Переписать сюжет. Книга 1

Глава 9

— Мастер Хэн?

Линьсюань удивлённо поднял взгляд. Сюда, на верхний этаж весёлого дома, вход из мужчин был открыт только клиентам и слугам. Однако уверенно переступивший порог человек на слугу не походил. Одет просто, но добротно, меч в руке указывает, что перед тобой либо человек благородный, либо вояка, но для вояки какой-то… слишком гладкий, что ли. Все волосы забраны в пучок, так что, видимо, не заклинатель.

Ещё один клиент? Но какие клиенты с утра пораньше? Здесь остались только те, кто, как и Линьсюань, провели под гостеприимной кровлей всю ночь, а теперь потихоньку опохмеляются и приводят себя в порядок, прежде чем расползтись по домам.

Человек между тем усмехнулся, не дожидаясь приглашения, уселся напротив Линьсюаня, положив на край стола плетёную бамбуковую шляпу. И, прежде чем заклинатель успел отреагировать, взялся за кувшин с вином. В стоящую перед Линьсюанем чарку полилась прозрачная жидкость.

— Что вам надо? — неласково просил мастер Хэн.

— У этого недостойного есть серьёзный разговор, господин бессмертный. Вы пейте. Вам понадобится лёгкая голова.

— Если ваш серьёзный разговор нельзя вести на тяжёлую голову, вам ничто не мешает его отложить.

— Увы, — вздохнул незнакомец. — У меня нет уверенности, когда я ещё смогу застать вас в месте, где нам никто не помешает, и где наша встреча не вызовет огласки.

А вот это было уже интересно. Кто может быть заинтересован в тайной встрече с печально известным мастером Хэном? Кто-то, желающий нанять заклинателя для щекотливого дела? Или же…

Не отрывая от непрошенного собеседника пристального взгляда, Линьсюань взял чарку и выпил. Голова действительно была тяжеловата, хотя основные последствия он уже преодолел короткой медитацией и очищением ци. Вчера он и правда завалился в заведение Матушки Гу, причём почти случайно: у одной из лавок его окликнула танцовщица Шуйсянь. Оказалось, что она выбирала ткань на новое платье, слово за слово, и они прошлись по лавкам вместе, набрав подарков для девушки, а заодно её подружек — постепенно пришедшему в хорошее расположение духа Линьсюаню показалось несправедливым оставить остальных без гостинца. Да и навлекать на милую Шуйсянь зависть товарок не хотелось. Теперь, когда Линьсюань имел представление о своих доходах, он уже не боялся случайно выбиться из бюджета. При желании он мог бы подарить девице новый дом, не то что несколько штук шёлка, ворох лент и с десяток шпилек и колечек. Так что он предоставил танцовщице выбирать, что ей придётся по душе, а сам подписывал счета.

Он никогда не понимал ужаса иных мужчин перед совместным походом за покупками. В конце концов, всегда можно постоять в сторонке, думая о своём. А если даме обязательно нужна оценка, то сказать «это тебе к лицу» язык не отсохнет.

После благодарная Шуйсянь потащила его с собой, уверяя, что устроит ему отличный вечер и развеет все тревоги мастера Хэна. Домой возвращаться не хотелось, так что Линьсюань не возражал. Вечер и правда удался, Матушка Гу закатила целый пир — а почему бы и нет, за счёт щедрого мастера Хэна — так что Линьсюаню и правда удалось отбросить все свои переживания и, как сказали бы на его родине, классно оттянуться.

Чего он никак не ожидал, так это серьёзных разговоров наутро.

— Итак?

— Для начала ваш слуга должен сказать, что о вас наслышаны далеко за пределами ордена Линшань, мастер Хэн. Люди говорят и о вашей победе над тигром-оборотнем, и о избавлении деревни от лютого мертвеца, и то, как вы вычислили зловредного колдуна, что наслал маогуя* на чиновника из Фэнчэна. Есть знающие и больше. О том, как вы выступали против неразборчивости главы Ши в выборе учеников для ордена, или его попустительства преступникам и смутьянам, что смущают умы черни… — человек сделал паузу. — Поистине, странно мне, что столь сильный и достойный заклинатель так мало ценим в своём ордене.

Интересно, подумал Линьсюань, как настоящий мастер Хэн отреагировал бы на такие слова? Почувствовал бы себя польщённым, или окрысился, что, мол, не ваше дело?

— А вы, собственно, кто?

— О, этот недостойный всего лишь посланник.

— Чей?

— Зрите в корень, мастер Хэн? — человек улыбнулся. — Я служу главе клана Мэй.

Линьсюань едва удержался от усмешки. Что ж, приятно видеть, что его догадка оказалась верной. В романе процесс вербовки не описывался, просто выяснялось в один прекрасный момент, что Хэн Линьсюань ещё и шпион, помимо всего прочего. И активно пользуется помощью конкурентов для обустройства своих неблаговидных делишек. Союз был взаимовыгодным — глава Мэй получал детальную информацию о происходящем у основного соперника, и со временем даже сумел заменить главу Ши на кругом ему обязанного главу Хэна. Да, несмотря на общую к нему неприязнь, Хэн Линьсюань сумел стать главой Линшань, избавившись от всех, кто мог этому помешать — правда, просидел на этом месте недолго.

Понимал ли оригинальный Линьсюань, что ослабляет собственный орден? Наверняка понимал, но рассудил, что лучше быть клювом курицы, чем хвостом коровы.

— Клан Мэй… — повторил Линьсюань. — И что же главе клана нужно от этого Хэна, что он послал вас с такой грубой лестью?

