Пламя Силаны

Глава 34

***

Силана помедлила, подбирая слова, хотя уже давно знала ответ.

Когда она вернулась с войны, у нее ничего не оставалось кроме маминого дома. Ей некуда было идти, не о ком заботиться. Никто не ждал ее в Силл Арне. В том доме жили ее воспоминания, прошлое, в которое она никогда не смогла бы вернуться.

Дом стал символом, последним осколком прошлого, единственной оставшейся связью с семьей. Больной и изувеченной, спутанной, кое-где прогнившей, как клубок старых ниток, но все-таки связью.

А теперь у нее были Рейз, и Лиам. Люди, которые стали ей дороги. И то полузабытое чувство принадлежности и радости, которое она уже не надеялась испытать снова.

И только теперь, когда Калеб поставил ее перед выбором, она вдруг поняла, что дом… Дом в конце концов, был просто местом.

Жизнь Рейза, его безопасность значили для нее намного больше.

— Хорошо, я согласна.

Калеб подготовил бумаги заранее — всего несколько аккуратных листов с печатью магистрата. Силана приняла их, и сама удивилась тому, что ничего не чувствует. Пробежала аккуратные ровные строчки глазами. Подпись Калеба — широкая, размашистая — уже стояла внизу.

— Подпиши и деньги получишь завтра, — сказал он.

— Какая щедрость, — съязвил Рейз. — Ты не просто выгоняешь сестру из дома, еще готов оставить ей пару эйров на карманные расходы.

— Не нужно, — попросила его Силана. Сумма, которую Калеб должен был заплатить была записана на отдельно строке. Цепочка цифр, как цепочка следов, а следом — словами.

Намного больше, чем он предлагал ей, когда приходил в ее дом.

Силана смотрела и не понимала.

— Это… — начала она, и Калеб отвел взгляд:

— Полная стоимость дома.

Он мог бы и вовсе ей не платить. Она обменяла бы дом на безопасность Рейза, и Калеб это понимал. Он мог назначить какие угодно условия.

Силана смотрела на договор и искала слова, чтобы ответить, но их не было.

— Какого Ирбиса между вами вообще творится? — спросил Рейз, и прервал, прежде, чем она успела сказать. — Нет, я не заткнусь. Я совсем запутался в том, что вы оба творите, и мне это вообще не нравится. Ты, — он ткнул пальцем в Калеба, — угрожал Силане направо и налево, готов был сойтись с Вейном, чтобы ее уничтожить, и повсюду кричал, как ты ее ненавидишь. Ты забрал меня у дознавателей и принялся рассказывать, как она меня бросит, и что дом ей важнее. А теперь предлагаешь его просто купить?

— Но она не бросила, — ответил Калеб. — Я ошибся насчет нее, — он усмехнулся криво и горько, и добавил, — я ошибся в этом. За ошибки надо платить. Будем считать это оплатой.

— Ты сам хоть понимаешь, чего хочешь? — Рейз злился. Злился за нее, хотел защитить ее от Калеба.

Силана смотрела на Калеба, каким тот стал. На нахмуренные брови, на складки в уголках губ, в усталые глаза.

И видела то, чего не видел Рейз.

Я потерял не только мать, но и сестру.

Как странно, что она не поняла этого раньше. Почему же закрывала глаза, ведь с самого детства…

Когда-то, еще детьми они нашли котенка. Маленького и совсем слабого трехцветного котенка. Из тех, что по слухам, приносят удачу. Мама сказала, что он не выживет, но позволила его оставить. Силана и Калеб назвали его Счастливчиком, устроили в гнезде из одеяла и пытались поить молоком по капле. Котенок тяжело дышал — медленно, очень тихо, беспомощно мяукал, и Силана с Калебом всякий раз гладили его, пытаясь утешить — легко-легко, просто чтобы поделиться теплом, потому что больше ничего не могли сделать. Они тогда спали по очереди, и до самого конца верили в чудо. Его не случилось, и Калеб рыдал, как могут только дети — громко и некрасиво, содрогаясь всем телом. А потом на весь день ушел в сад. Хоронить.

Силана не пошла с ним, и осталась плакать в своей комнате. А вечером Калеб пришел к ней снова, уже совсем другой — злой и решительный, с опухшими покрасневшими глазами. Он тогда сказал: Я думаю, его убило чудовище.

Чудовище, как из книжки, которую читала им на ночь мама. Чудовище, что летает по ночам и насылает болезни на детей.

Калеб говорил: не мог же котенок заболеть сам. Он говорил — нужно найти чудовище и отомстить.

Это были глупые детские фантазии, за которые он цеплялся, потому что не мог принять смерть. Смерть, в которой нет ни смысла, ни умысла, которую нельзя исправить и в которой никто не виноват. Он не умел — просто горевать.

Он так этому и не научился. И после смерти мамы Силана стала для него новым чудовищем.

Но он все же по-настоящему ее любил когда-то.

