Переписать сюжет. Книга 1

Глава 18

— Ли Жань! Ты должен бить в открывающуюся пустоту! Ты что, не видишь, как у него рука идёт? Впрочем, если и не видишь, ты должен чувствовать!

На площадке кружили двое подростков, старательно атаковавших друг друга без оружия под бдительным присмотром Доу Сюя. Линьсюань прошёлся мимо стены, у которой младшие ученики выполняли стойку на руках. Отлынивать и сачковать никто не пытался, так что Линьсюань снова перенёс внимание на площадку, куда как раз выходила новая пара. В числе тех, кого натаскивал Доу Сюй, были и его ученики, а потому мастер Хэн решил потратить пару часов, чтобы посмотреть, как они себя покажут куда более сильному и умелому воину, чем он сам.

Доу Сюй, кстати, присутствие Линьсюаня старательно игнорировал, даже не поздоровавшись. Можно было бы сказать, что они вообще не разговаривают, если б у младшего соученика хватало на это терпения. Но всё же он нет-нет, да и бросал в сторону шисюна Хэна язвительные реплики, ожидая бог знает какой реакции. Линьсюань старался реагировать спокойно, не ведясь на подначки и провокации, и вообще при редких встречал следовал всем правилам местного этикета. А если шиди Доу желает демонстрировать свою невоспитанность на глазах у учеников, то это его проблемы, верно?

Ученики показали себя неплохо, хотя критических замечаний досталось и им. Но Доу Сюй, надо отдать ему должное, был достаточно справедлив, чтобы не срывать на учениках неприязнь к учителю. А потому к себе Линьсюань возвращался вполне довольным жизнью.

— Шиди Хэн!

— Шицзе* Лю, — Линьсюань наклонил голову, приветствуя Лю Цзиньлянь.

— Ты сейчас к главе Ши?

— Нет, к себе, а что?

— О, а я полагала, что глава вызовет шиди к себе.

— Зачем?

— Ты не знаешь? К главе Ши прибыли посланцы из клана Чжун.

— И какое это имеет ко мне отношение?

— Не знаю, — Цзиньлянь пожала плечами. — Но, говорят, посланцы были злы на шиди Хэна и требовали от главы объяснить его действия.

Действия? Это как-то связано с визитом в Даньлю? Попрощавшись с явно изнывавшей от любопытства шицзе, Линьсюань свернул на дорожку, ведущую к дому главы ордена.

Лю Цзиньлянь оказалась права — гости, два заклинателя, действительно принадлежали к клану Чжун, судя по серо-синим одеяниям. Когда Линьсюань подошёл к домику, они как раз прощались с Чжаньцюном. Вид у обоих был недовольный, но вежливый, что думает глава, сказать было трудно. Линьсюань приостановился, прикидывая, будет ли его вмешательство уместным, или лучше дождаться, пока гости уйдут. Тем временем его заметили.

— А это, надо полагать, и есть мастер Хэн? — осведомился тот из них, что выглядел постарше.

— Да, это он, — подтвердил Чжаньцюн. Пришлось кланяться и получать поклоны в ответ — соответствующие правилам приличия, пусть и исполняемые с кислыми минами.

— Воистину, достойно сожаления, что столь прославленный мастер столь мало придаёт значения законам, — заявил старший. — Или, быть может, мастер Хэн считает, будто они писаны не для него?

— Мастер Ань, со всем уважением — позвольте мне наставить моего подчинённого самому, — не дав Линьсюаню и рта раскрыть, сказал Чжаньцюн. — Шиди, ты как раз вовремя. Заходи, обсудим твоё наказание.

— Рассчитываем на вас, глава Ши, — кивнул мастер Ань, и гости, пройдя мимо Линьсюаня, с достоинством направились к воротам. Линьсюань молча вошёл в распахнутую перед ним дверь, которая тут же закрылась за его спиной.

— Хочешь чаю? — спросил Чжаньцюн тоном, не оставляющим сомнения, что обещанное наказание так и останется исключительно на словах.

— Что они хотели от шисюна?

— Чжуны недовольны тем, как ты самоуправно утроил ночную охоту в их владениях.

