Переписать сюжет. Книга 1

Глава 19

На первый взгляд место заключения в ордене Линшань не выглядело крепким и надёжным: обычный дом под черепичной крышей, обычные двустворчатые двери, даже окна есть и, если их распахнуть, видна лужайка и ворота в окружающей дом стене. Стена, правда, высокая и крепкая, но это единственное, что роднило темницу Гусуня с обычными тюрьмами. Ни тебе сырых подвалов, ни решёток, ни цепей. Только небольшая комнатка, скудно обставленная, даже без очага, полумрак и одиночество.

Вот только любой, хоть немного разбирающийся в заклинательстве, увидел бы, что вырваться отсюда практически невозможно. Талисманы и знаки на стенах, полу и даже крыше, невидимые, но ощутимые цепочки заклятий, обматывающие дом, как кокон, и дублирующиеся вдоль всей наружной стены… Заклинателем Гусунь так и не стал, но кое-что всё-таки умел и мог оценить если не мастерство плетений, то вложенную в них силу. Пожалуй, и самый обычный человек ощутил бы это давящее скопление энергии. И потому, несмотря на светлые стены и чистоту и даже залетающий в окно тёплый ароматный ветерок, темница ощущалась довольно мрачным местом.

Как раз под стать настроению Гусуня.

Он скрестил ноги на топчане, пытаясь медитировать, но медитации и раньше не слишком ему давались, а сейчас и вовсе казались чем-то совершенно невозможным. Необходимые спокойствие и сосредоточенность трусливо бежали прочь перед решительно наступавшими обидой и возмущением. Ведь он, И Гусунь, сказал правду и ничего кроме правды! Но глава и слышать ничего не захотел. Вернее, выслушать-то он выслушал, но только затем, чтобы обвинить — и совсем не того, кого надо.

Неужели глава Ши и правда заменил глаза ушами, в которые капает своим ядом эта змея? А вокруг ещё превозносят его ум, добродетель и прочие качества! И что Ши Чжаньцюн теперь сделает — спросит у своего любимчика и в который раз поверит ему на слово? Но ведь есть же доказательства!

Недоумение порождало надежду, что всё ещё может измениться. Вдруг Ши Чжаньцюн, преодолев первый порыв негодования, всё же решит проверить его слова? И не только его — судья Кан ведь тоже счёл, что дело серьёзное. Ну не может же глава ордена быть настолько недалёким, чтобы самому же рушить свою стену! Или может?

Насколько всё-таки было бы легче, если б он в самом деле мог медитировать, или заснуть, или хотя бы и правда достичь спокойствия и отрешения от мирской суеты, о важности которых твердили все наставники без исключения. Тогда он мог сейчас бы хладнокровно ждать. Но Гусунь всегда предпочитал действовать, и невозможность что-то сделать, на что-то повлиять в его положении было мучительнее всего. В этой комнатушке только и оставалось, что метаться от стены к стене, гоняя по кругу одни и те же мысли. Принесённая еда не лезла в горло, ночной сон оказался так же недостижим, как и медитация. Шёл всего второй день, а юноша уже чувствовал себя вымотанным настолько, словно заключение длилось по меньшей мере год.

Ещё и медальон потерял. Гусунь в который раз тронул одежду на груди, словно всё ещё надеясь нащупать под ней материно наследство. Тогда, в пылу охвативших его чувств, он и не заметил потери — кажется, вспыхнуло на мгновение жгучее ощущение на шее, словно провели когтем, но, может, только кажется задним числом. В любом случае, Гусунь тогда не обратил внимания. Пропажу заметил только оказавшись здесь. Медальона было жаль даже больше, чем собственную пропащую жизнь. Единственное, что осталось от матушки. Единственное, что — возможно! — связывало его с неведомым отцом. И того не сохранил.

Интересно, где сейчас судья Кан? Возможно, сидит в соседней клетушке. Гусунь пробовал стучать в стену, но стуки словно тонули в слое ваты — вероятно, среди заклятий было и глушащее звук. Можно было бы спросить о того, кто приносил еду, но Гусунь даже не попытался. Отчасти из гордости, отчасти от уверенности, что всё равно не ответят. Не зря же глава запретил арестованным с кем-то общаться.

