Печать пожирателя 11

Глава 10 От заката до рассвета. Часть 2

Запах столетий встретил нас во тьме Воскресенской церкви — сладковатый дух ладана, приправленный сырым камнем. Мы ввалились внутрь, как подраненные звери, едва успев захлопнуть массивную дубовую дверь и подпереть её скамьёй. Воздух снаружи, густой от гари и воплей, сменился гробовой, давящей тишиной. Лишь наши прерывистые вздохи нарушали покой святого места — здесь было совершенно пусто, ни прихожан, ни священника.

Странно…

Я прислонился спиной к холодной фреске, и почувствовал, как дрожь в мышцах медленно отступает, сменяясь леденящей тяжестью усталости.

Сквозь разбитое витражное окно лился свет немногочисленных фонарей и отсветы купола, окрашивая в сумеречные тона лик какого-то святого и выхватывая из мрака пустые скамьи и иконостас.

Волков, стоя у двери, вслушивался в отдаленные звуки бушующего снаружи ада. Его мундир был порван, лицо покрыто сажей и засохшими брызгами чужой крови.

— Долго мы здесь не отсидимся, — его голос прозвучал хрипло, но с привычной железной прямотой, — Они нас почуют, или просто наткнутся на нас походя… Каков план, барон?

Я провел рукой по лицу, счищая липкую смесь пота и пыли.

— План не изменился. Добраться до Курташина и уничтожить его.

— И как вы собираетесь это сделать? — Инквизитор повернулся ко мне, и в его уставших глазах вспыхнул стальной огонек, — Прорваться через тысячи этих… существ? В одиночку? Или… — он сделал паузу, вкладывая в неё целый мир подозрений, — … Или вы снова намерены прибегнуть к методам, которые моя организация столетиями искореняла как скверну?

Я усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли веселья.

— Ты сегодня неплохо поработал прикладом, Игнат Сергеевич. И пулями. Я видел — ты не целился в ноги, а стрелял на поражение. Убивал! А я… я старался их просто остановить. Заморозить, оглушить, вырубить. Потому что под этой пеленой еще могут быть люди.

Он вздрогнул, будто я отвесил ему пощёчину. Его скулы напряглись.

— Не сравнивайте! — он сделал шаг ко мне, и его сжатый кулак задрожал, — Я уничтожал чудовищ, которые уже утратили свой человеческий облик! Я выполнял свой долг по очищению этого мира от скверны! А вы… вы годами ходите по лезвию, барон. Вы играете с силами, которые должны быть запрещены. Вы убили сотни, тысячи людей на своем пути — пусть и еретиков, в том числе! И ради чего? Чтобы втереться в доверие к Императору? Чтобы получить титул и поместье? И теперь вы снова хотите окунуться в эту грязь?

Его слова висели в воздухе, густые и едкие, как дым. Я оттолкнулся от стены и посмотрел ему прямо в глаза. Холодный гнев закипал где-то глубоко внутри, выжигая остатки сил.

— Вам самому-то не смешно, Инквизитор? Обвиняете меня⁈ Ваша святая Инквизиция за свою историю замучила десятки, если не сотни тысяч невиновных! Сжечь деревню, чтобы поймать одного еретика? Посадить на кол семью, потому что соседи нашептали? Вы всегда оправдывали это «высшей целью». Очищение. Вера. Империя. А я… я никогда не приносил в жертву невинных! Я уничтожал тех, кто сам выбрал путь насилия и тьмы. И сейчас я не собираюсь отнимать жизни у тех, кого еще можно спасти.

Я выдержал его взгляд, полный ненависти и непримиримости. Воздух между нами накалился до предела, казалось, еще мгновение — и в нём мелькнёт молния!

— Тогда что? — прошипел он, — Как вы остановите Курташина?

Я усмехнулся.

— Я не говорил, что не буду использовать смерть. Я сказал, что не буду убивать живых. Те одержимые, что уже пали… от твоих пуль, или в той давке возле мэрии… Во всех частях города уже сотни убитых, наверняка. Сила их крови ещё не до конца угасла. Я просто собираюсь её использовать.

Волков замер.

Его взгляд, еще секунду назад полный огня и непримиримости, дрогнул. Он отвёл глаза, уставившись на каменную плиту у своих ног. Сжатые кулаки медленно разжались.

Он не нашёл, что возразить.

