Подготовка смены

3. Дела правительственные

— Отец пишет, что в Карфагене жалуются на наших работорговцев, и на Совете Ста Четырёх ему даже попеняли за содействие им. Самые лучшие, говорят, и не попадают на невольничьи рынки, и купить их карфагенским купцам становится почти невозможно, а отбираются заранее ушлыми испанцами, — поведал нам Фабриций, — Особенно с молодыми красивыми рабынями стало трудно — самых умных и обучаемых теперь не купить, только и достаются, что тупые и зловредные. Ливиек же теперь хороших много не наберёшь, чуть что, и ливийцы бунтуют, а нумидийцы только того и ждут, так что вся надежда была у них на Лигурию и Сардинию с Корсикой, а тут наши прямо из-под носа лучших выхватывают.

— Мне это расценивать как выговор или как похвалу? — схохмил Хренио, отчего мы лежмя легли со смеху, потому как налаживание эксклюзивных деловых связей между нашими работорговцами и римской администрацией в тех местах без его агентуры, само собой, не обошлось и обойтись не могло, хоть формально он и абсолютно не при делах.

— Отец там недовольных урезонил, так что как делали, так и продолжаем делать, и к тебе, естественно, никаких претензий, — ухмыльнулся босс.

— А если вдруг появятся, то сразу ко мне, и я тебя помилую, — поддержал шутку и Миликон, отчего мы снова расхохотались, потому как реально же право помилования, в отличие от права казни, для нашего венценосца в Хартии прописано, и юмор явно сродни тонкому аглицкому получается, — И вообще, не всё же Риму и Карфагену скупать хороших рабов, когда они и нам не помешают, — и снова мы ржём, потому как тут уж юмор ни разу не тонкий, а толще некуда.

Буквально только что в очередной раз собачились с царём из-за людей, которых отобрано и завербовано для колоний гораздо больше, чем ему бы хотелось, хоть и гораздо меньше, чем хотелось бы нам, а тут — в кои-то веки полное совпадение интересов и полное согласие! Ведь не только же для колоний пополнение высококачественное приобретается, но и для метрополии заодно, и чем больше наши работорговцы привезут, тем больше и на долю его царства выпадет. И карфагенским торговцам людьми ничто не мешает ни связи с нужными римскими чинушами наладить, ни забашлять им щедро, чтобы в числе первых выбирать, да только жаба ведь давит. Для них же это только бизнес, и ничего личного, ну а бизнес — правильно, сугубо под денежную прибыль заточен, и чем меньше издержки по отношению к прибыли, тем он доходнее. Вот и стремятся карфагенские дельцы издержки уменьшить, подешевле рабов купив. А подешевле где? Там, где их до хрена предлагается. Раньше у римлян поговорка была "дёшев, как лигур", потому как именно их и продавали больше всего, а брали их, если не на вывоз за моря, то не очень-то охотно, поскольку им сбежать и податься домой вполне реально. А теперь римляне говорят "дёшев, как сард" — ага, по аналогичным соображениям. Тоже до хрена, но тоже дикие и склонные к побегам, так что по цене и качество. Но это, естественно, среднестатистическое, а чтобы толковых отобрать — это же и денег дополнительных стоит, и времени, которое для бизнесмена тоже деньги. Кому не жаль, тот выбирает, а кому жаль — бери, что осталось, и не капризничай.

А нашим ведь не жаль ни чинуше римскому забашлять, ни на предварительный отбор время потратить, ни на собеседования индивидуальные с отобранными для отбора уже из их числа тех, кого купят — ага, тоже не на ту сумму, которая в купчей указана, а на ту, о которой с римским чинушей договорятся, дабы тому и с неё нашлось чем промазать мимо кассы, но метко попасть в свой собственный кошель. Сколько он уже оттуда наверх начальству отстегнёт, то уже его с начальством дело, наших не колышащее. Работорговец — он и так-то в людях разбирается, ремесло у него такое, а для наших ещё и методичка же составлена, как низкопримативных среди толпы определять, которые нам и нужны, а всё остальное он и сам определит намётанным глазом профессионала. А среди его мореманов есть уже и лигуры, и сарды, и корсы. Не первый же год людьми оттуда пополняемся, даже не пятый, и есть уже среди прежних рабов оттуда выслужившие свободу, выбравшие себе профессию моремана и изъявившие желание в аналогичном устройстве судьбы для своих соплеменников поучаствовать и от тяжкой доли в каменоломнях, на рудниках и на полях римских латифундий их избавить. Пусть не всех, далеко не всех, а только тех везучих, на кого падёт выбор начальника-испанца, но ведь и они тоже соплеменники и уж точно не из худших. Сам-то мореман-вольноотпущенник из каких? Вот таких же и отбирают, каков он сам. Как тут не поспособствовать?

И не работорговец первым с предварительно отобранными людьми говорит, а их соплеменник из его команды, сам в их шкуре в своё время побывавший и их прекрасно понимающий. Это во-первых. Во-вторых, он им сразу объявляет, что отбор к испанцам — дело добровольное, и если кто римского или карфагенского покупателя предпочитает, то вольному — воля. Испанцы отбирают только из тех, кто согласен, и семьи не разлучают, но берут не всех. Ни слова критики при этом не звучит ни в адрес римских покупателей, ни в адрес карфагенских — ага, профессиональная этика, конкурентов не хаем. Но сард и лигур — они ведь отчего дёшевы? Оттого, что сбежать за ними не заржавеет. Сколько из таких не попадётся, а сумеет добраться до родных гор, вопрос уже второй. Не было бы шансов — не бежали бы и репутацию имели бы другую, а по репутации и цену. Так что есть у них и из римского рабства сбежавшие, а возможно, что и из карфагенского единицы были, и от них знают лигуры, сарды и корсы, чего им ожидать и у римлян, и у карфагенян. Малоценному рабу — ничего хорошего. И это — безотносительно к личным качествам тех перекупщиков, которых их соплеменник не хает из профессиональной этики, это уже касается конечных покупателей, розничных, в чьих руках и окажется судьба каждого конкретного бедолаги. И вот тогда подходит очередь "в-третьих" — а у испанцев чего ожидать? И соплеменник — он ведь не станет им сказок рассказывать про молочные реки с кисельными берегами. Он им о своей судьбе расскажет в первую очередь, а во вторую — о судьбе тех соплеменников, которых знает лично или о которых наслышан от достойных доверия людей. Не шикарная она, конечно, но и не кошмарная для тех, кто показал себя у испанцев хорошо и не был ни забракован, ни перепродан римлянам. Судьба как судьба, уж всяко не из худших, так что думайте сами, соплеменники, и решайте сами, но завтра уже начальство испанское с вами говорить будет, и к этому моменту хорошо бы вам определиться, что вы предпочитаете.