Гусунь и сам не заметил, как погрузился в свои невесёлые мысли, так что стукнувшая дверь застала его врасплох. В комнату вошли тот самый старший ученик главы и ещё двое.

— Иди с нами.

Гусунь вскочил. Сердце заколотилось, и он глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Кричать он уже пробовал. Чтобы ни случилось, нужно сохранять хладнокровие, и в лучшем, и в худшем случае.

Его снова привели к дому главы. На этот раз внутрь заводить не стали — судилище, а что это именно оно, Гусунь не сомневался, происходило под открытым небом, рядом с прудиком. Юноша оглядел рассевшихся на садовых табуретках мастеров. Сам глава Ши, Ли Баовэнь, Ван Цинфэн, Син Гуйфэн… Ни Доу Сюя, ни Шэ Ванъюэ не было, хотя именно на них Гусунь рассчитывал сильнее всего: мастер Доу с его прямотой и правдивостью и мастер Шэ с её мудростью и жизненным опытом как раз могли захотеть докопаться до правды. Зато был мастер Хэн, ну как же без него — сидел себе по левую руку от главы и лениво обмахивался веером, словно его происходящее никак не касалось.

— Ученик И, — официальным тоном начал Ши Чжаньцюн, — ты обвинил одного из мастеров нашего ордена в преступлении.

— Да, глава, — Гусунь вздёрнул подбородок.

— Сейчас у тебя есть возможность взять свои слова обратно и рассказать, какие цели ты преследовал своим обвинением, а также кто тебя надоумил, если такой человек есть. Так ты сэкономишь всем нам время, и тогда я отнесусь к тебе снисходительно. Но если ты будешь упорствовать, то не вини меня за последствия.

— Я, Гусунь, не собираюсь отказываться от правды.

Ли Баовэнь и Син Гуйфэн переглянулись. Ван Цинфэн вздохнул.

— Прискорбно, — ни на кого не глядя, произнёс он, — что среди молодёжи встречаются подобные… экземпляры. Глава Ши, и вы ещё тратите на него время? Этого неблагодарного щенка нужно выкинуть из ордена с позором, объявив об этом всем — и то для него ещё будет милостью.

— Раз уж обвинение прозвучало, мы должны отделить истину от лжи, — не согласился глава Ши. — Шиди Хэн, что скажешь ты?

— Это просто смешно, — Хэн Линьсюань пожал плечами. — Не знаю, что нашло на этого ученика, если он решил, будто я способен предать своего главу и свой орден. Хочется верить, конечно, что юноша добросовестно заблуждается. Прошу главу проявить снисхождение.

— Я проявлю, если найду смягчающие обстоятельства. Что ж, ученик И, если брать свои слова обратно ты не хочешь, ты должен понимать, что нельзя бросаться обвинениями бездоказательно. Иначе… полагаю, какое наказание полагается за клевету, тебе известно.

— Да, глава. Но мои слова может подтвердить судья Кан.

— Какие именно? Судья Кан ни в чём не обвиняет Хэн Линьсюаня.

— Но я слышал!..

— Когда подслушивал?

— Да! — Гусунь вздёрнул подбородок ещё выше. Семь бед — один ответ.

— И что конкретно ты слышал?

— Что Хэн Линьсюань — дракон в обличье рыбы!

Упомянутый Хэн Линьсюань со вздохом закатил глаза и снова взмахнул веером.

— Вынужден тебя разочаровать — речь шла всего лишь о покупках лавке Се. Не знаю, что ты там себе нафантазировал. Никаких других обвинений судья не выдвигает.

— Но лавочник торговал не только вещами, он собирал сведения.

— И какое это имеет отношение к мастеру Хэну?

— Лавочник собирал сведения и о нём!

— Как и о всех прочих мастерах. За что он, без сомнения, ответит.

Гусунь почувствовал себя человеком, который только-только разбежался, и тут прямо перед его носом выросла стена.

— К слову, о лавке Се, — Синь Гуйфэн выразительно посмотрел на мастера Хэна, — я тоже был бы не против получить объяснения.

— Моя вина, — веер в руках Линьсюаня не замедлился ни на секунду. — Я иногда захаживал туда, зная, что там можно приобрести занятные вещицы, но не думал, что дело имеет такой размах.