— Ночную охоту? Они имели в виду того призрака из Даньлю?

— Ну да.

— И что в этом плохого?

— В ночная охота сама по себе ничем не плоха, но ты нарушил границы. Чжуны не из тех, кто позволяет посторонним сладко спать на краю своей постели.

— А ничего, что они сами и не подумали на этого призрака охотиться? Или он им был дорог как память?

— Я не знаю, был ли он им дорог или дёшев, но шиди, ты же не приходишь в чужой лес, чтобы стрелять там чужих оленей. Во всяком случае, пока не получишь приглашения от хозяев.

— Олени не едят людей.

— Это их земля, это их люди. На своей земле Чжуны могут делать что хотят, так же как мы на своей. Да ты садись, не стой.

— Ничего себе! — Линьсюань уже давно ставшим привычным жестом подобрал подол и сел на подушку. — Значит, Чжуны сами своих людей не защищают и другим не дают?

Чжаньцюн промолчал, лишь одарил Линьсюаня сожалеющим взглядом — так смотрят на ребёнка, который ещё слишком мал, чтобы понять очевидные для взрослого вещи.

— И что ты им сказал?

— Пообещал разобраться. Я напишу главе Чжун письмо с извинениями, пошлю подарки. Полагаю, на этом инцидент будет исчерпан. Если, конечно, не история не повторится.

А ведь Чжаньцюну наверняка и перед этими посланцами пришлось извиняться и оправдываться. Линьсюань зло фыркнул, но кипящее возмущение несколько пошло на убыль. Какими бы самодурами ни были Чжуны, они — соседи, с ними предстоит иметь дело ещё не раз. Причём иметь именно Чжаньцюну, отвечающему за всех своих подчинённых. Это Линьсюаню хорошо, сделал доброе дело и ходи гоголем. А разгребать за ним и улаживать дела со склочными собственниками приходится товарищу.

— Я доставил шисюну хлопот, — заклинатель поклонился. — Прощу прощения, это не повторится.

— О, перестань. Я знаю, что тобой руководило человеколюбие. Лучше скажи, как твои ученики? Смогут показать себя на летнем собрании?

— Думаю, что да. Шисюн, ко мне в руки недавно попала змеиная жемчужина. Если я внесу её в хранилище ордена, возможно, это компенсирует вред, который я причинил?

— Змеиная жемчужина? — поразился Чжаньцюн. — Откуда?..

— Подарок. От… создательницы.

— Ладно, это не важно, — Чжаньцюн махнул рукой. — Шиди, это слишком дорогой дар, я не могу его принять.

— Почему? К тому же это дар не тебе, а всему ордену.

— У меня нет ничего равноценного, чем можно было бы тебя отдарить.

— А зачем нужно отдаривать? Это я должен восполнить ущерб, в который обойдётся задабривание клана Чжун.

— Не настолько уж и велик этот ущерб…

— Шисюн, так ведь и я не последнее отдаю.

Чжаньцюн вздохнул и покачал головой с таким видом, словно ему не предлагали драгоценность, а, наоборот, отнимали.

— Ты ведь понимаешь, насколько она может помочь твоему самосовершенствованию? Её ведь не обязательно даже использовать, просто держать рядом — уже большое подспорье.

— Ну, если так подумать, почему этим подспорьем должен пользоваться я один? Пусть находится в хранилище, тогда её можно будет использовать для пользы всех.

Линьсюань не лукавил — он и правда не видел особого смысла оставлять жемчужину у себя. Конечно, заманчиво становиться всё сильнее и сильнее, но это можно делать и естественным путём, медитируя и упражняясь, пусть и не так быстро. Для ночных охот худо-бедно хватало и того уровня, что был у него сейчас, становиться чемпионом и прославлять своё имя по всей Поднебесной он не планировал, а достижение бессмертия, главная цель всех совершенствующихся и главный фетиш, казалось чем-то далёким и малореальным. Возможно, потому что он так и не смог толком в него поверить. А может, ему просто не хватало честолюбия.

