводчик перевёл гуанчу, тот залопотал чего-то негодующее, но с ним двое его соплеменников заспорили и кажется, урезонили. Во всяком случае, бузотёр притих и не мешал обработке и перевязке ран. Млять, до хрена не смертельно, но продырявленных!

— Тридцать восемь тяжёлых, досточтимый, из которых опасаемся за пятерых, — доложила одна из помогавших медикам юнкерш, — И ещё тринадцать средних. Лёгких ни одного — все убежали со здоровыми.

— Это понятно, — хмыкнул я, — Наверняка и средние все, кто мог сам или кого они смогли утащить. Тем лучше — больше обузы для здоровых и ещё способных драться.

Бойцы Волния привели и притащили ещё три десятка с лишним, обработанных уже теми медиками, которых я послал к нему, затем полтора десятка привели с пляжа, так что всего пленных гуанчей получалось в районе сотни. Сколько ещё раненых обременяют отступившего противника, мы могли только гадать. Но какой смысл, если эта доля обузы у дикарей всё время меняется в далеко не лучшую для них сторону? В глубине суши, где должно располагаться их селение, зачастила стрельба, и посыльный от префекта Седьмой легионной когорты доложил, что когорта вышла к окраине селения, и пращники дикарей укрываются от винтовочного огня за стенами своих каменных построек и оград. Когорта может выбить противника из селения, но ценой лишних потерь, и префект запрашивает у меня указаний, атаковать ему селение немедленно или подождать тяжёлого вооружения. А нахрена нам лишние потери, спрашивается? Вон сколько те же гуанчи мёртвых героев положили, а толку им от этого? Пусть воюет техника, она железная. Ладно бы её не было, как у гуанчей, но у нас-то ведь она есть. Естественно, даю команду обождать, Волнию с префектом Спурия передать их рубеж высадившимся и подошедшим Девятой легионной и Третьей вспомогательной когортам, а юнкерской центурии с артиллерией и пулемётами, пополнив боекомплект, выдвинуться вместе с ними к селению дикарей.

Идёт колонна, и дорога-то отсутствует как явление. Как представишь себе это перекатывание классического "максимки" на его станке-тележке Соколова образца тыща девятьсот десятого года по этим рытвинам и каменюкам — млять, занятие для мазохистов. Наши же на большеколёсных лафетах перекатываются легко. Ну, на ухабе в спицы колёс упереться нетрудно, чтобы провернуть их, преодолевая препятствие. Катят юнкера свою технику, особо при этом не перенапрягаясь, да горланят переделанные под наши реалии бароновские "Когорты":

В исходном тексте римский император отцом и судьёй числился, но таковой и отсутствует пока хронологически, и указом для наших не будет, когда появится. Римским легионерам он отцом и судьёй будет, а не нашим, а у наших — свои правители. Спурий вон шагает в колонне во главе своей центурии, так он для наших — реальный кандидат в отцы и судьи, когда дорастёт, потому как и фамилия правильная, и сам свой в доску.

Исходно у Барона там пелось про Азию, пол-Европы, персидские колесницы, карфагенских слонопотамов и скифов, но у нас и масштабы испанские, и достижения. И строго говоря, метрополии, но ветераны в Первом Канарском имеются, так что сойдёт.

Ага, плевать нам на будущую Империю, которая не наша будет, а римская, а мы другую структуру строим под тарквиниевским вождением руками. А могущество — имели они его и без нас, но разве сравнишь его с нынешним? Цена же — класть людей пачками не в наших правилах, но кто сказал, что потраченные на трудную учёбу годы, лишения быта в военном лагере и пролитый на учениях пот — дешёвая цена? Ведь могли же вполне бить баклуши, наслаждаясь всеми благами античной цивилизации? Римские гегемоны именно так и сделают с превеликим удовольствием, когда императоры за счёт выжимания соков из провинций начнут баловать их имперским люмпен-коммунизмом. И в результате свою Империю прожрут и просрут. Потом — ага, будут ностальгировать по имперским величию и халяве, да костерить прикрывших эту лавочку проклятых варваров. А сами, типа, не при делах и страдают абсолютно безвинно. На хрен, на хрен!