Моя логика (пусть и чудовищная в его понимании) была неоспорима: использовать энергию уже мёртвых, чтобы попытаться спасти ещё живых. Это был тот самый прагматичный расчёт, который он так ненавидел, но не мог опровергнуть, ведь он сам только что обеспечил эту «энергию» своими пулями.

Я видел, как его уверенность дала трещину, и поспешил перевести тему, пока он не ушёл в глухую оборону.

— Вернёмся к нашим баранам. Цель — барон Курташин. Его предпочтительно захватить, чтобы выжать всё, что знает поработившая его штука. Но если не выйдет — я уничтожу его безо всяких сожалений. Вместе с ним, полагаю, разрушится и та воронка, что он создаёт, и этот проклятый купол. Как только барьер падёт, подкрепление Юсупова войдёт в город и поможет навести порядок с теми, кого ещё можно спасти.

Инквизитор молча кивнул, его лицо стало маской собранности. Он был солдатом, и конкретная боевая задача возвращала ему почву под ногами.

— Надеюсь, вы не думаете, что я оставлю вас одного? — коротко спросил он.

— Нет, разумеется.

— Нам это по силам?

Ну… Что я мог ответить? У меня — двадцать энергокристаллов, все разного типа: от чистой энергии до стихий и некромантии. Перчатки Пожирателя — они усилят любой мой удар. Броня Гнева… она ключевая.

Бунгама всё ещё спит, на неё надежды нет. Хугин и Мунин в воздухе, следят за обстановкой. А ещё у меня был плоский матовый диск, чуть больше монеты размером, который можно было прилепить на висок — микро-девайс для входа в «Магическую Реальность». Штука капризная, но может дать тактическое преимущество. Или поможет вытащить из Курташина то, что он знает…

— Думаю, вполне. У меня есть козырь, который я и заряжу магией крови. Собственной магии хватит, две трети резерва Искры, ну и способности пожирателя, восполню в случае чего.

— У меня проще, — отозвался Волков, проверяя магазин автомата, — Два боевых перстня — ударная волна и луч огня. Искры тоже осталось около двух третей, свет и огонь поровну. Автомат, два рожка. И этот стилет, — он потрогал рукоять короткого клинка на поясе, — подавляет чёрную магию при контакте. Против этой заразы… не уверен, но лучше, чем ничего.

Откровенно говоря, сил было в обрез.

Отчаянно мало для штурма логова существа, способного подчинить себе целый город. Всё висело на Броне Гнева — сомнительном даре, что я получил в наследство от своих прото-божественных родственников…

Но времени на сомнения не было — пока снаружи придумают, как пробить купол, нас тут всех порешат…

Я закрыл глаза, отринул посторонние шумы и сосредоточился. Та самая воронка, что я почувствовал на площади, теперь была не просто ощущением, а физическим давлением на сознание, тягучим и неумолимым, как течение в центре водоворота.

— Он на юго-востоке. На берегу Исети. Примерно в трёх километрах отсюда, если по прямой, — я открыл глаза.

— По прямой добраться не получится. Город кишит одержимыми, — мрачно констатировал Волков.

— Знаю. Сейчас посмотрим, где слабые места.

Я снова закрыл глаза, на этот раз отдав приказ воронам. Сознание на мгновение поплыло, а затем раскололось на две части — парящие, с резким, панорамным зрением. Воздух свистел в ушах, а в ноздри бил едкий запах гари, поднимавшийся с горящих кварталов.

«Мунин. Дай общую картину. Главные магистрали»

Через связь хлынул поток образов. Улица Ефремова была запружена бредущей, клубящейся массой тел. Они двигались неспешно, почти сонно, но их были сотни. Городской сад в центре превратился в адский котёл — там одержимые яростно сражались друг с другом, разрывая плоть когтями и зубами, и эта бессмысленная бойня была едва ли не страшнее организованной атаки.

«Хугин. Просеки. Переулки. Где меньше всего?»

Второй «взгляд» метнулся в сторону от центра, скользя над крышами гаражей, пустырями, задними дворами. Там тоже было неспокойно, но толпы редели.

Нашёл — относительно чистый коридор вдоль железнодорожной ветки рядом с нами, ведущей на запад. Несколько небольших групп, но их можно было обойти или быстро уничтожить.

Я разорвал связь, и сознание с щелчком вернулось в тело, оставив во рту привкус меди и легкое головокружение.