Так что, когда он только взял жемчужину в руки, его первым порывом было подарить её Сун Жулань. В память о встрече, да и вообще… Но Линьсюань не решился. Чёртовы местные правила этикета, в тонкостях которых он так и не разобрался до конца, но понял главное — что они практически не оставляют места привычной галантности. Можно ли дарить подарки чужой жене? Едва знакомой, к тому же.

Так что пусть жемчужина находится в собственности ордена Линшань. Вот и будет от неё польза.

— Шиди, — похоже, Чжаньцюн смирился с неизбежным, — это необычайно щедрый дар. Благодарю тебя от всего сердца.

И поклонился. Настал черёд Линьсюаня замахать руками.

А вот интересное кино, думал Линьсюань, возвращаясь к себе. До сих пор он как-то не задумывался об этом, но ведь действительно — в ордене он ни за что не отвечал. У всех взрослых мастеров были какие-то обязанности помимо обучения и ночных охот. Ли Баовэнь заведовал орденской казной, Ван Цинфэна можно было назвать управляющим, Шэ Ванъюэ возглавляла целителей, Доу Сюй отвечал за оборону, Синь Гуйфэн — за орденское правосудие, Ли Ломин — за контакты с другими орденами, Лю Цзиньлянь — за организацию праздников. Другие либо помогали этим мастерам, либо занимались чем-то своим: библиотекой, архивами, сбором налогов, приёмом и проверкой докладов от местных властей, находящихся под контролем Линшаня… И только Хэн Линьсюань не занимался ничем, кроме учеников и уничтожения нечисти.

В общем, двусмысленное какое-то положение получается. Нет, нынешнего Линьсюаня оно вполне устраивало, но, если посмотреть со стороны… Любимчик, правая рука главы, а никакой реальной власти нет. Только ли из-за больного самолюбия мастер Хэн строил козни против Ши Чжаньцюна? И только ли из-за этого Мэи выбрали его в качестве объекта вербовки? Интересно, почему так получилось: потому что Чжаньцюн, как бы ни мучился гипертрофированным чувством вины, всё равно понимал — ни к какому реальному делу Хэн Линьсюаня подпускать нельзя? Или, напротив, искренне старался облегчить ему жизнь, наделив всеми правами орденского мастера и избавив от обязанностей?

Или всё дело в том, что Небесно-Рассветная автор не удосужилась прописать злодею какое-нибудь занятие? Но обязанности той же Лю Цзиньлянь тоже не были упомянуты, о них Линьсюань узнал уже оказавшись здесь. Даже если этот мир и был создан чьим-то воображением, он оказался достаточно объёмен, чтобы не ограничиваться тем, что попало на страницы книги. Так что объяснение не катило.

Ай, ладно, не всё ли равно.

В доме Линьсюаня было тихо и чисто — убиравшиеся ученики уже всё сделали и ушли. Он вытащил жемчужину, набросал пару строк для Ли Баовэня, начертил на обороте листа пару знаков и принялся складывать из записки бумажную птичку. Небольшое вливание ци, и птичка подскочила на треугольные ножки, подхватила ими, как пингвин яйцо, жемчужину и, взмахнув крыльями, устремилась в окно. Линьсюань поднялся и прошёлся по комнате, остановился перед зеркалом. Свою длинную, азиатскую физиономию он видел достаточно редко, зеркальных поверхностей здесь было куда меньше, чем на матушке-Земле двадцать первого века. Возможно поэтому, пытаясь представить порой, как он выглядит со стороны, Линьсюань мысленным взором то и дело видел себя прежним — стопроцентным славянином с русым ёжиком и пробивающейся к вечеру щетиной. У этого тела борода почти не росла, бриться можно было через день или даже через два. Удобно, что ни говори.

Ладно, чем погружаться в воспоминания, лучше заняться чем-нибудь полезным. Потренироваться с мечом, помедитировать или проверить, что там ученики написали в последнем сочинении.

*Шицзе — старшая соученица.

* * *

Судью Кана Гусунь заметил случайно — разносил уголь по домам и увидел, как тот раскланивается с мастером Ваном. Потом судья неспешно направился куда-то вверх по горе, свернув — сердце Гусуня учащённо забилось — в ту сторону, где проживал глава Ши. Неужели?..