— Тебя мечет от крайности в крайность! — Рейз не видел этого, и он не знал Калеба.

— Я не стану обсуждать это с чужаком, — и Калеб злился, что посторонний лезет в их с Силаной дела.

— С чужаком? Да я ее муж. Так что придется тебе смириться, братик.

И только Силана могла все закончить.

— Хватит. Силана, ставь подпись, и выметайтесь оба из моего кабинета.

Но ведь не только Калеб отвернулся от нее. Она тоже.

Она думала только о том, как виновата, о том, как ненавидит себя. После их встречи, ни разу не пыталась объясниться, ни разу не пыталась стать ближе. Думала о войне, о том, что сломана и испорчена.

И никогда — о том, каково ему остаться одному, без матери и сестры. Каково ему… горевать.

— Рейз, — сказала она, и в комнате стало неожиданно тихо. Будто все замерло. — Я хочу, чтобы вы сейчас ушли. Пожалуйста.

Он посмотрел на нее, как на умалишенную:

— Уйти и оставить тебя с ним?

— Ты же так рвалась его увидеть. А теперь прогоняешь? — Калеб усмехнулся, а потом усмешка пропала будто не было, и смотрел он зло. Холодно, — Что еще тебе нужно? Я предложил тебе и гладиатора, и деньги. Все, что я прошу, чтобы ты убралась из маминого дома. Тебе некуда пойти? Купишь себе новый дом.

— Ей не нужен новый дом, ей нужно.! — вмешался Рейз, но Силана крепко сжала его руку поверх синяков, и он замолчал.

— Вы сможете сами дойти до комнаты? — спросила она. Не потому что волновалась, потому что хотела в тот момент, чтобы он ушел.

Рейз недовольно поджал губы, посмотрел на нее так, будто собирался еще спорить, и все же сказал:

— Справлюсь.

Он поднялся, уцепился за спинку кресла, чтобы не упасть и медленно пошел к двери.

Силане хотелось пойти с ним, помочь, но она осталась на месте.

Калеб встал тоже, дошел до высокого резного комода и достал из него бутылку, потянулся за стаканом, молча почти до краев.

— Не нужно, — попросила Силана.

Калеб обернулся, растянул губы в кривой улыбке:

— Я уже понял, что сейчас ты будешь говорить. И я не хочу слушать это трезвым.

Он пил, будто воду, почти не морщился. Так можно пить лекарство — быстро и стараясь не чувствовать вкуса. Не чувствовать ничего.

Силана дождалась, пока Калеб вернулся за стол.

Она взяла перо, подержала в руках, а потом сделала глубокий выдох и поставила подпись на договоре.

Аккуратно вывела каждую букву. А потом сказала:

— Я не возьму у тебя эти деньги. Вместо этого я хочу, чтобы ты позволил мне остаться с Рейзом до суда.

Калеб рассмеялся, громко и уродливо:

— И это все? После всего, что…

— Это не все. Еще я хочу, чтобы ты меня выслушал.

***

Он ничего не ответил, и злился. Силана видела по его судорожно сжатым пальцам, по глазам. По напряженным, будто каменным плечам.

И сказал он только:

— Немалая сумма за один разговор.

— Я знаю, — тихо признала она. — Но он того стоит.

Он расцепил пальцы, медленно отставил стакан в сторону и долго выдохнул. И когда заговорил, Силана услышала в его голосе сожаление:

— Никакие твои оправдания ничего не изменят.

— Я… не для этого хочу объясниться, — она сделала глубокий вдох, потянулась за пламенем внутри себя, потому что иначе не справилась бы. Не смогла бы продолжить, и признала. — Был момент, когда я сделала выбор. Момент до того я еще надеялась, что успею. Я читала твои письма, понимала, что мама умирает, и все уговаривала себя: еще немного, вот только отобьем новую волну, и я уйду. Совсем немного времени.

Он не перебивал ее, только налил себе еще — прозрачная янтарная жидкость плеснула через край, осела каплями на гладкой столешнице. А пить Калеб почему-то не стал, отставил бутылку.

— Ты мне верил, Калеб. Потому что ты меня любил. Я и сама себе тогда верила.

Она была такая наивная тогда. Еще гордилась собой и своим пламенем. Еще не пропиталась гарью и дымом, и усталостью насквозь.

— Потом мы попали в окружение. Там был небольшой город, несколько тысяч человек. Нам обещали подкрепление, но оно все никак не могло пробиться сквозь аравинский заслон. В городе оставалось четыре военных отряда, в том числе и мой, а вокруг, за крепостной стеной — войска аравинцев. Многие пытались бежать, мирные жители в основном… кого-то делали рабами, тех, кто не мог работать, убивали и выставляли трупы для устрашения. Ты знаешь, я… я могла бы улететь. У меня был скат, и пламя, если бы я взлетела повыше, рискнула подняться сквозь облака, я бы спаслась.

