Письма бойцов

Глава 28 Северное море

8 ноября 1940. Кирилл.

В ангаре непривычно тихо. Замерли на своих стоянках самолеты со сложенными крыльями, на площадке лифта стоит «Баклан», невдалеке на стапеле полуразобранный мотор. Людей не видно, ангарная команда отдыхает после аврала. Кирилл остановился перед своей «дюжиной», коснулся рукой холодного дюраля капота мотора. Совсем недавно машину выкатили из цеха завода. Когда это было? Месяц? Два? Краска на плоскостях поблекла, хвост и правое крыло попятнали отметины пробоин. На борту ряд молний, знаки побед. Даже не заметил, как два десятка набралось. Последние добавились вчера. Память о похороненных на дне моря «Бленхейме» и «Спитфайре».

Настроение, нет даже не грустное, не печальное. Нет, не то. Фельдфебель чувствовал себя опустошенным. Ничего не хочется, вообще. Ничего не радует. Вчера он чудом дотянул до авианосца. Мотор чихнул и заглох на последних метрах, уже над срезом палубы. Архип Капитанский тоже сел. А Дима Кочкин не вернулся из боя. Ребята видели, «девятка» загорелась в атаке на бомбардировщик. Самолет упал в двух кабельтовых от «Брячислава», тяжелый мотор сразу утянул машину на дно. Нет, Дима не выпрыгнул. Чуточку наивный, жизнерадостный парень, душа компании ушел в закат в дюралевом гробу.

Арсений Нирод безлошадный. Подпоручик в рубашке родился. Бензин в баках закончился буквально в десяти милях от авианосца. Арсений не растерялся, четко доложил в рубку об аварийной посадке. Его выловили на плотике моряки «Балобана». Да, повезло, сумел ухватиться зубами за ниточку, отлеживается сейчас в лазарете после переохлаждения. Злой, безлошадный, оставшийся без ведомого, но живой.

Динамики внутреннего оповещения ожили. Сухой металлический голос потребовал подготовить к вылету первую эскадрилью торпедоносцев и третью истребительную. Загрохотали рифленые листы палубы под ботинками механиков, зашипел воздух в магистралях, зазвучало извечное русское: «Давай, толкай! Потащили! Катим!».

Кирилл отступил к борту, стараясь не попадаться на глаза людям. Видеть никого не хотелось. Ближайший трап как раз вел на жилую палубу. В своем кубрике Никифоров закрыл дверь, осторожно прошел мимо спящего Архипа к столику у иллюминатора. Взгляд скользнул по двум идеально заправленным пустым койкам. Парней нет. До конца похода половина кубрика так и будет пустовать. Хорошо, если половина.

На стол легла бумага. Молодой человек достал из планшета шариковую ручку и задумчиво крутанул между пальцами. Вывел вверху страницы: «Дорогая…». Зачеркнул. Затем написал: «Милая…». Опять нет. Рано так писать. «Прелестная…» — нет, слишком фривольно. Как в письме обращаться к девушке после двух свиданий и короткой записки через посыльного? Поневоле пожалеешь, что в реальном училище светской этике уделяли явно недостаточно времени.

Наконец, на чистом рука вывела:

«Инга Герхардовна, приношу свои искренние извинения. Хотел, но не мог раньше написать, предупредить об отъезде. Я в море. Пишу и сам не знаю, когда получится отправить письмо. Одно только могу сказать, волей Всевышнего и приказом командования служу не на 'Евстафии», а на другом эскадренном авианосце.

Когда мы с Вами расстались после кафе на Гороховой, я обещал в следующее увольнение пригласить Вас, Инга, в театр. От своих слов не отказываюсь. Только не могу знать, когда снова вернусь в город Святого Петра. Но то, что вернусь, это точно. Прошу Вас отнестись с пониманием…'.

Кирилл отложил ручку и повернулся к иллюминатору, сквозь облака пробился солнечный луч и заскользил по волнам. Побежали золотые искорки. Совсем как, то самое волшебное чувство, электрический разряд пробежал, когда он тогда коснулся пальцев этой милой, восхитительной и удивительно жизнерадостной девушки.

Ручка в руке. Строчки ложатся на бумагу. Пишется легко. Перед глазами предстает милое личико с искрящимися радостью глазами, еле заметные веснушки на щеках, ярко-рыжие локоны. Кирилл писал о своих впечатлениях от столицы, положил на бумагу картину шторма в Северном море, когда огромная стальная туша авианосца тяжело переваливалась через волны, эскортный крейсер шел в бурунах, а через скорлупки эсминцев перекатывались валы.

