Подготовка смены

22. Разбухающий шарик

— Так как же такое возможно, почтенный? — Мерит выпал в осадок, являя собой разительный контраст с не въехавшей и сохраняющей поэтому олимпийское спокойствие супружницей, — Вещество ведь теряется, а не прибывает. За счёт чего тогда увеличивается объём оставшейся части?

— За счёт увеличения размеров атомов металла, — пояснил Серёга зятю, — Гидрид имеет ионную кристаллическую решётку, и все электроны наружной оболочки отобраны у металла водородом. Поэтому размеры атомов кремния и магния, из которых в основном и состоит нутро нашего шарика, в земном ядре резко уменьшены как раз на величину своей отданной водороду внешней электронной оболочки, и кристаллы их гидридов сжаты. А по мере потери гидридами водорода к ним возвращаются их внешние электроны, и их размер возвращается к нормальному для нормальных нейтральных атомов. Поэтому их гидриды и разбухают при потере водорода. Гидридное внутреннее ядро шарика съёживается, но за счёт этого растёт объём его внешнего ядра из смеси гидридов с насыщенными растворами водорода в его металлах — тех же кремнии и магнии в основном. В нём гидриды переходят в растворы полностью, и общая масса внешнего ядра тоже разбухает с передачей раствора металла в мантию шарика. А раствор ведь тоже сжат по сравнению с чистым металлом в нормальных условиях, поскольку под давлением водородные растворы гораздо сжимаемее металлов. Но чем дальше от центра шарика и ближе к его коре, тем и водорода в растворе меньше, и давления ниже, так что разбухает и мантия, распирая весь шарик.

Подготавливая очередную лекцию для слушателей КУКСа на малоизвестную им тему, мы обкатываем её сперва в узком кругу на своём молодняке и при разжёвывании не понятых моментов выявляем, что в лекции нужно осветить подробнее. Сейчас Серёга скармливает молодёжи металл-гидридную теорию Ларина про расширяющийся шарик, не успевшую завоевать официальное признание в том нашем прежнем мире, но неуклонно к этому шедшую за счёт давней и устойчивой привычки подтверждаться. Вымрут корифеи старой теории, при которых даже думать не моги на неё посягать, и тогда займут их места адепты новой, для которых она самоочевидна, и не надо никакой громкой теоретической ррывалюции в одной отдельно взятой научной дисциплине. У нас-то, ни разу не корифеев, ларинская теория исходно была в чести — обсудили меж собой, увязали её сомнительные моменты с заплатками старой, против которых нет возражений, вот и вся ррывалюция для нас. Беда в том, что науки-то ведь все о прошлом шарика взаимосвязаны. Не одна только геология, но и палеонтология, и палеогеография затрагивается. Хорошо мне было читать слушателям лекцию про плейстоценовые оледенения, которые по геологическим меркам были буквально вчера, их реконструкции вполне адекватны, и ларинская теория не меняет в них ничего. А как прикажете быть с прежними геологическими эпохами, в которые как раз шарик и распухал по ларинскому велению? Атласы-то ведь палеогеографические у нас все старые, под теорию неизменных размеров шарика заточенные, и все их карты теперь с учётом Ларина перерисовывать надо. В нашем прежнем мире никто за нас сделать этого не успел, а нам самим здесь недосуг, и явно молодняку придётся это дело поручить, когда просветим его по новой теории. Впрочем, сейчас-то наш геолог разжёвывает молодёжи не эти тонкости, а самые физические азы устройства нашего шарика по Ларину.

— То есть, вся старая земная кора этого ещё не разбухшего шарика — гранитная материковая? — вернулся к исходному постулату Волний, — Но ведь морей же не могло не быть? Жизнь же в море зародилась? А если шарик начало распирать на рубеже палеозоя и мезозоя, так это ведь уже довольно развитая жизнь. Как ей было возникнуть и развиться без давно уже существовавших морей? Получается, нет ещё никаких настоящих океанов, а есть только материковые моря шельфового типа?

— Да, по аналогии с современными морями можно обозвать их шельфовыми, — подтвердил Серёга, — И никаких других на тот момент больше нет. Пангея на самом деле не суперматерик, окружённый суперокеаном Палеотетис, а вся поверхность того малого шарика, и никакого Палеотетиса на самом деле нет. У нас, к сожалению, реконструкции ларинского малого цельноматерикового глобуса с учётом палеогеографии нет, и я не могу сказать определённо, образовывали ли эти шельфовые моря единый шельфовый океан или были отдельными морями-озёрами. Скорее всего, было и то, и другое. В общем, были на Земле-Пангее моря, и их было вполне достаточно, но они были относительно неглубокие, а их дно — всё та же материковая гранитная кора, а не океанская базальтовая.

— А почему, кстати, в океанах образуется базальтовая земная кора? Что мешает образовываться такой же гранитной, как и та, которая составляет материки? Раньше ведь гранитная кора образовывалась по всему шарику, получается, раз он весь был покрыт ей до начала своего распирания?

— Да, по всему. В мантии шарика ещё хватало натрия, калия и алюминия, и пока их хватало, образовывались граниты, а когда их перестало хватать, под гранитами начали образовываться базальты. Поэтому вся вулканическая магма давно уже базальтовая, и из неё образуется вся новая океанская земная кора. Или трапповая провинция, если излияние базальтовой магмы происходит через разломы в материковой плите. Ну, есть в базальте и небольшие отличия по составу в сторону гранита, но они объяснимы частичной примесью его расплава. В основе же обоих явлений базальтовая природа и её состав одни и те же. И так называемый гавайский тип вулканизма, когда лава вытекает из трещин без взрывов и образования вулканического конуса, можно условно считать миниатюрным трапповым извержением. Настоящие траппы, конечно, не в пример серьёзнее.

— Вроде вымирания динозавров? — припомнила Турия, когда мы отсмеялись.

— Мел-палеогеновое вымирание связывают с деканскими траппами, ну так они — ещё не самый тяжёлый случай. Сибирские траппы были вчетверо масштабнее, и как раз с ними связано ещё более грандиозное пермь-триасовое вымирание.

— И это было как раз начало разбухания шарика? — спросил мой наследник.

