Переписать сюжет. Книга 1

Глава 13

Матушка рассказывала, что когда-то давным-давно в каждый канун Нового года из моря выходило страшное чудовище по имени Нянь. Оно пожирало всех людей на своём пути, опустошая целые деревни, и люди, боясь чудовища, в эти дни бросали жилища и уходили в горы. И вот однажды перед Новым годом в одну деревню пришёл старик, просящий милостыню. Жители деревни как раз готовились к бегству, и никто не обращал на пришельца внимания, лишь одна старушка пустила его к себе переночевать и угостила своей едой. В благодарность старик пообещал ей отвадить Няня от деревни. В полночь, когда грозное чудовище явилось в селение, старик ждал его в доме той старушки. Но когда людоед сунулся к окну, то не смог влезть внутрь, потому что окно было заклеено красной бумагой. А когда он подошёл к двери, она распахнулась, и на пороге встал старик со связкой горящего бамбука в руках. Бамбук громко трещал, и Нянь убежал из деревни без оглядки.

Так люди узнали, что чудовище боится красного цвета и громких звуков. С тех пор дома к Новому году украшают красной бумагой или тканью, и всю ночь запускают фейерверки и хлопушки.

— Говорят, в этот раз пир будет даже роскошней, чем в прошлый, — мечтательно проговорила Жунь Ваньи. И Гусунь кивнул — он знал о готовящихся блюдах не понаслышке, потому что сам участвовал в приготовлении некоторых из них.

Таскать котлы и доски — вот уж не этим он мечтал заниматься, когда всеми правдами и неправдами пробирался из Линьаня в Гаотай! Но что поделаешь, внешние ученики не выбирают себе работу. Куда поставят, там и будешь трудиться.

— Давай посмотрим на фейерверк вместе? — предложила Ваньи.

— Тогда тебе придётся сбежать от своих.

— Ну и сбегу!

Они улыбнулись друг другу. Здесь, в роще на окраине школы, они были только вдвоём, и можно было взять её за руку. Или даже, улучив момент, поцеловать украдкой. Хотелось большего, хотелось прижать это тоненькое тело к себе, провести по нему руками, распахнуть шэньи и распустить нижнюю рубашку, добраться до тёплой кожи… Но он не решался. Сам ругал себя за трусость, клялся себе, что в следующий раз обязательно… И опять останавливался в последний момент.

А если Ваньи не понравится? А если он сделает что-нибудь не так? Но что, если она сама этого ждёт и разочарована, что он так робок? На Новый год, твёрдо сказал себе Гусунь. Они будут вдвоём, будет темно. Никто не помешает. И обстановка будет… самая располагающая.

Как всегда при мысли о будущем, сердце заколотилось и ладони вспотели, так что Гусунь торопливо отнял руку, чтобы Ваньи не заметила. Она видит его сильным и храбрым, и нельзя показывать ей, что у него коленки подгибаются, как у последнего труса.

— Дэн-сюн, — обратился Гусунь в тот же вечер к одному из старших учеников, когда все дневные дела уже были переделаны, и у них выдалась пара свободных часов перед отбоем.

— Хм? — отозвался тот. Они сидели на берегу ручья, греясь у разведённого костра — зимние вечера были холодны. Невдалеке шумел водопад, у берега блестел намёрзший лёд, что не успевал растаять за день.

— Я хочу… ну… сплести рукава с девушкой. Что нужно сделать, чтобы она согласилась?

Ученик Дэн выплюнул соломинку и внимательно посмотрел на Гусуня. Он был самым старшим из внешних учеников, его обучение подходило к концу, и все знали, что уже в будущем году он покинет орден и начнёт самостоятельную жизнь. Скорее всего, наймётся в городскую стражу Гаотая. А может и уедет на одну из приграничных застав.

Конечно, самым почётным, не считая звания заклинателя, было бы стать чиновником, но для этой стези Дэн-сюн не подходил, и сам это признавал. «Хватит с меня этих бумажек и каллиграфии, — размахивая в воздухе внушительной лапой, приговаривал он. — Пусть хлюпики над столами горбятся, а я буду — во!» И сжимал лапу в кулак.

— Ты — с девушкой? — старший ученик хмыкнул и потянулся к тыквенной бутылке-горлянке, которую хранил в тайнике под водопадом. — Дай ей денег, вот и всё.

— Это не такая девушка! — обиделся Гусунь.

— Да все они одинаковы…

Гусунь молча поднялся. Зря он завёл этот разговор.

— Ладно-ладно, садись, — Дэн-сюн дёрнул его обратно за подол шэньи. — Что ты обидчивый такой… Вот, хлебни, успокойся. Это у тебя будет первая девушка?