Этот гипертрофированный римский культ парадного шага и знамён, который в том оригинальном бароновском куплете звучал, нам тоже абсолютно никчему. Кто станет печатать шаг на марше, выбивая дорожную пыль себе же под нос? Если придётся плотно скучковаться в "черепаху", так в ней и шаг другой. Это у римлян уже заскоки показушные начинаются, когда не столь важна уже боевая подготовка, главное — на параде равнением в рядах блеснуть, да грозной поступью урря-патриотических ротозеев впечатлить. И культ знамени у римлян тоже разумную меру явно перехлёстывает. Средство связи на поле боя по сути-то, если разобраться не предвзято. Из рации современной кто-то делает культ? Ну так и из суррогата ейного античного тоже нехрен. Много чего у римлян и дельного, что не помешает и нам, но маразм свой пусть оставят себе.

Выходим наконец и к окраине селения гуанчей, развёртываем колонну в боевые порядки, юнкера выкатывают орудия и пулемёты на прямую наводку. Если кто-то думал у дикарей, будто бы мы только с моря снаряды осколочно-фугасные метать горазды, то для таких у нас неприятная новость — не заржавеет у нас за этим и на суше. Лимонки из лёгких пружинных катапульт, которых и у Седьмой когорты тоже шесть штук — это немножко не то. Осколками тоже посекут, но с каменной кладкой хрен чего поделают. Привыкли уже к этому? А вот теперь — ага, сюрприз! Первый же залп орудий, ещё пристрелочный, им это наглядно демонстрирует — один снаряд, случайно попавший в каменную ограду, делает в ней изрядную брешь. Береговой урок они усвоили, молодцы, быстро учатся, норовят бить из-за укрытий навесом, но теперь с этим проблема намечается — не рассчитаны и укрытия на нашу артиллерию. Пристрелявшись, орудийные расчёты сносят и ограды, и каменные хижины, а по заметавшейся с перепугу толпе влепили пулемёты.

— Пулемётам — прекратить огонь! — рявкаю в матюгальник.

Там мирняка полно, в трубу прекрасно видно, и кого-то уже завалили, так разве делается? Одно дело, если случайно кого накроет, на войне всякое случается, но случайно и целенаправленно — есть же всё-таки разница? Ещё после нескольких залпов артиллерии и прицельного отстрела высовывающихся пращников из винтовок гуанчи намёк поняли, и их мирняк деловито и организованно потянулся в противоположную от нас сторону, явно не опасаясь пулемётного обстрела. Их колонна направилась к лесу — не шагом, но и не во весь опор, а трусцой, дабы не отставала и детвора. В трубу я разглядел и немало раненых, часть которых несли на импровизированных носилках. Но если предводитель оставшихся надеялся нанести нашим хоть какой-то урон в уличных боях, то его ожидал облом. Наши снаряды методично сносили их постройки и заборы, а укрывшихся среди развалин секли осколки бросаемых катапультами гранат. Очереди пулемётов и винтовочный залп свалили спущенных дикарями собак, которых оказалось десятка три, а из отходящих гуанчей едва половина добежала до леса. Заценивая занятое селение, мы со спецназером заметили, что хижин явно не хватало на всех жителей. Большинству жильём служили пещеры. Ну, не то, чтобы настоящие — скорее, выдолбленные в скальном обрыве ниши. Настоящая пещера у них, скорее всего, в лесу, но преследовать их в нём прямо сейчас без собак — дураков нет.