— Увы, таланты этого ничтожного весьма далеки от способностей главы Мэя, — вздохнул посланец. — Я могу лишь приложить все свои жалкие силы, чтобы выполнить его поручение… Глава Мэй предлагает вам союз. Вы позволите мне быть откровенным? Глава Ши — хороший заклинатель, но его методы вести дела… удручают. Под его рукой орден Линшань превращается в сборище ничтожных людишек. Высшие и низшие теряют понимание своего места, разве от таких можно ждать какого-нибудь порядка? Вы, вероятно, хотите спросить, какое до этого дело главе Мэю? Да, какое-то время он с удовлетворением наблюдал, как орден Линшань разрушает сам себя. Однако, приходится признать, что с некоторых пор на карту поставлен авторитет всех заклинателей. Чернь, глядя на то, что творится во владениях Линшаня, теряет понимание о должном и правильном, и зараза расползается по другим землям. А потому глава Мэй задумался о том, что будет лучше для всех, если место главы ордена займёт более достойный человек, чем Ши Чжаньцюн.

— И кто же этот достойный? — не без удовольствия поинтересовался Линьсюань.

— Вы, мастер Хэн.

Линьсюань хмыкнул и потянулся за кувшином. Едва не спросил собеседника, не налить ли и ему тоже, но вовремя спохватился, что чарка на столе только одна.

— Какое заманчивое предложение… И как же глава Мэй намерен его осуществить?

— С вашей помощью, разумеется. Зная о том, как идут дела, вы совместно сможете выработать план.

— А откуда мне знать, что это не обман и не ловушка? Вы только что сами признались, что глава Мэй чувствовал удовлетворение при виде разрушающегося Линшаня. Как знать, быть может, он воспользуется знанием наших дел не для того, чтобы помочь мне, а чтобы уничтожить весь мой орден?

На самом деле Линьсюань знал ответ на этот вопрос, быть может, даже лучше, чем сам посланец. В книге, в которой он теперь имел честь обитать, было несколько эпизодов, написанных от лица главы Мэя, так что для Линьсюаня не были секретом его планы и взгляды на политику. Мэй Цзыдянь действительно не хотел уничтожать Линшань. Ослабить, поставить в зависимость от себя, чтобы стать гегемоном Севера, а то и всей Центральной равнины — это да, кто ж от такого откажется. Но идеалом государственного устройства для главы Мэя было то, что в мире Андрея называли феодальной раздробленностью. Когда каждый знатный клан правит своим куском земли, как это было в древние, почти легендарные времена, ещё до династии Цзюэ, только тогда высшим классом была земельная аристократия, а сейчас её сменили заклинатели. На самом деле глава Мэй и против императора ничего не имел — до тех пор, пока тот совершенствовал личные добродетели, приносил жертвы Небу за всю Поднебесную и послушно кивал головой, когда собиравшиеся раз в несколько лет к его двору уездные властители из вежливости ставили его в известность о своих планах. Ну, ещё порой можно было уступить императору роль третейского судьи, когда конфликт сам не решается, а воевать из-за него не хочется.

Но пришедший к власти после падения династии Цзюэ Чжэн Гуан имел совсем другие взгляды на идеальное государство. Он посмел настаивать на том, что не только заклинательская верхушка, но и все жители Поднебесной, даже чернь, обитающая на принадлежащих клану землях, отныне являются подданными его, императора, а вовсе не главы Мэя. Этого, разумеется, стерпеть было невозможно.

— Мастер Хэн… — посланец тяжело вздохнул. — Неужели слова столь уважаемого главы вам недостаточно?

— Увы, господин посланец. Я — человек циничный и не считаю, что уважение, которое я, несомненно, питаю к главе Мэю, является гарантией его правдивости.

— Что ж, я передам главе Мэю ваше мнение о нём. А пока — оставим вопрос его правдивости в стороне. Готовы ли вы на такое сотрудничество?

— Прошу прощения, но этот вопрос в стороне оставить невозможно. Потому что без его разрешения наш разговор теряет всякий смысл. Я не собираюсь осушать пруд ради рыбы. Мне нужны гарантии — и тогда я дам свой ответ.

— Какие же гарантии вы хотите получить?

— А вот это пусть решает глава Мэй, — отрезал Линьсюань. — И странно мне, что столь мудрый человек не обдумал этот вопрос заранее.

Посланец помолчал. Похоже, наглость Линьсюаня его впечатлила.

— Что ж, я передам, — повторил он в конце концов. — Вы часто бываете в городе? Знаете лавку господина Се?

— Это… которая лавка? — Линьсюань нахмурился.

— Сразу за Ивовым мостом.

— А… Да, знаю.

— Когда глава Мэй пришлёт вам свой ответ, перед ней повесят фонарь в виде кролика. Приходите сюда же, здесь достаточно безопасно.

— Договорились.

Посланец, не говоря больше ни слова, подхватил свою шляпу, поднялся и исчез за дверью. Линьсюань задумчиво посмотрел на кувшин, но решил, что ещё одна чарка будет уже лишней.

Школа давно проснулась и занялась своими делами, но глава Ши находился у себя дома. Когда Линьсюань постучался в его дверь, Чжаньцюн занимался какими-то документами, судя по вороху бумаг и тушечнице на столе. Но Линьсюаня он впустил сразу.

— Я не вовремя? — давя нетерпение, спросил заклинатель. В конце концов, новость хоть и важная, но ничего не случится, если глава узнает её через пару часов или даже завтра.

