Пилигримы войны

Глава 21

– Здравствуй, Полоз. А ты поднялся. Глянь, уже командир.

Он не сразу его узнал. Маркиз зарос бородой, русой, с еле заметной рыжиной. А так не отличишь от бармалея – те же шаровары, мягкие юсовские ботинки, только «арафатка» на голове. Стоял на коленях, как вся группа, взятая ими полчаса назад, на перевале Джабель.

Полоз подал знак – его вытащили из общей кучи.

– Никак, признал?

А еще улыбка. В тридцать два зуба, белоснежная, чуть издевательская.

– Командир, это что за хрен с горы? – Рысь приблизился, держа СВД на сгибе локтя. – Где так по-русски говорить насобачился?

– Хорошо стреляешь, брат, – улыбнулся Маркиз, двинул заложенными на затылок руками.

– Шайтан тебе брат, – огрызнулся Рысь. – Гляди, братанов твоих уже пакуют.

Бармалеев ловко засовывали в машины. Опускали руки, заводили за спину, вязали пластиковой вязкой, надевали на голову мешок.

– А меня тоже в мешок засунешь?

Говорить с ним было мерзко. Будто окунули вниз головой в нужник, да еще подержали для верности. Как он мог? Что творилось в этой голове, когда сбежал он, пройдя в аэропорт по поддельным документам, когда туристический лайнер увозил его в Штаты? Ладно, сбежал, затерялся, скрылся от страны, бывших сослуживцев и вездесущей «конторы». Поманили большие деньги, к которым он всегда испытывал слабость. Сколько помнил Полоз, тогда еще зеленый новичок в «спецуре», Маркиз получал свой конверт за боевые с чуть презрительной, снисходительной усмешкой. Мол, работаем за гроши от благодарной Родины. Деньги не пахнут? Что заставило его даже не предать Родину, кому нужны высокопарные слова? Он давно ее предал, когда обменял на юсовский паспорт и безбедную жизнь там, в сытом обществе «победившей демократии». Снова взять в руки оружие. Стрелять в своих, чтоб даже мускул на лице не дрогнул…

– Пакуйте, – не своим голосом произнес Полоз.

Машины неслись меж песков и гор Республики, взрыхляя собой барханы. Стороной от основных троп боевиков, внимательно разглядывая окрестности, на предмет случайно забредшей группы. Полоз скользил глазами по песку, но потом понял, что все равно ничего не видит, – слишком душила его обжигающая ненависть, пополам смешанная с брезгливостью.

В селении Дута их уже ждали. На окраине селения затолкали группу в прочный глинобитный сарай. Оставили под усиленной охраной. Допрос, даже первичный, в приказ не входил. За этой группой давно установили наблюдение – опытные наемники, шли с территории Ирака. Постоянного места дислокации не имели, но, по данным разведки, их давно перекупили Арабские Эмираты. География – все «горячие точки» Ближнего Востока. И не только.

Ночь была душной. Или Полозу просто так казалось? На улице переговаривались по-арабски солдаты правительственных сил, приданные группе Полоза в помощь. Он сидел за столом в низком маленьком доме, временно освобожденном от жителей. Обстановка была бедной, если не сказать убогой. Полосатые коврики ручной работы, портрет Президента в углу, рядом – множество табличек с зеленой арабской вязью.

Наконец он решился. Пошел на существенное нарушение приказа – никаких допросов. Чувствовал противную дрожь в руках, но все равно выглянул за дверь, скомандовал коротко:

– Приведите.

Маркиз мотал головой – пыльный черный мешок с него сняли, но последствия еще ощущались. Он постоянно отплевывался. Сел на стул напротив Полоза, широко расставив ноги.

– Так и знал, что ты не удержишься.

Полоз смотрел на него, не мигая.

– Что, хочешь узнать, как я до жизни такой докатился? Мораль прочтешь, о присяге на верность Родине? Не трудись. Для меня это все пустой звук. Я – человек новой формации. Космополит. Где вкусно кормят, там и дом.

– Ну и как, вкусно накормили?

Полоз разрывался надвое. Одна его часть брезговала говорить с ним, и Маркиз это чувствовал. Другая открывала рот и произносила слова. Потому что действительно хотела узнать – зачем.