В ходе зачистки выяснилось, что и лежачие дикари не все безопасны. То тут, то там возникали стычки, местами и со стрельбой. В основном деле ни один из наших ранен не был, а тут — пятеро как с куста. Причём, двух из них юные пацаны-подростки ранили, а одного и вовсе баба. Ещё шесть гуанчских баб и с десяток парней-подростков обнаружили среди убитых, а полтора десятка баб с девками и десятка три пацанов — среди раненых. Из них двух баб и трёх пацанов добить пришлось, потому как раны один хрен смертельные. Остальные опасений не внушали, но к девкам и бабам помоложе пришлось ещё и охрану приставить, потому как у многих из солдатни возникли свои соображения, как их наказать за участие в несвойственных женскому полу мужских делах. Трёх самых рьяных и особо озабоченных пришлось отругать. У испанцев, что ли, нет таких баб, которые, если что, и сами копьё или фалькату в руки возьмут? Меньше, но тоже есть. Осуждает их за это хоть кто-то из испанцев? Наоборот, гордятся. Ну так если уважаем такое дело у своих, уважать надо и у этих. Мы захватчиками сюда пришли, если своими именами вещи называть, а они свою землю от нас защищать пытаются и свободу, как сами её понимают.

Стоим над трупом одной из таких баб, словившей в ходе боя осколок в ляжку и пулю в лобешню, зацениваем стати. Рослая, сложена крепко, но не до уродства — отличная порода. Жаль, конечно, что грохнули, но в бою разглядывать некогда, потому как чревато — не ты противника уложишь, так он тебя. Петля пращи на руке намекает на это более, чем прозрачно. У балеарок тоже хорошие пращницы не редкость, и не только у них — Секвана волниевская тоже наглядная иллюстрация. Ну так и гуанчи — тоже народ пращников, и эта бабёнка не просто же так взяла в руки пращу, верно? Так что едва ли была мазилой, а сила — хоть и не бодибилдерша перекачанная, но её телосложение намекает на весьма изрядную для бабы силу. Если бы не эта пулевая дыра в лобешне — ляжку-то ей уж всяко подлатали бы, и прожила бы ещё долго, и детей бы ещё нарожала, но — не судьба оказалась.

— Макс, ты вот на это глянь! — отвлёк меня Володя, — Млять, это просто звиздец какой-то! — и показывает мне на дыру в фирее легионера, проломленную чем-то тяжёлым, — Ты думаешь, это булыжником? Хрен там! Я сам охренел, но боец клянётся, что кулаком!

— Богами клянусь, досточтимый, так оно и было! — заверил солдат, — Дикарь был на полбашки меня выше ростом и вот настолько шире в плечах, — он оттопырил от ладони большой палец, насколько смог, — Валялся окровавленный, я думал, труп, а он как вскочит с каменюкой! Ну, от каменюки-то я увернулся, так он мне сразу же кулаком в щит, да так, что я на спину грохнулся и меч выронил. Хвала богам, пистолет перезаряжен был, иначе не говорил бы я сейчас с тобой. Так ещё и мечом добивать его пришлось, когда подобрал.

— Охренеть! — заценил я, — Млять, каких людей убивать на хрен приходится! Ты всё правильно сделал, не переживай, к тебе претензий никаких. Не ты его, так он тебя, это война, и ты молодец, что оказался ловчее. Но такие люди — вот как этот твой дикарь и вот как эта баба — стали бы хорошим пополнением для нашего народа, если бы остались живы. И поэтому — очень жаль, что таких приходится убивать.

— Это — да, досточтимый, — заценил и легионер, — Девку такой породы я взял бы в жёны с удовольствием. Плевать, что дикарка, наши бабы научили бы по хозяйству, а зато каких сыновей бы мне родила! А мы тут — а, чего уж там! — он хлопнул ладонью по бедру от досады, — Что сделано, то сделано, да ещё и не доделано до конца.

— То-то и оно, — хмыкнул я, — И скольких ещё таких убьём, пока доделаем?

— Жаль, Юлька и моя не слышат! — прикололся спецназер, — Евгеникой этой тебя попрекают, народное недовольство предсказывают, а вот бойца бы хоть этого послушали! Заметь, ты ему ни хрена не разжёвывал, но этот простой и неучёный крестьянский парень и сам сходу всё сообразил. Вот он, глас народа! — и мы с ним рассмеялись.