— Нет, что ты, — улыбнулся Чжаньцюн. — Хочешь чаю?

— Нет, я не хочу пить. Шисюн, я только что говорил с человеком, который представился посланцем главы клана Мэй. Он предложил мне сообщать главе Мэю о происходящем в Линшань в обмен на то, чтобы помочь мне стать новым главой ордена. Куда они собираются деть тебя, я уточнять не стал.

Улыбка сползла с лица Чжаньцюна. Некоторое время он молчал, потом сел за стол и жестом предложил Линьсюаню занять место напротив.

— И что ты ответил? — спросил он.

— Я не сказал ни да, ни нет, потребовав гарантий искренности. Когда — если — их предоставят, мой ответ будет зависеть от тебя.

— В каком смысле?

— В прямом. У меня есть идея — мы можем действительно начать информировать главу Мэя о наших делах, но лишь о тех, о которых ты сочтёшь нужным. Или, если тебе этот план не по душе, при следующей встрече с его посланцем я откажусь.

На этот раз Чжаньцюн молчал дольше.

— Ты хочешь… повести с Мэями игру?

— Угу.

— Это может быть опасно.

— Кому и чем? Мне или ордену?

— Тебе. Если Мэй Цзыдянь разгадает твою хитрость, ты получишь личного врага.

— Мы с ним и так не друзья, — хмыкнул Линьсюань.

— Шиди, не будь столь легкомыслен.

— Шисюн, давай начистоту. Если б вместо меня к тебе с этим предложением пришёл кто-то другой — ты бы согласился?

— Ты понимаешь, на что вызываешься? — после ещё одной паузы спросил Чжаньцюн. — Если это станет известно кому-то помимо нас двоих, ты можешь прослыть предателем. Даже если будет доказано, что ты действовал в интересах Линшаня, двурушничество — недостойный путь для благородного мужа, а твоя репутация…

Он запнулся.

— И так оставляет желать лучшего, ты это имеешь в виду? — продолжил Линьсюань. — Так значит, я ничем особо и не рискую. Обвинением больше, обвинением меньше…

— Шиди!

— Я серьёзно. Не хотел напоминать тебе об этом, но ты и сам видел — благородные мужи, вроде Доу Сюя, готовы обвинить меня при малейшем поводе, а то и вовсе без повода. И как я себя веду, значения не имеет.

— Я всё же надеюсь, что вы помиритесь, — Чжаньцюн хмуро посмотрел на тушечницу, выполненную в виде озерца меж миниатюрных гор. — Я тоже не хотел тебе об этом напоминать, но его недоверие к тебе — всё же во многом следствие твоих собственных поступков.

— Не буду спорить, и если Доу Сюй действительно протянет мне руку, я её не отвергну. Но я не могу мириться в одиночку. И если он и подобные ему продолжат думать обо мне плохо, или даже ещё хуже — я переживу.

Он не лукавил — правду говорят, что с бедой надо переспать. Прошедшая ночь примирила Линьсюаня с обрывом наметившейся дружбы, а перспектива поводить за нос главу Мэя и вовсе наполнила воодушевлением. Во время чтения этот персонаж сразу вызвал неприязнь, а иногда и вовсе бесил своим повышенным даже по местным меркам снобизмом и неразборчивостью в средствах. К тому же было обидно за Чжаньцюна, которого эта парочка, глава Мэй и мастер Хэн, в конце концов действительно ухайдохали. Вот и восстановим историческую справедливость, а заодно подержим руку на пульсе. Если Мэй Цзыдяню отказать, он может начать искать другие пути ослабить Линшань и убрать главу Ши, и кто знает, до чего додумается. А так — пусть согласовывает свои действия с союзником, тогда можно будет придумать, как им противостоять. А спустя пару-тройку лет выступит И Гусунь со своими правами на трон, и с главой Мэем так или иначе будет покончено.

— Так значит, ты решил, — констатировал Чжаньцюн.

— Дело за твоим согласием.

— Скажи мне честно — если я откажу, ты всё равно попытаешься?

Линьсюань моргнул. Переступая порог, он искренне думал, что поступит так, как скажет глава Ши. Отказ Чжаньцюна существенно осложнил бы задачу, да и проворачивать что-то за спиной у главы и друга как-то… Но в этот момент, заглянув в глаза Чжаньцюна, Линьсюань понял, что тот прав. Когда Андрей читал книгу, глава ордена Линшань был просто симпатичным ему героем, и описание его смерти вызвало досаду. Но теперь, когда они прожили бок о бок несколько месяцев — терять его стало действительно страшно.

И раз уж судьба вложила ему в руки способ этому помешать, он им воспользуется. Риск? Он будет рисковать на каждой ночной охоте. Забавно, он всю жизнь был мирным гражданским и никогда не подозревал в себе такого авантюризма, но перспектива биться с нечистью и участвовать в политических играх не вызывала никаких опасений. Не то передалась часть авантюризма от прежней души вместе с осколками памяти, не то…

А, впрочем, какая разница.

— Так ты разрешаешь? — помолчав, спросил Линьсюань.

— Да, — судя по тому, как поджались губы Чжаньцюна, ему это решение было не по душе. — Но ты будешь все свои действия согласовывать со мной. Никакой самодеятельности!

— Хорошо, — с готовностью согласился Линьсюань. — Обещаю.

Чжаньцюн посмотрел на него с подозрением, но кивнул.

— Тогда дождёмся их ответа. Где и когда вы договорились встретиться?

— В заведении Матушки Гу, после того как над лавкой господина Се за Ивовым мостом повесят фонарь в виде кролика.