– Да уж лучше, чем в «конторе». – Маркиз сплюнул на пол. – Я теперь американский гражданин, Америка правила миром. Требую консула.

– Ты наемник. У наемников нет родины.

– А ты?

– Я давал присягу. И честно служу своей стране.

Маркиз захохотал. Он смеялся заразительно, до слез. Вытирал глаза плечом, смотрел на Полоза и начинал хохотать снова. Полоз ждал. Наконец Маркиз отсмеялся, посмотрел на него.

– Вот именно – служишь. Как дворняга – за миску сраной каши без мяса и голые кости. – Он неожиданно посерьезнел, говорил зло, выплевывая слова сквозь зубы. – Тебе говорят «фас» и ничего за это не дают. Так, кидают подачку, чтобы с голоду не подох. А жирные коты тем временем стерлядку в сметане едят. Облизывают усы, смотрят на тебя, такого дурака, и слюни вытирают. Пока ты по пескам носишься, землю носом роешь, их дочки и жены в Европах жируют, не знают, чем себя еще занять, чтобы выдумать такое заковыристое. Греют тельца на белом песочке в какой-нибудь Доминикане и на островах Фиджи, с «Маргаритой» в руках, кошечкам маникюр делают, на персональных яхтах катают в три этажа. Сынки по Москве на «геликах» гоняют, с ветерком. А собьют быдло, ну и ладно, папик заплатит. А я так не хочу! Понял меня? Не хочу за них своей башкой рисковать, чтоб мне потом гроб сосновый под рассейским флагом, и никто обо мне не вспомнит на следующий день. Если подыхать, то с осознанием того, что жил как человек, бабки не считал, швырял их направо и налево, баб драл, сколько хотел и кого хотел!

– Ты за драные деньги в наших стрелял! – Полоз вскочил со стула, отшвырнул его ногой.

– Ты меня не слышал? – Маркиз тоже вскочил, потянулся к Полозу, встряхивая связанными руками. – Для меня нет наших и ваших! Я – гражданин мира. И мне по фигу, кто в прицеле – Иван, Авраам или Саид!

Несколько минут они стояли друг напротив друга, буравя противника глазами. Полоз из последних сил сдерживался, чтобы не вцепиться в эту самодовольную морду, выдавить эти бледно-голубые глаза, смотреть, как он корчится, истекая кровью. Руки зудели со страшной силой, и он все сжимал их в кулаки, пока не побелели от нечеловеческого напряжения костяшки пальцев.

– Ну, чего еще скажешь, а? Нечего тебе сказать?

– Выходи.

Маркиз непонимающе уставился на него. Потом хмыкнул, расправил плечи. Повернулся. Выходя за низкую дверь, задел ее плечом. Полоз провел его мимо солдат, толкнул вперед, достал нож и перерезал пластиковую вязку.

– Отпустишь меня? – прохрипел севшим голосом Маркиз, всматриваясь в глаза Полоза и стараясь прочесть в них свой приговор.

– Иди.

Солдаты забеспокоились, залопотали по-своему. Полоз остановил их движением руки. Маркиз, все еще сомневаясь, неуверенно сделал пару шагов по остывающему песку. Солдаты как завороженные смотрели, как он неловко побежал, оглядываясь на каждом шагу. Полоз был спокоен. Спокойно взял у солдата автомат. Спокойно передернул затвор. И выпустил весь магазин убегающему Маркизу в спину.

Стой!

Не было такого!

Да, он до безумия хотел убить его. Сам, своими руками. Не дожидаясь «смежников» из другого ведомства, готовых подхватить «груз» у его группы. Выпустить весь магазин, как он только что сделал. Но ведь все было не так. Он так и остался сидеть за потертым столом, в сотый раз представляя себе, как распахнет дверь и скажет «приведите». Но не встал. Не сказал. Так и просидел Маркиз в глинобитном сарае, а утром прилетели за ними вертушки, погрузили пленных в одну, группу Полоза в другую…

Маркиз, раскинув руки, медленно падал на песок. Полоз провалился вместе с ним в черную воронку, хватался за края, надеясь удержаться от падения, но тщетно. Воронка затянула его. Черный глаз пустоты взглянул в лицо. На миг в круговороте, бешено вращающемся вокруг него, промелькнуло и пропало лицо Наташки. Архар скалил зубы перед строем «альфовцев». Кажется, он увидел залп, словно промелькнули перед лицом желтые точки выстрелов. Воха лежит у него в ногах, медленно превращаясь в монстра. Выстрел. Он падает, падает и никак не может остановиться.