Крепкое пойло из бутылки обожгло горло, и Гусунь резко выдохнул. На глазах выступили слёзы. Он не любил такого крепкого, но никогда в этом не признавался. Что он, не мужчина, что ли?

— Если будет первая, — рассудительно произнёс ученик Дэн, — то тебе надо приобрести практический опыт.

— Какой?

— Практический. Чтобы не позориться. Найди себе опытную женщину, чтобы она всему тебя научила.

— И где я её найду?

— Фэ… В Гаотае целая улица.

Мысль была новой, и… гуй его возьми, она была заманчивой. Совесть тут же решительно заявила, что это будет предательством Ваньи и их любви. Но мужское естество уже заинтересованно шевельнулось при одной попытке представить, как он приходит к женщине, и… Если он заплатит, можно не переживать, что она не согласиться или ей не понравится. Здравый смысл тут же поддакнул, что практический опыт — штука действительно стоящая. Тогда он не обидит Ваньи своей неловкостью, и вообще — лучше знать, что делать. И в чём тут предательство? Люди имеют по десятку наложниц, и разве это значит, что они не любят законную жену больше всех прочих? А добродетельные женщины понимают, что у мужчин есть свои потребности. Парни в общей спальне и вовсе шептались, что всегда одна и та же женщина — это вредно. Мужская энергия ян конечна, в отличие от женской инь. Нужно подпитываться от разных. И трактаты на то соответствующие есть.

И, в конце концов, не обязательно говорить обо всём Ваньи.

— У меня нет денег, — буркнул Гусунь, так и не придя ни к какому выводу.

— На Новый год всем красные мешочки дадут, вот и будут деньги.

— Это слишком поздно.

— Ладно. Только из расположения к тебе, — Дэн опрокинул в себя последние капли. — Сам тебе ивовую девушку найду и сам оплачу. А ты мне свой красный мешочек отдашь, вот и будем в расчёте.

Гусунь посмотрел на него с уважением. У Дэн-сюна деньги были всегда, и Гусуню очень хотелось бы знать, откуда он их берёт. Богатой родни у него точно не было. Гусунь подозревал, что он приторговывает из-под полы зельями и талисманами, выдавая их за подлинные, хотя таланта к заклинательству в нём было никак не больше, чем в самом Гусуне… м-да… Но если и так, с поличным его никто никогда не ловил.

Предновогодние хлопоты шли своим чередом, не отменяя занятий, но добавляя работы. Нужно было не только приготовить праздничные блюда и украсить всё к празднику, но провести большую уборку, выметая прочь вместе с сором и грязью все беды и неудачи уходящего года. Все внешние ученики, и даже внутренние проводили время, начищая утварь, стирая занавеси и простыни, моя полы и вытирая пыль везде, где только можно. Самой тяжёлой и грязной работой, безусловно, была чистка канав. Туда отправляли провинившихся, и Гусуню повезло в этот раз в их число не попасть. Даже удивительно.

За несколько дней до праздника было совершено приношение богу очага. Все внешние ученики вместе с орденскими работниками поклонились стоявшему в нише на кухне изображению бога, чьи губы были смазаны мёдом, чтобы он, докладывая Нефритовому императору на Небесах о деяниях тех, кто жил под его покровительством, говорил только хорошее. Потом все отведали рисового печенья, получили по куску сахара и разошлись по своим делам. Гусунь уже заканчивал подметать мощёную дорожку, на которую опять нанесло сухих листьев, когда его разыскал Дэн-сюн.

— В общем, я обо всём договорился, — без предисловий сказал он. — Приходи завтра к часу Свиньи в дом Матушки Гу и спроси Цзиньшао.

— В дом Матушки Гу?! Дэн-сюн, ты с ума сошёл? Я же не расплачусь. Знаешь, сколько денег кладут в мешочек?

— Да не боись, — хохотнул парень. — Думаешь, я стал бы что-то устраивать себе в убыток? Цзиньшао мне обязана кое-чем, так что всё будет в лучшем виде. Давай, не трусь.

Он от души хлопнул Гусуня по плечу и ушёл, что-то насвистывая на ходу.

Ускользнуть из ордена было не так уж трудно, учеников после работы никто не караулил. Главное — вернуться до того, как на следующее утро начнутся занятия. Или до того, как начнут готовить завтрак, если ты распределён на раннюю работу. А потому в час Свиньи, он же первая ночная стража, Гусунь уже стоял у празднично светящегося дома. Ну, как у дома — на другой стороне улицы. Не хватало ещё, чтобы его увидели входящим в зелёный терем. Он не мастер Хэн, чтобы посещать продавщиц весны открыто. Пойдут слухи, ещё дойдут до Ваньи…

Улица была людной, то и дело то один, то другой прохожий сворачивали к распахнутым дверям, украшенным в честь нового года двумя полосами красной бумаги. Прошло уже добрых пол палочки благовоний, а толпа не становилась реже, и поток жаждущих женской ласки не иссякал. Дэн-сюн, с досадой подумал Гусунь, ты что, не мог договориться, чтобы гостя встретили у какого-нибудь бокового выхода? А не обнаглел ли ты, тут же спросил у Гусуня здравый смысл. Скажи спасибо, что тебе вообще всё организовали. Ещё и твою застенчивость никто учитывать не обязан.