— Что ж, я отправлю своих людей проследить за этой лавкой и её хозяином.

— Он может ничего не знать, — сказал Линьсюань. — Просто ему предложат заплатить за вывешенный фонарь — кто откажется?

— Возможно, — сдержанно согласился Чжаньцюн. — Скажешь мне, когда соберёшься на встречу с этим… посланцем.

Линьсюань кивнул.

*Маогуй — призванный злым колдуном дух кошки, который вселяется в жертву и пожирает её изнутри.

* * *

Орден Линшань тонул в море хризантем. Они были везде — на клумбах рядом с домиками, на склонах горы и полянах под ними, в стоячих вазах во дворах и подвесных на карнизах: розовые, оранжевые, жёлтые, белые, лиловые. Почти на каждой поверхности в доме Линьсюаня поселилось по букету. Не зря праздник Двойной Девятки — девятого дня девятого лунного месяца — зовётся также праздником Хризантем.

Линьсюань, проходя мимо, машинально трогал прохладные лепестки. Цветы он не то чтобы не любил, но от такого количества пестрело в глазах. Вот Санька — та была бы в восторге. А может быть и нет. Когда-то она мечтала стать флористом, и, хотя в конце концов выучилась на бухгалтера, старая страсть не проржавела. Возможно, она тоже сочла бы такое украшательство чрезмерным.

В девятый день весь орден с утра собрался в храме Глубочайшего почтения — большом зале, где хранились поминальные таблички всех предшествующих мастеров Линшаня. Пусть день Двойной Девятки — не Цинмин, день поминовения усопших, но и сегодня почтительные потомки навещают могилы своих предков, приводят их в порядок и приносят жертвы. В ордене предков заменяли предшествующие поколения мастеров. Далеко не у всех из них были могилы, ведь многие просто уходили в горы, и, как свято верили оставшиеся, находили там бессмертие. Но таблички ставили всем заклинателям, как бы они ни покинули орден, ведь и бессмертному будет приятно, если ученики и ученики учеников не забывают его, возжигают благовония и возносят молитвы.

Взрослые заклинатели и те из внутренних учеников, кому хватило места, преклонили колени перед алтарём внутри зала, все остальные выстроились рядами во дворе до самых ворот. Линьсюань оказался в первом ряду, рядом с главой Ши — место почётнее, если не считать самого главы, было только у Шэ Ванъюэ. Прямо перед ними возвышался многоярусный резной алтарь, освещённый колеблющимися огоньками множества свечей. Между свечами выстроились таблички из полированного дерева, украшенного орнаментом и позолотой. Множество имён, большая часть которых ничего не говорила не только чужаку Линьсюаню, но и его собратьям по ордену. Конечно, все они изучали историю Линшаня. Но выдающихся людей, деяния которых запечатлеваются в памяти потомков, всегда меньшинство, а от большинства, как сказано в старом советском фильме, остаётся лишь тире между двумя датами.

Линьсюань отыскал глазами табличку учителя Юня, что в таком обилии далось с некоторым трудом. Под коленями, смягчая твёрдость пола, лежала плоская подушка, и он с сочувствием подумал об учениках во дворе, которым подушек не досталось. Конечно, всех их учили переносить боль и неудобство, но всё-таки… Настроиться на возвышенный лад никак не получалось, хотя лица всех остальных были преисполнены торжественности и одухотворённости. Хорошо им, верящим в горние силы, а для Линьсюаня всё происходящее — не встреча с почитаемыми предшественниками, а длинная и слегка нелепая, хоть и красивая церемония. Особенно нелепость ощущалась, когда приходила пора кланяться, почти утыкаясь лбами в пол и, соответственно, задирая кверху зады. Линьсюань старался не думать, как он сам и стоящие рядом с ним выглядят для последних рядов.

В воздухе плыл назойливый благовонный дым, перед табличками в ряд стояли чаши с приношениями и подставки с курительными палочками. В чаше большего размера горела бумага и комки золотой и серебряной фольги, изображавшей драгоценные слитки. Ши Чжаньцюн опять поклонился, вытянув вперёд руки, и все остальные согнулись синхронно с ним. Со времени завтрака прошло уже довольно много времени, и вид румяных фруктов и прочей еды, выставленной на алтаре, дразнил разгулявшийся аппетит.

Наконец Чжаньцюн поднялся, и Линьсюань подавил вздох облегчения. Молодёжь расступилась, пропуская учителей, и он отыскал взглядом Бай Цяо. Ученики Линьсюаня располагались сразу за учениками самого главы, и Линьсюань, приостановившись рядом, тихо сказал:

— Идите с остальными без меня, я потом догоню.

Бай Цяо молча поклонился, показывая, что услышал. За поклонением предкам или наставникам следовала вторая часть праздника — подъём в горы. Линшань, правда, уже располагался на горе, так что члены ордена просто переходили по склону повыше, на удобную площадку, откуда открывался один из самых красивых видов, и там устраивали пикник. С вином, сладкими пирогами и пирожными, весёлыми играми и состязаниями. В достаточно бедной на впечатления здешней жизни праздников ждали с нетерпением и энтузиазмом.

Вот только Линьсюань не был уверен, что ему найдётся место во всеобщем веселье. Честно говоря, он бы с большим удовольствием ушёл в город, да хотя бы в тот же дом Матушки Гу. Тамошние девушки в последнее время, кажется, действительно были рады его видеть, и их веселье разительно отличалось от натянутых улыбок и любезностей, которыми от него отделывались собратья по ордену. Линьсюань был не из тех, кто жить не может без постоянной шумной компании, но одиночество и скрытая враждебность окружающих начинали угнетать.

