Печать пожирателя 11

Глава 9 От заката до рассвета. Часть 1

Кабинет заместителя мэра я превратил в импровизированный штаб. Воздух тут стоял густой и спёртый — он пах потом, страхом и остывшим кофе.

Я стоял у старой, бумажной карты Шадринска, вывешенной на стене, пытаясь мысленно просчитать, куда мог деться Курташин и что представлял из себя этот проклятый купол.

В ушах стоял монотонный гул генераторов, работающих на аварийном питании, и приглушенные переговоры по рациям.

Волков, бледный и подтянутый, как струна, докладывал о безуспешных попытках пробить помехи на внешних каналах. Его голос был ровным, но в глазах читалась неуверенность, что грызла и всех остальных.

Даже меня, в какой-то мере.

Безрадостные мысли неожиданно прервал крик. Он донёсся не с улицы, а из рации на столе. Женский голос, срывающийся на визг, полный неподдельного, животного ужаса.

— … он её! Сосед… Сосед! Он просто набросился! У неё лицо… О, Боже…

Сидящий за столом полицейский схватил было рацию, пытаясь что-то выяснить, но его слова потонули в нарастающем хаосе — словно плотину прорвало!

Один за другим, с разных концов города, начинали визжать, кричать, вопить передатчики. Из динамиков полицейского сканера, настроенного на общий эфир, полилась симфония кошмара.

— … на Февральской улице, мужчина в серой куртке нападает на прохожих! Нужна помощь!..

— Вызов в посёлок Энергетиков, дом 12… Говорит ребёнок… Папа… папа бьёт маму… а она не шевелится… и он смеётся…

— Пожар на рынке! Люди, они… они поджигают друг друга!

— Центр, я патруль 34! Нас атаковали! Это… это наши же люди! Они…

Голос в эфире оборвался с душераздирающим криком и звуком рвущейся плоти.

Воздух в кабинете замер. Даже привыкшие ко всему инквизиторы застыли, вглядываясь в рации, будто надеясь, что это чудовищный розыгрыш. Заместитель мэра — тот самый в помятом костюме — медленно сполз по стене на пол, закрыв лицо руками. Его тихие всхлипы стали жутким контрапунктом оглушительной какофонии с улицы.

Я сжал кулаки. Холодная ярость, знакомая и простая, поднялась к сердцу, выжигая остатки сомнений и усталости. Предательство Ани было точечным ударом.

А это… это был шторм. Эпидемия, перешедшая в терминальную стадию.

— Волков! — мой голос прозвучал как удар хлыста, заставив всех вздрогнуть. Инквизитор выпрямился, его глаза, полные непонимания, встретились с моими, — Поднимайте всех, кого можете! По внутренней связи на все частоты! Объявить комендантский час! Немедленно! Всех жителей города — по домам, ни шага на улицу! Окна и двери — забаррикадировать! Не открывать никому!

Волков кивнул, лицо его застыло в каменной маске служебного рвения, и он бросился к пульту связи, отталкивая оцепеневшего техника.

Я обернулся к начальнику полиции, который смотрел на меня, будто я был призраком.

— Вы! Собирайте всех своих людей, всех, кто ещё в строю и вменяем! Всех бойцов Нацгвардии, всех инквизиторов, всех, у кого есть ствол и хоть капля мужества! Приказываю им собраться здесь, у мэрии! Мы создаём здесь укреплённый пункт!

Он заморгал, пытаясь осознать приказ.

— Часть людей уже здесь, но остальные…. Люди на улицах… паника… мы не можем их бросить…

— Они уже не люди! — прошипел я, подходя к нему так близко, что увидел в его глазах своё отражение, — Если они на улице — они уже мёртвы или скоро станут теми, кто будет рвать тебе глотку! Ты хочешь спасти город? Начни с того, чтобы собрать в кулак те жалкие силы, что у нас ещё остались! Или ты хочешь умереть в одиночку, размазанный по асфальту бывшим соседом?

Он сглотнул, кивнул с трудом и, пошатываясь, бросился к своим рациям, чтобы передавать приказ.

Я подошёл к зарешеченному окну, отодвинул тяжелый занавес.

Город горел. В буквальном и переносном смысле. В нескольких кварталах отсюда вздымался черный столб дыма, оранжевые языки пламени лизали темнеющее небо. Крики, ранее приглушенные стенами, теперь были слышны отчётливо — нечеловеческие, визгливые, полные либо безумной ярости, либо смертельного ужаса. Где-то далеко трещали автоматные очереди.

Недолго.

Волков закончил отдавать распоряжения. Его голос, усиленный динамиками, разнёсся по улицам, неестественно ровный и спокойный на фоне ада: «Внимание, граждане! В городе введён комендантский час! Немедленно проследуйте в свои дома! Заприте двери и окна! Не выходите на улицу! Это приказ!»