Падение закончилось внезапно. Полоз увидел себя со стороны, стоящим на одном колене, затягивая берцы. Вот только выглядел он странно. Черная форма, кислородная маска болтается на шее. Нашивка на рукаве. «Бастион». Позади него серые коробки зданий и огромная труба с едва различимыми алыми полосками. Кто-то зовет его. А, группа ушла вперед. Командир оглядывается, и Полоз узнает его лицо. Они уже встречались в Блуждающем городе. Он произносит имя. Это не его имя, но он знает, что командир зовет именно его. Вскакивает на ноги и идет догонять группу. Серый пепел, точно снег в январе, падает ему на плечи…

Стаса отвезли в Бурденко. Полученное ранение страшно разворотило всю левую сторону лица, но врачи надеялись на лучшее. «Залатаем. Не впервой», – лаконично ответил усатый хирург и закрыл перед Витькой дверь «Скорой». Его так и забрали с аэродрома, куда самолет доставил группу после очередного выхода.

Пока шли, одна за другой, операции, пока длился послеоперационный период, к нему не пускали. Витька успел получить «довольствие», пошарахаться два дня в Москве, слетать к родным, в Белояр. Там он привычно «отвисал» после заданий, погружаясь в водоворот нехитрых провинциальных развлечений. Рыбалка на Оби, вечера в «Обдорской заставе», веселое времяпровождение со случайной, на день-два, подружкой. Но все ж таки сосало под ложечкой, беспокоило, мешало нормально проводить время. Наконец он не выдержал и взял в Салехарде билет до Москвы.

Стас сидел на кровати в больничной пижаме. Худой, почерневший, с опухшим от последствий операций лицом. Но все-таки был рад его видеть, даже изобразил улыбку одной стороной губ.

– Ба, да ты красавец, командир. Шрамы украшают мужчину. Как бы ни Наташка, от девчонок бы отбоя не было, – сказал он с порога палаты, преувеличенно бодро и шумно.

Улыбка сползла с лица командира, будто стертая ластиком. Витька забеспокоился:

– С Наташкой чего?

Стас женился три года назад, «по большой любви». Вся группа гудела у него на свадьбе, только Хмурый, сучонок, напился и набил морду какому-то хмырю со стороны невесты. Наташка была красавица, Витька это признавал. Даже несмотря на то, что, по собственному утверждению, «видал всяких баб».

– Нет, – уголком рта произнес Стас и замкнулся в себе.

Поговорили ни о чем. Разговор не клеился. Было видно, что командир пребывает в своих мыслях, которые не сумели разрушить даже шутки Витьки. И еще ему не давала покоя мысль, что дело именно в Наташке.

Распрощались. Витька пообещал прийти завтра и покинул палату. В коридоре он даже не пошутил с сестричками, что для Вити Тачина было делом немыслимым. Обычно он не пропускал ни одной юбки.

Стас жил в Коломне, перебрался туда сразу после женитьбы. «Купеческая столица России» встретила Витьку мешаниной архитектурных стилей и запахом печеных пирожков. Добираться до Стаса было недалеко, он сел на маршрутку и уже через десять минут был у его дома.

У подъезда стояла шикарная «Ауди», полностью перегородив дорогу. Какая-то девчонка с веселым карапузом в синем комбинезончике пыталась подтащить коляску, чтобы не задеть блестящего «монстра».

– Э, чего около машины трешься? Заедешь колесами, не расплатишься! – послышался из окон развязный мужской голос.

Витька выглянул из-под козырька подъезда и тихо присвистнул. В окне Стасовой квартиры показался полуголый тип с массивной золотой цепью на шее. Кольнуло что-то в затылок, сигнализируя Витьке о неприятностях. Он придержал ногой дверь, пропуская мамашу с коляской, и вслед за ней прошмыгнул в подъезд.

Пока Витька добирался до Коломны, ему казалось, что все решит простой разговор с Наташкой. Он бы сказал ей, как нужна сейчас командиру ее поддержка, что мелкие ссоры – это пустяки, в конце концов, все супруги периодически ссорятся, на то он и брак. Поддержал бы ее морально, если надо. К увиденному же он оказался совершенно не готов.