Однако он не решился — не хотелось огорчать Чжаньцюна, да и собственных учеников. С некоторыми из них он на удивление сблизился, та же Жунь Ваньи оказалась весьма сообразительной и здравомыслящей девушкой, учить её было одно удовольствие. Даже Бай Цяо, несмотря на не слишком приятный опыт с И Гусунем, продолжал глядеть Линьсюаню в рот, видимо, смирившись со сменой курса уважаемого наставника. И пусть эти отношения не могли заменить дружбу взрослых, они приятно щекотали самолюбие и давали надежду, что он всё-таки находится тут не зря. Возможно, у него и впрямь получится вырастить достойное поколение заклинателей.

Кстати, надо было отдать должное и остальным мастерам — как бы они ни относились к Хэн Линьсюаню, а никакой дискриминации по отношению к его ученикам не допускали. А значит, и он сам не будет ставить подростков в двусмысленное положение и не заставит их объяснять другим и самим гадать, почему их учитель сбежал с общего праздника. А будет нечем заняться — всегда можно взять с собой что-нибудь почитать, тем более что ему по-прежнему есть что навёрстывать. Хэн Линьсюань и раньше то и дело демонстративно утыкался в книгу, так что это никого не удивит.

Выметенные с раннего утра дорожки были пусты, между домами царили тишь и безлюдье. Только шелестела под прохладным ветерком пожелтевшая листва, да чирикали не умолкшие осенью пичуги. Около дома пел свою незамысловатую песню водопадик, колебля воду в заводи, где уже давно отцвели лилии. Перешагнув высокий порог, Линьсюань оглядел стеллаж, прикидывая, что взять, когда в оставшуюся приоткрытой дверь постучали.

— Входите! — крикнул Линьсюань, недоумевая, кто бы это мог быть. Створка открылась, и в дом вошёл внешний ученик в сером халате. Против света Линьсюань не сразу разглядел его, но мгновением спустя узнал И Гусуня.

— Ты за «Трактатом о военном искусстве»? — после некоторого замешательства спросил Линьсюань. — Подожди, сейчас достану.

Он повернулся к шкафу, в котором хранились самые ценные книги — недавно на одном из уроков истории Линьсюань стал свидетелем спора между Гусунем и Бай Цяо, который, памятуя полученные уроки, перестал пытаться доказать своё превосходство кулаками, но соперничество между мальчишками от этого меньше не стало. В тот раз Бай Цяо в пыль раскатал соперника цитатами из «Военного искусства», и Линьсюань, в утешение проигравшему, пообещал Гусуню выдать ему экземпляр трактата, чтобы в следующий раз тот мог достойно ответить. Да и вообще не помешает будущему правителю знать военное дело хотя бы в теории.

— Нет, наставник Хэн, этот ученик пришёл не за трактатом, — сказал И Гусунь у него за спиной.

— Вот как? — уже распахнувший дверцу шкафа Линьсюань обернулся. — Тогда зачем?

И Гусунь глубоко вздохнул. На его лице было написано выражение мрачной решимости.

— Наставник Хэн, вы в последнее время постоянно нагружаете меня дополнительными уроками. То каллиграфия, то математика, то законы. Теперь вот этот трактат.

— Да, — Линьсюань поднял брови. — Ты чем-то недоволен? Твой почерк немного улучшился, кстати.

Он мог бы так же добавить, что благодаря этим дополнительным занятиям И Гусуня теперь значительно меньше нагружают тяжёлой работой, которую вынуждены заниматься внешние ученики — Линьсюань старался следить за этим, не собираясь испытывать парня на прочность.

— Наставник Хэн, ваши занятия отнимают у меня время от самосовершенствования.

— Ах, вот как.

Линьсюань захлопнул дверцу и смерил ученика взглядом с головы до ног. Можно было только поразиться его храбрости — или наглости. При здешнем-то почтении к учителям, прийти предъявлять претензии, что тебя неправильно учат… Любой другой на месте Линьсюаня сейчас в лучшем случае более или менее спокойно объяснил, что не дело ученика судить о таких вещах. Наставники априори лучше знают, а если ты их не понимаешь, то просто принимай как данность. В худшем — отправил бы вколачивать почтение к своим методам обучения палками. Личный ученик ещё может почтительно попросить разъяснить непонятное поведение учителя, но внешнему это явно не по чину.

— За последние полгода я не продвинулся в совершенствовании ни на шаг, — судя по сжатым кулакам и вызову в глазах, И Гусунь и сам понимал, что переходит границы, однако останавливаться не собирался. — Всем ученикам предоставляют равные шансы попробовать выплавить золотое ядро и стать заклинателями. А вы… вы нарочно учите меня чему угодно, кроме этого!

— Ну ты и наглец, — невольно усмехнулся Линьсюань. — Как насчёт того, что я вообще не обязан тебя учить чему-либо, кроме того, что преподаю и всем остальным? И это отнюдь не самосовершенствование.

На скулах И Гусуня явственно вспухли желваки, и Линьсюань почти услышал зубовный скрежет.

— Ладно, давай начистоту, — заклинатель пересёк комнату и сел за столик под стойкой с Ханьшуем. — А до того, как я начал тебя учить «чему угодно», велики ли были твои успехи?

Кулаки ученика сжались ещё сильнее.

— Сядь, не заставляй меня задирать голову.

— Они были, — И Гусунь опустился на колени перед столом и сел на пятки. — Я научился чувствовать свою ци. И немного управлять ею.