— Я бы сказал, начало интенсивного процесса. Первые большие разломы между будущими материками появились раньше, а по недавним исследованиям выяснилось, что вилюйские траппы — не часть сибирских, а отдельное и более раннее излияние базальтов на рубеже девона и карбона. И по времени они совпадают с вымиранием многих морских видов. Сушу затронуло в меньшей степени, но отдалённые последствия потом аукнулись и для неё. Очень похоже на то, что как раз тогда начали раздвигаться разломы будущего Тихого океана. Он был ещё узким, и много его разрыв к площади шарика не добавил, но за счёт его глубины туда стекла значительная часть воды из бывших шельфовых морей, и это резко изменило среду обитания морской живности. А для сухопутной сыграло свою роль то, что осушилась область южного полюса, и образовалась полярная ледяная шапка.

— Палеозойская ледниковая эпоха? — спросил Мерит.

— Её масштабы сильно преувеличивают, складывая вместе все площади, хотя бы когда-то побывавшие подо льдом. На самом деле за многие десятки миллионов лет полюс продрейфовал вместе со своей ледяной шапкой, и в каждый конкретный момент площадь оледенения была в разы меньшей. Но всё-таки ледниковая эпоха имела место быть, и она не могла не сказаться на живности. Утратили своё прежнее господство земноводные и те примитивные пресмыкающиеся, которые успели заселить сушу, а господство перехватили зверообразные рептилии, в том числе предки млекопитающих.

— Но быстрого массового вымирания на суше от тех траппов не случилось?

— Не было ещё тех лесов, пожары которых привели бы к сильному затемнению и остановке фотосинтеза, — пояснил геолог, — Да и масштабы этих самых первых траппов были не так велики — первое распирание шарика было ещё очень небольшим. Вот второе, на рубеже перми и триаса — это была грандиозная катастрофа. И по масштабам сибирские траппы крупнейшие из всех, и было уже чему гореть на материке при разливании их лавы. Поэтому пермское вымирание по полной программе затронуло и сушу. Те зверообразные рептилии, которые господствовали, вымерли, а уцелела только та мелюзга, которая стала предками млекопитающих, но не могла соперничать с архозаврами.

— В смысле, с динозаврами?

— Нет, динозавров ещё не было. Господство захватили текодонты, общие предки крокодилов, динозавров и птерозавров, и на тот момент они были ближе к крокодилам. И скорее всего, выиграли именно по этой причине. За счёт универсальности и мобильности — и на суше они могли кормиться, и в воде, и сухопутные преграды могли преодолевать, и водные. И в результате пережили голодуху в более крупном типоразмере, чем все прочие. Поэтому и укрупнились первыми. Так они и господствовали до центрально-атлантических траппов рубежа триаса и юры, после которых господство только и перешло к динозаврам. У них тоже был свой критический момент на рубеже юры и мела в виде траппов Южной Атлантики, но всеобщего вымирания тогда не вышло, и покончили с ними уже деканские.

— Усиленные юкатанским камешком? — уточнил васькинский Артар.

— И юкатанским, и индийским. Первый этап начался ещё до вымирания, но его масштабы и интенсивность были небольшими, а юкатанский камешек и сей секунд сильно набедокурил, и резкую активизацию деканских траппов вызвал. А ещё через триста тысяч лет ударил Шива рядом с Индостаном, и окончательное вымирание часть исследователей связывает с ним. И наверное, они не так уж и неправы, поскольку известны динозавровые находки уже в датском ярусе уже палеоцена, в том числе одна групповая весьма крупных гадрозавров, и характер окаменелостей исключает их переотложение из естественного для них маастрихтского яруса. Датированы несколькими сотнями тысяч лет после вымирания основной массы. И не менее, чем на полмиллиона лет это вымирание пережили и морские мозазавры. Это, конечно, не динозавры, а вараны, но в расширенном смысле и их можно условно причислить к той динозавровой мегафауне.

— И ты, папа, сам раскапывал одного из таких? — вспомнила его Ирка.

— Да, очень хороший скелет в слое выше маастрихтского. Мелкий, правда, а я не настолько хорошо в них разбираюсь, чтобы уверенно судить, мелкий это вид или молодой экземпляр крупного. Но известна самарская находка мозазавра Хоффмана, одного из двух крупнейших видов, и тоже почти полный скелет в отложениях уже датского яруса. Но это всё отдельные пережитки, чудом продержавшиеся, но не меняющие общей картины. Из-за малочисленности они были обречены на вырождение от инбридинга, а выродившись, они тем более не могли не вымереть. Полумиллионом лет раньше или позже — разница уже не столь принципиальная. Траппы — это вообще надолго. И миллион лет, и полтора, и два, а за такое время немало камешков упасть успеет, и закона подлости никто не отменял — хоть какой-то, да попадёт туда, куда его никто не просил. Изливались себе траппы в спокойном режиме типа гавайского десятки и сотни тысяч лет, всем хреново, но все приспособились в основном, хотя видов и меньше, но так бывало уже не раз — кто-то вымирал, но кто-то и переживал трудное время, давая затем начало новому видовому разнообразию. Пережили бы и это, если бы не зачастили эти всплески трапповой активности из-за камешков.

— А так точно бывало? — спросил Мерит.

— Те же южно-атлантические траппы на рубеже юры и мела даже хищников на вершинах пищевых пирамид сменили не везде. В Австралии и Антарктиде, например, так и остались господствующими хищниками вплоть до самого всеобщего вымирания вполне себе юрские аллозавриды. В Азии, в обеих Америках и в Африке вымерли, и их место там заняли родственные, но более продвинутые кархародонтозавриды, а на отшибе — остались. То есть, какое-то вымирание было, но далеко не всеобщее. Несколько небольших этапов трапповой активности было между нижним и верхним мелом, и тогда в Азии и Северной Америке кархародонтозаврид сменили тираннозавриды, но в Южной Америке и Африке их господство продолжалось. То есть, возникали локальные кризисы для господствующих в том или ином месте видов, и в таких местах они сменялись следующими в очереди, но всеобщей голодухи, вымаривающей всех, не возникало, как не возникало её и в кайнозое в периоды новой трапповой активности.

— И объясняется всё это только расширением шарика при потере его недрами водорода? — спросил Волний, — А разве старая теория не давала вменяемого объяснения всем этим событиям и связанным с ними переменам?