В чём подвох? Да, есть и подвох. У испанцев — забудьте о возвращении домой. Свобода — это вполне реально. Меч видите? Кинжал видите? А много вы видели рабов с мечами и кинжалами? Несколько лет хорошей работы и хорошего поведения — и свобода, но о родине, кто к испанцам попадёт, забудьте сразу. И не потому, что не сбежишь от них, сбежать-то откуда угодно можно, если целью такой задаться и быть готовым ради этого на всё, а потому, что смысл-то в этом какой? Ради чего? Чтобы второй раз в рабство попасть? А где гарантия, что и во второй раз испанцы выберут и купят? Кто-нибудь верит в то, что так может повезти дважды подряд? Поэтому, кто выбирает испанцев, тот выбирает новую родину и новый народ для своих детей и внуков. Ну так там зато в рабство не попадёте. И в Испании можно жить очень неплохо. А кто-то и ещё дальше за моря с испанцами может отправиться, если и сам захочет, и испанцы его подходящим посчитают. Там тоже очень неплохо. Откуда известно? А из говорящих значков. Есть такие и у римлян, и у греков, и у финикийцев, и у испанцев. Ты говоришь то, что соплеменникам в другой стране передать хочешь, а грамотный испанец с твоих слов этими значками на листке папируса твою речь на твоём родном языке запишет. Ну, что не составляет тайны. У каждого народа есть свои тайны, которых не следует знать чужакам, и это надо понимать. Но зато всё, что не тайна, испанец запишет на листок и тебе прочитает. Он неправильно прочитает, коверкая слова, иногда очень смешно, а иногда и неприлично, но по смыслу это будут твои слова, которые поймёт любой твой соплеменник. Этот листок испанцы перешлют туда и тем людям, кому ты попросишь, а им его прочитает любой грамотный испанец, который там окажется. Он тоже неправильно прочитает, но тоже понятно. И завтра, кстати, начальник-испанец один такой листок вам зачитает со словами человека, которого некоторые из вас могут и знать.

Вот таким примерно манером мы людьми из Лужи пополняемся, пользуясь для этого, мягко говоря, не самыми респектабельными из явлений античного мира. Что есть в окружающей нас объективной реальности, тем и пользуемся. Не мы их в эту жопу сунули, мы их из неё как раз вытаскиваем. Не всех, конечно, даже далеко не большинство из них, а только то небольшое меньшинство, которое нам подходит. Для некоторых, знаете ли, и на коленях постоять — немалый прогресс после прежнего стояния на четвереньках, но эту цивилизаторскую миссию есть кому в Луже выполнять и без нас. Мы — снимаем сливки.

— Опять женщины будут недовольны, когда у нас в порту выгрузится очередная партия, — хмыкнул Фабриций, — Шесть десятков лигурок, три десятка сардок и два десятка корсок, и добрая половина без мужей и женихов — полсотни соперниц нашим кошёлкам, и для худших из них замужество теперь под вопросом. Опять будет визг, опять истерики.

— И опять жаловаться уже на тебя побегут ко мне, — ухмыльнулся наш монарх, — Не впервые уже, как-нибудь переживём.

Строго говоря, избыточные невесты — это не столько для его царства подспорье, сколько для не принадлежащих ему даже номинально колоний. Из числа понаехавших или коренные, без разницы. Тем из них, на кого не хватит женихов, или в колонии подаваться, перекос в них исправляя, или в шлюхи. Худшие по тому или иному признаку, капризные и тяжёлые на подъём из процесса размножения таким манером выдавливаются. И чаще это будут не понаехавшие, отбираемые жёстко по высокой планке, а те коренные, которые до той планки не дотягивают. Если бы это делалось большими порциями, беспорядки были бы нехилые, но тут каждая конкретная порция — гомеопатическая, потому как на передоз подходящих невест извне банально не набрать. Низкопримативных баб и так-то меньше, чем низкопримативных мужиков, а планка — она же не только по примативности. Нужны не всякие, а молодые, бесхозные, здоровые и смазливые. В идеале хорошо бы, чтобы и не дуры, потому как примативность и интеллект, к сожалению, не одно и то же. Есть умные обезьяны, а есть и ушибленные на голову низкопримативные. Не большинство их таких, хвала богам, но встречаются. Вот с учётом всех этих факторов откуда тут до хрена таких невест подходящих набрать? Поэтому — да, дозы гомеопатические, и пострадавших мало, на серьёзную бузу не набирается. Не швыряем лягушку в кипяток, а варим на медленном огне. Берём и пары, и семьи с детьми, если обезьяны в них отсутствуют как явление. Из Мавритании продолжаем хорошее пополнение понемногу брать, из Карфагена. Хорошего — его везде мало, так что и при желании хрен разгонишься. По капле заменяется ущербная генетика полноценной, заодно и ассимилируя эти добавки в титульной нации. Процесс на века, но капля — она ведь и камень точит. И не все эти капли в колонии утекают, часть и в метрополии оседает. А избыток невест не страшен, потому как низкопримативных парней больше, и найти их в нужном количестве гораздо легче.

— Вы бы лучше вот этих набранных по другим странам на эти свои острова хоть всех вывозили, — заметил Рузир, наследник нашего венценосца, регулярно участвующий в совещаниях правительства метрополии без права решающего голоса, но с полным правом совещательного, дабы вникал в вопросы управления государством и понимал, насколько оно непросто, — Вы с отцом из-за наших турдетан с бастулонами то и дело препираетесь, а вам даже один только Карфаген сколько угодно своих переселенцев даст, если вы только отбирать их не так придирчиво будете. Чем вам карфагеняне плохи? Ладно бы ещё дикари какие были, но ведь культурнее же наших.

— Именно тем, сияющий, что они финикийцы, а не турдетаны и не бастулоны, — ответил ему Фабриций, — К их культурному уровню претензий нет, и хотелось бы, чтобы и наши крестьяне как можно скорее достигли хотя бы уж его. Но это ведь не наш народ и не наша культура, а нам нужны наши. Да, наши острова — это другие страны, и государство на них другое, но народ — тоже турдетанский, и мы хотим, чтобы он и впредь оставался турдетанским. Будут, допустим, накапливаться небольшие отличия, но народы останутся братскими и дружественными друг к другу. Как сейчас турдетаны и конии, например, оба народа бывшие тартессии. Конии сейчас сливаются с турдетанами в один народ, как это и было в прошлом, а за морем будет немного другой народ, но тоже турдетаны и потомки тартессиев. Может, и не один, а два или три, но все свои, собратья-турдетаны.