Ей иногда это снилось — полет сквозь тучи, и шпили Силл Арне, и одинокое светлое окно маминого дома. В этих снах Силана всегда успевала вовремя. И пламя струилось сквозь нее — белое, такое, каким оно бывает только если никому не причинять вреда.

Мама в ее снах улыбалась, и говорила: девочка моя, вернулась наконец-то.

Потом Силана просыпалась, и не могла даже плакать. Смотрела перед собой — отупело, устало, и хотела только перестать. Чувствовать, быть.

Те сны делали ей больнее, чем кошмары.

— В том городе, — продолжила Силана, — люди жили от мгновения до мгновения. Ели кошек и собак, держались как могли. Мы все уговаривали себя: еще немного, и придет подкрепление. Еще чуть-чуть. Нас держала вера в чудо, потому что кроме этой веры уже ничего и не оставалось.

Она говорила не о том, что хотела ему рассказать, и Калеб наверняка злился и не понимал, а Силана возвращалась в то время, которое так отчаянно хотела забыть и не могла остановиться. Снова вспоминала — омерзительный запах в городе, изможденные лица, тела, накрытые мешковиной. Крепостную стену и черные аравинские войска за ней — как полчища насекомых.

— Я не знала, продержится ли город, если я останусь, — тихо признала Силана. — Но понимала, что нет, если я сбегу. Несколько тысяч человек, Калеб. Людей, которых я знала, людей, которые в меня верили и которые на меня рассчитывали. С кем-то мы воевали вместе, кто-то был слишком слаб, чтобы защитить себя сам. Ты ненавидишь меня, и ты прав. Когда я решила остаться, в тот момент, когда я сделала выбор, я знала, чем все закончится.

Он сглотнул, посмотрел на стакан снова, а потом опрокинул его залпом:

— Я не хочу об этом слушать.

— Еще немного, — попросила она. — После тебе станет легче.

Он рассмеялся, горько и угрюмо, а она подумала, что уже много лет не видела, как он улыбается.

— Легче? Вот это вряд ли. Но ты договаривай, раз уж заплатила.

— Пламя Майенн, Калеб, это не просто сила способная исцелять, — она не могла в тот момент смотреть на него, и отвела взгляд. За окном снова шел снег, бился мелким крошевом в стекла. — Это огонь, который может сжигать заживо. И огонь на войне оказался нужнее, чем способность исцелять, — она пожала плечами, — командир Гийом подговорил нескольких солдат, чтобы они напали на меня. Я испугалась, и я использовала пламя. И после убивать стало намного проще, чем спасать.

Легко было представить, что снег за окном — это пепел. И услышать отголоском прошлого — рев пожара, неистребимый запах гари.

— Поначалу я пыталась считать. Сколько человек сожгла, скольких убила. А потом сбилась. Знаешь, иногда просто люди стоят так близко, что не разобрать… сколько их. Пять? Семь? В пламени плохо видно.

Калеб молчал.

— Дело не только в том, что я не вернулась к маме, Калеб, — тихо признала она. — Та Силана, которую ты знал, не вернулась вообще. Она осталась там, под пеплом и сажей. Я говорю это не для того, чтобы ты пожалел меня.

— А зачем? — он вскинулся, и глаза у него были больные, отчаявшиеся. — К чему говорить мне теперь?

Она медленно встала, подошла к нему, ожидая чего угодно — что он ударит, что он огрызнется. Калеб пах выпивкой и горечью, человека, который близких.

Силана протянула руку, осторожно коснулась его плеча, потянула на себя.

Калеб напрягся — он мог оттолкнуть, и его тело вибрировало от напряжения. Но он не оттолкнул.

И она вспоминала, когда они были детьми — сколько бы он ни злился, что бы не делала Силана, Калеб мог кричать на нее, но никогда не мог от нее отвернуться.

И теперь он просто закрыл глаза и уткнулся лицом ей в живот.

— Мне так жаль, что я к тебе не вернулась, Калеб, — сквозь ком в горле шепнула Силана. — Так жаль, что ты потерял нас с мамой. И я ничего не могу предложить тебе взамен, я изувечена и сломана, но я очень тебя люблю.

Он потянулся медленно, будто во сне, обхватил ее руками, пальцы впились в ее спину.

— Ненавижу тебя. Ирбис, как же я тебя ненавижу. Ты бросила нас, ты отвернулась…

— Прости, Калеб, — она сморгнула слезы и погладила его по волосам. — Прости, что я не справилась.

— Я тебя уничтожу… Я., — он запнулся, его затрясло. И Силана чувствовала, как ненависть уходит из него. Уходит навсегда.

— Нет, — просто сказала Силана, прижала его к себе крепче. Как же она скучала по нему, как же он был ей нужен все это время. Ее единственный, ее озлобившийся, ее запутавшийся брат. — Я знаю, от этого намного больней, но ты все еще меня любишь.