— Давала, конечно, и она. Иначе как бы она стала общепринятой? Но по многим фактам оставались вопросы, на которые теория тектоники плит внятно ответить не могла. Например, та же Южная Америка при расширении Атлантики уплывает от Африки где-то на сантиметр в год, и это подтверждённый исследованиями факт. Но если размеры шарика неизменны, то к чему это должно приводить? Разве не к сужению Тихого океана? Но как он может сужаться, если южнотихоокеанский мантийный поток мощнее атлантического в разы, и по идее, это он должен бы толкать Южную Америку обратно, сужая Атлантику. И какое тут может быть объяснение кроме того, что расширяются оба океана, а значит, весь шарик в целом? И пока не иссякнут их мантийные потоки, Южная Америка не вернётся к Африке, но не додрейфует и до Австралии. А ведь именно это по теории тектоники плит проделал Индостан, отколовшись от Гондваны, пройдя через весь Индийский океан с его мантийным потоком и припаявшись в итоге к азиатскому осколку Лавразии.

— А что с Индостаном по теории расширяющегося шарика?

— По ней он исходно был пристыкован к азиатской плите Лавразии и отделился от Гондваны вместе с ней. То есть, индоокеанский мантийный поток расколол Пангею не к северу, а к югу от него, и ему не пришлось его преодолевать при отходе на север. Сперва вместе с Мадагаскаром, геологическое единство которого с Индостаном несомненное, но затем Мадагаскар откололся новым мантийным потоком и остался возле Африки. Он даже съехал южнее, чем был исходно. А Индостан продолжил своё движение вместе с Азией на север до их современного положения. Металл-гидридная теория расширяющегося шарика не заставляет его совершать чудеса, преодолевая восходящий мантийный поток, который раздвигает Индийский океан. Получается проще и естественнее.

— А почему, кстати, старая теория пристыковывала Индостан к Гондване, а не к Лавразии? — удивился мой наследник, — Разве не логичнее было бы и для старой теории не гнать Индостан через срединно-океанский хребет?

— В этом случае на большом шарике не получалось пристыковать его вместе с тем и к материкам Гондваны в местах его реального и установленного соединения с ними. Факт его соединения с Гондваной в составе Пангеи был налицо и подтверждался не одной только геологией, но и палеонтологией. Динозавровая мегафауна Индостана была ближе к гондванской, чем к лавразийской. Абелизавриды, близкие к юрскому цератозавру, были в Южной Америке и Африке, но отсутствовали в Северной Америке и Азии. А в Индии и на Мадагаскаре именно они были господствующими хищниками. И индийский раджазавр, и мадагаскарский майюнгазавр дожили до самого мел-палеогенового вымирания и наиболее близки друг другу. Разве это не наглядное свидетельство связи Индостана с Мадагаскаром и материками Гондваны? А вот связь с Азией палеонтологически не очевидна. Где тогда индостанские тираннозавриды, которые во всей Азии и Северной Америке повытесняли всех прочих хищников своего типоразмера? То есть, наличие водной преграды вытекало из палеонтологии, а на большом шарике в рамках старой общепринятой теории это мог быть только океан Палеотетис.

— А по теории расширяющегося шарика мелководное шельфовое море?

— Да, получается так. Как я уже говорил, реконструкции суши и шельфа шарика до его расширения у нас нет, поэтому ни подтвердить версию шельфового моря я не могу, ни опровергнуть. Но для объяснения палеонтологических различий она напрашивается.

— Такая же примерно картина в Северной Америке, — добавил я, — Материк один в геологическом смысле, но большую часть юры и мела разделён шельфовым морем и для сухопутной живности представляет из себя как бы два отдельных материка. Я не помню, как они дразнятся, но один на западе, Аляска и вся горная цепь Кордильер до Мексики, а другой на востоке от затопленной морем долины Миссисипи от Флориды до Гренландии.

— Ларамидия и Аппалахия, — напомнил Серёга, — Сухопутные мосты между ними бывали гораздо реже, чем между Ларамидией и Азией или Аппалахией и севером Европы, так что — да, для сухопутной меловой фауны это были два разных материка. А поскольку и сам север Европы чаще бывал отделён шельфовым морем от остальной Евразии, чем с ней соединялся, его динозавровая фауна тоже бывала отсталой, из-за чего и Аппалахия не могла пополниться оттуда продвинутыми видами фауны. Поэтому там дольше сохраняли своё господство кархародонтозавриды, а сменивший их аппалахиозавр — из-за неполноты его единичного скелета даже трудно судить, тираннозаврид это или более примитивный тираннозавроид. Но у Аппалахии хотя бы иногда восстанавливалась связь с Ларамидией, и тогда её фауна обновлялась. А у Индостана с Азией случай был, по всей видимости, ещё тяжелее. Уже в раннемеловом периоде даже не тираннозавриды, а ещё тираннозавроиды вышли в крупный типоразмер и вытеснили кархародонтозаврид в Азии и Ларамидии, а на Индостан они так и не проникли до самого всеобщего вымирания. Иначе у раджазавра не было бы против них никаких шансов. Значит, между Индостаном и остальной Азией море было шире, и сухопутных мостов не образовывалось.

— Ну, логично, — заценил Артар, — Морю достаточно быть просто широким и не обязательно иметь при этом океанские глубины, чтобы стать надёжной преградой. Но раз это только предположения, как я понял, то не помешали бы и дополнительные доводы в пользу того, что раньше шарик был меньше нынешнего.

— Сила тяжести, — озвучил геолог, — По расчётам в пермский период, то есть как раз перед началом интенсивного расширения шарика, она практически втрое превышала современную. Это выяснено, во-первых, по углам откосов песчаных барханов тогдашних пустынь, значительно более пологим, чем современные, а во-вторых, на это же намекает и живность пермских и раннетриасовых времён. Она вся очень коренастая и с массивным скелетом, а конечности располагаются не под туловищем, а по бокам от него. Это страшно нерационально для передвижения, зато удобно укладываться на брюхо для передышки и вставать после неё. В наше время в крупном типоразмере такое строение конечностей не в чести у сухопутной живности, а сохраняют его только полуводные крокодилы. А тогда у всех конечности были именно такими — удобство частого отдыха было важнее скорости и дальности передвижений. А чем ещё кроме повышенной силы тяжести можно объяснить такую адаптацию вполне сухопутных животных?

— На длинные дистанции не очень-то побегаешь, — заметил Волний, — Но только динозавры-то ведь имели уже конечности под туловищем? Они-то как тогда справлялись с этой повышенной силой тяжести?