Пленных гуанчей обоего пола числом около семи десятков после обработки их ран отправили под конвоем в строящийся на месте будущего города военный лагерь, а из него подошли пять команд кинологов с собаками. Теперь мы могли преследовать дикарей и в лесу, не опасаясь серьёзных потерь в их засадах. В принципе их вождь мог вести своих и всё это время чем дальше, тем лучше, но с учётом мирняка и раненых — маловероятно. В пещере какой-нибудь неподалёку заныкались наверняка. Ну не было собак у торговавших с ними наших купцов, и на наличие их у нас они не рассчитывали. А зря, очень зря!

Так оно примерно и вышло. Цепи стрелков с одной командой кинологов ниже по склону ни на кого не наткнулись, но они и двигались там просто на всякий пожарный. Кто же атакует и обстреливает снизу вверх? Втрое сильнее нижнего и с тремя командами кинологов было наше охранение выше по склону. Там-то и ожидали нашу колонну одна за другой три засады. Но собаки учуяли их загодя, а у дротиков против винтовок и роговых луков какие шансы? Конечно, заросли играли свою роль, и солдатам приходилось вести стрельбу наугад, но при нашем перевесе в численности это компенсировалось плотностью огня. Неся потери в каждой засаде с недосягаемого для их дротиков расстояния, дикарям только и оставалось, что отходить, кто ещё был в состоянии.

Гуанчи постарались замести следы в том месте, где их толпа свернула с тропы к пещере. Но собаку этим разве нагребёшь? Вскоре обнаружился и замаскированный наспех ветками вход в их убежище, явно расширенный в своё время для удобства использования.

— Я так и знал, — хмыкнул Володя, заглянув внутрь, — Без света и не зная ухабов нормально хрен пройдёшь, да и идти можно только по одному гуськом. Ага, дураков типа нашли! Ну прямо как малые дети, млять!

Настоящая пещера редко когда имеет только один вход. Обычно их два, бывает и больше. Придав трём командам кинологов по центурии солдат, я разослал их на розыск других входов, сколько бы их ни оказалось. Вскоре обнаружились ещё два, один не хуже найденного первым, а последний — узкий лаз, через который крупный человек проберётся разве только ползком. И каменюки над ним расположены удачно — до хрена взрывчатки не потребуют. Выдолбив нишу, заложив в неё заряд и рванув его, наши сапёры завалили эту лазейку до полной непроходимости. Изнутри хрен расчистишь, только снаружи, и это работёнка уж всяко не для одного человека, пускай им будет и самый дюжий из гуанчей. С другим, который был пошире этого, такой номер не прокатил, но рядом с ним хватало увесистых валунов, а у нас хватало людей, чтобы завалить его врукопашную настолько же надёжно. Больше лазеек кроме самого первого входа кинологи не обнаружили, хоть я и задал им значительно увеличенный на всякий пожарный радиус поиска. От сюрпризов мы себя таким манером обезопасили. К нашему возвращению бойцы Волния уже натащили пару хороших куч сухого валежника и продолжали подносить ещё, а сам мой наследник с одним из его цкнтурионов руководили правильной раскладкой больших костров у самого входа в пещеру. Дело близилось к развязке, и я велел привести самого ходячего пленного дикаря из захваченных на местах их засад.

— Ты слыхал грохот там и там? — я указал ему пальцем в направлении заваленных нами выходов из пещеры, — Выход оттуда остался только один, вот этот, и теперь все твои соплеменники в ловушке, — я подождал, пока переводчик переведёт ему и продолжил, — Ты догадываешься, для чего раскладываются эти костры? Если твой вождь надеется, что мои люди пойдут туда гуськом, падая и ломая ноги, а вы будете убивать их там по одному, то он наивен, как малое дитя. Мы не рискуем нашими людьми без нужды. Воды у вас внизу, конечно, вдоволь, а без еды человек может прожить долго, если он здоров, — эти последние слова я выделил голосом, дабы гуанч въехал в намёк на их раненых, которым это точно не светит, — Но у меня нет времени ждать, когда голод вынудит вас сдаться. Солнце близится к полудню, и мои люди скоро проголодаются сами, а их я морить голодом не собираюсь. Ты, конечно, знаешь, где там засел твой вождь.