— Это и в наших интересах, Рузир, — добавил царь, — Заметь, я спорю с нашими друзьями, а иногда даже и ругаюсь с ними только из-за количества наших переселенцев. Но слыхал ли ты хоть раз мои возражения против самой политики отплытия турдетан на острова наших друзей? Сильный друг и союзник за пограничной речкой — это-то, конечно, хорошо, но разве не лучше, когда за морем есть ещё один сильный друг и союзник одного с тобой народа? Свои-то разве не надёжнее будут?

— Ты, сияющий, тот хлебный бунт ещё в той финикийской Оссонобе вспомни, — заметил Велтур, — Так ты думаешь, это был кошмар? Нет, по сравнению с Карфагеном это была детская шалость. Вот там был настоящий кошмар для жителей Старого города, и я не жалею о том, что наблюдал за ним из безопасной Мегары.

— А нам как солдатам и пострелять там тогда пришлось, и мечами поработать, и жертв было во много раз больше, чем здесь, — припомнил я,

— Было дело, — хмыкнул Васькин, — И приятного было мало. Финикийский бунт без крови не обходится, а в большом городе и кровь льётся большая.

— И причины были те же самые, — продолжил я начатую шурином мысль, — В то время случились трудности с хлебом, и хлеботорговцы тут же усугубили их, чтобы цены взвинтить и на беде своих же сограждан нажиться. Фмникийские торгаши — они такие, и своего же собрата финикийца оберут при случае. А что им тогда чужаки-турдетаны?

— Ну так я же не о торгашах карфагенских говорю, а о крестьянах и мастеровых.

— А какая разница, сияющий? С чего ты взял, что и из их среды не выдвинутся точно такие же торгаши? Это же финикийцы! И наш торгаш барыша не упустит, но он и понимание имеет, как не делается, а финикиец — нет. Так кого ты за морем предпочтёшь?

— И ещё один есть маленький пустячок, — ухмыльнулся Фабриций, — И из Бетики приток людей снова вырос, и дети наших здешних турдетан вырастают, и всем им нужна земля. Уже из родившихся здесь и достигшим совершеннолетия наделы нарезаем, так это ещё есть на них свободная земля, а что мы будем делать, когда она кончится? Вырастут и нынешние сопливые мальчишки, и где мы возьмём землю для них? Мы рассчитывали на что? На то, что за счёт зажима негодного отребья сдержим рост нашего населения, и новая земля понадобится тогда, когда и лузитаны дадут законный повод к завоеванию нижнего течения Тага. А что получается? Лузитаны угомонились, и Ликут удерживает их в рамках порядка, а без них не выступают на юг ни веттоны, ни северные лузитаны. А кельтиберов вполне устраивают условия Гракхова мира. И скорее всего, мир так и будет продолжаться, пока у них у всех не вырастет новое неприкаянное поколение хулиганов. Нет у нас повода для маленькой победоносной войны на севере, а без неё нет и земли для подрастающего и вступающего во взрослую жизнь поколения. Так куда мы девать его будем, сияющий?

— И что, обязательно на ваши острова? Нет повода для войны, так создать его!

— Не так-то это просто, сияющий, — ответил наш главный мент и госбезопасник, — Мелкую провокацию организовать нетрудно, но для серьёзной войны нужен серьёзный и неоспоримый повод, если мы хотим, чтобы нас правильно поняли в Риме. А дикари разве дураки такой повод нам давать? Их вожди ведь тоже всё понимают. Рим сейчас ввязался в войну с Персеем Македонским, и туда направляется консульская армия Публия Лициния Красса, два легиона и союзники. Второй консул, Гай Кассий Лонгин, тоже с консульской двухлегионной армией, направлен на север Италии против лигуров и на тот случай, если через Альпы вторгнутся союзники Персея бастарны. Ещё четыре легиона находятся возле Рима в распоряжении сената, и это не пустая предосторожность. И Крассу подкрепления могут понадобиться, и Лонгину, и на Сардинии с Корсикой снова может заполыхать. Хлеб для македонской армии Красса выколачивается с сицилийцев и с них. Даже в Испанию не два претора назначены, а один, который будет управлять обеими провинциями, поскольку одному из преторов поручен флот. Риму сейчас нужен мир в Испании, и если мы нарушим его в такое время, трудно будет объяснить нашу военную активность сенату.

— Да, в сенате нас уж точно не поймут, — мрачно заметил Миликон, — Инциденты возможны, но сенат будет ожидать от нас их мирного разрешения путём переговоров с их вождями и старейшинами, только в самом крайнем случае мелких военных операций для наказания разбойников, если их не выдадут или не осудят и не накажут сами свои же. Но серьёзной военной кампании с завоеванием не принадлежавших нам ранее земель — такого сенат не поймёт. От нас могут потребовать освободить занятые земли и вывести войска, и ради чего тогда затевать войну? Просто чтобы оружием побряцать? Глупо это.

— Ну, побряцать оружием тоже не мешало бы, — буркнул Сапроний, наш главный вояка, — Чтобы уметь воевать хорошо, армия должна время от времени воевать.

— Не время, Сапроний, — возразил царь, — Всё понимаю, но — не время. Погонять армию на хороших добротных учениях было бы очень неплохо, но денег в казне…

— Это не проблема, великий, — заверил его Фабриций, — Мы это профинансируем. Проведи, Сапроний, хорошие армейские манёвры у северной и северо-восточной границы, но не выходя за лимес. Это римляне поймут правильно — мы не нарушаем нужный им мир в Испании сами и предостерегаем от его нарушения всех окрестных дикарей.

— Всеми тремя легионами? — у вояки загорелись глаза.

— Для прикрытия остальных границ мобилизуй ещё десять когорт, — ради пущей наглядности босс показал ему обе растопыренных пятерни, — Но смотри, только отдельные когорты. Никакого Четвёртого Турдетанского у нас не было и не будет. Но мобилизовать к ним и лёгкие вспомогательные войска — на твоё усмотрение. Ну и конечно, кто-то ими и командовать всеми должен, пока ты будешь командовать нашими тремя легионами, — мы все рассмеялись, потому как не в первый уже раз развёртывается фактически четвёртый армейский легион, официально не формирующийся и как бы не существующий.

— Обучите молодёжь, а потом на острова свои сманите, — проворчал Рузир.

— Наплыв из Бетики может увеличиться, — подсластил я ему пилюлю.

— Ты уверен в этом?

— Почти, сияющий. В Рим отправилась делегация городов жаловаться сенату на злоупотребления позапрошлогоднего наместника Марка Матиена. Ты же сам знаешь, как преторы наживаются на завышении цен при взимании натуральных повинностей деньгами и на их занижении за обязательные хлебные поставки. Ну и откупщики налогов тоже себя не забывают, и при Матиене особенно распоясались. Осудят его или нет, не столь важно. Главное, что сенату придётся выносить постановление против таких злоупотреблений на будущее. А это значит, что испанские наместники будут теперь искать другие пути набить свой кошель. Скорее всего, махинациями с металлом рудников, а крестьяне перестанут их интересовать как источник обогащения, и отпускать к нам их начнут охотнее.