— В течение триаса шло интенсивное расширение шарика. А сила тяжести ведь обратно пропорциональна квадрату расстояния. По мере роста радиуса шарика ослабевает и сила тяжести на его поверхности. Но конечно, и к концу триаса она всё ещё оставалась большой, поэтому позднетриасовые динозавры оставались в малом типоразмере, крупняк же составляли крокодилоподобные текодонты. Они и прибавили в размерах после этого пермско-триасового вымирания первыми, поскольку вели полуводный образ жизни, как и современные крокодилы, а в воде влияние веса меньше, и конечности у них оставались по бокам, что от них современные крокодилы и унаследовали. Лапы толстые и сильные, и на них современный крокодил способен бегать довольно резво, хотя и недолго. Его предки в той триасовой обстановке с её повышенной силой тяжести такую резвость развить едва ли могли, но она им и не требовалась — бегать тяжело было всем, и кроме мелких динозавров никто больше не развернул конечностей вертикально. Все остальные сохраняли прежнее пермское строение конечностей, при той силе тяжести вполне себя оправдывавшее.

— А в юрский период сила тяжести существенно уменьшилась?

— Ну, не до современного уровня, конечно. Даже ко времени мел-палеогенового вымирания около шестидесяти пяти миллионов лет назад расчёты по площади океанской базальтовой земной коры показывают радиус шарика в восемьдесят два процента от того, который сейчас, и это соответствует почти полуторной силе тяжести. Эта разница между тройной и полуторной набегала весь триас, всю юру и весь мел, вместе взятые. Почти два с половиной раза составляла разница с современной на конец триаса, а в районе середины юры около ста семидесяти миллионов лет назад она всё ещё превышала двойную. Так что и к моменту расцвета динозавров их особенности ещё не давали им особо кардинальных преимуществ перед крокодиломорфами. Укрупниться они смогли благодаря тому, что та крокодиломорфная мегафауна, которая подавляла их в триасе, вымерла в его конце. В то время у динозавров тем более не было существенных преимуществ перед сухопутными крокодиломорфами кроме одного — малых размеров, а значит, и малой прожорливости. В период бескормицы центрально-атлантических траппов именно этот фактор стал главным фактором выживания. Крупный крокодиломорф с одинаковым успехом отжимал добычу и у мелких крокодиломорфов, и у динозавров, но проворный динозавр успевал урвать своё чаще, чем мелкий крокодиломорф, и победа динозавров над ними произошла не в конце триаса, а раньше. Просто надо понимать, что происходило это в малом типоразмере и под ногами у вполне процветающей крокодиломорфной мегафауны, которая господствовала до своего вымирания в конце триаса.

— А потом примерно то же самое происходило с динозаврами, млекопитающими и птицами в конце мела?

— Не в конце, а в течение всего верхнего мела. Да, точно так же, и старая теория постепенной конкуренции была абсолютно верна для того малого типоразмера, в котором млекопитающие и птицы вытеснили динозавров задолго до мел-палеогенового вымирания всей мегафауны. Будь оно менее катастрофичным, его пережил бы средний типоразмер, в котором хватало и динозавров, как это происходило неоднократно в течение юры и мела, и в маастрихтском ярусе тоже было кому претендовать на укрупнение и замену текущей динозавровой мегафауны. Просто в этот раз динозавровым очередникам не повезло из-за камешков, активизировавших деканские траппы до вымаривания голодом и их среднего типоразмера. Тот же дакотараптор был вполне себе кандидатом в новые господствующие хищники после вымирания тираннозавра рэкса, да и с нанотиранусом не всё однозначно — есть доводы считать его подростком рэкса, но есть и аргументы в пользу отдельного вида. И если его сторонники правы, то я бы поставил на него. В конце концов тираннозавриды раннего мела тоже были ещё небольшими, но господство досталось им, а не ютараптору. Наверняка имелись аналоги и в Азии. Тем более хватало таких кандидатов на материках Гондваны, где гиганты старой формации держали в среднем типоразмере и дромеозаврид, и тираннозавроидов. Но в этот раз бескормица оказалась слишком лютой даже для них.

— А в чём их преимущество перед прежними хищниками? — спросил Мерит.

— В теплокровности и башковитости? — предположил Волний.

— Это целурозавры, продвинутая ветвь теропод, оперённая и имеющая минимум вдвое больший относительный размер головного мозга по сравнению с тероподами старой юрской формации. То есть, они все и активнее прежних хищников, и умнее.

— А насколько умнее? — заинтересовался мой наследник.

— Исследования мозговых полостей черепов показало, что юрский аллозавр был не умнее крокодила. Он точно так же хватал и пожирал всё, что казалось ему съедобным, а потом отрыгивал то, чего не мог переварить. А вот интеллект тираннозавра рэкса многие исследователи приравнивали к псовому или кошачьему. Причём, это же господствующий хищник — сила есть, ума не надо. А его сородичам помельче ум был гораздо нужнее, чем ему, и если правы те исследователи, которые считают нанотирануса отдельным видом, то он по логике вещей должен был быть ещё умнее рэкса. Тем более немалый ум требовался подавляемым господствующими хищниками небольшим манирапторам — дромеозавридам и троодонтидам. Во всяком случае, в Азии и Северной Америке, где их подавляли весьма неглупые тираннозавриды. А там, где ещё оставались в очереди мелкие тираннозавриды и тираннозавроиды, их интеллект оттачивался и под давлением господствующего собрата, и в конкуренции с башковитыми манирапторами. Если правы те палеонтологи, по мнению которых монгольский багараатан был базальным тираннозавроидом, во многом похожим на раннемелового китайского дилонга, это был вообще уникальный случай, поскольку к тарбозавру, дромеозавридам и троодонтидам там добавлялся и небольшой тираннозаврид алиорамус, который должен был прессовать багараатана наиболее жёстко.

— И такие же были на материках Гондваны?

— Близкие к дромеозавридам манирапторы были раскопаны в Южной Америке, а в отношении одного небольшого хищника нет единого мнения, к аллозавридам следует его отнести или к тираннозавроидам. Явно тираннозавроидная бедренная кость найлена и в Австралии, так что есть основания предполагать наличие продвинутых манирапторов и тираннозавроидов во всей Пангее ещё до её раскола. Если гондванские и были поглупее своих лавразийских сородичей, то вряд ли намного. Некоторые исследователи обединяют манирапторов с тираннозавроидами в группу тираннорапторов как самых развитых среди теропод, и на их фоне тогдашние млекопитающие интеллектом уж точно не блистали.