Он умолк. На несколько секунд воцарилась тишина, будто город прислушался. И тогда с новой силой, с новым, уже отчаянным визгом, рванула волна хаоса.

Они не слушались. Они боялись. Они уже сходили с ума.

А затем мир снаружи взорвался.

Грохот был оглушительным, чудовищным. Не хлопок или громыхание, а единый, сокрушающий удар, от которого содрогнулось само здание. Пол под ногами вздрогнул, как живой, со стола полетели рации, карты, кружки. С потолка посыпалась штукатурка, застилая воздух едкой белой пылью.

На секунду в штабе воцарилась оглушённая тишина, а затем её разорвали крики — на этот раз не из радиоприёмников, а с улицы.

Я первым рванул к окну, отшвырнув тяжёлую портьеру. То, что я увидел, на мгновение заставило забыть о дыхании.

Площадь перед мэрией, ещё минуту назад относительно пустынная, теперь была заполнена бушующей, клокочущей массой.

Но это не была толпа — это было живое, пульсирующее месиво из тел — сотен тел! Они неслись, катились на здание, как чудовищная лавина!

И они были… изменены.

Это не были просто безумцы с пустыми глазами, как Игорь и Иван. Это было что-то более страшное, одичавшее. Движения людей были резкими, порывистыми.

У некоторых горожан суставы выворачивались под немыслимыми углами, позволяя им передвигаться скачками, подобно саранче. Другие ползли на четвереньках, их позвоночники выгибались дугой. Лица были искажены низменной, животной яростью. Рты растянуты в беззвучных рыках, из которых стекала пена, смешанная с кровью. Глаза залиты мутной желтизной, с крошечными, булавочными зрачками, горящими нездоровым лихорадочным блеском.

Они ломились вперёд, сшибая друг друга, не обращая внимания на преграды, отшвыривая их с нечеловеческой силой, и от этой «живой» волны несло таким немым, всепоглощающим безумием, что кровь стыла в жилах.

— Они… они повсюду! — прохрипел кто-то за моей спиной.

На крыльце, прямо под нами, на мгновение мелькнула фигура одного из полицейских, стоявшего на посту — его схватили десятки рук и буквально разорвали на части, осыпав ступени кровавым дождём.

А затем лавина врезалась в двери мэрии…

В здании воцарился ужас. Чиновники, полицейские, даже некоторые инквизиторы отшатнулись с криками. Воздух наполнился запахом страха — резким, как нашатырь.

Адреналин ударил в голову, прочищая моё сознание, выжигая всё лишнее.

— Волков, прикрывайте тыл! — бросил я через плечо и рванулся вперёд, к лестнице, ведущей на первый этаж.

Я слетел вниз, не касаясь ступеней, короткими телекинетическими толчками гася инерцию — и всё равно не успел.

Дубовые двери мэрии, казавшиеся такими надёжными, с треском подались под напором одержимых — и холл в мгновение ока превратился в бойню.

Одержимые, словно потоки грязной воды, хлынули внутрь, заполняя пространство. Их рёв, хриплый и многоголосый, оглушал. Воздух гудел от этой какофонии и густо пах озоновой гарью, потом и медной свежестью крови.

Первый из них, бывший почтальон в изодранной униформе, с вывернутой кистью и горящими глазами, прыгнул на меня с диким воплем. Я не стал уворачиваться. Рука, обёрнутая сгустком силового поля, встретила его прыжок. Не ударом, а толчком. Я поймал импульс движения человека, перенаправил, и с глухим стуком швырнул его в стену. Почтальон осел без сознания.

Двое других — женщина с кухонным ножом и подросток с неестественно длинными пальцами — ринулись на меня с двух сторон. Я присел, позволив им пронестись над головой, и резким, точечным выбросом энергии исцеления усыпил их нервные центры. Их тела обмякли и рухнули на мраморный пол, как тряпичные куклы.

Я не убивал.

Убить было бы проще. Собрать энергию — и превратить их в пепел. Но где-то там, под этой чуждой пеленой, ещё могли тлеть разумы настоящих людей, как у Ани. И я не мог просто так всех их перебить — нахрена тоггда вообще было спасать мир⁈

Это была не битва на уничтожение. Скорее — хирургическая операция…

В аду.

Я двигался сквозь толпу, как торнадо. Лёд вырывался из моих ладоней, сковывая группы нападавших в монолитные глыбы. Сгустки сжатого воздуха, невидимые кулаки — вырубали самых яростных.