— Не сейчас, шиди, — мягко, но непреклонно отрезал глава. — Об этом мы поговорим позже.

Оба мастера согласно наклонили головы, хотя по поджатым губам Синь Гуйфэна было видно, что его мнение о скупающем контрабанду соученике лучше не стало.

— Но мне всё же хотелось бы знать, как ему такое вообще могло прийти в голову, — Ли Баовэнь кивком указал на Гусуня. — Про якобы шпионаж, я имею в виду.

Все взгляды обратились на Гусуня. Терять было нечего, и юноша уже во второй раз начал рассказ.

— Ты шпионил за мастером? — возмущённо переспросил Ван Цинфэн.

— В первый раз нет, это вышло случайно. А потом да. Он несколько раз встречался с людьми из клана Мэй! И что-то им передавал.

— Деньги за заказы, — лениво уточнил Хэн Линьсюань. — Люблю делать подарки. Хотя называть торговцев и ремесленников людьми клана Мэй — это им польстить, конечно. Кое-кто из них действительно родом из Фэнчэна, тот резчик по кости, например. Если кто-нибудь когда-нибудь посетит дом Матушки Гу, обратите внимание на статуэтку в левом углу — очень тонкая работа…

— Шиди! — оборвал его Ван Цинфэн. Гусунь обвёл взглядом лица напротив. Неужели ни у кого не шевельнётся даже подозрение? Или им настолько застит глаза сам факт, что ученик следил за мастером — ах, кошмар-то какой! — что этот листик заслоняет вид на гору?!

— Речь при этом шла о наших заставах и списках командиров частей, а не о резьбе по кости!

— Наших? — Ши Чжаньцюн приподнял бровь.

— Прошу прощения у главы, — поправился Гусунь. — О заставах и частях ордена Линшань.

— Молодой человек, — веер в руках мастера Хэна на какое-то мгновение всё же застыл, — видит Небо, у тебя есть причины чувствовать обиду на меня. Но уж настолько-то всё раздувать зачем?

Остальные мастера снова переглянулись, но что они думают, было неясно. Глава Ши поджал губы. Гусунь мучительно раздумывал над подходящим ответом, но его не находилось. Просто крикнуть «я не раздуваю!» было бы слишком по-детски, а продолжать настаивать на своём, когда тебе не верят… можно, но смысл?

— Что ж, — нарушил затянувшуюся паузу глава, — ты говорил, что шпионил за мастером Хэном не в одиночку. Посмотрим, что скажут остальные твои… сообщники.

— Целый заговор, — не то с возмущением, не то с иронией пробормотал Ван Цинфэн. Гусунь молчал, сжав зубы. Он не сомневался, что друзья его поддержат, вот только… Если не верят ему, поверят ли им? Да, они знают, что Хэн Линьсюань встречался с наймитами Меев и связан с контрабандистами из лавки Се. Вот только все эти обвинения тот уже отверг с лёгкостью необыкновенной. Вернее, не то, чтобы совсем отверг, но превратил свои поступки во что-то пусть и не совсем законное, но для ордена в целом безобидное. А завладеть каким-то бумагами или ещё чем-то, что подтверждало бы версию Гусуня, никому из них не удалось. Возможно, в этом преуспел судья Кан, но… Его-то какая муха укусила?! Почему он, уже придя к главе Ши с обвинениями, вдруг взял их обратно?

Неужели… Неужели глава так хочет покрыть своего любимчика, что надавил на честного чиновника, пришедшего с докладом об измене? Но если Ши Чжаньцюн настолько безрассуден, что готов признать врага родным отцом, то Гусунь сделал большую ошибку, втянув в это дело других. Впрочем, даже если его подозрения насчёт главы беспочвенны, это ничего не меняет. До сих пор он не задумывался, как быть, если не удастся достигнуть успеха в затеянном предприятии. Зато теперь истинное положение вещей встало перед ним во всей своей неприглядности. Сговор карается тяжелее, чем одиночное преступление. И пусть главарь он, Гусунь, но остальные тоже будут подвергнуты каре.

Мысль Гусуня металась, будучи не в силах найти выход. И тут вдруг в глубине этого мрака мелькнул луч надежды.