— Эдакая двуногая пернатая собака, да ещё и с проворством страуса? — прикинул Артар, — Это что-то с чем-то!

— Ещё и кусающаяся смелее любой собаки, поскольку не боится сломать зубы, — добавил Волний, — Чего ему бояться, когда новые потом отрастут?

— Есть такое дело, — подтвердил геолог, — Зубы всех теропод, как и у крокодилов, отрастали новые взамен сломанных или потерянных, так что пускали они их в ход в самом деле гораздо смелее, чем привычные нам собаки. Более того, у некрупных видов их зубы обычно имели режущие края вроде акульих, так что и их укус при равных размерах пасти был пострашнее собачьего. Но проворство — конечно, очень проворны, но реконструкции сделаны применительно к современным радиусу шарика и силе тяжести. При полуторной или двойной силе тяжести их скорость бега и длина прыжка не так велики. Правда, едва ли от этого легче и их добыче, на которую действует такая же сила тяжести.

— В общем, не так быстро и не так далеко, как здесь у нас, — резюмировал Мерит, — Это как если нас нагрузить полной выкладкой, да еще дополнительно навьючить грузами из обоза и погнать в марш-бросок по пересечённой местности, — мы все рассмеялись, — Кто не свалится по пути, те добегут, но уж точно в небоеспособном состоянии. Из револьвера с двух рук я, пожалуй, ещё куда-то попаду, а из винтовки — даже пробовать не буду.

— А при той силе тяжести ещё и разметке винтовочного прицела верить нельзя, — добавил ложку дёгтя Артар, — Другая же совершенно баллистика. Лимонку метать рукой я бы тем более десять раз подумал.

— И воздух же плотнее, — заметил мой наследник, — Даже в рукопашке выпад не тот получается, и вся надежда только на то, что и у противника реакция замедленная.

— Да в принципе оно то на то и выходит, только все дистанции уменьшаются и устаёшь быстрее, так что всю тактику для таких условий надо пересматривать.

— Вы уже начали командно-штабную игру по колонизации шарика времён конца мелового периода? — хмыкнула Турия, и бабы расхохотались первыми.

— Ну так привычка же — вторая натура, — прикололся Волний, — Карфаген, Афины и прочие античные города брали уже самыми разными способами, и это уже не интересно, а тут совершенно новый расклад. И кстати, вся эта живность ведь, получается, уцелела бы и выдала бы новые виды мегафауны, если бы деканские траппы изливались поспокойнее?

— Да, их относительно спокойное извержение шло в течение всего маастрихта и никакой катастрофы не вызывало, — ответил Серёга, — Было некоторое видовое обеднение в сравнении с предшествовавшим кампаном, и на этом основании раньше считалось, что вымирание динозавров уже шло, но затем раскопали немало новых видов в той же самой Северной Америке и признаки динозавровой фауны в тех местах Сибири, где их раньше в отложениях маастрихта не находили. С учётом этих последних находок получается, что не так тяжёл был этот кризис маастрихта, как его представляли раньше. Поэтому — да, если бы не юкатанский камешек и не Шива, у динозавров были бы все шансы пережить период деканских траппов и продолжить своё господство в палеогене. Конечно, вымерли бы рано или поздно от более локальных кризисов тот же тираннозавр рэкс и другие современные ему господствующие виды, но их нашлось бы кому сменить. Трапповые извержения были и в кайнозое, включая и неоген, но их масштабы и интенсивность не шли с деканскими ни в какое сравнение. Возможно, с ними и связаны какие-то локальные вымирания, но ничего подобного мел-палеогеновой катастрофе не было и близко.

— А в будущем что-то подобное возможно?

— Ну, до тех пор, пока в земном ядре остаются гидриды и насыщенные растворы водорода в металлах, тектоническая активность шарика будет продолжаться. По графику, который выстроен по приращениям площади океанской коры, расширение шарика ещё не закончилось и даже не замедлилось. Поэтому — да, рецидивы в принципе возможны, но их интенсивность зависит от сторонних факторов. Если не случится такого камешка, как эти два, которые набедокурили на рубеже мела и палеогена, то отделаемся лёгким испугом, — мы рассмеялись, — Вероятность такого серьёзного гостинца невелика, а те мелкие, которые бедокурят раз в тринадцать тысяч лет — это как раз очередной лёгкий испуг. Вымирание в конце последнего оледенения — особый случай, обусловленный злостным браконьерством наших с вами предков, и если бы не оно, плейстоценовая мегафауна давно восстановилась бы от последствий массовой гибели из-за последнего камешка, как восстанавливалась не один раз после предыдущих. В принципе очередной такой камешек может активизировать траппы, если им подойдёт срок, и они только этого и ждут, но по камешку и масштабы.

— А сейчас есть такие места, где они только этого и ждут?

— Ну, исландский щелевой вулканизм — это по сути дела мини-траппы, которые изливаются давно, но ни шатко, ни валко. Даже если активизируются, там нет таких лесов, чтобы сажа от их пожаров вызвала глобальное затемнение с остановкой фотосинтеза. Вот что внушает опасения, так это Русская равнина. В те наши времена уже сотню с лишним лет активизировались карстовые процессы с обрушениями там, где во время застройки не было обнаружено опасных пустот. Участились провалы грунта и необъяснимые взрывы, а по последним исследованиям замечено активное выделение из разломов водорода. Всё это очень нехорошие признаки, похожие с позиций металл-гидридной теории на готовящееся излияние траппов. Утешает только то, что ни одно из таких извержений в кайнозое на уши весь мир не поставило. Но тем жителям равнины, кого оно поджарит, от этого не легче.

— И когда это может случиться?

