Печать пожирателя 11

Глава 11 От заката до рассвета. Часть 3

Слова повисли в воздухе — и я даже не успел ничего предпринять. Воздух загудел, сжался, и затем обрушился на нас.

Одержимые двинулись — не с рыком, не с криком — это был шелест сотен ног по бетонному полу, скрежет неестественно вывернутых суставов. Их пустые глаза были устремлены на нас, а рты растянуты в одинаковых, нечеловеческих улыбках. Волков, прижавшись ко мне спиной, издал короткий, хриплый выдох — это был не страх, а принятие.

— Кажется, это всё, барон…

— Держись, Инквизитор! — оскалился я — и мир взорвался.

Моя первая атака была сокрушительной — ледяной веер, вырвавшийся из раскрытых ладоней, сковал передние ряды в монолитные глыбы, создав временный заслон.

Треск замерзающей плоти, хруст костей и звяканье падающих на пол осколков льда прозвучали оглушительно громко. За моей спиной щёлкнул затвор автомата Волкова, и огненная очередь, усиленная магией его перстня, прошила несколько тел в дальних ряда — но они лишь качнулись, будто их толкнули, и продолжили движение.

— Бесполезно! — крикнул я, — Нужно уничтожать голову!

Хотя на самом деле было понятно, что стрельба и точечные удары ничего не решат. Одержимых были сотни. Броня Гнева на моём теле, насыщенная смертями Шадринска, гудела, требуя выхода. Она была тяжёлой, тёплой, почти живой.

Курташин стоял в отдалении, наблюдая с тем же ледяным любопытством, с каким учёный взирает на реактивы в колбе…

Отчаянный и прямой, как палка, план, родился мгновенно. Если этот урод так любит энергию — пусть получит её с избытком!

Я впился взглядом в барона, игнорируя наваливающихся на нас тварей. Волков, поняв мой замысел, рванул вперёд, прикрывая меня, его автомат защёлкал снова и снова, пробивая черепа.

— Курташин! — проревел я, и мои ладони, сжатые в кулаки, разомкнулись.

Я не стал метить в него заклинанием. Вместо этого направил чистый, нефильтрованный поток кровавой магии, что копила Броня. Алый, багровый сгусток энергии, свившийся из тысячи смертей, пронзил воздух. Он взрезал реальность, оставляя за собой дымящийся след палёной плоти и озона. Это был ядовитый, перегружающий удар, который должен был разорвать Курташина изнутри.

Но барон лишь улыбнулся.

Он не уклонился — просто поднял руку, и моя атака, эта буря украденных жизней, коснулась его ладони — и растворилась! Не поглотилась, не отразилась — просто перестала быть моей!

— Спасибо, Пожиратель, — многоголосый шёпот Курташина прозвучал у меня прямо в голове, — Отличное топливо.

И тогда одержимые вокруг нас изменились. Их ауры, до того тусклые и пустые, вспыхнули тем самым багровым светом, что только что исходил от меня! Их движения, до того плавные, стали резкими, яростными, наполненными украденной силой. Они рванули вперёд с новой скоростью, сдирая с себя ледяные оковы.

— Чёрт! — выругался Волков, отступая под натиском.

Отступать было некуда. Ловушка вокруг нас сомкнулась — и тогда я отправил отчаянный мысленный приказ.

Мунин! Хугин! На помощь!

Через секунду стёкла коридора взорвались. Мириады осколков, сверкающих в тусклом свете, как дождь из алмазов, осыпали одержимых. А сквозь образовавшиеся проёмы влетели две чёрные тучи.

Мои маледикты.

Но приземлились они уже не птицами. В полёте их тела исказились, вытянулись, кости хрустнули, перья слились в чёрную, блестящую хитиновую броню. Они влетели в больничный коридор уже человекоподобными тварями — высокими, худыми, с длинными когтистыми лапами увенчанными перьями, и клювами, полными игл.

Их тени легли на толпу, и от них пахло болотной гнилью и озоном грозы.

Мадедикты врезались в ряды одержимых, как тараны! Хугин, слева, расшвыривал тела, словно тряпичные куклы, его когти рвали плоть и ломали кости с сухим треском. Мунин, справа, действовал точнее — его клюв-кинжал находил глаза, гортани, височные кости, а перья с предплечий слетали вихрем и отрубали одержимым конечности, и те падали, не успев издать ни звука.

На несколько драгоценных секунд вороны создали хаос — и передышку для нас.

— Прорываемся! — крикнул я Волкову, готовясь ринуться в образовавшийся проход.

Но Курташин был спокоен.