Что ж, значит, придётся смириться с риском быть узнанным. Что он, в конце концов, не мужчина?

Ярко освещённый зал, казалось, оглушал запахом благовоний, музыкой и смехом. Гусунь замер на пороге, привыкая к ярким краскам, бьющей в глаза роскоши и густому сладкому аромату. Линшань, конечно, был богатым орденом, однако его богатство, хоть и чувствовалось, но не бросалось в глаза. Если речь не шла о мастере Хэн Линьсюане, но даже его жилище, самое роскошное во всем ордене, выглядело куда сдержаннее. И тем более до всего этого было далеко тому дому, где вырос Гусунь. Даже в тех редких случаях, когда сын кухарки попадал в господские комнаты, он не видел и половины такого буйства.

Решительно подавив чувство своей неуместности в роскошной обстановке, Гусунь повернулся к стоящему у входа слуге. Тот глянул на него безо всякого интереса, не пытаясь, впрочем, прогнать. Но, услышав бравое «я к госпоже Цзиньшао», моргнул и окинул юношу ещё одним, слегка удивлённым взглядом.

— Так это ты? Ну… проходи. Я провожу.

Они быстро прошли через почти заполненный зал и поднялись по лестнице сперва на галерею, а потом провожатый свернул в боковой коридор. Там остановился у одной из дверей почти в самом конце, и постучал:

— Сестрица Цзиньшао, к тебе пришли!

— Пусть войдёт, — отозвался изнутри женский голос.

Слуга отодвинул створку, кивнул Гусуню и сразу же ушёл. Молодой человек перешагнул порог, чтобы оказаться в достаточно просто обставленной комнате. Непривычно широкая кровать, столик, сундук и ещё один столик с зеркалом в углу составляли всю её обстановку. Сидевшая у туалетного столика женщина отвернулась от бронзового зеркала и улыбнулась ему:

— Так это ты — И Гусунь?

— Я, госпожа Цзиньшао.

— Какая я тебе госпожа? — рассмеялась женщина, легко поднимаясь с места. — Зови меня сестрица Шао.

Вблизи было видно, что она уже немолода — слой пудры не мог скрыть морщинки у глаз и рта, да и вообще её кожа оказалась небезупречна. Но взгляд Гусуня прикипел к полной груди, виднеющейся в низком вырезе платья. Он и не знал, что платья могут быть такими открытыми, так что лента, которая должна была его поддерживать, оказалась практически под полушариями.

— А ты — Сяо Сунь, можно тебя так называть? Ты хорошенький, мне нравишься.

Гусунь почувствовал, что краснеет, и разозлился на себя за это. Цзиньшао потрепала его по щеке, подошла к кровати и опустилась на край.

— Ну, что же ты стоишь? — она похлопала ладонью рядом. — Иди сюда.

Гусунь подошёл и сел, не зная, что дальше. Сразу начать её раздевать как-то неловко, а что говорить, он не знал.

— В первый раз сегодня? — с улыбкой спросила Цзиньшао. Гусунь кивнул.

— О, я знаю, что делать! — она с улыбкой подняла палец. — За это надо выпить! Подожди минуту, я принесу.

Гусунь снова кивнул, скорее машинально. Хотя почему бы и нет? С вином всё действительно становится проще. Женщина поднялась и выскользнула из комнаты, на пороге обернувшись и одарив его ещё одной улыбкой.

— Ох, мастер Хэн, эта ничтожная просит прощения! — донеслось в следующий миг из-за оставшейся приоткрытой двери.

— Ничего страшного, — отозвался знакомый голос. — Бывает.

Ну, надо же! Не зря он мастера Хэна уже несколько раз за вечер вспоминал — как говориться, помянешь демона, а он уж тут как тут. Занятно, что они будут заниматься одним и тем же совсем рядом друг с другом. Тем временем в щели между створкой и косяком мелькнули светло-зелёные одежды Хэн Линьсюаня, а следом — тускло-коричневые идущего за ним человека. Гусунь нахмурился. Показалось — или спутником мастера Хэна был мужчина?