Он долго собирался с мыслями, прежде чем позвонить в дверь. В конце концов, кто он ей? Да, сослуживец мужа, но это не повод, чтобы бесцеремонно лезть в их со Стасом личную жизнь. Наконец, собравшись с духом, он позвонил.

Долго не открывали. Витька снова надавил на звонок, в квартире послышалось «кого несет», и в проеме двери появился недавний красавец. «Армянин», – определил Витька, глядя на черные глаза и прилизанные назад волосы. Бритый до синевы подбородок подтверждал его предположения.

– Чего надо? – услышал Витька вместо приветствия.

– Наталья дома? – спросил он.

– А те че?

Если бы Наташка не показалась из комнаты, возможно, дело бы пошло совсем по другому пути. Но она вышла – в просвечивающем халатике, кружевных узких трусах, которые бабы любят надевать в «серьезных» случаях. Сквозь халатик была видна ее грудь. На лице промелькнуло недоумение, оно как-то по-глупому вытянулось, рот приоткрылся. Густо покраснев под его взглядом, Наташка запахнула халатик.

Витька начал действовать незамедлительно – включились инстинкты. Вошел, пинком распахнув дверь, заломил прилизанному красавцу руки за спину. Нагнув его раком, подвел к двери и вторым пинком выпихнул из квартиры. Наташка завизжала. Красавец пролетел полтора метра до следующей двери и со всей дури ткнулся в нее головой.

– А теперь поговорим. Здравствуй, Наташенька.

Красавец быстро пришел в себя. Забарабанил в дверь, обкладывая Витьку матюгами на русском и армянском языках. Наташка суетилась, собирала по комнате его шмотки. Штаны, рубаху, «брендовую» кожаную куртку, блестящие штиблеты. Выпихнула все добро за дверь. Армянин лез в драку, Наталья не пускала его в квартиру, пока наконец он не отшвырнул ее от двери. Наталья упала, широко расставив ноги, халатик неприлично распахнулся.

– С первого раза не понимаешь? – произнес Витька и спустил «горячего парня» с лестницы носом в землю. Потом захлопнул дверь.

– Чего тебе надо? – Наташка поднялась, в голосе промелькнула воинственность, граничащая с истерикой. – Чего ты лезешь?

– Брат небось? – ехидно произнес Витька. – Троюродный. В гости приехал?

– Не твое дело!

– Спорим, что мое?

Она смотрела на него с ненавистью. Витька даже не предполагал, что она умеет так смотреть. От былой красоты не осталось и следа. Губы искажены в гримасе, светлые волосы всклокочены, расползлась краска на лице.

– Приехал порядки свои устанавливать? Больше всех надо?

– Ага. И это мое дело, пока жена моего командира с хачиком ему рога наставляет.

– Да. Наставляю! – Наташка перешла на крик. – Можешь пойти и все ему рассказать! Я хочу нормальной, обеспеченной жизни! Не хочу считать деньги, не хочу жить в этой проклятой Коломне! Не хочу вздрагивать по ночам, жив он там или его уже убили! Все! Хватит! Не хочу жить с уродом, если на то пошло!

Витька ударил ее. На секунду она онемела, стояла, разинув рот и жадно хватая воздух. А потом завизжала, вцепилась Витьке в волосы, наносила беспорядочные удары – по голове, по лицу, по плечам.

– Вон! Вон из моей квартиры! Чтоб духу твоего здесь не было!

«Чтоб духу твоего здесь не было». Ее крик еще долго стоял у него в ушах, когда он сидел на лестнице и курил, забыв, что хотел избавиться от этой привычки и даже сократил норму сигарет. Он слышал его ночью в гостинице, когда ворочался с боку на бок, думая, как сказать обо всем Стасу. И уже заходя на следующий день к нему в палату, он все еще слышал этот крик.

Они снова говорили. Витька и так и эдак искал слова, находил и тут же терял их. Рассказывал командиру, как смотался в Белояр, как ездил с двоюродным братом на реку Обь, ловить рыбу, про салехардского бомжа Степу с оригинальной жизненной философией, которого встретил на вокзале. И искал слова.