— В ближайшую пару тысяч лет с небольшим этого не случится, гарантирую, но вот дальше — не знаю. Если камешек не ударит вблизи, траппы могут ещё десятки, а то и сотни тысяч лет обождать, а если и попереть, то с той же примерно интенсивностью, как и в Исландии. Неприятно, но даже массовых жертв не будет, поскольку людей в основном успеют эвакуировать, а пожары будут успевать тушить. Естественно, речь о возможностях цивилизации того нашего мира. Темп событий позволит и вычислять заранее места новых прорывов лавы и зон, которые она зальёт, а значит, и принимать превентивные меры. Это наиболее вероятный сценарий восточно-европейских траппов, не особо катастрофичный даже для самой Русской равнины, а уж для всего мира — тем более. Но вот если камешек вздумает рухнуть как раз туда, да ещё и по закону подлости как раз в узел разломов, где уже идёт активное истечение водорода — тогда, конечно, будет значительно хуже. Траппы попрут тогда многократно интенсивнее и сразу во многих местах, и реагировать на них на все своевременно не будет реальной возможности. В этом случае неизбежна региональная катастрофа, которая затронет и соседние регионы. Лава туда, конечно, не дотечёт, и даже жар от неё будет малоощутим, но затемнение дотянется и до Западной Европы, хотя и не будет таким, как над самой Русской равниной. Всё-таки масштабы не глобальные.

— А если камешек окажется реально гигантским?

— Тогда, конечно, будет гораздо хуже, но полный повтор пермь-триасового или мел-палеогенового сценария вряд ли возможен. Всё-таки с тех пор площадь всего шарика значительно выросла за счёт океанов, и именно в них теперь идёт основная магматическая активность. В случае катастрофы значительно активизируется и она. Но на самом морском дне гореть нечему, да и не поступит сажа в атмосферу, а останется в океане, а испарение воды из разогретых океанов усилит осадки над сушей, которые будут тушить пожары на ней. Такое затемнение, которое серьёзно затруднит фотосинтез, теперь возможно только в самой зоне излияния траппов, а вне её будет хоть и неприятно, но уж точно не смертельно. Где-то на уровне тех траппов кайнозоя, которые глобальных катастроф не вызывали. Не те уже времена, и не этого теперь следует опасаться в совсем далёкой перспективе.

— А чего следует?

— Ну, для начала — потопа. Шарик продолжает разбухать, океаны расширяться, а вода в них прибывать. Часть водорода, проходя через литосферу, успевает окислиться до воды, и водяные пары составляют до девяноста процентов вулканических газов. Это даст многократно больше воды, чем все тающие ледники, так что уровень океана поднимется в перспективе если и не до юрских, то до меловых отметок. Климат потеплеет, но простор для жизни резко сузится. А хуже всего то, что цивилизация наверняка подсядет на прущие из земли халявный водород и лёгкие металлы, но эта халява не вечна. Гидриды иссякнут, вслед за ними иссякнет и водород в растворах, и тектоническая активность нашего шарика прекратится. Постепенно будет ослабевать магнитное поле, которое защищает биосферу от космической радиации, и привычная нам привольная жизнь на поверхности шарика станет невозможной. А энергия ядерного распада в недрах уже не будет уноситься наружу водородом, который кончится, а значит, не будет спасения и под землёй. Недра примутся переплавляться, а шарик постепенно начнёт терять свои атмосферу и гидросферу.

— И сколько у нас остаётся времени относительно нормальной жизни?

— По расчётам водорода в земле ещё хватит примерно на десять миллионов лет. Придётся приспособиться к потопу, но времени на это более, чем достаточно. Научимся использовать шельф, строя искусственные острова и развивая морское хозяйство. В этом смысле, кстати, островной характер нашей нынешней экспансии даёт нам грандиозную фору в разработке подобного жизненного уклада и создании заделов на будущее. Беда в том, что десять миллионов лет хоть и большой срок, и нам с вами даже представить его себе нелегко, но и он тоже конечен, а перспективы после него мрачны. Дальним потомкам придётся решать вопрос о переселении с гибнущего шарика куда-то в другое место, но его ведь ещё нужно найти.

— Космическая экспансия? — спросил Артар, — А куда?

— В том-то и дело, что в пределах Солнечной системы с нашего шарика слинять некуда. Зона жизни — условно от Венеры до Марса. Но Венере кислорода достался мизер по сравнению с Землёй. Его хватило на литосферу, но не хватило на гидросферу. Без неё не могут образоваться карбонатные осадки, и лишнему углекислому газу некуда деваться. Вместе с другими парниковыми газами он раскочегаривает парниковый эффект, и планета даже у полюсов не может остыть до приемлемого для жизни уровня. Вдобавок, медленное суточное вращение не позволяет навестись хорошему магнитному полю. Ещё не кончился водород, и сохраняется тектоническая активность, а плотная атмосфера даёт и некоторую защиту от радиации, но когда кончится водород, её пополнение прекратится, а удержать оставшуюся без магнитного поля Венера не сможет. И вряд ли её водород кончится позже, чем на Земле. Скорее — раньше, поскольку она и сама немного меньше. То есть, толку от неё в смысле переселения с гибнущей Земли для наших потомков никакого. А Марс тоже непригоден. На нём-то были и богатая кислородом плотная атмосфера, и обильная водой гидросфера, но планета слишком мала, и когда её глубинный водород кончился, всё былое великолепие было утрачено. В принципе его терраформирование возможно, но смысла в нём нет. Воссозданную атмосферу земной плотности он всё равно не удержит, а потеряет, как потерял и свою, и то же самое случится и с воссозданной гидросферой. Нет водорода — нет и магнитного поля, а без него и терраформирование — сизифов труд, который только силы наших потомков надорвёт, но так и не даст приемлемого результата.

— Значит, только землеподобные планеты у других звёзд?

— С точки зрения металл-гидридной теории у любого жёлтого карлика на краю Галактики должна образоваться планетная система, и третья планета в её системе будет землеподобной. Но сколько таких жёлтых карликов в нашем рукаве Галактики, и каков их возраст? Если система найденного жёлтого карлика старше нашей, её третья планета уже мертва и бесполезна для наших потомков, а если намного моложе, планета ещё мертва и тоже непригодна для жизни людей. Нужна моложе нашей, но уже в стадии фанерозоя, и лучше — середины кайнозоя, когда сила тяжести у поверхности уже не слишком велика.

— И без динозавров! — хмыкнула его Ирка, отчего мы все рассмеялись.

— Ну, я уже говорил, что динозавры могли бы и уцелеть, если бы два камешка в конце мела промазали или попали в другие места. Так что не в динозаврах главное и самое принципиальное отличие кайнозоя от более ранних эпох, а в размере шарика, площади его океанов и силе тяжести на его поверхности. Динозавры — наименьшая из проблем мезозоя для развитой цивилизации, если она пришла в новый мир в готовом виде.