— Есть путь. Нелёгкий, но проходимый. Придётся дать крюк вдоль железнодорожной ветки на северо-восток, а потом вдоль реки Канаш на юг и ещё пару километров, до Исети, — я встал, встряхнулся, чувствуя, как усталость отступает перед адреналином предстоящей охоты и повернулся к Волкову. Его лицо было напряжённым, но решительным.

— Время отсиживаться кончилось, Инквизитор. Пора на охоту.

Мы выскользнули из церкви, как тени, прижавшись к шершавым, холодным стенам. Воздух, пропитанный гарью и смертью, обжёг лёгкие после затхлой прохлады храма.

Я снова натянул на себя подобие ментальной маскировки — не щит, а скорее плащ-невидимку, скрывающий яркую вспышку моей Искры от всеобъемлющего «зрения» воронки.

Рисковать не хотелось — пока барон не знал нашего точного местоположения, у нас был шанс. Но этот трюк был бесполезен против обычного зрения — одного крика, одного взгляда одержимого было бы достаточно, чтобы на нас обрушилась толпа, и Курташин узнал о моём местоположении.

«Веди нас, Хугин. Предупреждай о засадах»

Мы двигались, пригнувшись, перебегая от одного укрытия к другому: ржавый гараж, груда кирпичей, сгоревший микроавтобус. Картину города я видел одновременно своими глазами и с высоты птичьего полёта — раздвоение сознания вызывало лёгкую тошноту, но другого выбора не было. Вороны были нашими глазами в небе.

По намеченному маршруту, вдоль железнодорожной насыпи, было относительно пусто. Лишь изредка мы замирали, пропуская мимо небольшие группы одержимых, бредущих в сторону центра с пустыми, невидящими лицами. Они не искали нас, они были частью общего, неумолимого движения, словно муравьи, ведомые волей своего царя.

А по дороге Мунин указал мне на «кладези».

Первое такое место мы нашли в переулке за авторемонтом. Около тридцати тел в форме Нацгвардии и гражданских лежали в неестественных позах, образуя баррикаду из плоти и бронежилетов. Воздух здесь был густым и тяжёлым, пахнущим озоном, порохом и сладковатым, тошнотворным духом крови.

— Прикрой меня, — бросил я Волкову, и тот, молча, занял позицию, переводя автомат с одного конца переулка на другой.

Я подошёл к груде тел, чувствуя, как Броня Гнева, превращённая в куртку отозвалась глухой вибрацией. Протянул руку, не касаясь трупов, и сконцентрировался.

Это не было похоже на привычное пожирание — это было холодное, методичное высасывание. Из тел, ещё тёплых, потянулись тонкие, невидимые глазу нити остаточной энергии крови. Они вплетались в ткань Брони, и та тяжелела, становясь плотнее, ощутимее.

По коже пробежали мурашки, во рту возник привкус старого железа и пепла…

Волков наблюдал за этим молча. Я видел, как он сглотнул, как его пальцы белели на стволе автомата, но ни слова осуждения на этот раз не прозвучало.

Второе подобное место было куда масштабнее.

Как и предсказывал Мунин, у здания старого цеха лежала целая россыпь тел — больше двух сотен! Они были свалены в гигантскую, кровавую пирамиду перед воротами, которые кто-то отчаянно пытался удержать, судя по искорёженным металлическим щитам и баррикаде из станков.

Здесь пахло не только смертью, но и мощной, чистой магией — следы защитных заклятий ещё висели в воздухе, как озоновый туман после грозы.

Я снова принялся за работу, и на этот раз Броня Гнева отозвалась иначе. Она не просто тяжелела — она начала жить. Тёплое, почти пульсирующее ощущение разлилось по мышцам, смывая часть усталости. Силы, которые я забрал у этой орды, были колоссальны.

Именно тогда, за грудой тел, я заметил движение — едва заметное. Я сделал знак Волкову и, обойдя пирамиду из плоти, нашёл его.

Маг.

Молодой парень, в разодранной робе «Маготеха». Его живот был распорот, и он с трудом удерживал на месте вываливающиеся внутренности одной рукой, в то время как вторая, с обугленными до кости пальцами, всё ещё сжимала жезл с потухшим кристаллом. Его аура, когда-то яркая, теперь была подобна догорающей свече на ветру.