— Он говорит, досточтимый, что ты можешь сжечь его на медленном огне, но он свой народ не предаст, — перевёл мне переводчик гордый и пафосный ответ дикаря

— За то, что ты герой и готов вынести не только смерть, но и мучительные пытки за свой народ, я тебя только хвалю, и в том, что этого слишком мало для победы над нами, твоей вины нет. А вот твоя глупость достойна порицания. Ты так и не понял, для чего эти костры? — пока переводчик переводил пленнику, я взял из большой корзины кусочек серы и протянул ему, — На, возьми. Ты знаешь, что это такое? Этого можно немало наскрести и в жерлах ваших огнедышащих гор, когда они спокойны. Но когда эта штука горит, из неё выделяется ядовитый газ, и всякий, кто надышится им — умирает достаточно быстро. Мне стоит только приказать зажечь эти костры и бросить в них содержимое этих корзин, и все твои соплеменники там погибнут, не убив и даже не ранив ни единого из моих. Иди туда, к своим. Расскажи своему вождю всё, что ты видел сам, и всё, что услыхал сейчас от меня. Я не предлагаю предать свой народ ни тебе, ни ему. Я предлагаю вам обоим спасти то, что от него ещё осталось. Выбор между жизнью или гибелью вашего народа — за вами.

Половину всех подразделений, задействованных в этом заключительном этапе нашей десантной операции, я отослал в лагерь обедать, а для оставшихся здесь затребовал оттуда полевые кухни. Как раз началась раздача не задействованным в охранении бойцам жратвы, когда у выхода из пещеры показался гуанч и продемонстрировал нам безоружные руки. По моему приглашающему жесту он вышел наружу, а вслед за ним вышли ещё двое, тоже сперва показавшие пустые руки. Один из них оказался тем самым раненым пленным, которого я отправил к ним со своим ультиматумом, второй одетым в хорошо выделанные козьи шкуры стариком — видимо, кто-то из авторитетных в племени старейшин. Но с нами заговорил не он, а вышедший первым мужик средних лет, тоже одетый франтовато — ага, в начале дня, пока его не ободрало, не замарало и не подранило в боевых действиях.

— Этот человек — Гуимар, вождь этого селения, — перевёл переводчик, — Как тебя ему представить, досточтимый?

— Да, в нашем общественном устройстве им не разобраться. Хорошо, пусть для них будет так — Максим, военный вождь высадившегося на этом берегу войска. Спроси, понял ли он, что ждёт всех его людей в пещере, если они не выйдут и не сдадутся?

Гуанчи о чём-то заспорили между собой. Старик чиркнул ладонью по горлу, на оружие наше указывая, которое у охранения наизготовку на всякий пожарный, сам вождь хмурится, наш бывший пленник указывает то на заготовленные костры и серу в корзинах, то на своё перевязанное нашими санитарами раненое плечо. Явно дискутируют, пощадим ли мы сдавшихся, но никак к общему знаменателю не придут. Наконец вождь заговорил.

— Гуимар говорит, что не знает, можно ли верить тебе, досточтимый, — перевёл переводчик, — Что помешает тебе убить людей, если они выйдут? А если ты даже кому-то и оставишь жизнь, то не будет ли она хуже смерти?

— Как ты можешь верить моему слову, Гуимар? Для тебя я враг и захватчик, да ещё и незнакомый, и ты не знаешь наших обычаев. Откуда тебе знать, карают ли нас наши боги за обман чужаков или считают это добрым делом? Считай, что если захочу обмануть, то обману, и верить ты можешь не слову, а только делу, которое видишь сам. Но если бы я хотел убить вас всех, разве говорил бы сейчас с тобой? — я указал ему на костры и серу.

— Он просит ответить ему, что тебе и твоим людям нужно на их земле.

— Сама земля. Каменистая, но очень плодородная и достойно вознаградит наших людей за вложенный в неё труд.

Снова гуанчи заговорили о чём-то меж собой То один из них на меня зыркнет озадаченно, то другой. Ещё бы! Только что сам же сказал, что нагребать могу как нехрен делать, если захочу. И тут же не цепляюсь ни хрена ни за обиду союзных нам соседей, ни за нашу дружескую защиту обиженных, а называю самоочевидную причину, так что едва ли вру. Явно и это просекли, как и то, что у них один хрен нет выбора.