Я расходовал магию куда как экономно — несмотря на резерв Магистра, он был прискорбно мал с тем, что я привык использовать раньше. Эфира — нет, энергокристаллов с собой весьма ограниченный запас. А пожирать энергию просто не из кого — магов кругом кот наплакал…

Так что приходилось использовал всё, что было под рукой — вывернутые двери, обломки мебели, тела уже обездвиженных одержимых — как барьеры, чтобы сдерживать их напор. Это был танец на лезвии бритвы — расчётливый и смертельно опасный, где каждый жест, каждый вдох был направлен на то, чтобы нейтрализовать, а не уничтожить.

В свалке я не заметил, как один из одержимых — матёрый детина в форме сварщика — каким-то образом преодолел мою воздушную защиту и вонзил мне в плечо обломок арматуры!

Боль, острая и жгучая, пронзила тело. Я зарычал — не от боли, а от ярости! — схватил его за руку, сломал её и вогнал в нервную систему детины разряд чистой энергии. Он получился такой силы, что глаза здоровяка закатились, и он рухнул, бьющейся в конвульсиях грудой мышц.

Я отшвырнул арматуру, чувствуя, как кровь тёплой струйкой стекает по спине.

Одержимых было слишком много… Они лезли из каждого угла, из каждого разбитого окна, не чувствуя ни страха, ни боли. Моё дыхание стало сбивчивым, Искра внутри отзывалась ноющей пустотой. Я сбивал их волны, вырубал, замораживал, но они всё прибывали и прибывали, без конца, без счёта, заполняя собой всё пространство умирающего холла.

А остальные… Их, кроме Волкова и пары инквизиторов, даже в расчёт брать не стоило. Полицию куда-то оттеснили, сотрудники мэрии разбежались…

В этот момент лёд, которым я забаррикадировал главный вход, треснул с громким, сухим звуком, словно ломались кости.

Мгновение — и замороженная глыба, в которой застыли полтора десятка одержимых, разлетелась на тысячи острых осколков!

Я отбросил их широким веером сгустков воздуха, но из разбитых окон, из коридоров, словно из преисподней, уже лезли новые одержимые. Их рты были растянуты в исступлённых криках, глаза залиты мутной желтизной.

Их было слишком много — бесконечно много! Горизонт за побитыми витринами холла кишел ими, как разворошенный муравейник, и они всё стягивались и стягивались к мэрии…

Ну отлично, что тут скажешь… Очевидно, что их цель — я.

Искра внутри меня, и без того не слишком яркая, отвечала лёгким покалыванием. Дно колодца уже виднелось, так сказать…

Даже если я начну все сейчас убивать простыми заклинаниями — на весь город сил всё равно не хватит. А судя по темпам заражения, куполу и уровню магии, которая воспроизводит ТАКОЕ — уже через сутки Шадринск станет городом одержимых…

«Просто сомнут числом!» — пронеслось в голове холодной, безоговорочной истиной.

Мы не выстоим.

— Всех, кто может слышать! — мой голос прорвался сквозь рёв и грохот, усиленный звуковым заклинанием, — Отход! Немедленно уходите! Всем укрыться в подвальных помещениях, архивах, каморках! Баррикадироваться! Держать связь по рации на канале «Дельта»! Повторяю, отход! Это приказ!

Я не стал ждать ответа, не стал смотреть, как чиновники и младшие инквизиторы в панике бросятся к лестницам. Схватив за плечо Волкова, который, прижавшись к колонне, отстреливался на поражение из своего служебного револьвера, я рванул в сторону, противоположную главному входу.

— Барон! Они везде! Там тупик! — голос Волкова был хриплым от напряжения и пороховой гари.

— Значит, сделаем выход! — крикнул я в ответ, с силой выбросив перед собой телекинетический импульс.

Стена в конце коридора, сложенная из старого кирпича, само-собой, не выдержала удара. С грохотом, подняв облако пыли и мелких обломков, она рухнула, открыв проход в какой-то служебный двор.

ёМы врезались в узкое пространство, уже заполненное обезумевшими фигурами, вылезавшими из-за угла. Пахло потом, кровью, пылью и чем-то кислым, болезненным — запахом чуждой… «жизнедеятельности».

Волков, отбросив последние колебания, работал с вышколенной жестокостью.

Его револьвер щёлкнул по пустой каморе, и он, не медля ни секунды, пустил в ход приклад. Дерево сочно хрустнуло о череп одного из нападавших.

Я шёл впереди, выжигая путь короткими, экономными всплесками силы. Я сбивал с ног, ослеплял вспышками света, оглушал низкочастотным гулом. Мы двигались как один отлаженный механизм — он, тяжёлый и безжалостный, отвечал за ближний бой, я, как скальпель, расчищал пространство впереди и прикрывал тыл, сметая очередную группу в сторону ледяным шквалом.