Но так и не нашел их…

Чувство вины кольнуло глубоко и болезненно. Если б тогда у него хватило мужества все рассказать Стасу, если б не сдрейфил он тогда… Не было бы этого жуткого скандала, когда Стас все-таки поймал Наташку с поличным. Хачик не огреб бы по самые помидоры, не валялся бы в больнице. Его папик, правда, оказался умнее, связываться с разведуправлением не стал. Пусть бы переживал командир, лежа в госпитале, выплеснул, выдавил из себя весь гнев, и разошлись бы они как в море корабли. Если бы. Если бы. Если бы.

Воронка белого цвета кружила Свята лениво и медленно. И он все дальше удалялся от себя самого, изгрызенного сомнениями. В какой-то момент он перестал помнить себя. Летел в непрерывном кружении, свободный от забот, от накопившихся мыслей, как лист на ветру, а потом медленно начал снижаться.

Он опустился на землю. Впереди глаза увидели поселение, стоящее на возвышенности. Он бодрым шагом проследовал вперед, радуясь, что сейчас наконец-то будет крыша над головой, горячая еда, кружка местного пойла.

Его пустили, признав за своего. Он шел между стенами самодельных домов, здоровался, пожимал протянутые руки, отшучивался. Лабиринт самостроек вывел его к утопленному в землю помещению, над которым располагалась картонка с лаконичной надписью «Бар и гостиница». Вниз уводили ступеньки. Преодолев их, он разошелся в дверях с двумя типами в тертых куртках, толкнул дверь, полной грудью вдохнул аромат жилого помещения. Лавировал между забитыми народом столами, кивал знакомым. Подойдя к стойке, брякнул на нее свой рюкзак.

Бармен направился к нему, вытирая руки об штаны. Он улыбнулся:

– Ну что, крохобор-барыга? Примешь у усталого искателя «ляльки»?

– Готовность.

– Третий готов.

– Готовность.

– Четвертый на позиции.

Старший лейтенант Кетчиев был четвертым. Он ловко установил свою «игрушку» на сошки, дунул на нее, исполняя одному ему ведомый ритуал, и прильнул к окуляру.

– Третий?

– Чисто.

– Четвертый?

– Чисто.

Скрытый аэродром, весь отмытый весенним дождем, ждал прибытия самолета Президента. Глухой лес, казалось, тоже приготовился к высокой встрече. На грани слышимости чирикала жизнерадостно какая-то птица, деревья, покрытые молодой листвой, тихо шелестели под легким, ласковым ветерком. Угрюмые ели, матерые, как таежные волки, недоверчиво выглядывали из-за своих более легкомысленных собратьев.

Жизнь приучила Сату Кетчиева обозревать мир на триста шестьдесят градусов, отмечая одновременно вверенный ему сектор, весеннюю листву, возню проснувшихся ежей в высоком кустарнике. «Лежка», оборудованная по всем правилам высокого снайперского искусства, сливалась с окружающим пространством, входя в него ровно, как пазл в собранную картинку. Весенняя трава и нападавшие за зиму ветки полностью покрывали стрелка с ног до головы, включая винтовку. По части маскировки Сате не было равных в его подразделении. Да что в подразделении! Во всем Северо-Восточном военном округе. Он перенял это важное умение с детства, когда ходил с покойным отцом бить гусей. Плывет, бывало, гусь по открытой воде, подплывет к Сате на расстоянии вытянутой руки… Гусь птица пугливая, осторожная. Иногда отец ругался на Сату – что, мол, делаешь? Ты на охоте или где? А ему нравилась собственная незаметность, способность обмануть осторожного зверя. Когда подрос, экспериментировал с запахами, сам составлял смеси, чтобы сбить зверя с толку.

В армии, куда Сату Кетчиева призвали, едва ему исполнилось восемнадцать, он сразу «влюбился» в снайперскую винтовку. Потерял покой и сон, единожды подержав СВД в руках, «почувствовав» оружие, убедившись, как приятна ее тяжесть, какие стройные линии вышли из-под рук конструкторов, щекой прижавшись к теплому деревянному ложу. Сослуживцы над ним смеялись: «Чукча хочет». А он смотрел на нее затуманенным взглядом, лишившись покоя и сна. Домой он не вернулся – остался на контракт. И уже оттуда бомбардировал начальство рапортами. Отбор претендентов в снайперские группы спецподразделений ОВД прошел на «отлично».