— В том нашем мире африканская мегафауна была на грани истребления, и если бы её остатки не взяли под охрану от браконьерства, она исчезла бы полностью, — добавил я, — И на это её истребление потребовалась лишь ничтожная часть сил и ресурсов нашей тогдашней цивилизации. Хороший слонобой завалит и тираннозавра рэкса, и гадрозавра, и трицератопса, а для его производства достаточно и наших нынешних производственных мощей. Но далеко ли его унесёшь на плечевом ремне, если он весит в полтора раза больше по сравнению с нашими здешними условиями? И каким тогда будет вес полной выкладки для простого армейского марш-броска? Раз уж вы начали примериваться к штабной игре на эту тему, то и прикиньте все эти тонкости как-нибудь на досуге.

— Кстати, в более плотной атмосфере сильнее и звуковая волна, — прикинул мой наследник, — Из-за большего сопротивления воздуха и худшей баллистики нужна огневая мощь посильнее нашей, но ведь отдача будет сносить стрелка по ракетному принципу, а дульный тормоз так шибанёт по ушам, что я бы его уж точно не порекомендовал. Умеешь ты, папа, испортить настроение! — мы все рассмеялись.

— Это-то как раз решаемо, — заметил Володя, — Глушак тоже работает ещё и как дульный тормоз, а в плотной атмосфере и скорость звука выше. То есть, глушак пригоден и для гораздо больших начальных скоростей пули, а значит, и для большей огневой мощи. Но пистолет и револьвер, конечно, получаются из-за этого громоздкими. Да и ружбайка уж точно не станет ни компактнее, ни легче, и поди потаскай эту полуторную тяжесть.

— В общем, приспособиться можно, но мезозой, не говоря уже о палеозое — это только на самый крайний случай при полном отсутствии всех кайнозойских вариантов, — заключил Серёга, — Да и ранний кайнозой тоже не особенно хорош. Даже поздней эоцен, тридцать пять миллионов лет назад, это радиус шарика восемьдесят восемь процентов от современного, а сила тяжести почти на тридцать процентов выше нынешней. Прогресс по сравнению с рубежом мела и палеогена, но тоже не сильно вдохновляющий. Приемлемее ранний миоцен, двадцать миллионов лет назад. Радиус шарика девяносто четыре процента от нынешнего, а сила тяжести выше на тринадцать процентов. Заметно, но уже терпимо. И в запасе тридцать миллионов лет удобных для жизни условий на планете. Оптимум, я бы сказал. Вопрос только, найдутся ли на приемлемом расстоянии жёлтые карлики с третьей планетой в идеальном для нас неогеновом возрасте?

— А переждать период неудобных условий на четвёртой планете не получится? — спросила Турия, — Ты же сам сказал, почтенный, что пока на Марсе сохранялся водород, были и моря, и хорошая атмосфера.

— Были, да сплыли, — хмыкнул геолог, — Марс растерял свой водород и приказал долго жить ещё до того, как на Земле установился фанерозой. То есть, стал непригодным для жизни задолго до того, как Земля стала хоть насколько-то пригодной и ещё далеко не оптимальной. Я понял твою мысль, но это не вариант. Если не найдётся аналога Земли в неогеновом возрасте, придётся соглашаться на палеогеновый, если не окажется и его, то довольствоваться мезозойским и радоваться, что нашёлся хотя бы он, а если не найдётся и такого, то радоваться и позднему палеозою с его тройной силой тяжести и предстоящими глобальными катаклизмами в перспективе. И сутками продолжительностью в семь часов — ни поработать толком не выйдет, ни выспаться. Но и такой вариант надо ещё найти.

— А главное, это — дальний космос, — хмыкнул я, — В том нашем мире на ближний орбитальный космос работали десятки тысяч людей, не считая смежников, чтобы вывести на орбиту несколько человек. Говоря условно, тысяча горбатится на Земле без малейшей надежды полететь куда-то самим, чтобы полетел один. О какой космической экспансии с таким соотношением можно говорить всерьёз? Ради чего тогда горбатиться этой тысяче, которая заведомо никуда с издыхающего шарика не улетит? Разумеется, космос нужен, и исследовать его надо, но не в нём следует искать жизненное пространство для расселения людей. Тут реалистичнее в этом плане выглядят параллельные реальности нашего шарика. Мы сами разве не попали в прошлое на две с лишним тысячи лет? Вот такие дыры нужны в те параллельные реальности, где у шарика полно водорода, и ему есть куда разбухать.

— Ну, две тысячи лет и десятки миллионов — есть же всё-таки разница? — заметил Артар, — Ведь одно дело реальный случай, когда я лично знаю нескольких попавших к нам сюда из будущего людей, один из которых мой собственный отец — это факты, которые не оспоришь. Но мифические случаи с миллионами лет — это совсем другое дело, и если ещё и доказательства отсутствуют, то как этому можно верить?

— Артар, верить нельзя ничему, конечно, если нет доказательств, но приходится допускать возможность, если нет доказательств обратного, — пояснил я ему, — Факт нашего попадания на две с лишним тысячи лет в прошлое налицо, и значит, должно быть какое-то пускай и неизвестное нам, но вполне физическое явление, позволяющее подобные случаи. Каковы пределы его действия, мы не знаем, как и обстоятельства, при которых оно может происходить, но видимо, при каких-то может. Тут нужно изучать всё, что даёт основания хотя бы заподозрить подобный случай, пока не наберётся статистика, уже достаточная для каких-то выводов. А на что следует обращать внимание, неплохо разобрано в книге Кремо и Томпсона "Неизвестная история человечества". Её авторы исходят из явно ошибочной гипотезы о существовании людей современного вида миллионы лет назад, в том числе в прежние геологические эпохи, а многие приведённые ими факты сомнительны или толком не проверены, но некоторые в самом деле дают основания для подобных предположений. И я, например, считаю, что если какие-то из этих фактов верны, то попадание отдельных людей или небольших групп в далёкое прошлое аналогично нашему собственному ближе к истине и уж всяко вероятнее, чем существование людей нашего вида задолго до времён, подтверждённых официальной и общепризнанной археологией.