Глаза парня, ясные и полые от боли, встретились с моими. Он узнал меня — сразу же, я давно успел научиться определять этот взгляд. Но на этот раз в нём не было радости, или страха — лишь бесконечная усталость и просьба.

— Барон Апостолов… — его голос был похож на шелест сухих листьев, — Вот уж не думал… Что… Снова… Встретимся… Вот так…

— Снова? — я опустился на колени перед ним, и тут же вспомнил, — Проклятье, Игорь, кажется?

— П-польщён… — парень отхаркнул кровь и попробовал улыбнуться, — Вот эт-то… Память… У вас…

— Ты был в первой группе, которую я нанял когда мы с Салтыковым открыли «Маготек»… В первой двадцатке из тех, кого я отобрал для работы над «Магической Реальностью»… Игорь Тернавский, инженер-конструктор, Практик третьей ступени, который разработал систему разграничения…

— Колоссальных… сегментов матричного… сканирования… — снова усмехнулся маг, — И я… Уже… Знаток…

— За семь лет? Хорош…

Пока мы говорили, я сканировал мага — и понимал, что даже потратив весь свой резерв, не смогу его вылечить. Зараза, которой его пытались превратить в одержимого, и которая была какой-то странной, другой магией, пожирала мозг парня и весь его организм. Полчаса максимум — и он умрёт в страшных мучениях…

— Я знаю… — вдруг произнёс Игорь, — Знаю… Не выживу… Барон… Позвольте… Попросить…

— Говори.

— Добейте… Ничего уже… не сделать.

— Уверен?

Маг с трудом перевёл дыхание, и по его подбородку потекла струйка чёрной крови.

— Не дайте… стать одним… из них. Возьмите… силу. Используйте…

Я кивнул.

Никаких слов не было нужды произносить. Я положил руку ему на лоб, избегая взгляда Волкова. На этот раз я забирал не остатки чужой магии, а его собственную, чистую, хоть и истощённую Искру. Последнюю искру жизни. Она влилась в Броню Гнева вспышкой белого, обжигающего света, и на миг мне показалось, что я слышу эхо последней мысли Игоря — не страха, а облегчения.

Когда его рука безвольно упала на окровавленный асфальт, я поднялся. Броня теперь будто гудела на низкой ноте — как разогретый мотор. Я был полон сил, отравленных горечью и чужой смертью…

Я посмотрел на Волкова. Инквизитор же, в свою очередь, смотрел на тело мага, и в его глазах не было прежнего осуждения. Лишь тяжёлое, усталое понимание. В мире, где приходится выбирать между чумой и чумой, даже священные догмы меркнут перед необходимостью.

— Идём, — сказал я, и мой голос прозвучал твёрже, — Мы близко.

Мы вышли к Исети как раз в том месте, где река делала плавный изгиб. И на её высоком берегу, словно гнойный нарыв на теле города, возвышался финальный рубеж.

Огромный комплекс городской больницы. Десятки корпусов, от старого кирпичного здания позапрошлого века до стеклянно-бетонной многоэтажки-новостройки, раскинулись на огромной территории, включая поликлинический диспансер и морг. Но сейчас это была не лечебница, а цитадель мрака и безумия, освещённая полной луной.

Над всем этим висела та самая воронка. Вживую она была в тысячу раз ужаснее. Это был не просто искаженный участок неба — пульсирующий, переливающийся всеми оттенками лилового и черного смерч, который медленно, но неотвратимо закручивался. Воздух трещал от энергии, запах озона был таким густым, что щипал глаза.

Воронка росла на глазах, всасывая в себя остатки магии, жизни и воли из всего города.

А ещё у подножия одного из корпусов лежали горы трупов. Сотни, если не тысячи тел, уложенные в гигантские, чудовищно сложные узоры, опоясывающие главный корпус.

Они были не просто убиты — они были частью ритуала, топливом, кирпичиками в стене, возводимой вокруг эпицентра. И между этими стенами из плоти медленно бродили орды одержимых.

Не те яростные, дикие твари, что штурмовали мэрию, а другие — замершие, почти сомнамбулические. Их движения были плавными и синхронными.

Волков ахнул, увидев это, и его пальцы судорожно сжали автомат.

— Господи Иисусе… Это… это уже не эпидемия. Это апокалипсис!

— Апокалипсис можно отменить, если вырвать ему сердце, — усмехнулся я, прижимаясь к стволу старого дуба на опушке леска, — Я уже такое делал, и масшта там был пострашнее. Мунин, Хугин — главный корпус. Ищи его.