– Третий?

– Чисто.

– Четвертый?

– Чисто.

Президент запаздывал. Видимо, корректировались какие-то планы, о чем личному составу было знать не положено. Сата повел прицелом в сторону взлетно-посадочной полосы. Военные чины были готовы, ждали главного, переговаривались между собой.

– Третий?

– Чисто.

– Четвертый?

– Вижу цель.

– Кто там у тебя?

Он выполз из кустов на еле заметную тропку. Чертыхнулся – это было видно по мимике, – споткнувшись на влажной после дождя траве, отер руки об себя. В камуфляже натовской расцветки, в вязаной шапочке, надвинутой по самые брови. Стрельнул глазами по сторонам и направился в сторону аэродрома.

Самолет Президента шел на посадку.

Сата плавно нажал на курок между двумя ударами сердца…

…Позже начальство и сослуживцы недоумевали, каким образом он прошел на секретный аэродром, минуя мощную охрану и три ряда «егозы». Высказывались самые разные предположения, доказывались и отбрасывались версии. Потом догадались посмотреть на карту и хлопнули себя по лбу. Вот же! Вот же оно! Лесная речушка с покатыми берегами. Должно быть, «охотник» просто не обратил внимания на предупреждавшие таблички, натыканные там, как грибы после дождя. Заблудился в лесу, ходил кругами, пытаясь выбраться к людям, перебрался через речушку… и нарвался на пулю снайпера.

Нет, Сату никто не обвинял. Он действовал строго в соответствии с инструкцией. Посторонним нечего делать на секретном объекте.

– Шляются тут, – мрачно констатировал подполковник Сергеев, неприязненно глядя на труп, распростертый у его ног. – Ну скажи, какого хрена ты сюда полез? Написано же «Стой! Охраняемая территория! Стрельба на поражение!». На поражение, твою ж мать! Жив бы был! Теперь такая кутерьма начнется, задолбаешься отписываться!

– И все равно я не понимаю, как он сюда прошел? – капитан разводил руками. Вид у него был донельзя виноватый. Конечно, так подосрать себе репутацию перед лицом московского высокого начальства! Высочайшего! Выше не придумаешь! Тут не так занервничаешь. – Камуфляж натовский зачем нацепил?

– Да такого барахла в любом «комке» купить можно, – ответил Сергеев. – Любят повыпендриваться, крутого перца из себя построить. «Морской котик», бля. «Зеленый берет». Нет бы скромную «березку» купить. Ладно, чего шуры-муры разводить. Напишите там, в общем, «несчастный случай на охоте», «самострел», чего там еще?

Мужик в натовском камуфляже безучастно лежал на боку. Из-под шапочки, прямо посередине лба, в весеннее ласковое небо смотрела дыра от калибра 7,62.

Он снился Сате Кетчиеву несколько ночей подряд. Стоял, глядя с укором на снайпера, словно хотел сказать: «За что ты меня? Что я, враг, государственные тайны подсматривать решил, в святая святых прокрался? Президент прилетел? И за это ты меня убил?» Сата отмахивался от него во сне, орал, что дело не в Президенте, что он выполнял свою работу и надо было внимательнее смотреть по сторонам, куда прешь. Но на все аргументы неизвестный мужик отвечал одной только фразой: «И за это ты меня убил?»

Что-то сломалось в нем.

Когда катал «отписки», когда формально отстранили от службы на два месяца, отправили в отпуск.

А через полгода положил рапорт на стол начальству.

Якут стремительно поднимался в белой искрящейся воронке. Пока тело его болталось в пространстве, суррогатом зрения и восприятия он снова видел Белояр, каким помнил его почти сразу после Судного дня.

Тайга неуловимо изменилась. Он чувствовал это еще до встречи с первым ошкуем. Смерть промчалась между деревьями, выплеснула полный котелок страха, с визгом носилась над головой. Звери попрятались кто куда, чтобы не попасться в дикую пляску. Тогда он вышел из избушки, подпер за собой дверь, закинул на плечо карабин. И выбрался к людям.

Белый вихрь крутил безучастное ко всему тело, с каждым поворотом изгоняя из него последние остатки Саты Кетчиева, снайпера Белояра с позывным «Якут». А когда опустил на землю, он долго не мог прийти в себя, вспомнить, зачем он здесь. Что делает?