— Глава Ши, этому ученику ещё есть что сказать.

— Говори, — отозвался глава.

— Глава Ши, если мастер Хэн действительно только покупал занятные вещицы и делал заказы мастеровым из Фэнчэна, то зачем ему хранить в своём доме списки личного состава приграничных гарнизонов и перепись населения с распределением военного призыва по уездам и волостям?

Вот теперь веер замер, более того, со щелчком захлопнулся. Лицо главы Ши окаменело.

— Ты видел их собственными глазами? — ледяным тоном спросил он.

— Нет. Но их видела ученица Жунь Ваньи.

Очень не хотелось впутывать в это дело Ваньи, но… Ученики, убирающиеся в личных домах своих мастеров, знают многое. Тогда они в который раз поспорили, мог ли Хэн Линьсюань быть шпионом, и Гусунь подбил подругу пошарить на столе и в шкафах своего учителя. На следующий день девушка вернулась понурая, и Гусунь, слегка надавив, вынудил её признаться, что да, подозрительные бумаги у мастера Хэна действительно были. Правда, когда он сам смог выбрать время и незаметно заглянуть в дом мастера Хэна, то компрометирующие списки уже исчезли. Гусунь подосадовал и почти забыл об этом, потому что больше привлекать Ваньи к своему расследованию не собирался. Она всё же женщина, а значит, слаба духом…

Но сейчас выбора просто не было.

— Что ж, — Синь Гуйфэн вопросительно посмотрел на Ши Чжаньцюна, — полагаю, глава, надо спросить эту ученицу. Что она там видела и видела ли вообще хоть что-нибудь.

Глава помедлил, и Хэн Линьсюань неожиданно поддержал собрата:

— И в самом деле. Если эта ученица действительно шарила в моих бумагах, пусть скажет это нам в лицо.

Они обменялись долгими взглядами, потом Ши Чжаньцюн кивнул:

— Ты прав, шиди. Шиди Ли, не сочти за труд послать кого-нибудь за ученицей Жунь.

Ученик убежал, мастера ждали в молчании. Каждая минута казалась вечностью. Наконец послышались лёгкие шаги, и во двор вошла Ваньи. Гусунь попытался ободряюще улыбнуться ей, Ваньи жалобно посмотрела на него, потом опустила глаза и поклонилась главе и остальным заклинателям.

— Итак, ученица Жунь, — тон Ши Чжаньчюна не предвещал ничего хорошего, — этот внешний ученик утверждает, будто ты рылась в бумагах своего учителя и видела там списки военнообязанных. Это правда?

Ваньи снова вскинула расширившиеся глаза на Гусуня.

— Прости, — вздохнул тот. — Я всё тебе объясню. Но тебе придётся им сказать. Просто поверь мне.

— Мы ждём, — напомнил глава Ши.

Ваньи сглотнула и что-то пробормотала себе под нос.

— Громче.

— Эта… эта ученица… ничего не видела.

— Ваньи! — Гусунь выдохнул. — Не бойся. Это я тебя заставил. Просто скажи им.

— Эта ученица ничего не видела, — повторила девушка на этот раз чётко и ясно.

— Благоразумная девица, — хмыкнул Ли Баовэнь.

— Возможно, она говорит правду, — возразил Ван Цинфэн. — Я слышал, что с этим учеником её связывают… особые отношения, скажем так. Возможно, он рассчитывал, что его влияния хватит, чтобы заставить девушку поддержать его ложь.

— Всё же не дело, когда ученики настолько мало заняты, что у них хватает времени на «особые отношения», — Синь Гуйфэн покосился на Хэн Линьсюаня. — Особенно, если при этом они ещё и якшаются с внешними учениками.

— Шиди Синь, как шиди Хэн обращается со своими учениками — это его дело, — мягко, но непреклонно произнёс Ши Чжаньцюн.

— Да, глава, конечно.

— Ваньи, — мастер Хэн наклонился вперёд, кончик веера упёрся в столешницу, — ответь мне. Мне очень не хочется думать, что кто-то из моих учеников роется в моих вещах. Ты ведь этого не делала, верно?