Сознание снова поплыло, и два взгляда устремились к стеклянной громадине. Они пролетели над территориями, залитыми кровью, над застывшими в немом крике ртами, над пустыми глазницами, обращенными к воронке. И в самом сердце этого хаоса, на верхнем этаже, там, где должна была находиться операционная или палаты интенсивной терапии, они нашли его.

«Найден. Верх. Узор из тел… и света. Один. Стоит»

Я разорвал связь.

— Он наверху. В центре всего этого бардака.

Волков мрачно осмотрел территорию.

— Штурмовать в лоб — самоубийство. Их там тысячи.

— Значит, не в лоб. Смотри, — я указал на старый кирпичный корпус, почти вплотную примыкавший к главному, — Там есть переход. И туда почти никто не смотрит. Добираемся до него, поднимаемся на крышу, перебираемся по переходу на шестой этаж главного корпуса, и уже оттуда — по пожарной лестнице до верха…

Наш путь к старому корпусу стал адской полосой препятствий. Сначала пришлось прокрасться по канализационному коллектору, затем пробраться через пару подвалов технических зданий, залитых зловонной водой, и дважды были вынуждены молниеносно и бесшумно устранять одиноких «часовых» — Волков делал это своим клинком, я — резким сжатием воздуха, ломающим шею.

Наконец, мы вломились в старый корпус через разбитое окно в ординаторской. Воздух внутри пах лекарствами, пылью и смертью. Было пусто.

Мы бесшумно поднялись по лестнице, обходя застывшие в беспорядке каталоги и опрокинутые койки, и выбрались на плоскую, покрытую гравием крышу. Ветер тут был сильнее, и леденящий гул воронки оглушал.

Переход между корпусами представлял собой шаткий мостик, затянутый полиэтиленом и ржавыми листами железа. Мы перебежали его, затаив дыхание, выбили окно и оказались внутри главного корпуса.

Внутри царила тишина. Мы двигались по пожарным лестничным пролётам, поднимаясь наверх — и не встретили ни души. Лишь местами попадались одинокие трупы и те самые сложные узоры, нарисованные на стенах кровью.

Всё шло слишком хорошо… Слишком легко.

Это была ловушка — и я это чувствовал каждой клеткой тела… Но отступать было поздно.

Мы добрались до верхнего этажа. Двери в длинный центральный коридор были распахнуты. За ними простирался огромный холл, вероятно, бывшая зона для ожидания. И он был пуст и чист. Блестящий линолеум, белые стены.

— Где все? — прошептал Волков, и в его голосе впервые зазвучала тревога.

Мы сделали шаг внутрь.

И в тот же миг стены… ожили.

Из-за углов, из открытых дверей палат, из-за стоек ресепшена бесшумно хлынули они. Десятки. Сотни. Не те, что снаружи — эти были облачены в белые халаты, в формы санитаров, некоторые были в гражданском, но все их движения были идеально выверенными, синхронными, без единого звука. Они не бежали, не кричали. Они просто сомкнули кольцо вокруг нас, зажимая в центре холла. Их глаза были пусты, а на лицах застыло нечеловеческое спокойствие.

Мы стояли спиной к спине, готовясь к последнему бою. Я чувствовал, как Броня Гнева заводится, словно мотор, гудит, требуя выхода.

И тогда толпа перед нами расступилась.

Из глубины коридора, из-за спины своих безмолвных солдат, вышел он.

Барон Алексей Курташин.

Он был в том же дорогом кашемировом свитере, что и на фото из поместья, но теперь он был залит кровью с головы до ног. Его поза была прямой, аристократичной, но движения… движения были чужими. Плавными, как у рептилии, и неестественно экономными. Его лицо, когда-то благородное, теперь было маской холодного, безразличного превосходства. А глаза… в них горел тот же лиловый огонь, что плясал в сердце воронки над нашими головами.

Он остановился в десяти шагах от нас, и его губы растянулись в улыбке, в которой не было ни капли человеческого тепла.

— Марк Апостолов, — его голос был многоголосым эхом, тем же, что звучало из Ани, но теперь — в разы сильнее и увереннее. Он обвёл нас пустым взглядом, — Как любезно с твоей стороны… избавить нас от необходимости тебя искать. О-о-о, как же долго мы ждали этой встречи…