Рука нащупала карабин. Ложе, цевье, оптика. Пальцы долго блуждали по знакомым линиям, прежде чем он поднялся на ноги, автоматическим движением закинул его за спину.

Пора выбираться.

Стойбище встретило его звериным запахом леса: свежая кровь от разделанной на пне туши, запах шерсти, прильнувшей к хозяину собаки. Собака встала на мощные лапы, повела деформированным носом, лизнула хозяина, показав на мгновение мощные, мутировавшие клыки. В ней еще оставались следы западносибирской лайки, но Катаклизм уже хорошо над ней поработал. Сделал больше, мощнее, умнее.

– Но-но, Туман, – услышал он собственный незнакомый голос. – Все, пошел, пошел. Хозяин дома…

– По машинам! Быстро! Быстро!

ОМОН привычно попрыгал в машину, припечатывая берцами ступеньку. Расселись по своим местам, дверь захлопнулась, командир ударил по железному борту. Все, отправляемся.

Машина неслась по городу. Сквозь узкие окна были видны деревья, проносились мимо дома, магазины, торговые центры.

Они неслись в центр города, где на площади беспределил очередной несанкционированный митинг.

Как потом писали в прессе, как всегда раздувая из мухи целое стадо слонов, граждане возмущались из-за подскочивших тарифов ЖКХ, платной системы «Платон», гастарбайтеров, отнимающих рабочие места у «местных», засильем армян на городских рынках, заставляющих сдавать оптом мясо и молоко, и так, всем до кучи.

Ага! Как же!

Стихийный митинг протеста был мало похож на внезапное народное возмущение. Хотя таблички с призывами смены правительства и перемежались с написанными от руки плакатами «Чурки – домой», «Платон – золотой батон власти» и «Не дадим себя ограбить». Над митингующими победно возвышался местный «оппозиционер», известный в широких кругах «бывший юрист», «доктор исторических наук», Слепков, с бородкой клинышком, подвитыми усами, а-ля Николай Второй. Он самозабвенно брызгал слюной, толкая очередную пламенную речь, ну точь-в-точь Ленин, слезший с броневика на Финляндском вокзале. За тем лишь исключением, что «заводы – рабочим», а «землю – крестьянам» Слепков раздавать бесплатно не собирался.

Со всех сторон к нему стекались люди, стекались организованно, что, в общем-то, ставило под сомнение «стихийность» возмущения «народных масс». Шли чистенькие, модные студентики и студенточки, с неизменным айфоном в кармане курток и пальто, которых, наверное, очень волновало количество денег за ЖКХ, перечисляемых в «карман коррупционерам» их не самыми бедными родителями. Шла интеллигенция, среди которых мелькал знаменитый режиссер, коего не раз забрасывали яйцами из зрительного зала. Шли спивающиеся люмпены, которых меньше всего, казалось, мог взволновать «Платон», поскольку не имелось в собственности большегрузных автомобилей. Шла откровенная уличная шпана, в тренировочных штанах и китайских кроссовках «Найк». Тут было проще – им обещали заплатить.

Попадались и «нормальные».

Мужчины и женщины останавливались, вступали в разговор с митингующими и оставались с ними. Кое-где загорелся жаркий спор. Седой интеллигент в круглых очках напирал на высокого мужика лет за сорок, в тельняшке под распахнутой курткой. К ним присоединилась мадам, прилично одетая, если не считать яркой заколки-цветка на голове, делающей ее похожей на стареющую представительницу древнейшей профессии из солнечного Таиланда. Они кричали друг другу в лицо, дама при этом смешно подпрыгивала, пытаясь достать до мужика в тельняшке. Чувствуя численное преимущество не в свою пользу, мужик махнул на них рукой, плюнул и выбрался из толпы.

Прохожие оглядывались, многие ускоряли шаг, проходя мимо. Таких было большинство.

Прибывший на место происшествия ОМОН встретили дружным ревом.

– Начинается, – бросил на ходу старлей Серега Рублев. – Ну цирк!

Пашка Нестеров схватил свой щит и выскочил из машины.

Они орали, визжали, кричали на разные голоса. Исторгаемый из тысячи глоток крик висел над площадью, пробивался сквозь шлем в барабанные перепонки. ОМОН сомкнул ряды, медленным шагом двинулся вперед, рассекая толпу.