— В этом плане представляют некоторый интерес и подборки криптозоологов о снежном человеке и ему подобных, — оживился Серёга, — Хотя, вроде бы, ни один случай и не подтверждён бесспорными доказательствами, само их количество, а главное — легенды многих народов о волосатых диких людях, намекают на то, что дыма без огня не бывает.

— Кстати — да, и у Кремо с Томпсоном несколько глав посвящено упоминаниям обо всех этих гоминоидах. Сообщений о них столько, что огульно от них не отмахнёшься, но официальная зоология в существовании им отказывает на том основании, что существа такого размера не могут обитать скрытно в количестве, обеспечивающем устойчивость их популяции. Нужны сотни экземпляров, а такая прорва была бы непременно обнаружена. И что тут возразишь? Так что и тут я не вижу более разумного объяснения, чем попадания в нашу реальность отдельных экземпляров из какой-то параллельной, в которой они вполне обычны, в том числе и на обоих американских материках. Если в какой-то параллельной реальности по каким-то причинам не появились или вымерли и люди нашего вида, и их близкая родня вроде неандертальцев и эректусов, то некому было истребить примитивных гоминоидов и воспрепятствовать их расселению по всему миру, где они способны выжить и приноровиться к местным условиям. В нашей реальности им нет места, но где-то оно у них есть, и оттуда почему бы им и не проникать в нашу через аномальные дыры?

— А как насчёт мегалодонов? — хмыкнул спецназер, — Тоже ведь одна из самых любимых тем у криптозоологов. И вроде бы, на самом деле находили ведь где-то в Тихом океане белые не окаменевшие зубы. Кажется, и про сто тысяч лет мелькала информация, и чуть ли не про десять, и это не считая ничем не подтверждённых упоминаний про якобы встреченных вполне себе живых или следах их присутствия типа покусанных ими китов.

— Да, попадались подобные упоминания и мне, — подтвердил геолог, — И насчёт якобы замеченных живых, и про нападения на суда, и про выброшенных на берег китов со следами укусов таких размеров, что все достоверно признанные зоологией акулы нервно курят в сторонке. А что до реальных мегалодоньих зубов — да, попадалось и упоминание про поднятые со дна Марианской впадины ихние зубы с датировками один в сто, а другой в двадцать четыре тысячи лет. А самый рекорд — зуб, найденный у берегов Таити, который датируют вообще одиннадцатью тысячами лет. Датировки, конечно, оспаривают, но факт достаточно молодого не окаменевшего состояния этих зубов вполне реален. Существовать устойчивой популяции потомков мегалодона зоология запрещает — на тех глубинах, куда их помещают криптозоологи, им нечем кормиться, а у поверхности, где прокормиться в принципе легче, они неизбежно спалились бы и были бы давно прекрасно известны. Да и зубы свежие находились бы тогда сотнями, а не единицами.

— А когда мегалодону велит вымереть официальная палеонтология? — спросил я его, — Наверняка же многократно раньше?

— В районе рубежа плиоцена и плейстоцена. От трёх до полутора миллионов лет назад, так что любая находка моложе полутора миллионов лет — уже аномальная. Старше этих дат зубы попадаются во вполне товарных количествах, между ними намного реже и тоже окаменевшие, а моложе — единичные аномальные находки, вызывающие скандал.

— То бишь не велено наукой пережить весь плейстоцен и дожить аж до голоцена живому и трезвому мегалодону, — резюмировал я, — Но отдельные особо несознательные экземпляры зоологов не слушаются и хулиганским образом отмечаются в нашем голоцене в единичных количествах. Их устойчивой популяции в нашей реальности зоология быть запрещает, а значит, появляться в ней они могут только из какой-то параллельной, где они вполне обычны. Опять же, явно через аномальные дыры. И заметь, Артар, с мегалодонами тут уже не тысячи лет разницы во времени набегает, а минимум полтора миллиона.

— А не могли они в какой-то параллельной реальности дожить до голоцена?

— Исключено, — отрезал Серёга, — Охлаждение океанов, уход добычи в холодные воды, сокращение площади шельфовых морей, где он обитал, во время оледенений из-за снижения уровня океана, появление косаток и захват экологической ниши его молодняка большой белой не оставили мегалодону никаких шансов уцелеть.

— А кистепёрая латимерия?

— Размеры! Это небольшая рыба, для которой нашлась экологическая ниша на глубине, отчего её и не обнаруживали до двадцатого века. То же самое касается в полной мере и акулы-гоблина, вся приповерхностная родня которой тоже не дожила до кайнозоя и тоже была известна только по раскопанным окаменелостям. Но и это тоже небольшая акула, которой есть чем прокормиться в океанских глубинах. Рыбе размером с мегалодона там прокормиться нечем — слишком прожорлива. А наступление плейстоцена и всех его последствий — фактор геологический, и я как-то не представляю себе такой параллельной реальности, в которой бы он не наступил. Это же не камешек, который может попасть, но может и промазать. Так что если случаи с мегалодонами верны, это попаданцы из своих времён, а не из наших. Полтора миллиона лет минимум, но вообще-то мегалодон был уже в миоцене, а предковый вид известен с олигоцена, и не факт, что к нам попадают именно плиоценовые мегалодоны, а не миоценовые. А это уже до двадцати миллионов лет.

— Как раз то, что ты считаешь оптимумом для экспансии в прошлое? — прикинул Володя, — Прямо к мегалодонам в гости?

— У всех времён есть свои недостатки, — ответил геолог, — Опасной для человека живности, если не считать ядовитых змей и им подобных, нет только в палеоцене, когда динозавровая мегафауна уже вымерла, а уцелевшая мелюзга ещё не укрупнилась. Но это всё ещё почти полуторная сила тяжести. А начиная с эоцена уже есть живность, с которой я бы не рекомендовал встречаться безоружным. Ранний миоцен — оптимум по времени до исчерпания шариком своих запасов водорода и силе тяжести, а на опасную фауну всегда можно найти управу. Если её нашли даже кроманьонцы верхнего палеолита, дикари ещё те, то неужто её не найдёт технически развитый цивилизованный социум?

— А самое ведь интересное, что с учётом этой сверхдальней перспективы для нас становится вполне актуальной наукой презираемая и маргинальная в том нашем прежнем мире криптозоология, — заметил я, — Как ещё прикажете выявлять интересующие нас дыры в далёкое прошлое шарика для будущей экспансии туда?