— Кстати, не мешало бы и нам посольство в Рим отправить, — заметил Фабриций, — Это на суше мы можем припугнуть дикарей армией, а на море против пиратов у нас ведь как не было военного флота, так и нет, и мы в очередной раз попросим сенат и народ Рима помочь нам обзавестись собственной военной эскадрой.

— А какой смысл? — хмыкнул наследник престола, — Нет, посольство-то, конечно, нужно — почтение наше сенату и народу Рима засвидетельствовать, удачи в войне против македонского тирана пожелать, о наших армейских учениях у границ для предупреждения дикарям уведомить, да спросить, не нужна ли ещё какая помощь испанским провинциям Республики в это непростое время — это всё понятно. А насчёт флота опять просить какой смысл, если всё равно откажут?

— Конечно, откажут, как и в прошлые разы, — безнадёжно махнул рукой монарх, — В лучшем случае опять попросят Гадес поддержать нас своей эскадрой, если мы будем их просить, а нашим послам скажут обращаться к Гадесу. А нам разве это нужно?

— Именно это нам сейчас от них и нужно, — ухмыльнулся глава правительства, — Повторить просьбу и получить на неё повторный отказ. Во-первых, отказав нам в нашей просьбе, римскому сенату будет очень неловко просить какой-то помощи от нас, а сенат очень не любит попадать в неловкое положение. Значит, поблагодарят за предложение и скажут, что необходимости напрягать нас нет, справятся с Персеем и сами. Ну так а мы с вами разве горим желанием тратиться на их войну? Но мы же предложили, а они сами от помощи отказались, и какие причины для недовольства нами? Во-вторых, мы наглядно демонстрируем своей просьбой нежелание нервировать друга и союзника. Ведь имеем же полное право и самовольно военный флот построить, и не нужна нам для этого римская помощь, когда и Гадес рядом, и карфагенские судоверфи без работы простаивают. Но ведь не делаем же мы так? Просим же у сената позволения, хоть и завуалировано? И опять же, какие причины для недовольства нами? А в-третьих, напоминаем же просьбу не в первый уже раз и не раз ещё её напомним. И когда появятся и в самом деле лузитанские пираты и опустошат их побережье, к нам-то какие могут быть претензии? Мы ведь предупреждали сколько раз? Мы ведь насчёт флота сколько раз просили?

— Будет ли это правдоподобно, когда на самом деле уже нет и в помине никаких лузитанских пиратов? — засомневался Сапроний, — С тех пор, как наши бастулоны научили их хорошим манерам, они взялись за ум.

— Скоро появятся снова — мы недавно договорились насчёт этого и с Ликутом, и с финикийцами Олисипо. Ликут подбросит эту идею вождям, а финикийцы помогут им со строительством ладей и с обучением плаванию сперва вверх по Тагу, а затем и в морском заливе. Сделают несколько речных набегов на карпетан, и слухи об этом до нас докатятся, как водится, сильно преувеличенные, так что нам будет чего испугаться, — мы рассмеялись всем правительством, — А раз во флоте Рим нам всё время отказывает, то что нам остаётся? Конечно, отправим снова очередное посольство с очередной просьбой, но ведь будем же и знать, что наверняка опять откажут, поэтому займёмся всерьёз своей береговой обороной с фортами, гарнизонами и патрулированием побережья. Раньше пугались по пустякам, но денег на это не было, а как испугаемся всерьёз — деньги сразу найдутся.

— А заодно понадобятся и дополнительные армейские когорты для гарнизонов вдоль побережья! — сообразил вояка.

— И пехотные когорты, и кавалерийские алы. Что толку от гарнизонов в фортах, если нечем оказать им помощь в случае нападения на них? Так что оборона понадобится на побережье серьёзная, и это легко объяснит, почему лузитанские пираты предпочитают не беспокоить наше побережье. И поэтому, когда лузитаны пополнятся новыми горячими головами и обнаглеют так, что Ликут или его преемник уже не сможет их контролировать, то и свой большой морской набег они устроят в обход наших берегов или на Бетику, или на Мавританию. А скорее всего, отметятся и там, и там. Бетике мы, естественно, окажем помощь сухопутными войсками против пиратского десанта, но преследовать пиратов и в море нам ведь будет не на чем, верно? И Мавритании из-за этого тоже ничем помочь не сможем. И наше посольство снова будет просить римский сенат о флоте.

— Будет ли толк? — усомнился Миликон, — Или свой флот за пролив выведут, или опять Гадесу поручат.

— Так понятно же, что начнут с этого. Но мы этого ждать не будем. Доколе нам терпеть эти безобразия? Лучшего повода для вторжения наконец нашей армии на север и завоевания всей нижней долины Тага даже придумать невозможно. Мы ликвидируем базы пиратов тем способом, который нам доступен. А это и земля для наших крестьян, и повод для формирования наконец и четвёртого легиона, а возможно, и пятого. А у римлян будут большие проблемы и на суше с веттонами и карпетанами, у которых тоже накопятся свои горячие головы, да и остальные кельтиберы едва ли от них отстанут, так что и наш захват центральной Лузитании в сенате воспримут с полным пониманием. А флот — ну, корабли из Внутреннего моря не подходят для Моря Мрака, и римляне в этом быстро убедятся, а Гадес не настолько богат, чтобы удвоить, а лучше утроить свою эскадру. Нам, конечно, не позволят больших военных кораблей вроде квинкерем, но они нам и не нужны. Нам бирем вполне достаточно вроде гадесских, только посовершеннее.

— До этого ещё дожить надо, — посетовал Рузир, — Пока-что римляне ещё только с Персеем воевать начали, и неизвестно ещё, чем кончится.

— Да ничем хорошим для Македонии эта заваруха не кончится, — хмыкнул я, — И Филипп не сдюжил, хоть и посильнее Персея был, и поопытнее. Если бы у Киноскефал не ошибся, мог бы дольше в принципе продержаться, но всё равно бы его сделали, не за пять лет, так за семь или восемь. А что Персей? Ни флот у него уже не тот, ни армия уже не та, ни союзники греческие уж точно лучше не стали. Проиграл отец, проиграет и сын, — дабы послезнание не палить, я исключительно логическими выкладками аргументировал.

— Потрепыхается какое-то время и пару-тройку лет может как-то продержаться, если сразу же глупостей не наделает, но войну ему не выиграть, — поддержал Сапроний, — В самом лучшем случае как-то из последних сил отобьётся и выторгует мир, но условия будут уже тяжелее отцовских, и на этом Македония как серьёзная сила кончится. Лет за двадцать Персей мог бы подготовиться получше и набраться опыта, а с ним и повоевать успешнее, но терпения дураку не хватило.