О войне, боях, разумеется ни слова. Не нужно это девушкам знать. Не для того они на этом свете созданы. Вдруг вспомнился разговор с Борей Сафоновым на баке. Все может быть. Офицерское училище у нас в Гатчине. Не дальний свет. Если фортуна улыбнется, будет возможность изредка навещать Петербург. Хотя нет. В военное время на прапорщика аттестуют прямо на флоте. На этот счет есть специальные комиссии. Жаль, а может так даже лучше. Все равно, Никифоров это прекрасно понимал, на «Наварине» они лишь гости. Основное место службы «Евстафий», а до Рождества корабль точно не переведут в действующий состав.

Ла-Манш бурлил, кипел, пылал. Пролив как Молох без устали поглощал корабли, самолеты, людей. Авианосному соединению пока везло. Уходили в закат только самолеты и люди. В столовой ребята с «Рижанина» рассказывали, как наблюдали гибель «Павла Первого» в устье Темзы. Старый учебный броненосец невозможно с кем-то другим спутать. Похоже, к кораблю прорвались торпедные катера или подлодка. После двух торпед в борт броненосец быстро лег бортом на грунт. Даже шлюпки спустить не успели.

Кирилл сам неоднократно видел ползущие к базам обгорелые, изувеченные корабли. Сражение за Пролив обходилось континенталам очень дорого. Неоднократно наблюдали и субмарины в позиционном положении. О всех таких случаях незамедлительно докладывали на авианосец. При удаче, в обозначенный квадрат выходили «Бакланы» и «Рижане» с глубинными бомбами. Либо поднимались ударные машины с сухопутных аэродромов. Все знали, нашим подводникам запрещено заходить в Пролив, появляться в западной части Северного моря. Любая замеченная субмарина, это враг.

Пришедший от берегов Исландии затяжной шторм принес облегчение. Никто не знал, что там на плацдармах, но сражение за море завершилось само собой. «Наварин» и «Воротынский» ушли в Вильгельмсхафен. Наконец-то выдалась возможность выспаться с запасом, залечить душевные раны вином, а то и чем покрепче.

Над причалами свистел ветер, гнулись деревья, корабли покачивались на зыби, гудели канаты. В казарме не берегу тепло, сухо и уютно. Русских летчиков поселили вместе с парнями с «Цепеллина». Пригодились начатки немецкого, который Кирилл безуспешно учил в школе и училище. Впрочем, найти общий язык с немецкими камрадами это не мешало.

Оказалось, «Цепеллин» работал немного южнее, прикрывал ближние подступы к линиям снабжения. Адова работа. Немцы говорили, что авианосец за неделю потерял треть авиаотряда. Британцы перли как берсерки. Погреба зениток на кораблях опустошались за считанные часы, от орудийных стволов можно было прикуривать, а англичане атаковали и атаковали.

Эсминец «Антон Шмит» погиб на глазах моряков авианосца. В корабль врезался горящий бомбардировщик. Это не случайность. Пилот намеренно шел на таран, упрямо вел на цель пылающую машину. После удара эсминец разорвало пополам, скорее всего сдетонировали торпеды в аппаратах.

— Камрад, он знал, что погибнет, но шел. Он умер за свою страну.

— Достойно, — Кирилл напрягся, вспоминая нужное слово и выдал: — Сильная смерть.

— Да! Сильная смерть! — Удо летчик с «Цепелина» заулыбался, затем его лицо приобрело серьезный вид. — Выпьем за достойного врага.

— Прозит! — это слово вспомнилось и запомнилось одним из первых.

Видимо, командиры намеренно дали людям возможность расслабиться. Пиво текло рекой. Шнапс разливали почти не скрываясь. О режиме и дисциплине в этот вечер все благополучно забыли.

На следующее утро Кирилл еще раз перечитал письма. Дописал несколько строчек. Осталось только найти военную почту. В коридоре встретился вчерашний знакомый, кажется пилот ударного «Штукас».

— Геносе, где я могу найти почту?

— Полевую почту? Да, подожди две минуты. Я провожу, — немец широко дружелюбно улыбнулся и побежал к своему кубрику.

Обманул, конечно. Кирилл специально засек время. Удо вернулся ровно через три минуты, уже в зимней шинели с погонами оберфельдфебеля.

— Пошли, камрад. По дороге покурим.

Если бы не добровольный провожатый, Кирилл бы мигом заблудился. С указателями в казармах плохо. Видимо, считалось, что солдаты всегда и везде ходят организованно строем. Наивные. Даже немцы в реальности к дисциплине относятся наплевательски. Когда за ними офицер не смотрит, разумеется.

Одноэтажное здание красного кирпича с искомой скромной табличкой «Feldpost» обнаружилось справа от ворот за казармами морской пехоты. Несмотря на раннее время, перед столом приемщика собралась очередь из трех человек. Прошла она быстро. Пожилой страдающий излишним весом унтер с совершенно мирным лицом сельского учителя в очках пробежался глазами по летной куртке Никифорова, задержал взгляд на эмблемах морской авиации. Внезапно лицо почтальона озарила радостная улыбка.

— Русский моряк?

— Да.