По щитам ударили первые камни.

– Суки, – прокомментировал Рублев, пыхтя плечом к плечу рядом с Пашкой.

Шаг. Еще шаг. «Камнепад» был вялым, разрозненным и большой угрозы не представлял. Разве только случайно залетит, но такая вероятность была равна нулю. В «окно» Пашка видел, как Слепцов засуетился, заметался, увязнув в плотной толпе.

Шаг. Еще шаг. Отсечь «оппозиционера» от охраняющих, а потом и паковать можно. Потом СМИ растрезвонят по всей ивановской об «узнике совести» и прочую лабуду. Ничего, пятнадцать суток отсидит, выйдет на волю, опять народ баламутить. Сколько здесь людей? Тысячи полторы? Самые смышленые уже бросились врассыпную, от греха подальше.

О, полезли! Стоящие вокруг Слепцова студентики и студенточки, которые – драть бы, да некому – упирались в щиты, скользили ногами, пытаясь остановить ОМОН. Пашка перестал различать отдельные голоса, все слилось в один непрекращающийся гул, звук дыхания, словно сопел прямо перед ним огромный, толстый бегемот, рты, раззявленные в крике… Шпана напирала, но проигрывала столкновение, медленно «продавливалась» назад. Слепцов бросился бежать, но с другой стороны его уже ждали другие бойцы. И тогда этот студентик – модный берет, заломленный с одной стороны, как у Че Гевары, плащик петушиной расцветки, экзальтированные круглые глаза – бросил в ОМОН бутылку с зажигательной смесью…

Нет, Пашка не жалел. Когда пламя вспыхнуло, обдав Рублева, когда с него сбивали пламя и когда студентик попал под ноги Нестерову, он со всей силы приложил «борца за свободу» ногой под брюхо. А потом еще раз, ничего уже не видя от застилающей глаза ненависти.

Он не жалел и после. Когда узнал, что студентик умер еще на площади и «протестанты» от души потоптались ногами по холодному телу, спасаясь бегством от напирающего ОМОНа.

Он не жалел и сейчас. Поднявший меч от меча и погибнет. Сколько раз люди слышали эту фразу? И никогда не задумывались о последствиях. Вот и студентик небось видел себя в лучах славы, присвоив себе право распоряжаться жизнями бойцов, кидая в них ту злополучную бутылку. И что? Глупо и бесславно распорядился своей жизнью. Помер он, пошумели журналисты, повозмущалась либеральная общественность, повисел в ЖЖ и Фейсбуке пост с соболезнованиями. И забыли о нем.

Он не жалел. Ни до, ни сейчас, ни позже.

Угольно-черная воронка крутила свою спираль. Нестер закрыл глаза и отдался водовороту, все ускоряющемуся, несущему его всю быстрее и быстрее.

Нет памяти.

Нет боли.

Ничего нет.

Только он, летящий куда-то, в неведомые сферы, в дальние дали. Может быть, прав тот голографический ученый в подземном комплексе внеземного происхождения? Может быть, серая спираль – это ворота, переносящие в другой мир? И там, в другом мире, он встретит Гуцула, и Заслона, и Спицу, и даже Архимеда, будь он неладен. Сядут на бережку какой-нибудь параллельной речки, выпьют параллельного пивка, закусят рыбкой, или что там водится. И была эта картина такой ясной, что Нестер не смог сдержать улыбки.

Нет памяти.

Ничего нет.

Только черная круговерть перед глазами.

Он вынырнул из пелены рядом с серым сооружением, похожим на большой ангар. Подошел к двери, точно зная, куда и зачем он идет. Его отряд собирался внутри. Чертово начальство! Задолбало построениями! Они б еще парад провели! Марш по плацу на фоне апокалипсиса. Как самим еще не надоело?

– В строй, становись!

Взвод «Альфы» вытянулся во фронт. Новый командир не спеша прохаживался вдоль строя, и с его бледной физиономии не сходил оскал. Ну и рожа! Чистый вампир. Он прошел почти весь строй с хвоста до головы и вдруг резко остановился, внимательно вглядываясь ему в лицо.

– Я тебя где-то уже видел? Мы встречались?

– Никак нет, – ответил он, недоумевая, чего новый командир к нему прицепился…