— Ну, оттянуть-то войну он пытался, — заметил Хренио, — Очень подозрительно выглядит это якобы македонское покушение на Эвмена Пергамского, который сам же и подстрекал римлян к войне с Македонией больше всех. Уж точно не в интересах Персея было давать такой неоспоримый повод для начала войны.

— Теперь-то чего об этом говорить? Сам ли Эвмен это неудачное покушение на себя разыграл или не сам, а что сделано, то сделано, — констатировал наш венценосец, — И поскольку не приходится сомневаться в том, что в конечном итоге Рим Персееву войну уж точно не проиграет и уж всяко останется гегемоном на западе Внутреннего моря, нам тут с вами и гадать нечего. Наше дело — поддержку другу и союзнику выразить и помощь ему предложить, но обставить это дело так, чтобы римлянам их гордость не позволила самим эту помощь от нас принять. Эта уже поднадоевшая им просьба о флоте — как раз то, что и нужно для такого результата. А затем нам останется молить богов о скорой и не слишком тяжёлой победе Рима, дабы он смог и дальше обойтись в Македонии без нашей помощи, и нам не пришлось влезать в обременительные расходы для её оказания. Мы и сами у себя внутри страны найдём, на что наши деньги потратить, — и мы все рассмеялись.

— А поскольку убедительная победа Рима наиболее вероятна, и Македонии, как и её союзникам уж точно не позавидуешь, появляется ещё одна задача — поучаствовать в отборе и приобретении для нас кое-кого из захваченных римлянами рабов, — напомнил я.

— На греков я бы не рассчитывал, — хмыкнул босс, — Они при первых же римских успехах извернутся ужом и примкнут к победителю. Фракийцы — дикари, а македоняне и эпирцы — полудикари.

— Зато их будет много, досточтимый. И отобрать можно будет лучших, как мы отбираем из лигуров и сардов, и стоить будут не слишком дорого.

— Ну, если так, тогда — да, — Фабриций кивнул, будучи в курсе.

Млять, а ведь окромя нас, включая и Велтура, хрен кто даже представить себе в состоянии, какую прорву народу римляне продадут в рабство по результатам этой войны! Возможно, цифирь в сто пятьдесят тысяч и преувеличена, ну так и относится она к одним только эпирцам. Правда, они и пострадают сильнее всех. Одиннадцать тысяч македонских военнопленных после генерального сражения при Пидне, если всем этим цифирям верить, немалая часть которых за выкуп от их родни наверняка освободится сразу же — это разве сравнимо? Юлька говорила, что племя молоссов вообще исчезнет — около семидесяти их городков будет разрушено, а их жители поголовно проданы в рабство. Вот тогда, кстати, у греков вне Эпира и у римлян только и появятся в товарных количествах молосские доги — настоящие чистопородные. Пока-что молоссы только кобелей продают или дарят чужакам на вывоз, и от тех кобелей только полукровок развести можно, которых и называют вне Эпира молоссами их счастливые обладатели, а после Третьей Македонской появятся за бугром и молосские сучки, давая возможность разводить уже чистую молосскую породу.

Но то дела собачьи, хотя и их тоже есть смысл на заметку взять, а прежде всего нас люди интересуют. Опять же, если цифирям верить, то пятьдесят тысяч карфагенян в рабство попадёт после Третьей Пунической и столько же коринфян после Ахейской, всего сто тысяч получается. Этого хватит, чтобы римские латифундисты начали сгон со своих земель крестьян-арендаторов и замену их сведущими в продвинутом античном сельском хозяйстве рабами из Карфагена и Коринфа. Вот тогда-то и схватится за башку ошалевший от такой картины маслом будущий демагог Тиберий Гракх Тот Самый, старший сын того Тиберия Гракха, нынешнего сенатора и цензора, которого Гракхов мир. Разорение же этих римских крестьян со Второй Пунической в массовом порядке идёт, а многолетняя служба без смены в заморских провинциях это явление затягивает и усугубляет, но пока нет ещё этих рабов из Карфагена и Коринфа, прикупившему надел разорившегося соседа богатею нет смысла сгонять с земли её бывшего владельца. Сард — он хоть и дёшев, как сард, но и к побегу склонен, и косорук, и уж точно не его руками передовое античное хозяйство на вилле налаживать и развивать. Пусть уж лучше бывший владелец на правах арендатора живёт и хозяйствует, внося арендную плату. Как неимущий, он теперь даже не подлежит призыву на военную службу, но и не бомжует, на дорогах не толпится, в город люмпеном не подаётся и Тиберию Гракху глаза не мозолит.

А вот как появится на рынке та прорва карфагенян и коринфян — дешёвых из-за количества, но рукастых и сведущих в передовом хозяйственном укладе, вот тут-то смысл держать бывших хозяев арендаторами и пропадёт, а появится смысл поддать им коленкой под зад и сделать ручкой на дорожку, и вот тогда, увидев эти резко забомжевавшие толпы разорившихся кто за годы, а кто и за десятилетия до того, и совершит тот Тиберий Гракх, который Тот Самый, своё эпохальное открытие — смотрите-ка, сограждане, разоряются же крестьяне в натуре! Можно подумать, у себя на латифундиях о разорившихся арендаторах ни хрена не знал. Короче, гуроны заперли нас в сарае, и мы просидели в нём три дня, а на четвёртый начался дождь, и тут Соколиный Глаз заметил, что у сарая нет задней стены и крыши. Вот так это вообще-то называется, если по-русски. И если нам, допустим, удастся спасти Карфаген от его участи, то на римские невольничьи рынки попадёт вдвое меньше нужных латифундистам высококвалифицированных рабов, которые вытеснят бомжевать вдвое меньшее количество крестьян-арендаторов, но ведь разорившихся и лишившихся своей земли крестьян меньше от этого не станет, потому как они-то уже арендаторы, а не землевладельцы, и рабы тут абсолютно ни при чём.

С эпирцами этими интересное кино получается. Если мы, опять же, верим всем этим цифирям о численности проданных в рабство или не верим, но считаем их с одним и тем же коэффициентом преувеличенными — допустим, в стандартные три раза, то хоть так, хоть эдак, тех эпирцев будет продано в полтора раза больше, чем карфагенян и коринфян, вместе взятых. Но не они приведут к сгону римских арендаторов с земли, как не приводят к нему сейчас и сарды, которые дёшевы, как сарды, а приведут к нему только карфагеняне с коринфянами, которых в полтора раза меньше. Хрен их знает, то ли просто не попадёт в Италию большинство тех эпирцев, а расхватается греческими работорговцами и попадёт в греческие города, то ли по квалификации они недалеко ушли от тех пресловутых дешёвых сардов, но факт остаётся фактом — не произведут они коренного перелома в том римском сельскохозяйственном укладе. Правда, и Тиберий Гракх Тот Самый ещё не родился.