Но зачем приходить с мужчиной в парчовый домик? Конечно, у Хэн Линьсюаня была репутация распутника, но Гусунь никогда не слышал, чтобы он практиковал перевёрнутый дождь. Закрылась соседняя дверь, и стало тихо. Ни одна из девушек снизу не спешила разделить общество уединившихся гостей. Может, они уже ждут внутри? Или Гусунь ошибся, и это всё же была женщина? Юноша вышел из комнаты, подошёл к соседней двери и прислушался. Изнутри доносилось бормотание голосов — да, определённо мужских.

Гусунь прижал ухо к створке. Подслушивать не хорошо, конечно… но уж больно подозрительной была эта ситуация.

— Да, новые отряды отправляются на север, — напрягая слух, услышал он. — Похоже, на границе снова будет неспокойно.

Собеседник мастера Хэна что-то спросил — видимо, он сидел дальше от двери, и его голос звучал неразборчиво.

— Глава Ши больше заинтересован в укреплении ущелья Ханьмэнь, — отозвался мастер Хэн. — Западные гарнизоны могут подождать своей очереди. Через пустыню Мобэй вторжения случаются редко.

Снова бормотание. Гусунь разобрал только «численность» и «добыть… снабжение».

— Этим занимается шисюн Ли, — с едва заметной ноткой раздражения отозвался Хэн Линьсюань. — Будет странно, если я приду к нему и прямо начну расспрашивать о тратах или требовать документы. Надеюсь, главе Мэю это не срочно? Мне нужно больше времени, чтобы раздобыть все необходимые сведения.

— Что ты тут делаешь?!

Услышав яростное шипение над самым ухом, Гусунь вздрогнул и торопливо отпрянул от двери. Незаметно вернувшаяся Цзиньшао стояла рядом, в её руках был поднос с кувшинчиком и двумя керамическими чарками.

— Там… мастер Хэн и… и ещё какой-то человек…

— Так, — Цзиньшао с неожиданной властностью мотнула головой в сторону своей комнаты, — пошли отсюда.

— Но ты не понимаешь! — они оба говорили шёпотом. — Ты даже не знаешь, что он там делает!

— Что бы мастер Хэн там ни делал, это не твоего и не моего ума дело! Понял, мальчишка? Не наступай в чужие тарелки, и проживёшь долго и счастливо. В противном случае, могут и отрезать чего лишнего. Например, голову. Уяснил?

Гусунь сжал зубы, но продолжать подслушивать в её присутствии было невозможно, и он молча последовал за женщиной в соседнюю комнату. В конце концов, как бы мало он не услышал, этого было довольно, чтобы сделать выводы.

* * *

— Мастер Хэн?! — глаза Ваньи стали размером и формой как две монетки. — Шпионит для клана Мэй?! А-Сунь, ты шутишь?

— Если бы, — буркнул Гусунь. — Я своими ушами слышал.

Ваньи некоторое время таращилась на него, потом зажмурилась и помотала головой:

— Нет. Не может быть.

— Ты думаешь, я вру?

— Нет, но… А-Сунь, ты мог что-то не так расслышать… Или неправильно понять…

— Да что тут можно не понять? Тот человек от имени главы Мэя расспрашивал его о пополнении и снабжении наших гарнизонов. И мастер Хэн на всё отвечал!

— Но ведь владения Мэев граничат с Линшань. Возможно, они просто договаривались о совместных действиях?

— Ага, договаривались, — с всем возможным сарказмом согласился Гусунь. — О таком всегда договариваются в парчовых домиках.

И тут же прикусил язык. Ваньи сникла, и Гусунь почувствовал себя виноватым. Как бы там ни было, а мастер Хэн был её учителем. Тяжело, должно быть, узнать о нём такое, а тут ещё и возлюбленный, оказывается, ходит по шлюхам. До этой минуты он испытывал скорее удовлетворение, чем потрясение. Или даже радость. Ведь знал же, всегда знал, что Хэн Линьсюань — сволочь последняя. И вот — такое подтверждение! Даже глава Ши не сможет сохранить расположение к предателю, и всевластию мастера Хэна в ордене придёт конец.

— Всё равно не верю, — неожиданно решительно сказала Ваньи. — Гусунь, ну вспомни!.. Знаю, ты его не любишь, но мастер Хэн — хороший человек! Вспомни, как он защищал тебя от шисюна Бая и прочих. И стихи тебе вернул. И за драку наказывать не стал.

Гусунь на мгновение испытал облегчение — кажется, тему с парчовым домиком проехали, — и одновременно поморщился. Да, в тот раз, когда Бай Цяо и его прихлебатели отобрали у него черновики стихов, которые Гусунь пытался сочинять в подражание древним поэтам, и принялись издеваться над почерком, а потом, можно не сомневаться, принялись бы издеваться над содержанием, ему хотелось умереть на месте. Свои творения он показывал только Ваньи, и то не все. А эти ублюдки собрались залезть грязными сапогами прямо ему в душу. Но потом появился мастер Хэн, и… Гусунь приготовился к порции издёвок уже от учителя, но тот отдал ему стихи, даже не взглянув.