Вышибив очередную запертую дверь плечом, мы вывалились «в город». Воздух, пахнущий свободой, гарью и смертью, ударил в лицо. Небольшой асфальтированный двор был завален мусором и теми, кто не успел убежать. Площадь перед мэрией кишела, но прямо перед нами зияла узкая щель улицы, ведущая в спасительный лабиринт малоэтажной старой застройки.

— Бежим! Держись рядом! — крикнул я Волкову, и мы рванули что есть сил, спотыкаясь о разбросанные тела и хрустя битым стеклом под ногами.

За спиной поднялся истошный, сливающийся в один гулкий рёв вой.

Десятки, сотни ног затопали за нами по брусчатке, сливаясь в единый грохочущий поток. Я не оборачивался, но чувствовал их ненавидящий взгляд спиной, ощущал, как сзади накатывает горячая, злая волна.

Мы нырнули под низкую арку, свернули в первый же переулок, заваленный опрокинутыми мусорными баками. Я с силой отшвырнул их телекинезом за себя, создавая грохочущий, вонючий завал. Рёв преследователей на мгновение отдалился, сменившись яростным скрежетом и воплями ярости.

Мы продолжали бежать — неслись через пустынные, залитые сумерками дворы, перепрыгивали через покосившиеся заборы, петляли между гаражами, похожими на каменные гробы.

Мир сузился до хрипа в лёгких, до стука сердца, отдававшегося в висках, до чёткой, как лезвие, цели — бежать, отрываться, выжить. Волков тяжело дышал, его мундир был промокшим от пота, но он не отставал, изредка оборачиваясь, чтобы короткой очередью из подобранного у трупа полицейского автомата отсечь самых прытких преследователей.

Наконец, запыхавшиеся, с грудью, готовой разорваться от напряжения, мы ворвались в глубокий, тёмный проулок между двумя двухэтажными бараками, похожий на каменный мешок. Прижались к холодной, шершавой кирпичной стене, скрывшись из виду. Слышали только собственное тяжёлое дыхание и далёкий, общий гул хаоса, царящего в городе.

Погони за нами, казалось, не было…

Я прислонился лбом к прохладному кирпичу, пытаясь вдохнуть полной грудью и заглушить небольшим целительным импульсом дрожь в уставших мышцах. В этом уголке города стояла тревожная, зыбкая тишина, нарушаемая лишь отдалёнными криками, сиренами и настойчивым гулом пожаров. Волков, опёршись на колени, тяжело дышал, его лицо было залито потом, на рукаве темнело пятно крови — не его, чужой.

Именно в эту секунду относительного, купленного ценой невероятных усилий затишья, я это почувствовал.

Сначала — лёгкая вибрация в костях, едва уловимая, словно от басового динамика где-то за горизонтом. Затем воздух вокруг начал менять плотность, становясь вязким, тягучим, как сироп.

Запахи — дыма, пыли, страха — смешались, исказились, приобретя резкий, металлический, озоновый привкус, будто после близкого разряда молнии. Звуки доносились будто из-под толстого слоя воды — гулкие, размазанные, лишённые чёткости.

Я резко выпрямился, сжав кулаки, всем существом ощущая нарастающую угрозу. Моё магическое зрение, до этого фиксировавшее лишь клубящийся, пёстрый хаос паники и боли, теперь уловило чёткий, целенаправленный, пугающе упорядоченный рисунок.

Энергополя города, искореженные куполом и всплесками насилия, начали стягиваться. Собираться в одну точку, медленно, неумолимо, как вода в сливное отверстие. Формировалась гигантская, невидимая простому глазу воронка. И эпицентр этого сгущающегося шторма был где-то недалеко.

«Фора когда весь фон был размазан, и барона найти было невозможно, прошла…» — с горечью и яростью констатировал я про себя.

Пока город кричал и горел, пока мы, как затравленные крысы, бегали по его задворкам, противник не терял времени — он что-то готовил. Что-то большое, использующее сам город, его жителей, их страх и смерть как топливо.

И теперь, когда энергетический фон стабилизировался в этом новом, чудовищном качестве, скрыться от такого целенаправленного, мощного всплеска было невозможно.

Маскировка сгорела — теперь я отчётливо чувствовал беглого барона. Но его, судя по всему, это уже не волновало…

Я повернулся к Волкову. Инквизитор, заметив резкую перемену в моей позе, встревоженно поднял взгляд, инстинктивно сжимая в руке автомат.

— Барон? Что-то не так?

— Тише, — отрезал я, не отрывая внутреннего взора от растущей, сгущающейся воронки искажения, что медленно, но верно начинала выжигать карту города в моём сознании, — Игра в прятки закончилась.

Теперь мы и без помощи крови и следов знаем, где цель.

А ещё я знал, что мне придётся иметь дело с противником, которого уже не назовёшь просто «беглым одержимым».