Ваньи замялась, облизывая губы — а потом вдруг упала на колени:

— Эта ученица провинилась и молит о наказании! Она и правда искала в бумагах учителя что-то… Но ничего не нашла! Ученик И Гусунь смутил её разум, но Ваньи никогда не верила! Никогда не верила в то, что мастер Хэн может быть преступником и предать орден Линшань!

Гусунь глотнул воздух. Кулаки сжались сами собой, хотелось схватить девчонку за горло и трясти до тех пор, пока все лживые слова не посыпятся из неё наружу…

— Ну, что ж, — сказал Синь Гуйфэн, — полагаю, мы всё выяснили.

— Ты прав, шиди, — согласился Ши Чжаньцюн, — на этом разбирательство можно заканчивать. Шиди Хэн, со своей ученицей ты разберёшься сам. Что до этого ученика…

— В ордене ему больше делать нечего, — высказался Ван Цинфэн.

— Верно. Полагаю, ссылка в Бэйцзян будет для него достойным наказанием. Шиди Хэн, тебя не затруднит проследить, чтобы приговор был выполнен как должно, а до тех пор ученик И не доставлял хлопот?

— Нисколько, глава, — веер снова раскрылся. — Ваньи, ты можешь идти. О твоём наказании поговорим позже.

Далеко Ваньи не ушла — когда Гусуня повели обратно, она продолжала топтаться рядом с воротами и попыталась поймать его взгляд. Гусунь молча отвернулся. Ваньи сделала свой выбор, предав не только его, но и всех его друзей, и больше с этой женщиной его ничего не связывало.

Снова оказавшись в той тихой комнате, Гусунь просто лёг на лежанку и уставился в потолок, не шевельнувшись даже когда ему принесли ужин. Он бы не удивился, если б на пороге появился Хэн Линьсюань, обвинил его в попытке побега или ещё в каком-нибудь вздоре и приказал под этим предлогом забить палками, чтобы он больше точно никому ничего не сказал. Вполне в духе мастера Хэна было бы. Но день закончился, начался и прошёл другой, а Гусуня никто не трогал. Это было даже удивительно.

На третий день Гусунь всё же поднялся — глупое тело хотело есть насколько, что голод притупил даже отчаяние. Вяло пережёвывая остывшую пищу, юноша столь же вяло удивлялся тому, что всё ещё находится здесь. Долго ли — снарядить пару солдат, да и отправить их конвоировать ссыльного в место ссылки? Но глава Ши и мастер Хэн почему-то не торопились приводить приговор в исполнение.

Наверно, мастер Хэн придумывает и вовсе какую-то невообразимую пакость. А глава Ши только головой кивает. Человек «да-да».

В общем, когда на четвёртый день за ним всё-таки пришли, Гусунь, как ему казалось, был готов ко всему. Но мастер Хэн оказался сама непредсказуемость.

— Тебя зачислили рядовым на заставу Янгуань. Через три дня в ту сторону из отпуска отправляется офицер ближайшего гарнизона, он тебя заодно и отконвоирует. А пока подождёшь его в тюрьме при гаотайской управе.

— Почему? — только и смог спросить Гусунь. Мастер Хэн поднял брови:

— Что — почему?

Почему меня наказывают так мягко? — мог бы спросить Гусунь. Ссылка предполагает обязательный год каторги, если только она не Особая, но, чтобы получить Особую ссылку без каторжных работ, нужно быть чиновником, титулованной особой или родственником изменника. А тут… Собственно, эту участь — службу на заставе — Гусунь мог бы получить после окончания обучения, даже не соверши он вообще ничего. Если б вздумал завербоваться в армию, то пришлось бы служить, куда пошлют.

Но не объясняться же с… этим, в самом деле.

— Кстати, — так и не дождавшись ответа, Хэн Линьсюань извлёк что-то из рукава, — это, случаем, не ты обронил?

Гусунь уставился на покачивающийся перед его носом нефритовый медальон. Потом схватил прохладный кругляшок с неприличной поспешностью, всмотрелся, убеждаясь — да, тот самый. Казалось бы, навек потерянное материно наследство.

Конечно, его следовало принять совсем иначе — обеими руками, с поклоном… Но мастер Хэн не выглядел возмущённым или удивлённым.

— Больше не теряй, — серьёзно посоветовал он. — Ещё пригодится.