Он наблюдал за битвой, и его пальцы сплелись в странном, незнакомом жесте. Не рунном, не шаманском — что-то иное, геометрически точное и чужеродное…

Но при этом очень знакомое…

— Один из двух, — проговорил барон, и его голос приобрёл металлический оттенок.

Пространство вокруг Мунина сжалось. Не силовое поле, не клетка — сама реальность сложилась вокруг него, как лист бумаги. Я увидел, как мой маледикт, только что яростно сражавшийся, вдруг замер, его хитиновый панцирь покрылся сетью мерцающих линий. Он издал звук — не птичий крик, а полный боли и ужаса скрежет — и затем просто исчез!

Хугин, видя это, отшатнулся с оглушительным карканьем, полным животного страха, и, метнувшись к разбитому окну, выпорхнул в ночь.

Предатель? Нет, это был инстинкт самосохранения — и моя команда. Я понял, что против этой силы ему не устоять.

Курташин повернул к нам свой безразличный взгляд и просто… качнул головой.

И тогда мир перевернулся, смешался — и превратился в мешанину образов.

Это не была иллюзия в привычном смысле. Моё магическое зрение, обычно пробивающее любые обманы, среагировало дикой болью. Оно показывало мне всё ту же больницу, но наложенную на какую-то иную реальность — бледную, размытую.

Я видел стены, но сквозь них проступали другие очертания. Я видел Волкова, но его фигура двоилась и троилась. Звуки смешались в какофонию — рёв одержимых, шум ветра, чьи-то голоса из прошлого, свист моей «Ласточки»… Запахи — лекарства, кровь, озон — переплелись с ароматом скошенной травы из моего поместья и пылью древних архивов.

И сквозь этот хаос пробилось что-то знакомое. До мурашек знакомое!

Эта манера искажать реальность, этот специфический почерк… Я сталкивался с этим. Но где?

— Держись за меня! — закричал я Волкову, пытаясь пробиться к нему сквозь наваждение. Но его рука, которую я схватил, оказалась пустотой. Я обернулся и увидел, как его фигура растворяется, как дым, а на её месте возникает силуэт Игоря Тернавского, умирающего на асфальте.

Я зажмурился, пытаясь отсечь ложные образы, полагаясь только на внутреннее чутьё, на Искру, на магическое зрение. Но и это бунтовало, свечение вокруг мерцало и искажалось, подчиняясь чужой воле…

Я отчаянно пытался найти якорь, точку опоры в этом безумии — но почва уходила из-под ног в прямом смысле. Пол подо мной поплыл, расплылся, потерял твёрдость.

И вдруг всё оборвалось.

Звуки, запахи, образы — всё схлопнулось в одну точку и исчезло.

Я стоял — в абсолютной тишине и абсолютной пустоте.

Бесконечное, безграничное белое пространство простиралось вокруг меня во всех направлениях. Не было ни пола, ни потолка, ни стен. Не было света и тени. Не было ничего. Только я. И оглушающая, всепоглощающая белизна…

Белизна взорвалась вспышкой алой ярости.

Я рванул вперёд, кулак, сжатый для удара, впился во что-то твёрдое и шершавое. Боль, острая и отрезвляющая, отозвалась в костяшках. Рёв, который вырвался из моего горла, был полон не столько боли, сколько бессильного гнева. Он оглушительно громко прокатился по маленькому, пустому помещению и упёрся в голые стены.

Я замер, наконец-то по-настоящему оглядевшись.

Белизна оказалась побелкой на потолке и стенах. Не бесконечное измерение — а убогая, крошечная комната. Бывшая палата, судя по заваренным газовым трубам и следам от снятых со стен коек. В воздухе висела пыль и сладковатый, тошнотворный запах старого антисептика, смешанный с запахом моей собственной крови — я разбил суставы пальцев о стену.

Окон нет. Одна-единственная дверь, массивная, металлическая, явно усиленная — без оконца и без ручки с этой стороны.

Ярость, кипевшая во мне, снова попыталась прорваться наружу. Мне хотелось биться о дверь, выжигать стены, превратить эту клетку в пыль. Но я сделал усилие над собой, заставив лёгкие работать ровно и глубоко. Гнев был роскошью, которую я не мог себе позволить. Он сжигал последние ресурсы, а я и так был пуст.

Пуст.

Я провёл внутреннюю ревизию, и холодная волна осознания ударила под рёбра. Внутри была пустота. Моя Искра, всегда тлевшая в груди ровным, знакомым пламенем, теперь была подобна потухшему очагу. Ни тепла, ни света. Ни намёка на силу — полностью пуста.