Но нам хрен с ними, с тем Тиберием Гракхом и с теми римскими арендаторами, которые то ли отправятся, то ли не отправятся бомжевать до того, как не родившийся ещё демагог заметить их соизволит. Нас эпирцы эти интересуют. Естественно, не все полторы сотни тысяч, если мы на веру эту цифирь принять условимся. У нас и денег на всю прорву столько не будет, и не нужна нам такая прорва кого попало. Нас ведь низкопримативные только интересуют, которых обычно бывает процентов пять от общего поголовья. От тех полутора сотен тысяч это семь с половиной тысяч получается. Это всех их чохом, обоего пола, всех возрастов и всех состояний здоровья и интеллекта. Нам, конечно, и они нужны не все. Ихь бин больные идут лесом, старпёры идут лесом, безобразные идут лесом, ну и дураки упоротые тоже идут лесом. Хрен знает, сколько подходящих окажется. Обычно от общего поголовья социума его мобилизационный ресурс в десять процентов определяют. Это здоровые боеспособные мужики. Половину отсеиваем по возрасту, дурке и внешним уродствам, остаётся пять процентов. Аналогично же отбираем и молодых смазливых баб с девками, это ещё пять процентов, а из забракованных по возрасту семей отбираем детей подросткового возраста. Тут мизер, конечно, будет, потому как принудительно мы семьи не разлучаем, а добровольно чужим и страшным варварам мало кто отдаст. Но с учётом мелких детей в отобранных нестарых семьях пусть будет ещё пять процентов. Пятнадцать процентов от тех семи с половиной тысяч. Тыща с небольшим, короче. Остальные пусть следуют своим маршрутом, который им их жизненным реалом уготован, и эта отобранная нами тыща мало что изменит в общем раскладе античного мира. Вряд ли он даже заметит её отсутствие. А уж у нас им полезное применение найдётся, и Миликон нам благодарен будет за тех, кого мы не развезём по колониям, а оставим в метрополии.

Для этого, естественно, заранее соломы подстелить следует. Победителем при Пидне будет консул сто шестьдесят восьмого года Луций Эмилий Павел, и обстоятельства его избрания слишком серьёзны, чтобы могли измениться от каких-то наших воздействий по мелочи. А человек он для нас хоть и шапочно, но знакомый — претор Дальней Испании сто девяносто первого года и пропретор сто девяностого, воевал с лузитанами и веттонами не без нашей союзнической помощи, ну и с Царской Гастой разбирался — ага, за первый её мятеж ещё без союза с лузитанами, когда город лишился в порядке наказания нескольких подвластных ему городков, но сам практически не пострадал. Тот мятеж, о котором я уже, помнится, рассказывал — это уже второй был, да ещё и с дополнительными отягчающими обстоятельствами, и о спасении города речи идти уже не могло. Кого смогли, тех спасли, но смогли, конечно, далеко не всех. Но то дело давнее, и не о Гасте у нас сейчас речь, а о суровом, но справедливом и порядочном римском патриции Луции Эмили Павле, для нас не совсем уж чужом, в том числе и политически, потому как сципионовская группировка.

Мы поначалу приуныли, когда вычитали в юлькиной выжимке из Тита Ливия, что захват и оккупацию Эпира будет осуществлять не он, а претор Луций Аниций Галл с отдельной преторской армией. Хрен его знает, кто такой, и найдутся ли к нему подходы. На момент показательной расправы с Эпиром в следующем уже после Пидны году Луций Эмилий Павел будет уже проконсулом, и вовсе не факт, что Луций Аниций Галл будет по службе ему подчинён. Но затем мы проштудировали с Юлькой уже полный текст Ливия, и оказалось, что не так всё хреново — выполнять постановление сената о наказании Эпира будет всё-же проконсульская армия Луция Эмилия Павла. Ну и хвала богам, к нему-то у нас подходы есть, и согласовать с ним отбор очень небольшой части обращённых в рабов эпирских бедолаг будет значительно легче.

С эпирцами, конечно, возможны и некоторые проблемы. Хоть и не блещут они рафинированной греческой культурой на фоне брендовых полисов, эдакое захолустье на отшибе из себя представляя, но захолустье греческое, потому как какие-никакие, а всё-же греки. Ну, кто-то их в тех брендовых полисах за соплеменников считает, кто-то нет, но в целом — скорее да, чем нет. Сами же эпирцы считают себя греками безоговорочно, а это что значит? Правильно, греческий националистический снобизм. И вся надежда только на низкую примативность отбираемых. Судя по нашим "коринфянкам", должно помочь.

Поэтому семьи, например — только по одной на турдетанскую общину, дабы не с кем из своих кучковаться было, а тем более, родниться. А холостая молодёжь эпирская на ус пущай мотает, потому как соплеменницу-то выбрать в жёны не возбраняется, но раз семья получается эпирская, то и ограничения те же самые, а при смешанных браках — уже на общих основаниях с иммигрантами нетитульной нации, пара-тройка семей на общину допустима. Дискриминация, конечно, антигреческая, но юридически-то они кто? Рабы, на рынке купленные как скот, и каково положение рабов в их родной Греции, им прекрасно известно. Дарёной свободе, как и дарёному коню, в зубы не смотрят, а берут, что дали, и радуются. А нам надо, чтобы они ассимилировались наравне со всеми, и сам их греческий национализм мы для этого используем, потому как полукровка греко-варварский — уже ни разу не полноценный грека по ихним же греческим понятиям. А кому же охота считаться неполноценным? И нахрена тогда такому считать себя грекой? А кто не определился, тот пока пусть перекантуется и в рабах, мы не торопим, у нас ещё много таких работ, где бери больше, кидай дальше. Но только с рабами и разговор другой — мальчики налево, девочки направо, дабы и физической возможности эпирские пары образовывать не оставалось, ну а выход из рабского состояния всё тот же — ага, натурализация среди местных и обзаведение семьёй. Понятливые и согласные освобождаются и получают гражданство первыми, и им завидуют менее понятливые и менее согласные, пока не возьмутся за ум сами.