— За всё время обучения в ордене, не так ли? Кстати, сколько ты уже тут?

— Четыре года.

— Большинство учеников, становящихся заклинателями, справляются с этим за несколько месяцев. А иногда и недель. И ведь это только самый-самый первый шаг, собственно, чувствовать ци иногда удаётся и тем, кто вовсе никакого обучения не проходил. А дальше нужно научиться управлять движением ци не «немного», а в любой момент, обновлять её и накапливать, выстроить базу с помощью практик и лишь после этого выплавлять ядро. И только когда оно появится, и начинается, собственно, обучение на заклинателя. И Гусунь, я, помнится, уже говорил, и повторю ещё раз — у тебя просто нет таланта. Я делаю это не для того, чтобы тебя унизить или как-то помешать тебе совершенствоваться. У тебя могут быть таланты к другим вещам, и ты можешь их развить, чтобы так достичь совершенства. В той же математике. Или владении мечом. Или ещё чем-нибудь, у тебя есть возможность нащупать свой путь. Но ты упрямо пытаешься таранить головой каменную стену. Стена-то выдержит, а голова?

— Этот ученик слышал, — И Гусунь упрямо смотрел в пол, — что нет нераскалываемых дров, есть тупые топоры.

— Что ж, пытаться не возбраняется никому. Даже черепаха может шаг за шагом проползти тысячу ли. Но черепахе хорошо, она, говорят, триста лет живёт. А вот человеческой жизни может и не хватить. Но… предположим, всё пройдёт наилучшим для тебя образом. Если ты забросишь всё остальное и сосредоточишься только на самосовершенствовании дни и ночи напролёт, ты действительно, возможно, сможешь сформировать золотое ядро. Лет так за десять или пятнадцать, если повезёт. К этому времени твои сверстники уже давным-давно будут действующими заклинателями, мастерами. А ты только-только приступишь к обучению заклинательству. И не жди, что твоё новорожденное ядро сразу же сравниться с теми, что будут у них. Самосовершенствование — процесс длиной всю жизнь. Ты готов к этому? К тому, что тебе вечно придётся смотреть в чужие спины?

И Гусунь молчал.

— Если готов, если это твой выбор, то и я готов стать твоим учителем. Или, если не доверяешь мне, можешь выбрать кого-то другого, я поговорю с главой Ши, быть может, он даже сам согласится. Но никаких гарантий тебе не даст и он. Или же ты можешь выбрать то, в чём действительно силён. Решай.

Юноша продолжал мрачно молчать, только его кулаки опять несколько раз сжались и разжались. Линьсюань выждал пару минут, но, похоже, ему удалось сказать всё, что нужно, и возражения у И Гусуня кончились.

— В общем, обдумай всё как следует, — подытожил Линьсюань, поднимаясь. — Если надумаешь учиться — приходи в любое время.

Ученик тоже встал. Если раньше его скулы полыхали красными пятнами, то теперь Гусунь был бледен.

— Да, а трактат всё-таки возьми. Знание стратегии не помешает ни заклинателю, ни воину, ни благородному мужу.

Когда Линьсюань поднялся на площадку для пикника, пирушка уже была в самом разгаре. Учителя и ученики расположились на траве, камнях или принесённых с собой сиденьях, подстелив циновки или подложив подушки. Горели несколько костров, гуляли из рук в руки кувшинчики с вином, настоянном на хризантемовых лепестках, и чайники с хризантемовым чаем для тех, кто помладше. Линьсюань поймал вопросительный взгляд Чжаньцюна, махнул рукой, показывая, что всё в порядке, отыскал своих учеников и сел рядом с ними. Ему тут же протянули тарелку:

— Учитель, отведайте цветочных пирожных!

Линьсюань улыбнулся и выбрал один из красиво уложенных слоёных ромбиков, украшенных красной ягодкой кизила. Признаться, он предпочёл бы начать с чего-нибудь мясного, оставив сладости на потом, но не огорчать же учеников. В чарку полилось горьковато пахнущее вино, глава Ши, поднявшись, произнёс тост. Линьсюань опрокинул чарку вместе со всеми, сжевал пирожное и решил, что жизнь не так уж плоха.

Вокруг разлилась атмосфера непринуждённого веселья. Учителя пили, чинно беседовали о всяком разном и снисходительно поглядывали на молодёжь, которой быстро надоело смирно сидеть по местам, и она затеяла возню и игры. Бай Цяо и Пэй Лин с упоением состязались в «курицу», ногами перекидывая друг другу большой волан. Ещё одна группа учеников решила было сыграть в «слепую рыбу», здешний вариант жмурок, но тут Линьсюань вмешался и решительно пресёк развлечение, грозившее стать опасным: как бы ни была широка площадка, но рядом — обрыв и крутой склон. Постепенно, с увеличением количества выпитого, взрослым тоже надоело изображать степенность, тем более что почти никому из них пока не исполнилось и сорока, а большинству и вовсе было едва за тридцать. Конечно, носиться как дети они себе не позволили, но поиграть в весёлую игру можно и без этого.

— Оп-па! — оперённая стрелка стремительно пролетела по красивой дуге, чтобы отскочить от узкого горлышка винного кувшина. Попасть в это горлышко, особенно не используя духовную силу, да будучи навеселе, и в самом деле было непросто. Так что зрители лишь рассмеялись, и незадачливого метальщика добродушно похлопали по плечу:

— Лао Ван*, ты проиграл! С тебя история.

— Ну, что ж, — Ван Цинфэн усмехнулся. — История так история. Но с вас тогда ещё одна чарка.