Прошло уже три месяца с тех пор, как Гусунь поделился с ним своими подозрениями. Юноша уже начал думать, имеет ли смысл его дожидаться, или стоит пойти к главе на свой страх и риск. Ведь с каждым днём опасность для ордена росла. Кто знает, что Хэн Линьсюань успел поведать посланцам Меев, и как они используют полученные сведения.

И вот теперь судья прошёл в орден. Сам!

Гусунь сорвался на бег, свернув к ближайшему строению. Сейчас, в летнюю жару, угля в отдельных домах требовалось совсем немного — только если кто-то хотел заварить чай, разжечь курильницу или подогреть вино. Но всё равно получилось с горкой, когда Гусунь высыпал всё, что у него было в одну жаровню. Если он не успеет потом вернуться и разнести оставшееся, будет нагоняй. И плевать, накатившее возбуждение требовало немедленных действий. Он только удостоверится, что судья Кан пришёл за тем, за чем надо. И, возможно, вставит своё слово. Если понадобится.

На ходу вытирая руки пучком сорванной травы, Гусунь вихрем пронёсся по дорожкам и лестницам к дому Ши Чжаньцюна. Его не останавливали — спешащие внешние ученики были не в диковинку. Только у самых ворот юноша притормозил и перевёл дух, оглядываясь по сторонам. Но, к счастью, рядом никого видно не было. Тогда он крадучись пересёк двор и застыл у распахнутого, спасибо жаре, окна.

— Сперва я решил, что речь идёт об обыкновенной контрабанде, — донёсся изнутри голос судьи Кана, и сердце Гусуня сделало кульбит — да, это было оно! — И торговец Се действительно ею занимается. Но наблюдение за ним и допросы, его и его сообщников, выявили, что дело гораздо серьёзнее.

— Вы его арестовали? — ровным тоном спросил Ши Чжаньцюн.

— Да, глава. Так вот, этот торговец подрабатывал не только поставкой и продажей запрещённых товаров. Так же он торговал сведениями, причём добытыми не только им самим, но и теми, что передавали другие лица через него. Иногда выполнял за плату разнообразные поручения, не спрашивая, кто и зачем просит его об услуге.

— Продолжайте.

— На допросе торговец сознался, что прошлой осенью некие люди обстоятельно расспрашивали его о мастере Хэн Линьсюане. Так же он, по их просьбе, проверил кое-какие факты. Ничего особенного, казалось бы — какие заведения посещает мастер Хэн, с кем встречается, как часто выходит в город… Вашему слуге это показалось подозрительным, и он взял на себя смелость проверить то, что касалось мастера Хэна.

Судья сделал паузу, но глава Ши молчал.

— Этот Кан взял на себя смелость так же разузнать о мастере Хэне, — повторил господин Кан. — Глава Ши, этот недостойный заслуживает смерти за то, что осмеливается говорить такое… Но мастер Хэн — дракон в обличье рыбы.

Новая пауза, ещё более мучительная. Потом послышался шорох одежд — Ши Чжаньцюн поднялся.

— Судья Кан, позвольте я угадаю, — голос главы был ровен и невыразителен. — На расследование этого дела вас надоумила ваша жена.

— Моя жена? — с искренним изумлением переспросил судья. — Нет, при чём тут она?.. Я узнал от одного из внешних учеников…

— Эй, ты! Что ты тут делаешь?!

Вздрогнув, Гусунь обернулся. В воротах стоял старший ученик главы Ши.

— Важное дело, — Гусунь торопливо отошёл от окна. Шансы на то, что внутри не услышат голоса снаружи были невелики, но попробовать стоило.

— А, по-моему, ты подслушиваешь, — старший ученик и не подумал понизить голос. — Ты знаешь, что за это ждёт?

Юноша сделал глубокий вдох. Потом поклонился как можно смиреннее.

— Этот ученик виноват. Прошу о наказании.

— Вот глава сейчас и решит, как тебя наказать, — его собеседник широким шагом пересёк двор, схватил Гусуня за шкирку — из-за того, что они были практически одного роста, получилось не так внушительно, как, должно быть, задумывалось — и втащил и не думавшего сопротивляться парня внутрь дома.