* * *

О том, что надо бы спросить о товарищах, какое наказание определено им, Гусунь вспомнил, только оказавшись в тюремной камере. Но уж слишком сильно его потрясли странность его собственной кары и нашедшийся медальон. Казалось, судьба играет им, бросая из стороны в сторону, словно горный поток, и никак не догадаешься, в какую сторону он сейчас свернёт и не окажется ли там стремнина, отмель или торчащие изо дна скалы. Или, напротив, разлив и спокойное течение.

Новая камера была самой обычной, тесной, тёмной и сырой, но одиночной. Цепи или колодки на него тоже надевать стали. Быть может, у главы Ши и мастера Хэна проснулась совесть? Ну да, ну да, конечно. Однако какого-то рационального объяснения происходящему не было. Гусунь провертелся на лежанке почти всю ночь, пытаясь хоть что-то понять, но понял в конце концов лишь то, что запутался окончательно. С ним поступили подло, но до конца эту подлость не довели, хотя казалось бы…

С утра он попытался расспросить тюремщика, принёсшего миску риса, нет ли новостей из Линшаня — если бы оттуда выгнали или выслали кого-то ещё, наверняка пошли бы слухи. Но тюремщик только буркнул что-то невразумительное о том, что ему некогда болтать и ушёл, посоветовав на прощанье сидеть тихо. Впрочем, к полудню он вдруг подобрел и сам явился в камеру, как оказалось, не просто так, а с запиской. Гусунь развернул бумажку, узнал почерк Ваньи — и тут же попытался сунуть записку тюремщику.

— Отнеси обратно.

— А что так? — удивился тот. — Молодая госпожа так упрашивала, так упрашивала… Связки монет не пожалела. А ты, балбес, не ценишь!

— Отдай ей обратно, — сквозь зубы повторил Гусунь.

— Да тьфу на тебя. Делать мне больше нечего, за всякими дев… барышнями гоняться!

Дверь захлопнулась, и Гусунь швырнул оставшуюся у него записку в угол. Та не долетела, и так и осталась лежать на полу, царапая глаз. Гусунь решительно отвернулся. Жаль, что нельзя потребовать у тюремщика, чтобы тот вернул и деньги.

Однако, как бы ни претило быть обязанным предательнице, пришлось признать, что польза от неё всё-таки была. В следующий раз смягчившийся тюремщик не отказался поболтать, и Гусунь узнал, что новостей из ордена больше нет. Да, о его ссылке говорили, причём разное, но ни одна из версий не соответствовала действительности. Видно, мастера, участвовавшие в разбирательстве, предпочли не выносить сор из дома. Так что сплетничали, будто бывший ученик И что-то украл, или выказал неповиновение, или — тут тюремщик посмотрел со значением — совратил какую-то из внутренних учениц. Гусунь его взгляд проигнорировал, для него важным было только одно: что бы ни сделали с его товарищами, это осталось внутри Линшань. А значит, они отделались малой кровью.

Ваньи оказалась настойчива. Она была первой, кого Гусунь увидел, выйдя из тюрьмы. Хотя первым был всё же обещанный офицер, оказавшийся совсем молодым человеком, лет двадцати. Однако их встреча произошла ещё внутри.

— Вот твоё копьё, сам понесёшь, — коротко распорядился офицер. — Не потеряй, иначе вздую.

Гусунь молча принял оружие, с которым, надо полагать, предстояло проходить службу. После тюремного полумрака яркое солнце заставило прищуриться. У ступеней офицера ждала лошадь и пара хмурых солдат — а за ними крутилась Ваньи. Гусунь отвернулся. Похоже, это скоро войдёт у него в привычку — гордо отворачиваться.

— Тронули, — офицер вскочил в седло. Юноша, подражая солдатам, вскинул копьё на плечо и двинулся следом.

— Гусунь! — позвала Ваньи. — А-Сунь!

Он не обернулся, хотя шея деревенела от желания это сделать. Гусунь был готов к тому, что девушка побежит за ним по улице, и придётся бороться с собой до самых ворот. Но она не побежала и больше не звала. У перекрёстка он всё-таки украдкой кинул взгляд назад. Ваньи стояла рядом с тюремными воротами, а рядом с ней стоял учитель Хэн, положив руку ей на плечо.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