Чарку ему поднесли незамедлительно, и Ван Цинфэн неторопливо начал:

— Чжан Хуа ведал общественными работами при императорском дворе. В то время рядом с могилой князя Чжао жил старый пятнистый лис-оборотень. Однажды он захотел посетить Чжан Хуа и принял облик учёного. Но прежде он обратился к столбу, воздвигнутому у могилы в честь заслуг покойного:

«Смогу ли я в этом облике увидеть Чжан Хуа?»

«При твоей ловкости для тебя нет ничего невозможного, — ответил столб. — Однако Чжан Хуа столь мудр, что его трудно обмануть. Пойдёшь — только беду на себя навлечёшь. И я пострадаю».

Лис не послушался его совета и отправился к Чжан Хуа. Чиновник, увидев перед собой вежливого молодого учёного с бледным, как нефрит, лицом и приятными манерами, принял его с большим почётом. Они беседовали о литературе, об изменчивости бытия, и Чжан Хуа узнал много такого, о чём раньше не имел понятия. Потом они подробно потолковали об исторических книгах, литературных трактатах, о сокровенном в сочинениях древних философов Лао-цзы и Чжуан-цзы. Вспомнили лучшие места из «Книги песен», помянули десять мудрецов и три начала — небо, землю и человека, перечислили восемь школ последователей Конфуция и пять видов церемоний. И в этих разговорах Чжан Хуа выказал меньше знаний, чем его гость. Тогда он вздохнул и сказал:

«Разве смертный может быть таким мудрым? Ты, наверное, привидение или лис».

И Чжан Хуа приказал взять юношу под стражу.

«Ваша честь, вы мудры, радуетесь добру и выказываете скромность. Почему же вы гневаетесь, когда встречаете образованного человека? Разве это соответствует учению философа Мо-цзы о всеобъемлющей любви?» — возразил юноша и попросил разрешения удалиться. Но стражники не пропустили его через ворота. Тогда юноша снова обратился к Чжан Хуа:

«У ворот вооружённые стражники, пешие и конные. Вы, видимо, меня в чём-то подозреваете. Выходит, в Поднебесной нужно держать язык за зубами, а люди, идущие к вам за мудростью, могут только издали глядеть на ваши ворота. Я, ваша честь, глубоко сожалею об этом».

Чжан Хуа оставил без ответа речи юноши и лишь велел усилить охрану.

В то время правителем тех мест был Лэй Хуань — человек больших знаний. Он как раз приехал навестить Чжан Хуа, и тот рассказал ему про учёного юношу.

«Если у вас есть сомнения, — сказал Лэй Хуань, — почему бы не привести охотничью собаку?»

Увидев пса, юноша сказал:

«Я умён и талантлив, а вы принимаете меня за оборотня и хотите натравить на меня пса. Можете подвергнуть меня любым испытаниям — всё равно не причините никакого вреда».

Эти речи ещё сильнее разгневали Чжан Хуа.

«Это оборотень, теперь я не сомневаюсь! — воскликнул он. — Я слышал, что собак боятся лишь оборотни, прожившие всего несколько сот лет. Но если оборотней, живущих дольше, осветить факелом из тысячелетнего дерева, они сразу примут свой собственный облик».

«Где же мы возьмём такое дерево?» — спросил Лэй Хуань.

«Говорят, что столбу у могилы князя Чжао тысяча лет», — ответил Чжан Хуа.

И он послал человека срубить столб. Когда слуга подошёл к могиле, вдруг появился отрок в чёрных одеждах и спросил:

«Что вас сюда привело?»

«К господину Чжан Хуа, ведающему общественными работами, явился молодой человек, до того учёный и образованный, что мой господин усомнился, не оборотень ли он. Меня послали срубить этот столб, чтобы сделать из него факел и подвергнуть юношу испытанию».

«Как глуп старый лис! — воскликнул отрок. — Не послушался моего совета и навлёк на меня беду!»

Стеная и плача, он исчез. Слуга начал рубить столб, и из-под топора брызнула кровь. Когда зажгли факел и осветили им юношу, тот сразу же превратился в пятнистого лиса.

«Если бы эти два существа не встретились на моём пути, — сказал Чжан Хуа, — то и через тысячу лет люди бы от них не избавились».

И он сварил лиса.**

Ван Цинфен выдержал паузу и допил то, что было в чарке. Слушатели, в числе которых были и ученики, засмеялись и захлопали.

— Отлично, отлично! Прекрасная история.

— А это было обязательно — от них избавляться? — спросил Линьсюань.

— В каком смысле? — Ван Цинфэн повернулся к нему.

— Ну, я вот так и не понял, а за что, собственно, убили лиса.

— Он же был оборотень.

— И что?

Ответом были полные недоумения взгляды. Линьсюань вздохнул.

— Почему мы, собственно, уничтожаем оборотней и всякую прочую нечисть?

— Потому что она вредит людям.

— Именно. Но разве этот лис кому-нибудь вредил?

Слушатели переглянулись, как переглядываются люди, услышав заведомую чушь.

— Разве оборотни могут не вредить? — спросил кто-то.

— Мне напомнить вам легенду о Белой змее? Или ту историю, где лиса много лет служила на постоялом дворе, и никто от неё ничего плохого не видел? Оборотни тоже разные бывают.

— В истории не сказано, что этот лис был добродетелен, — рассудительно сказал Чжаньцюн.