— Гуимар просит сказать, что будет с его народом, — перевёл переводчик.

— Нам нужна не вся ваша земля. Мы займём землю здесь, но часть оставим вам вон там, — я указал в сторону юга, — Я ещё не знаю, сколько именно. Это будет решать наш главный вождь, когда заключит мир с главным вашим, — я указал на юго-запад, откуда уже доносились отдалённые раскаты орудийной пальбы, — Сегодня он вряд ли додавит вашего, но завтра — наверняка. На той земле, которую он вам оставит, вы как захотите сами, так и будете жить. Но легко, конечно, не будет. Скорее всего, вам будет её мало. Подумайте, и если кто-то из ваших захочет влиться в наш народ, их примут с семьями в какую-нибудь из наших общин. Но им придётся жить так, как живут наши. Мы ведём хозяйство иначе, и та земля, которая ваших кормит сотню, наших прокормит несколько сотен. Но доказать это делом мы сможем вам ещё нескоро. Очень хорошая земля, но и очень каменистая, и труда в неё придётся вложить немало, чтобы она показала всё, на что способна. Быстрее будет свозить кого-нибудь из вас к нам в нашу страну, где у нас всё уже налажено. Увидят сами, как там у нас, тогда поймут, как будет со временем и здесь. Когда вернутся обратно к вам, расскажут вам сами, что увидели и поняли. Часть переселится к нам, и оставшимся, кто захочет жить по-старому, будет полегче. Кроме того, у вас много невест осталось без женихов, а у нас много неженатых парней. Не сейчас, конечно, пока ещё свежа память об убитых и вражде, но со временем можно будет и таким путём уменьшить ваши заботы.

Переводчик ему переводит, медики тем временем рану ему обрабатывают, а она у него хоть и лёгкая, но один ведь хрен приятного мало. Не взвыл, но крякнул, когда ему её спиртом дезинфицировали. Выслушал перевод, о чём-то со своими поговорил, и снова у него вопросы, что в его весьма незавидном положении вполне естественно.

— Он спрашивает, досточтимый, ожидает ли сдавшихся в плен рабство у нас.

— Из вас плохие рабы. Сначала дерётесь так, что не возьмёшь вас, пока совсем не изранишь в схватке. Потом лечи вас от ваших ран, и какая от вас при этом работа? Потом ещё и смотри за вами в оба, чтобы не сбежали. А вы ведь и наши болезни ещё очень плохо переносите. От такой, которую наш человек перенесёт на ногах и будет ещё работать, ваш сляжет, и опять его лечи, и не всякого ещё вылечишь. Так-то вы крепкие, и силой боги вас уж точно не обделили, но к нашим болячкам ваше здоровье слабовато. А потом вы же ещё и решите, что лучше смерть, чем рабство и начнёте кто на охранника бросаться, чтобы тот убил, кто в море топиться, кто со скалы прыгнет и расшибётся насмерть. Всё ведь время за вами разве уследишь? Вы сами на нашем месте захотели бы иметь таких рабов? — наши-то лежмя легли от хохота, но и гуанчи тоже ухмыльнулись, выслушав перевод.

Снова они о чём-то меж собой заговорили. Тут как раз и до нас очередь раздачи жратвы дошла. Найдя запасную посуду, предложили поесть с нами и им. От вина гуанчи отказались, попросив вместо него простой воды, но сдобренную мясом кашу и хлеб умяли с удовольствием. Опять что-то обсудили меж собой, и снова вождь заговорил.

— Гуимар говорит, что людей в пещере очень много. Мало здоровых мужчин, но много женщин с детьми и раненых, которых придётся нести. Быстро вывести всех наверх не получится. Он сейчас пошлёт своих спутников в пещеру с приказом выходить всем, но просит потерпеть — это затянется надолго.