Из-за внутренней двери долетали обрывки слов, но теперь они звучали куда менее разборчиво. Старший ученик, не отпуская воротника Гусуня, постучал, и всё смолкло. Потом послышались мягкие шаги, и дверь распахнулась, явив главу Ши.

— Что случилось?

— Прошу прощения у учителя. Но этот внешний ученик подслушивал под окном, — и старший ученик подтолкнул Гусуня вперёд.

— Глава, — сказал судья Кан, — это и есть тот юноша, о котором я говорил.

Ши Чжаньцюн перевёл взгляд с него на Гусуня. Снова посмотрел на судью.

— Подождите меня минуту, — наконец сказал он и вышел в переднюю комнату, поманив своего ученика за собой и прикрыв дверь. Гусунь встретился глазами с господином Каном, тот осуждающе покачал головой, но ничего не сказал.

Спустя полминуты глава Ши вернулся — один, без ученика.

— Продолжайте, — спокойно, даже приветливо, произнёс он, опускаясь на сиденье на возвышении. — Итак, судья Кан, вы сказали, что именно этот юноша навёл вас на след?

— Так и есть, глава Ши.

— Что ж… — глава Ши повернулся к Гусуню. — Тебя ведь зовут И Гусунь?

— Да, глава, — Гусунь поклонился.

— Да, помню, — задумчиво кивнул Ши Чжаньцюн. — Когда-то мастер Хэн просил за тебя. Расскажи-ка мне, ученик, что тебя подвигло обратить внимание на этого лавочника Се и пойти к судье Кану?

— Ну… — Гусунь покосился на судью, и тот ободряюще кивнул. — Этот недостойный ученик однажды разговорился с уличным мальчишкой и от него узнал, что по ночам в лавку Се привозят какие-то товары. Это показалось мне подозрительным, я решил проследить.

— А зачем ты вообще заговорил с уличным мальчишкой?

— Я… Гусунь поколебался — и решился. В конце концов, главное уже сказано. — Я, Гусунь, однажды был в… парчовом домике Матушки Гу.

— Так, — кивнул глава Ши без какого-либо осуждения.

— И там я случайно услышал, как мастер Хэн Линьсюань говорил с каким-то незнакомцем…

Гусунь рассказывал, глава Ши и судья Кан с интересом слушали, время от времени что-то уточняя — для судьи рассказ о самостоятельно предпринятых поисках тоже стал новостью. Их доброжелательный интерес увлёк и самого рассказчика, и через некоторое время Гусунь обнаружил, что с энтузиазмом перечисляет своих помощников в поисках и вклад каждого из них в расследование. И когда в соседней комнате послышался шум и дверь распахнулась, пропуская старшего ученика главы и нескольких стражников, Гусунь в первый момент испытал лишь досаду на то, что его прервали.

— Судья Кан, ученик И, — Ши Чжаньцюн поднялся, и благожелательность на его лице как-то разом сменилась холодом, — вас надлежит поместить под стражу за клевету на мастера ордена Линшань. С этого момента вам запрещено общаться с кем-либо. Степень вины каждого из вас я разберу позднее, и вынесу решение. А до тех пор вам надлежит поразмыслить в заточении над совершенными ошибками.

* * *

Посланец Ши Чжаньцюна сдёрнул Линьсюаня, когда тот отрабатывал боевую технику использования ци. Заставить двигаться меч, это хорошо, но Ханьшуй — духовное оружие, его связь с хозяином крепка, и он как раз для этого и предназначен. А заклинатель с помощью ци должен уметь превратить в оружие всё, что угодно: щепку, травинку, лист бумаги, даже капля воды, наполненная энергией и пущенная во врага, приобретала силу если не пули, то выпущенного из пращи камня. А всего-то и нужно что сосредоточиться да сконцентрировать ци.