— Но не сказано и обратного, — возразил Линьсюань. — Бедный лис жил себе и жил, никому не мешал, заскучал и захотел поговорить с умным человеком. А этот, Чжан Хуа, заметьте, даже не пытается узнать, творил ли его собеседник какое-нибудь зло, или нет. Просто раз оборотень — надо сварить. Ещё и столб срубили, а он-то точно никому ничего плохого не делал, просто торчал себе у могилы, и всё.

Остальные снова переглянулись. Судя по скептически кривящимся губам и вздохам, никого из взрослых Линьсюань не переубедил, а затаивший дыхание молодняк и вовсе как-либо высказаться не попытался.

— Ладно, умник, а сам-то сыграть не хочешь? — поинтересовалась до сих пор молчавшая Шэ Ванъюэ.

— Увы, я не мастер рассказывать интересные истории.

— Боишься проиграть? — насмешливо спросил Доу Сюй. Со дня их злосчастной вылазки это был первый раз, когда он обратился к Линьсюаню.

— Учитываю такую возможность.

Однако игра как-то сама собой увяла и без него — видимо, оказавшиеся неуместными рассуждения Линьсюаня сбили всем остальным настрой. Ученики, заскучав, разбежались первыми — кто искать себе иных развлечений, а кто и засобирался обратно в школу. Взрослые тоже стали потихоньку расходиться. Через некоторое время рядом остался только Чжаньцюн. Линьсюань посмотрел на него, гадая, не расстроен ли он, что шиди испортил веселье, но глава сидел с отрешённым видом и казался погружённым в свои мысли. Солнце уже клонилось к закату, и, хотя до темноты было ещё далеко, Линьсюань тоже подумал, что, пожалуй, пора и честь знать.

— В Уху случилась большая битва, ты слышал? — вдруг сказал Чжаньцюн. — Клан Инь захватил три города у клана Лян. Лян попытались их отбить, но потерпели поражение. Двадцать тысяч воинов сдались и были казнены победителями.

— Все двадцать тысяч? — недоверчиво переспросил Линьсюань.

— Все двадцать тысяч.

Линьсюань помолчал. Всё-таки, в такую массовую бойню слабо верилось, должно быть, слухи преувеличили… во сколько? Даже если в десять раз, всё равно масштаб смертоубийства впечатляет.

— Хорошо, что у нас на севере тихо, — пробормотал он.

— Да. Как бы ни были порой сложны отношения между нами, Мэями и Чжунами, в главном мы всё же ладим.

— Но если у них на устах масло, это ещё не значит, что в сердце нет ножа, — возразил тут же ощетинившийся Линьсюань. Не дай бог Чжаньцюн опять начнёт отговаривать от двойной игры…

— Вполне вероятно, — неожиданно согласился глава. — Потому я начинаю думать, что в том твоём предложении есть смысл, хоть оно мне и не нравится. И ещё я узнал, что Е Цзиньчэн ищет тихое место, где можно поселиться с семьёй, и пригласил его в Гаотай.

— Е Цзиньчэн? Это который… Дракон Бэйцзяна?

— Он самый. Он недавно снова женился и хочет спокойной жизни.

— А до этого он где был? — с интересом спросил Линьсюань. Роман, в котором он теперь обитал, то ли не дал ответа на этот вопрос, то ли он сам забыл, но в его представлении о биографии знаменитого полководца, неоднократно дававшего по ушам обнаглевшим кочевникам при императоре Чжэн Гуане, имелась лакуна длинной в полтора десятка лет.

— Служил то одним, то другим. Говорят, побывал даже в Цзяннани, но северянину тяжко на юге. Обосновался было в Фэнчэне, там же и женился, но не поладил с Мэями и решил уехать.

— Что же они не поделили?

— Е Цзиньчэн не пожелал признавать главенство Мэй Хайтана. Тот ему в сыновья годится, но Мэй Хайтан — племянник главы Мэя…

— И глава Мэй ну никак не может поступиться семейным гонором даже ради пользы дела.

— Возможно, Е Цзиньчэн уехал не только из-за этого, — помолчав, сказал Чжаньцюн. — В своём письме он предупредил меня, что больше не хочет воевать и намерен прожить остаток жизни мирно. Думаю, он надеется успеть вырастить новых детей, ведь его сыновья все погибли, знаешь? Кто в бою рядом с отцом, кто от болезни «тянь хуа» несколько лет назад. Но, надеюсь, в случае чего он не откажется помочь хотя бы советом.

Линьсюань удержался от вопроса, что это за «тянь хуа» такая — болезнь «небесных цветов»? Что бы это могло значить?

— И когда он приедет? — вместо этого спросил заклинатель.

— К концу месяца. Градоначальник собирается устроить в его честь праздник — там и познакомимся.

Линьсюань покивал.

— Кстати, ты был прав насчёт старой Ян, помнишь? — вдруг добавил Чжаньцюн. — Той старухи, у которой я чуть не засудил невестку за покушение на свекровь. Мне донесли, что прошлой ночью она подняла крик, звала на помощь, не узнала собственную дочь и пыталась выдрать ей волосы. А когда её наутро спросили, что случилось, очень удивилась и заявила, что ничего подобного не было и на неё просто клевещут. Думаю, она спокойно может возвращаться в дом к сыну — едва ли теперь кто-то поверит, будто младшая госпожа Ян недостаточно почтительна со свекровью.

— А я бы оставил её в доме дочери хотя бы до конца оговоренного срока, — не согласился Линьсюань. — Надо же дать бедной невестке отдохнуть от такого счастья.

*Старина Ван, дружеское обращение к равному.

**«Рассказы о необычайном. Сборник дотанских новелл».