Гусунь почти почувствовал к нему благодарность. И даже набрался храбрости, чтобы поговорить с ним о своём обучении. К добру или к худу? Что лучше — продолжать обманываться и жить надеждой, или столкнуться с болезненной, но отрезвляющей правдой? Но он бы предпочёл услышать эту правду от кого-нибудь другого.

— Ваньи, я всё помню, но какое отношение это всё имеет к тому, что я услышал? Может, ко мне он тогда и отнёсся хорошо, но всё равно он предатель!

— Хороший человек не может быть предателем!

Гусунь вздохнул. Женщина, что с неё взять.

— В любом случае, мы должны сказать главе Ши. Пусть он сам спросит у мастера Хэна. Если я ошибся, то мастер Хэн всё без труда опровергнет, не так ли?

— Главе Ши?

— Ага. Можешь отвести меня к нему?

— Что, ты вот так просто к нему пойдёшь?

— Ну, да. А что ты предлагаешь?

— Гусунь! — Ваньи вцепилась ему в рукав. — Ты не можешь так просто явиться к главе Ши и обвинить одного из учителей без доказательств!

— Что значит — без доказательств? Я слышал…

— Ты-то, может, и слышал, а кто-нибудь ещё? Кто-то может подтвердить, что ты не врёшь?

— Так ты всё-таки считаешь, что я вру?

— Гусунь! — Ваньи всплеснула руками. — Какая разница, что считаю я! Тебе предстоит убедить самого главу! Что ты ему скажешь? Что был в весеннем доме, когда тебе положено было спать в своей постели? Что встретил там учителя Хэна? Но ведь ты даже лица его не видел! И тем более не видел, с кем он говорил. Ни свидетелей, ничего. Мало ли кто там с кем обсуждал гарнизоны, может, это были наши офицеры и они говорили о совместных действиях на границе с кланом Мэй! Или тебе вообще про Мэев послышалось.

Гусунь открыл рот — да так и закрыл. В словах Ваньи был смысл. Уж если она не хочет ему верить, то глава Ши, спускавший любимчику абсолютно все, тем более не захочет. Даже если вдруг спросит у самого мастера Хэна, тот отобьётся от обвинений безо всякого труда. Просто скажет, что понятия не имеет, о чём идёт речь. Слово И Гусуня, против слова Хэн Линьсюаня… Это даже не смешно.

— И, А-Сунь, не обижайся… но, может, там и правда был не он?

Гусунь задержал дыхание и резко выдохнул. Осознание, насколько мало шансов донести до окружающих своё потрясающее открытие, стало довольно болезненным уколом самолюбию, но это было даже полезно. Мастер Доу на уроках воинского искусства учил их, в числе прочего, рассчитывать свои силы. Вот и тут тоже самое. Не надо лезть вперёд, очертя голову, надо сесть и хорошенько подумать.

— Ты права, — сказал он вслух. — Мы не знаем толком, что за зелье продаётся в этой горлянке. Нам нужно подготовиться.

— Как?

— Собрать доказательства.

* * *

Новый год — семейный праздник. Все собираются за праздничным столом, поздравляют друг друга, дарят подарки, и даже обильно запускаемые фейерверки не нарушают уютной камерности празднования. Тем, кто любит шумные гуляния, приходится ждать ещё две недели — до наступления праздника Фонарей. Вот тогда все высыпают на улицы, любуются на праздничные украшения, прямо на площадях даются представления, а торговцы съестным делают за эту ночь месячную выручку. И даже в больших городах в этот праздник, единственный раз в году, отменяют комендантский час и не запирают кварталы после захода солнца.

Говорят, грандиознее всего праздник Фонарей отмечался в столице, как ей и положено. Даже в период упадка империи люди не уставали восхищаться и разносить по всем уголкам Поднебесной рассказы о былой пышности Линьаня, а после воцарения Чжэн Гуана в город вдохнули вторую жизнь. Интересно, как там дела с празднованием обстоят сейчас? Если бы Хэн Линьсюань по-прежнему был самим собой, он мог бы вспомнить проведённую в столице юность. Впрочем, делал это мастер Хэн неохотно, да и кому понравиться вспоминать сперва голодное существование нищего попрошайки, а потом — быть может и сытую, но полную унижений жизнь мальчика для битья? Ну а Андрей в Линьане и вовсе никогда не бывал.

Впрочем, в Гаотае тоже было на что полюбоваться.