Увы, с концентрацией у Линьсюаня были некоторые проблемы. Он вполне научился медитировать, сидя в тишине и покое своего дома или какого-нибудь уединённого уголка, ему неплохо давался лёгкий транс во время неторопливых плавных упражнений, которым начинали и заканчивали боевые и силовые тренировки все, от мастеров до начинающих учеников. Но в горячке боя, что реального, что тренировочного, контроль над ци не то, чтобы совсем ускользал, но дальше нескольких намертво вбитых, видимо, ещё в его предшественника приёмов дело не заходило. Может, из-за того, что он, пусть и получив все умения в готовом виде, всё же уступал тем, кто приобрёл их в результате тяжких трудов, а может, как говорил Чжаньцюн, мешал избыток страстей, которые Линьсюань так и не смог в себе подавить, да не особо-то стремился. В любом случае выход был только один: тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться. Если долго мучиться, что-нибудь получится. И даже порой получалось: в прошлый раз обрывок бумаги впился в ствол дерева, на мгновение обретя твёрдость и остроту бритвы. А вот сегодня несколько срезанных в процессе тренировки Ханьшуем листов ни в какую не хотели не то что во что-то впиваться, а даже лететь куда надо.

Линьсюан с досады порубил их на половинки прямо в воздухе, и тут к нему во двор влетел старший ученик Чжаньцюна:

— Мастер Хэн, вас зовёт учитель! Срочно!

Пришлось поспешить. На пути попадались группки о чём-то возбуждённо перешёптывающихся учеников, но Линьсюань не стал задерживаться, решив узнать всё на месте.

У дома главы было пусто. Садящееся солнце освещало ровную лужайку, ухоженные заросли акации, островок бамбуковых стволов за прудиком с камышом. Линьсюань быстро пересёк мощёную дорожку, постучался в дверь — и тут его внимание привлекло белое пятно на траве. У ступенек, ведущих к двери, лежал небольшой кругляшок из молочно-белого камня. С резьбой с одной стороны, изображающей обвитый драконом круг из восьми триграмм, и с иероглифом «один» на другой. Шнурок, продёрнутый в небольшое отверстие, видимо, перетёрся и порвался, во всяком случае, концы были разлохмачены.

Так.

— Шиди? — дверь дома отворилась, и Чжаньцюн появился на пороге. — Заходи.

Линьсюань сунул находку в рукав и последовал приглашению.

— Что случилось?

— Тебя раскрыли.

— В каком смысле?

— Ко мне только что приходили судья Кан и один из внешних учеников и разоблачили тебя в качестве шпиона клана Мэй.

— Судья Кан? — переспросил Линьсюань после паузы.

— Да, но он утверждает, что к… его жене это отношения не имеет. Якобы его навёл на след тот самый внешний ученик. Тот, кстати, подтвердил.

— И что за ученик? — спросил Линьсюань, уже догадываясь, что услышит.

— И Гусунь, — Чжаньцюн сделал паузу и, не дождавшись реакции, добавил: — И, что хуже всего, он выслеживал тебя не один. Этот ученик развил бурную деятельность и привлёк ещё нескольких своих приятелей. Одному Небу ведомо, со сколькими они успели поделиться своими подозрениями.

Линьсюань невольно представил себе когорту мальчишек, тайком крадущихся за ним по дорожкам ордена, и, не выдержав, рассмеялся. Но каков будущий император! Наш пострел везде поспел.

— Тебе смешно, шиди?

— А разве нет? Оцени предприимчивость этого молодого человека. Организовать слежку, раздобыть улики — ведь добыл, да? — да ещё и судью с собой для пущей убедительности пригласить! Этот парень далеко пойдёт.

— Что ж, рад, что повеселил тебя, шиди, а вот мне, признаться, не до смеха. Я бы предпочёл, чтобы ученики тратили свои способности на что-то более им подобающее и полезное для ордена.

— Да, ты прав, весёлого тут на самом деле мало, — кивнул посерьёзневший Линьсюань. — Где они сейчас, кстати?

— Под арестом. Мне нужно было, чтоб они не смогли больше ни с кем переговорить, хотя бы до тех пор, пока я не переговорю с тобой. Ученик-то из себя ничего особенного не представляет, а вот терять судью Кана, признаюсь, мне было бы жаль. Вот ведь карма у человека — не жена, так этот мальчишка!

— Насчёт мальчишки ты не прав, — не согласился Линьсюань. — Откуда ему было знать, что шпионаж не настоящий? Представь, если бы я действительно предал Линшань — тогда принесённые им сведения были бы бесценны, не так ли? И его организаторские способности кое-чего да стоят, если направить их в верное русло.