Не помеха и религиозный фактор. Есть в храмах турдетанских богов алтари их финикийских, кельтских и греческих аналогов. Молись в храме Нетона своему Посейдону или Гефесту, никто и слова не скажет, потому как нормальное явление — ага, синкретизм религиозных культов, все боги одной специальности — одно и то же божество, явившееся разным народам в привычном и понятном им обличье, только и всего. Тем более, что само обличье богов тоже унифицируется в рамках нашего псевдоантичного ампира на эдакий греко-римский манер. Где вы в вашем задрипанном Эпире такую статую вашей Афродиты видели, какова наша Иуна работы Фарзоя? Ну так и чем она вам не ваша Афродита? Хрен ведь найдёте сравнимую даже в самом Коринфе, потому как не заказывали их таких тому единственному мастеру, который мог их таких ваять — ага, тамошнему старику Леонтиску. А теперь уже и не закажут, потому как помер уже старик, так и не оставив себе достойной смены. Смена — у нас, и похрен нам, что ни разу он не грека, мы и сами ни разу не греки, а как есть варвары. А в том хвалёном Коринфе больше не ищите, что там было, я сам оттуда увёз. Клеопатру Не Ту знаете? Вот она хотя бы не даст соврать, хоть она и застала ещё там того самого Леонтиска живым и трезвым. Она, конечно, и сама уже во всех смыслах не та, потому как внешне-то прожитые годы никого не красят, но какой она была в свои лучшие годы — у наших "гречанок" нашего испанского разлива спросите, они статуэтку покажут. И её, кстати, не сам Фарзой ваял, а уже его ученик — ага, экзаменационная работа. Школа у нас уже своя, а не один единственный выдающийся мастер. Хоть и благодарны, конечно, Коринфу за науку и гениального первопроходца.

К слову сказать, Миликон как раз о скульпторах речь завёл. Конисторгис у нас, главный город кониев, до хорошего уровня уже развился, новый храм Иуны строится уже, а статуи для него достойной ещё нет. Царь хочет, чтобы непременно самому Фарзою была заказана копия столичной, а Велтур ему доказывает, что негоже самого мэтра на какое-то копирование от оригинальной работы отвлекать, когда он Ауфанию для Лакобриги ваяет. Ученик, что ли, с копией не справится? Ученики же — под стать учителю. Кое-как убедил шурин нашего венценосца, но тут наследник его забеспокоился. Сваять-то ученик сваяет и отольёт, а хороший ученик и отполирует статую в лучшем виде, но чеканку, чернение и патинирование, которые и составляют уникальную изюминку стиля, ученику разве можно доверить? Работа ведь серьёзная и ответственная, не сельский ведь храм, а первого после столицы города в стране. И снова Миликон завёлся — типа, так и быть, ваяет пусть ученик, пусть даже отливает ученик, если Фарзой ему это доверит, но чтобы отделку непременно выполнил сам маститый мэтр. Иначе, типа, стыдно будет перед святейшей Вирией. Тут уж нам с Фабрицием вмешаться пришлось — что тут стыдного-то? Ученик ученику рознь. Тот же Индар хотя бы чем плох? И с чеканкой справится, и с чернением, и с патинированием. Его-то экзаменационная Иуна неужто плоха? Святейшая только потому для своего храма её не приобрела, что малый размер и слишком уж явный греческий сюжет, а статуэтка для греческого алтаря в храме уже есть. Для Конисторгиса, кстати, наверняка одобрит в этом же качестве. Так что он, копию фарзоевской Иуны хуже сделает? А что, если не копию, а вообще оригинальную работу ему заказать? Если в малом размере справляется, почему не справится в крупном? А главное ведь то, что Индар сам из Конисторгиса родом. Кому же ещё и ваять богиню для городского храма, как не уроженцу этого города? Ладно бы ещё не было достаточно искусных, но ведь есть же такой. Самим горожанам разве не приятнее будет, если их земляк украшению родного города поспособствует?

Ваять — да, здесь надо, потому как школа гетер у нас только в Оссонобе и есть, а из кого же ещё и выбирать натурщицу, если не из наших "гречанок"? Они ведь как раз и позируют нашим скульпторам, когда шикарную бабу сваять надо, и нет среди них таких, чтобы совсем уж не годились, так что и выбор натурщицы вполне под задачу — не из кого попало лучшую выбирать предстоит, а лучшую из лучших. Было бы совсем замечательно, если бы выбор Индара пал на уроженку Конисторгиса, каковых сейчас среди "гречанок" три штуки, и горожане тогда вообще будут на седьмом небе от гордости за свой город, но это уж на усмотрение мастера. Белцану для участия в конкурсе с Горгад вызвать, что ли? Тоже ведь из Конисторгиса, а одна из оригинальных статуэток Индара явно ваялась с неё.

Рузир курирует развитие Конисторгиса с самого начала, то бишь с того самого момента, как у нас дошли до него руки. Вообще говоря, там и без него управились бы едва ли хуже, потому как было кому, но не только нас тревожил беспутный образ жизни сына и наследника Миликона. Разве таким должен быть будущий царь? Понимал это, конечно, и наш венценосец, и его это, естественно, тоже беспокоило. И скандалы эти абсолютно не нужны, только репутацию ему портят, и компания эта из праздных и избалованных сверх всякой разумной меры прожигателей жизни — какого опыта он с такими друзьями может набраться? Пьянок, гулянок и хулиганских выходок? Ладно бы дурак он был никчемный, плюнули бы на него тогда со спокойной совестью, потому как есть у нашего царя и ещё один законный сын — ага, Миликон-младший. Но ведь в том-то и дело, что вовсе не дурак Рузир и может быть нормальным толковым человеком, когда хочет этого сам. Когда царь, дабы оторвать наследника от дурно влияющей на него компании и отвлечь от беспутного образа жизни, заняв реальным и нужным делом, поручил ему курировать Конисторгис, а компанию его занял другими поручениями, тот хоть и выезжал из Оссонобы без особой охоты, делом на месте занялся всё-же добросовестно, а в процессе даже увлёкся им, и на него никто не жаловался. По крайней мере, самодура Рузир не включал, со специалистами консультировался и всезнайку начальственного из себя не корчил. Да, норовил решения окончательные за собой оставлять и ключевые вопросы на себя замыкать, пользуясь этим для подчёркивания своего главенства, но всё это в меру и не идя наперекор нормальному житейскому здравому смыслу. Централизатор он, но вменяемый, на совещаниях из своего мнения окончательного решения не делает и где неправ, можно оспорить и убедить. Если останется таким и впредь, общий язык найти можно, хоть и труднее с ним будет, чем с его отцом. Крепость строилась споро и толково, интересы будущей многоэтажной застройки учитывались, вопросы решались своевременно и разумно. Так же толково строительство дороги от Оссонобы на Конисторгис потом велось, а затем и сама городская застройка.