Фонари были везде: они свисали со всех карнизов, с краёв и коньков крыш, с ветвей деревьев и крюков на столбах и заборах. Гроздья фонарей покачивались над улицами, удерживаемые натянутые поперёк верёвками. Круглые, продолговатые, квадратные, в виде рыб, зверей и цветов, всех возможных цветов и размеров. Пожалуй, если не силой свечения, то количеством и разнообразием они составляли достойную конкуренцию знакомой иномирцу-Андрею неоновой иллюминации. Он приостановился и, задрав голову, посмотрел на возвышающуюся над городом башню Божественных ароматов, похожую на новогоднюю ёлку.

Ученики, с которыми он вышел в город, давно уже разбрелись куда глаза глядят: кто полюбоваться на танцоров, акробатов и певцов, кто — запускать в каналах плавучие фонарики, кто — украдкой пробовать запретное для них вино. Оставшись в одиночестве, Линьсюань неторопливо брёл куда глаза глядят, рассчитывая в конечном счёте закончить ночь где-нибудь в винном доме, чайной, или, что скорее, во владениях Матушки Гу. От последнего удерживало только соображение, что там, должно быть, и так толпа народа, и Шуйсянь с товарками уже могут оказаться заняты.

Сестра Жоу благополучно поправилась, и сестра Лань не менее благополучно вернулась в Линьшань с порцией практического опыта. Как она относилась к способу его получения, Линьсюань не знал, да и в любом случае, с наставниками не спорят. Заклинатель пару раз навещал болящую, и в его последний визит та встретила его на ногах, с бесконечными поклонами и благодарностями. Линьсюань скромно переадресовал благодарности целителям, после чего подумал и навестил Ванъюэ, тоже с выражением благодарности и просьбой передать её ученице маленький подарок: кусочек шкуры очень редко встречающейся змеи люйжань. Наверняка целители, с их способностью сотворить снадобье из чего угодно, найдут ему применение, а если нет, пусть будет просто сувенир.

Подарок отыскался в доме Линьсюаня — перебирая содержимое шкафов, он наткнулся на множество вещиц, явно валявшихся без практического применения и, наверное, ценимых предыдущим хозяином за редкость и дороговизну. Настоящий Хэн Линьсюань, угодив из грязи в князи, так и не смог избавиться от комплекса выскочки.

Впереди показался очередной высокий помост, на котором пела и танцевала девушка в цветастом платье и с высокой причёской. А может и не девушка — её лицо было так густо покрыто белилами и румянами, что определить, как она на самом деле выглядит, было довольно сложно. Тонкий голосок тоже не давал представления о возрасте, уж слишком искусственными казались мяукающие интонации, когда она выпевала:

Как стерпеть, потеряв благосклонность твою?

У дворцовых ворот в горьких думах стою.

Не пойму: где же прежней любви твоей пыл,

Свои новые думы куда устремил?*

Собравшиеся внизу люди подпевали, чуть покачиваясь в такт. Женщина на помосте в последний раз взмахнула рукавами и застыла в позе, напоминающей статуэтки индийских богов: чуть присев на одной ноге, вторая согнута в воздухе с оттопыренной ступнёй. Тянуть носок в танце тут было не принято. Удивительно, насколько такая мелочь способна испортить впечатление от в целом красивых движений. Линьсюань отвернулся от исполнительницы и чуть не налетел на людей, неслышно подошедших и остановившихся прямо у него за спиной.

— А, мастер Хэн!

Похоже, для Е Цзиньчэна встреча тоже была неожиданностью. Рядом, как всегда скромно опустив глаза, стояла Сун Жулань. На этот раз она была с непокрытой головой, без вуали, сложная причёска поблёскивала золотыми украшениями, между которыми умостились явно искусственные цветы. Никаких цветных узоров на лице, если не считать скромного цветочка над переносицей и точек по углам рта, у неё не было, в отличие от большинства гуляющих женщин, так что ничто не мешало любоваться нежными чертами. Ну, кроме присутствия мужа, разумеется.

Мужчины раскланялись — поздороваться словами Линьсюаню помешали восторженно завопившие слушатели. Когда они смолкли, Линьсюань, уже подобравший приличествующую случаю фразу, открыл рот, но Е Цзиньчэн его опередил:

— Говорят, что мастер Хэн — знаток женской красоты. Почему же он так пристально разглядывает мою жену?

Линьсюань чуть не поперхнулся. Снова кинул невольный взгляд на госпожу Е, но та не отреагировала, словно бы и не слышала. И всё равно желание дать этому грубияну щелчок оказалось непреодолимым:

— Возможно, как раз поэтому?

Е Цзиньчэн уставился на него, а потом вдруг расхохотался:

— Так слухи врут? Или, быть может, вам просто не попадалось красивых женщин?