Руки потянулись к привычным карманам, к поясу, к запястьям. Ничего. Перчатки Пожирателя сняты. Тяжёлые энергокристаллы, каждый из которых был сгустком мощи, тоже исчезли из карманов. Броня гнева — та же история… Даже плоский диск для входа в МР — и тот был изъят!

Меня обчистили до нитки, оставив в потрёпанной, залитой потом и кровью одежде.

Мунин.

Мысленный зов ушёл в никуда. Чёрная, бездонная яма, на дне которой не было ничего. Ни единой искры от нашей связи. Такое ощущение, будто его никогда и не существовало. И боль от этой потери была острее и глубже, чем от потери магии. Он был частью меня так долго… Проклятье, надеюсь, он жив…

Хугин! — позвал я снова, уже без надежды.

Снова тишина. Либо он был мёртв, либо эта клетка блокировала всё, либо мои маледикты спрятаны в каком-то карманном измерении.

Я прислонился спиной к холодной стене и медленно сполз по ней на пол, уставившись в серую стену. Пыль щекотала ноздри.

Нужно было думать. Анализировать! Отбросить ярость, отбросить страх, отбросить боль. Оставить только холодную, безжалостную логику. Это всегда было моим главным оружием.

Итак. Что произошло?

Курташин, одержимый некой сущностью, продемонстрировал уровень магии, не просто превосходящий всё, что я видел за последние пять лет. Он продемонстрировал нечто принципиально иное.

Первым делом — перехват кровавой магии Брони Гнева. Я не просто направил в него удар. Я вложил в него колоссальный заряд чужой, украденной жизненной силы, заряженной моей собственной яростью и волей.

Это был не луч энергии, который можно отразить щитом, а ядовитый поток, который должен был разъесть любую защиту, любую сущность изнутри. Он же… принял его как подарок! И перенаправил, насытив им своих солдат. Это было невозможно. Так не работают ни защитные барьеры, ни поглощение. Это было сродни тому, как если бы он поймал пулю и швырнул её обратно, превратив в конфету.

Затем — пленение Мунина.

Я видел, как складывается пространство. Это не было телекинезом или силовым полем. Это было… манипуляцией самой реальностью. Точечной, точной и абсолютно безжалостной. Он не раздавил маледикта, не разорвал — он его стер.

Я знал лишь одну сущность, способную на такое — того, с кем я сражался пять лет назад. Но Ур-Намму был уничтожен! Полностью! Я был в этом уверен!

И наконец — иллюзия. Вернее, то, во что она превратилась.

Это не было наваждением, не было игрой с сознанием. Это было подменой реальности. Моё магическое зрение, которое видело энергетические потоки, саму ткань мироздания, не смогло её пробить. Оно показывало мне наложение двух миров, оно кричало от боли, пытаясь совместить несовместимое. А затем… белизна. Не обморок, не потеря сознания — смена всех чувств и восприятий…

Я сидел на холодном полу, и мозг, привыкший раскладывать любую загадку по полочкам, отчаянно буксовал. Ни одна теория, ни одно воспоминание, ни один закон магии, известный мне, не могли объяснить произошедшее. Это был не просто прорыв в некромантии или чёрной магии. Это было что-то новое.

Мысленно перебирая архивы памяти, все гримуары, все битвы, все встречи с еретиками и чернокнижниками, я вдруг понял, что у меня нет идей.

Ничего. Полный ноль. Тупик!

И тогда, словно вспышка в кромешной тьме, в сознании возникло воспоминание. Нечёткое, отдалённое. Не о битве и не о древнем артефакте. О лаборатории. О стерильном блеске мониторов, о низком гудении серверов «Маготеха». О Петре Салтыкове, с горящими энтузиазмом глазами, рассказывающем о первых успехах в новой разработке, которую мы начинали незадолго до того, как мне пришлось бежать из Империи.

«Представь, Марк, — говорил он, размахивая руками, — не просто симуляцию, не голограмму! Мы создаём цифровой слой, наложенный на реальность! Матрицу, которая взаимодействует с магическими полями! Комбинаторика чистого кода и энергии Искры! Это же будущее! Не то, что есть у нас сейчас, не проекции — а полное взаимодействие! Силу, которая мощнее ТАМ в тысячи раз, можно будет перенести СЮДА!»

Я тогда скептически хмыкнул, считая это невозможным с современным технологическим уровнем. Но сейчас… сейчас эти обрывки фраз сложились в чудовищную картину.

Иллюзия, что обрушилась на меня в коридоре. Её почерк. Она была… слишком совершенной. Слишком… вычисленной. В ней не было хаотичной мощи иллюзорного наваждения или грубой силы ментального удара.