Беспокоит нас поэтому не столько он сам, сколько его друзья-приятели. Хоть и остепенился царский наследник по сравнению с собой прежним, но при наездах в столицу без загулов с прежней компанией не обходится, да и в Конисторгисе аналогичный кружок вокруг него образовался. Хрен бы с ними, да только ведь контингент кучкуется довольно специфический. Все эти чада именитых родоков, которые не окончили нашу школу, так или иначе пополняют околорузировскую тусовку. А у нас ведь кто не оканчивает нашу школу? Те, кто либо не попадает в неё, либо вылетает из неё с младших классов по тем же причинам, по которым другие отсеялись ещё при отборе. Тут в зависимости от блата — не всем ведь откажешь сходу, хоть и видно сразу, что не подходит чадо, есть люди настолько уважаемые, что не дать их чаду шанса никак не можно, если те желанием загорелись к нам его пристроить, и таких уже в процессе учёбы отсеивать приходится — ага, по причине их несовместимости с основной массой нашей школоты. Глядя на таких, другие уважаемые люди, у кого чада такие же дураки и обезьяныши, и сами уже к нам их не пихают, дабы не позориться понапрасну, и это уменьшает количество скандалов, ну так куда бестолковому дитятке податься? Правильно, туда, где все такие. Самые именитые в окружение старшего царёныша, а кто попроще — в личные кружки жополизов при этих именитых балбесах. И угодничество там, естественно, процветает, и интриги ради выдвижения в основняки при обожаемом вожаке и кумире.

Некоторые, стремясь именитому главнюку угодить, даже женятся законно на их бывших шалавах, а иной раз даже и не на бывших, а на вполне действующих. И хрен бы с ними, это их личное дело и их личный выбор, но всем этим в именитой тусовке бестолочи создаётся нехорошая иллюзия, будто бы именно они и есть та соль земли, вокруг которой и обязан вращаться весь окружающий их социум, а когда этого не выходит, то включается обида с шекспировскими страстями — не уважают, падлы! И мечтается обезьянам о другом социуме, в котором уважать их будут — ррывалюционеры, короче, начинают теперь вокруг Рузира кучковаться, мечтающие о своём царе и будущей самодержавно-жополизательской ррывалюции, после которой социум станет правильным, и их, незаслуженно униженных и оскорблённых, все падлы наконец-то зауважают. Пусть только попробуют не зауважать!

У нашего главного мента, естественно, и в этой среде своя агентура имеется. То один ведь униженный и оскорблённый в какую-нибудь нехорошую историю вляпается, то другой, а истории ведь разные бывают, и блат у каждого тоже разный, и не всегда хватает блата на то, чтобы отмазаться. И можно по полной программе дело раскрутить, но можно кое-какие его обстоятельства и подзамять, и не всякий ведь нашкодивший бабуин стучать гордо откажется, когда альтернативой оказываются депортация в Бетику, а то и виселица. Я про двух горе-махинаторов с разбодяживанием киренского сильфия персидским Юльке напоминал, которые угодили под суд и повисли высоко и коротко, но на самом деле трое их было. Третий принял правильное решение, и на него Васкес попридержал вешдоки с показаниями свидетелей, завербовав ещё одного стукача, связанного с тусовкой обезьян вокруг наследника престола. А помимо завербованных стукачей делятся информацией и гетеры, заинтересованные в текущем заработке на гулянках обалдуев, но вот абсолютно не заинтересованные во всяческих ррывалюционных безобразиях. Открыто не доносят и в суде не свидетельствуют, но втихаря следствие просветить — почему бы и нет?

Конспираторы ведь эти горе-заговорщики вообще никакие. О чём толкают речи на своих тайных сходках, о том и на пирушке пробалтываются по пьяни то и дело — типа, а что такого, свои же все. Особенно, если кто у греческого ритора уроки брал — как тут не распустить павлиний хвост перед холуями, да перед бабами? А ради чего тогда обезьяне крутизна, если ей не похвастаешься? Тем более, что и страхи-то сильно преувеличены. Из них, знатных и именитых, кого повязали? Если мелкие сошки палятся, так по глупости же палятся — ну откуда взяться уму у маленького простого человечка? И невдомёк обалдуям, что уже теперь добрую половину из них Хренио легко нашёл бы на чём спалить и за что повязать, но нахрена же он будет спугивать эту давно хорошо известную и насыщенную его стукачами тусовку, к которой отовсюду стекаются изобиженные обезьяны без блата? Главная ведь проблема не в этих напыщенных крикунах. Основная ударная сила для бузы не сами демагоги, а тот расходный материал, который ведётся на их демагогию, поверив в то, во что так хочется поверить. Это они полезут толпой на копья и мечи, жертвуя собой в надежде на светлое будущее для себя, но реально расчищая дорогу к власти хитрожопым демагогам, собой любимыми не рискующим. Зачем, когда есть расходный материал?

Вот его наш главный мент и прореживает, не трогая приманку. Обезьяны тоже умеют учиться на совсем уж грубых ошибках и второй раз так уже не подставятся, как те преодолеватели силы земного притяжения в оссонобском порту. Я ведь рассказывал про тот бунт портовых маргиналов и про устроенную им показательную расправу? Но такое на бис не повторяется, таких дураков больше нет, и теперь тоньше приходится работать. Теперь на мелких эпизодах маргинальных бабуинов палить приходится, вешая высоко и коротко или валя при попытке не десятками, а тройками и пятёрками. Пару раз только два десятка сразу накрыли, когда повязанные накануне запели соловьями. У Васькина редко кто не запоёт, да только не всем случаям он спешит дать ход, дабы крупную рыбу раньше времени не спугнуть, да агентуру свою не спалить. Этот нюанс у него принципиальный.

Сам Рузир всех этих разговоров ррывалюционных в своей центральной тусовке не поддерживает, но и очень уж рьяно не пресекает и не доносит. То ли сам ничего ещё не решил и колеблется, то ли подозревает подвох и осторожничает. Не дурак ведь, далеко не дурак. Впрочем, нам это только на руку. Расходный материал для обезьяньей ррывалюции расходуется в рутинном рабочем порядке безо всякой пользы для горе-ррывалюционеров, и накапливать его в нужном для надежды на успех количестве у них не получается. Сами они все на виду и давно на карандаше, и на многих из них уже накоплена пачка обоснуев для радикального решения вопроса с ними в нужный момент. Ну а живое знамя бузотёров, то бишь сам наследник престола — как сам себя поведёт, так и судьба его сложится. Если возьмётся за ум, отмежуется от самодержавно озабоченных обезьян, присягнёт на Хартии перед коронацией и не нарушит её ни в чём серьёзном — будет царствовать, как царствует его отец. Мы не сторонники ррывалюций, мы сторонники нормального порядка. Ну а если в дурь попрёт, как его обезьяны эти подзуживают, тогда сам себе будет злобный буратино. Жизнь ведь — штука опасная. И выпить можно чего-нибудь не то, и съесть за обедом или ужином, особенно на пирушке спьяну, и с лошади упасть неудачно, а если случай особо экстренный, и естественной смертью скопычивать венценосного неадеквата времени нет, то хоть шарфик гвардейский на такой случай сгодится, хоть табакерка…