Он него явственно пахло вином. Наверно, лучше всё-таки не связываться, подумал заклинатель, сохраняя на лице вежливое выражение. Но если знаменитый Дракон Бэйцзяна так ведёт себя публично, каков же он дома?

Поистине, госпоже Е можно только посочувствовать.

— Этот Хэн просит прощения, — Линьсюань снова поклонился. — Он действительно позволил себе недопустимое, но больше это не повторится.

В искренности своих слов он был не уверен — красота Сун Жулань притягивала взгляд, так что ему приходилось прилагать усилия, чтобы не смотреть на неё хотя бы сейчас. Но приличия были соблюдены, оставалось только выслушать ответ и уйти. Однако Е Цзиньчэн неожиданно благодушно махнул рукой:

— А, дело молодое. В юности многие готовы глазеть вслед любой юбке, был бы под ней женский пион, а лицо не так важно. Но приятнее всё же, когда женщина ласкает не только тело, но и глаз. Может, сходим в винный дом Ло И? Там есть действительно красивые девушки, подберём вам на сегодня подружку под стать.

Линьсюань согласился — скорее, от неожиданности, хотя некоторая доля любопытства, каких же женщин считает красивыми Е Цзиньчэн, если жена ему нехороша, тоже присутствовала. Они вместе зашагали по улице, женщина шла следом. Опуская глаза и косясь назад, Линьсюань видел мелькающие носки её обуви, так высоко загнутые вверх, что невольно возникал вопрос, а удобно ли вообще в таких передвигаться.

Винный дом скорее можно было назвать рестораном или даже клубом: там можно было заказать не только вино, но и еду, посетителей развлекали музыкой, танцами и играми, и Линьсюань сильно подозревал, что получить определённые услуги от хорошеньких подавальщиц тоже проблем не составит. В общем, разница с парчовым домиком, говоря по чести, была только в основном профиле заведения.

Слуги с поклонами проводили их к отдельному столику, и Сун Жулань опять уселась у мужа за спиной.

— Принесите вина, — махнул рукой Е Цзиньчэн. Линьсюань едва схватил себя за язык, прежде чем спросить: «Не довольно ли?»

— Почтенные господа желают что-нибудь ещё? Наш повар готовит такую хрустальную свинину, что пальчики оближешь…

— Ты меня не слышал? — господин Е поднял на слугу потяжелевший взгляд.

— Несите свинину, — сказал Линьсюань.

— Вам хочется есть? — удивился Е Цзиньчэн.

— Я предпочитаю закусывать.

— Хм, должно быть, господа заклинатели не так устойчивы к вину, как о том говорят…

— Где уж нам сравниться с бывалыми воинами, — развёл руками Линьсюань.

Хрустальная свинина оказалась мясом в желе типа холодца. Е Цзиньчэн, вопреки своим же словам, цапнул кусок первым, пока принёсшая еду и вино девушка расставляла блюдо, кувшинчик, пиалы и чарки. Пиал и чарок было только две, словно мужчины пришли сюда одни, и Линьсюань снова лишь с большим трудом подавив порыв спросить, а не желает ли госпожа Е тоже чего-нибудь заказать. Мало ли, опять чего-нибудь нарушишь…

— Кстати, а как вам эта девушка? — Е Цзиньчэн, не переставая жевать, кивнул на опустившуюся на колени подавальщицу, что как раз разливала вино. Та стрельнула на Линьсюаня подведёнными глазами и, опустив кувшинчик, в притворном смущении прикрылась рукавом.

— Излишне полная.

— Вот как? Вам нравятся кости?

— Между «толстая» и «костлявая» есть множество вариантов.

— А разве не лучше, когда тела много? — Е Цзиньчен изобразил в воздухе руками что-то большое и округлое. — Обнимешь, и рука прямо тонет…

— Как в квашне с сырым тестом, вы хотите сказать?

Подавальщица поспешила уйти. Е Цзиньчэн двинул челюстью и опрокинул чарку.

— Ну, а вон та? Вроде похудее, маленькая такая, как статуэточка…

— Низкорослая, — вынес вердикт Линьсюань.

— А низкий-то рост вам чем не угодил?

— А что в нём хорошего?

— Господин бессмертный предпочитает смотреть на женщин снизу вверх?

— Не преувеличивайте, — Линьсюань отпил из своей чарки. — Таких женщин я ещё не встречал. Но и приседать на корточки, чтобы поцеловать — тоже радости мало.

— А в остальном она вам как? Смотрите, круглолицая, как луна, кожа белая, как овечий жир…

— Это пудра.

— А хотя бы и так?

— Я не повар, чтобы радоваться круглой лепёшке, обсыпанной мукой.