— Хорошо, пусть тогда выносят в первую очередь тяжелораненых. Наши лекари окажут им помощь, пока будут выходить остальные. До вечера управятся? После этого я прикажу зажечь костры и бросить в них серу, и если кто-то останется там, то там и умрёт.

— Он говорит, что понял и прикажет вывести всех. Но что с ними будет дальше? Он не властен заключить с нами мир без их главного вождя.

— Не о том ты беспокоишься, Гуимар, — хмыкнул я, — Вы — наши пленники, и для вас эта война уже закончилась. У меня уже две сотни ваших раненых в плену, и с вами не обойдутся хуже, чем с ними. Главные трудности вас ожидают после заключения мира. У вас останется мало земли, особенно возделанной и дающей урожаи. От ваших стад у вас тоже мало что останется. И наше войско мы ведь не можем оставить совсем без добычи, и ваших западных соседей нужно ведь тоже чем-то удоволить за то, что они получат не так много вашей земли, как хотели. Мы будем кормить тех, кто будет помогать нашим людям в строительных работах. Если вы дадите людей в помощь нашим рыбакам, они поделятся с вами уловом. Много ли вы наловите рыбы сами с берега или с ваших плотов? Её больше всего дальше в море, и наши рыбаки умеют ловить её. Помогая им, и ваши тоже получат гораздо больше рыбы, чем добыли бы сами вашими способами.

— Он говорит, очень мало здоровых мужчин, а молодые бабы и девки — как бы с ними не случилось чего нехорошего среди такого количества наших.

— Да, такой риск есть, — признал я самоочевидное, — Пленниками в нашем лагере вы будете все вместе и под охраной, вы увидите сами по тем двум сотням ваших, которые уже там. В эти дни вряд ли что-то случится. Здесь, по крайней мере. Как будет там с теми, не знаю, — я указал на юго-запад, — А пока будут решаться вопросы с вашим переселением на оставленные твоему народу земли, успеют прибыть и такие женщины, работа которых ублажать наших солдат и матросов. У нас есть такие специально для того, чтобы наши не безобразничали. Что-то с кем-то, конечно, будет случаться, но по каждому случаю будем разбираться и наказывать безобразников. А чтобы таких случаев было меньше, ты баб не по одной будешь посылать и не по две, а группами. Судя по тем, которые уже доставлены в наш лагерь, у вас есть способные постоять за себя. Хотя бы по одной такой на группу, а ещё лучше по две или три, у вас наберётся?

Млять, проблем впереди ещё выше крыши. Проводники ещё ихние понадобятся для обхода всех подлежащих аннексии земель на севере и западе. Наверняка ещё селения там есть, вряд ли с большим числом бойцов, часть которых воюет на юго-западе, но один хрен не жаждущих безоговорочно капитулировать и переселиться в резервацию. А надо и их к общему знаменателю приводить, и не хотелось бы так же, как этих. И так уже жертв до хрена, а на юго-западе наверняка ещё больше, и куда их множить ещё? На севере и на западе надо на границы с теми племенами выходить, имеющими и свои территориальные претензии наверняка, дабы забыли о них раз и навсегда. Кто не участвовал в деле — теперь на чужой каравай рот не разевай. Теперь всё это — наше. К нам какие-то претензии есть? А если хорошо подумать и все возможные последствия учесть? То-то же! Но зевать нельзя.

И разве на одних только Канарах? Что Канары? Хоть и не вышло так, как загодя планировали, и пришлось обходиться без готовящейся на Горгадах пятой колонны, ну так обошлись же. Но пока тут порядок наводим, на Азорах и в метрополии вопросы копятся, и кому их там решать окромя нас? Волний здесь остаётся на своей когорте и оккупационном администрировании, и за тутошние дела я спокоен. Но это ведь значит что? Раздваиваться и он не умеет, и там у меня его под рукой не окажется. А надо ведь и рутину разруливать, и прогресс дальше двигать, и Керна ведь на очереди. Хоть и не ближайший год, но раз уж метим и в мировую закулису, надо и тамошние события в нужную нам сторону прогибать. Млять, проблем хренова туча, но дорогу, как говорится, осилит идущий…