— Предположим, — Чжаньцюн поморщился. — Хотя я бы на твоём месте о нём не переживал. Свою каторгу он честно заработал сопротивлением при аресте.

— Что, прямо полез в драку?

— Не то, чтобы полез… Но пытался вырваться, кричал, что говорит правду, что ты предатель, что я ещё пожалею о том, что верю тебе, а не ему…

— То есть, это слышали не только судья и ученики, но и как минимум стражи.

— Ты прав. Проклятие! Об этом я не подумал.

— Боюсь, что пресекать слухи уже поздно, — подытожил Линьсюань. — Когда я сюда шёл, на меня поглядывали. Видать, громко кричал.

Они мрачно замолчали. Слышно было, как на акации свистит и пощёлкивает дрозд.

— Ну, судье Кану можно, я думаю, сказать правду, — проговорил наконец Линьсюань. — Если он человек разумный, то поймёт и промолчит. Конечно, придётся с ним объяснится, но ничего страшного ещё не случилось. Может, даже наградить его за бдительность?

Чжаньцюн медленно кивнул.

— Пожалуй, ты прав, шиди. Мне не стоило паниковать и сразу звать стражу. Всё можно было решить тихо и мирно.

— Какой смысл теперь сожалеть, шисюн? Работаем с тем, что есть. Что до ученика… И Гусуня…

— Его заткнуть не проблема. С каторги часто не возвращаются.

— Шисюн! — чувствуя себя по-настоящему шокированным произнёс Линьсюань.

— А что ты предлагаешь?

— В принципе, можно рассказать и ему.

— Ученику?! Шиди, ты готов положиться на сдержанность этого мальчишки?

— А что такого? Ты забыл себя в этом возрасте? Много ли ты сам болтал — обо мне, например? Я, кстати, даже мог бы попросить его о помощи. Держу пари, он надуется от гордости, что взрослые мастера посвятили его в тайну ордена и будет молчать, хоть начни его резать.

— Может, ты и мог бы — если бы не его вопли, которым есть свидетели. Это уже не просто слухи. Раз обвинение высказано, я должен как-то отреагировать. Провести расследование, и наказать либо тебя, либо его — за клевету. А иначе… Мэи первые заподозрят, что здесь что-то неладно.

Линьсюань постучал костяшкой пальца по губе. Ох уж этот И Гусунь.

— Но раз обвинение уже высказано, то и радикально затыкать его нужды нет. Ну повторит он его — что с того?

— В любом случае, в ордене он этого повторять не должен.

— Шисюн, а если бы кто-то действительно вздумал клеветать на мастера — отбросим пока сопротивление задержанию — как бы ты его наказал?

— Зависит от обстоятельств, — Чжаньцюн пожал плечами. — Если просто бездумно повторяет чужие разговоры — велел бы всыпать палок да дал бы задание проверяющим поручать ему работы побольше, чтобы некогда было языком трепать. Если сам же и распускает — то вышвырнул бы из ордена. А если к тому же имеет какой-то умысел… Ссылка на границу, не меньше.

Линьсюань снова задумался. Увы, публичное и довольно агрессивное обвинение никак не подходило под категорию «бездумно повторяет». Терять Гусуня из виду совсем тоже не хотелось, кто знает, куда он пойдёт, если в Линшане ему укажут на дверь.

— Думаю, что ссылка будет оптимальным вариантом.

— Пожалуй, — задумчиво кивнул Чжаньцюн. — Надо только подумать, как всё обставить, чтобы не осталось сомнений, будто мальчишка лжёт.

— Твоё доверие ко мне хорошо известно, — Линьсюань пожал плечами. — Никто не удивится, что ты предпочёл поверить мне.

— Но я не хочу, чтобы ты жил в подозрениях.

— Я и так в них живу. Не смотри на меня так, шисюн, это только моя вина.

— Шиди…

— Ай, ладно, я привык. Лучше и правда давай подумаем, что именно этому предприимчивому молодому человеку известно и насколько убедительно или не убедительно его слова будут выглядеть.