Это продолжалось ещё какое-то время. Е Цзиньчэн пил и предлагал Линьсюаню одну девушку, мелькавшую в их поле зрения, за другой, а Линьсюань в каждой находил какие-нибудь недостатки. Он ничего не имел против этих девиц, которых они сейчас так бесцеремонно обсуждали, но ему было обидно за ту женщину, что сидела рядом с ними, в то время как они оба старательно делали вид, будто её не существует. Хотя, может, Е Цзиньчэн и не делал вид, а действительно о ней забыл. И, как нарочно, каждый раз предлагал Линьсюаню полюбоваться качествами, которые в его жене отсутствовали.

— Вон, взгляните, и глаза как ивовые листочки.

— Ещё чего, — отрезал Люньсюан, чувствуя, что выпитое начинает сказываться и на нём. — Предпочитаю женщин, у которых глаза на лице не надо искать на ощупь.

— Да, чтоб вас! — Е Цзинчэн стукнул рукой по столу, так что посуда подпрыгнула. — Ничем вам не угодишь!

Сун Жулань на мгновение вскинула на них глаза, чтобы тут же снова их потупить. Она не произнесла ни единого слова, казалась спокойной и отрешённой, но Линьсюань всё равно отвёл взгляд. Испанский стыд, как говорят у него на родине, когда фигню делает или несёт кто-то другой, а стыдно тебе. За этого муженька, лютые мертвецы б его разодрали, который словно задался целью оскорбить свою жену как можно больше.

— Господин Е, кажется, ваша супруга устала. Да и я, признаться, тоже. Может, пора по домам?

— А? — господин Е грузно обернулся к жене — ну, точно, забыл. — Ха, да вы и впрямь изнежены, молодой человек. Вас бы в мороз, на север, или в пустыню Мобэй!

Линьсюань и не подумал возражать, зато в брошенном на него госпожой Е взгляде явственно читалась благодарность. Заклинатель почти улыбнулся ей, но вовремя одёрнул себя. Подняться на ноги у прославленного полководца вышло не с первой попытки, но когда Линьсюань спросил: «Помочь?», тот глянул так, что благое побуждение тут же увяло.

— Итак, — рассуждал господин Е, когда они шли прочь от винного дома, — вам по душе тощие дылды с лошадиными мордами, выпученными глазами, ревущими голосами, и… Я ничего не забыл?

— Вы слишком много выпили, — вздохнул Линьсюань.

— Ерунда, я могу выпить ещё столько же, и всё равно останусь трезвее вас, мальчишек, — Е Цзиньчэн пошатнулся, но всё-таки сохранил равновесие. — Так что? Странно, что вы ходите к Матушке Гу — я что-то не припомню в числе её девочек таких «красоток».

— Вы живёте в квартале Восстановления Мира?

— А? Да, а что?

— Тогда нам идти не долго.

— Порываетесь сбежать? — ухмыльнулся Е Цзиньчэн. — Вы меня с мысли не сбивайте. Так находилась девица, соответствующая вашим вкусам? Хотелось бы на неё взглянуть.

Линьсюань не ответил. Они свернули с центральных улиц в глубину квартала, и сразу стало темнее и малолюднее. Если бы не Сун Жулань, Линьсюань давно бы уже отвязался от назойливого попутчика, достающего своими насмешками по поводу предпочитаемого вида красоты, но бросать женщину одну на ночной улице с пьяным мужем казалось неправильным. Пусть даже тот действительно довольно уверенно держался на ногах. Оставалось отмалчиваться или отделываться не связанными с его рассуждениями фразами в тщетной попытке сменить тему.

— Мой господин, мы пришли, — вдруг сказала Сун Жулань. Это были первые слова, которые Линьсюань от неё услышал за этот вечер. Похоже, что муж, как раз вознамерившийся пройти мимо ворот, её не расслышал, что так заклинателю пришлось повторить громче:

— Вы пришли!

— Да? И правда, — Е Цзиньчэн остановился, покачнувшись, развернулся к воротам и застучал в них кулаком. — Открывай, бездельник!

Должно быть, привратник ждал возвращения господ, так как не прошло и минуты, как ворота открылись. Впрочем, это не помешало хозяину дома начать что-то недовольно говорить о негодных слугах, но, услышав грохот засова и увидев почти беззвучно раскрывшуюся створку, он махнул рукой:

— Прощайте, мастер Хэн. Желаю вам найти вашу красу несравненную и перестать засматриваться на чужих жён.

— Доброй ночи, — отозвался Линьсюань. Е Цзиньчэн, ухватившись за створку, перешагнул высокий порог, Сун Жулань вошла за ним, не оглянувшись. А Линьсюань, признаться, надеялся напоследок всё-таки поймать её взгляд. Постояв перед закрывшимися воротами, он медленно пошёл назад.

* Бо Цзюйи (772–846)