— Давайте письмо.

Кирилл по пути гадал, сколько придется отдать за марки, и примут ли копейками? Зря волновался. Как и в России в этой стране для людей в погонах любые почтовые отправления бесплатно.

— Адрес. Немецкими буквами, пожалуйста.

— Немецкими? Понял, латиницей.

— Европейский шрифт, — унтер взял первое попавшееся письмо и провел пальцем по строчкам адреса. — Вот так. Пожалуйста, немецкими буквами.

Не проблема. На конвертах еще достаточно места чтоб продублировать адрес.

— Хорошо, камрад. Удачи в море. Желаю скорее вернуться с погонами офицера к юной фройляйн и не огорчать родителей.

— Спасибо!

На крыльце почты Кирилл и Удо расстались. Немец спешил в лавку, дескать, надо прикупить кое-что из галантереи. Затем по большому секрету рассказал, что привезли русские сигареты. Надо взять с запасом, пока не разобрали. Весьма разумное желание, все бывавшие в Германии рассказывали, что местный табак сущее дерьмо. Даже с копеечной махоркой или французскими «Житанс» не сравнить. Так же говорят, еще при Республике с куревом все было не в пример лучше.

— Кирилл! Рад, что встретил! — первым в блоке кубриков на встречу попался подпоручик Нирод.

— Здорово!

— Через полчаса уезжаю. Знаешь, у нас в последнее время полюбили объявлять все без предупреждения, за час до отправления.

— Куда тебя?

— В Петербург. Получать новую машину и молодое пополнение из береговых полков строить.

— Удачи.

— Возвращайся. Все возвращайтесь, — Арсений хлопнул Кирилла по плечу.

В Россию с авианосца списывали всех безлошадных летунов. Набралось их много. Кто сел на раздолбанной в хлам машине, кого выловили из воды, кому посчастливилось выжить при аварии. Увы, пополнения не ожидается. То, что «Наварин» скоро выйдет в море на операцию даже не обсуждается. Так что еще не понятно, кто кому должен завидовать. Остается надеяться, командование знает, корабль ограниченно боеспособен.

Прощание с ребятами вышло скомканным. Все галопом. У ворот казарм уже ждал автобус. Никто толком не знал, как поедут. Одни говорили, что видели, как адъютант принес стопку билетов на поезд, другие клялись, что летчиков и моряков с погибших кораблей отправляют домой на транспортах. Как раз у причалов отстаивались три флотских снабженца.

Проездные документы тоже никому не выдали. О визах давно все забыли. В военное время, это даже смешно. Старая шутка, дескать штурмовая винтовка и погоны, это лучший документ на таможне, вдруг из анекдота превратилась в суровую реальность.

Следующие два дня летчики отсыпались в казармах. Моряки тоже большую часть времени проводили на берегу. На кораблях держали сокращенные вахты. Кто-то вспоминал об уставах военного времени, касательно степени боеготовности расчетов зениток и машинных команд, но таких быстро затыкали советом выглянуть в окно. В такую погоду налетов можно не опасаться. Даже если англичане наскребут ударную группу, а после недавних боев это само по себе чудо, поднимут ее в воздух, найти цель и отбомбиться невозможно в принципе.

— Никогда не думал, что буду рад непогоде, — заметил по этому поводу поручик Сафонов.

Спорить с ним желающих не нашлось.

Волнение на море поутихло, дождь прекратился, сквозь облака выглянуло солнце. На «Наварине» и «Воротынском» пробили аврал, прямо с транспортов грузили провизию, снаряды, бомбы и торпеды. Топливо уже приняли под завязку.

Кирилл и Архип с причала наблюдали, как мимо мола проходят учебные крейсера «Эмден» и «Бруммер». В небе прошла патрульная летающая лодка. Передышка закончилась, континенталы разминали мускулы перед очередным раундом поединка за право править Европой и Атлантикой. Впрочем, не они одни, за океаном имели свое особое мнение на этот счет. Газеты писали о США скупо, но надежды на мирный исход и скорое завершение войны истончались как утренний туман.

Вернувшись в кубрик Кирилл еще раз перечитал последнее письмо отца. Долго глядел на конверт со штампами почтовых отделений. В голову пришла мысль — «А ведь папу вечно бросает не в ту степь. Постоянно оказывается не там, где нужно и с теми, с кем не стоит разговаривать без пистолета в руке. Видимо, сильно нагрешил в молодости, раз до сих пор не может найти спокойную гавань». Письмо вернулось в планшет, а молодой Никифоров дал себе зарок, что первым делом найдет корабельного священника и попросит помолиться о здравии родных и близких. А для гарантии сегодня в увольнении найдет ближайший храм и поставит свечи.

Увы, вторую часть обета исполнить не получилось. После обеда объявили общее построение, а затем дали три четверти часа на полную готовность. «Наварин» собирал на борту своих людей.