Она была структурированной, как алгоритм. Слоёной, как интерфейс «Магической Реальности». Она не просто обманывала чувства — она подменяла их, предлагая новую, безупречно смоделированную реальность, и моё магическое зрение, пытаясь её анализировать, получало не противоречивые сигналы, а… другой набор данных.

Чистых, идеальных, и оттого абсолютно ложных.

Мысль была настолько безумной, что у меня перехватило дыхание. Это противоречило всем известным законам. МР требовала колоссальных вычислительных мощностей, артефактных процессоров, стабилизаторов. Она была виртуальным полигоном, а никак не способностью манипулировать настоящей реальностью.

Но что, если он нашёл способ? Что, если «тихая одержимость» — не просто замена личности, а нечто большее? Что, если это… перепрошивка? Цифровое рабство, наложенное на биологию и душу?

Ледяная тяжесть опустилась на меня, гнетущая и беспросветная. Если я прав, то мы имеем дело не с магом, не с демоном, не с древним злом. Мы имеем дело с вирусом. С программой. И как можно сражаться с программой, когда она уже внутри системы? Когда она может переписать правила по своему усмотрению?

И самое главное… Если эта технология, этот гибрид магии и кода, действительно работает здесь… откуда это началось? Это сделал Пётр? Кто-то в «Маготехе»? Была ли это случайность… или чей-то умысел?

И эта мысль беспокоила меня куда сильнее, чем плен.

Сидеть сложа руки, однако, не входило в мои планы. Отчаяние — роскошь для мёртвых. Пока я дышал, оставался шанс всё остановить.

Я сосредоточился, отринув все посторонние мысли, и погрузился вглубь себя, в ту самую леденящую пустоту, где когда-то пылала Искра. Я искал не её, а нечто другое — крошечную, едва уловимую песчинку инородной энергии, затерявшуюся в глубинах моего существа.

Хотя это, конечно, очень обтекаемая формулировка…

Я вспомнил о «заначке» — маленьком, одноразовом энергокристалле «быстрого розжига», который я, по старой привычке параноика, проглотил перед полётом к поместью Курташина. Обычно такие кристаллы рассыпались в пыль после однократного использования, но их заряд был чистым и мгновенным.

Ирония ситуации внезапно показалась мне до безумия смешной.

Маркелий А'стар, бывший бог, Пожиратель, спаситель Москвы, вынужден выискивать в своём желудке обрывки силы, как нищий в помойке. И при этом испытывать дикую радость от того, что когда-то проявил банальную предусмотрительность.

М-да, мир определённо скатился в откровенную пошлость…

Я обнаружил кристалл в жеудке — и «выпил» его.

Эффект был не таким, как от мощного кристалла — не тёплой волной, а скорее коротким, болезненным ударом тока. Пустота отступила, сменившись знакомым, хоть и до смешного слабым, свечением. Искра чуть загорелась, давая может один-полтора процента от моего былого резерва.

Капля в море…

Но и капля, как известно, могла точить камень.

Я поднялся на ноги. Мои окровавленные пальцы сжались. Этого должно было хватить. Должно было!

Подойдя к двери, я приложил ладони к холодному металлу, в местах, где, как я предполагал, находились замковые механизмы. Я не стал пытаться снести её — не хватило бы сил, да и шум был ни к чему. Вместо этого я сконцентрировался на точечном, сокрушительном давлении. Заклинание было простым, примитивным — сгусток кинетической энергии, направленный внутрь.

Раздался негромкий, но отчётливый хруст. Я толкнул дверь плечом, и она, покорно, отъехала в сторону, открыв тёмный, пахнущий сыростью и лекарствами коридор.

Я высунулся, прислушиваясь.

Тишина. Слишком тихая…

Я двинулся наощупь, стараясь ступать бесшумно. Мысли лихорадочно работали. Конечно, было бы неплохо найти свои вещи. Перчатки, броню, кристаллы, диск… Без них я был весьма и весьма уязвимым.

Но где их могли спрятать? И где был Волков? Жив ли?

Мысль о том, чтобы бросить его, была неприятной, но прагматичной. Бродить по этой ловушке в надежде отыскать одного человека — чистой воды самоубийство.

Решение пришло быстро, холодное и неоспоримое.

Надо выбираться наружу. Прочь из этой больницы, этого каменного мешка. Найти укрытие, оценить обстановку, придумать новый план. Шляться тут одному, без снаряжения и с каплей магии — верный путь присоединиться к орде безумцев.

Хм… Кстати, а почему Курташин меня не обратил?..

Я крался по коридорам, замирая у каждого поворота. Больница была огромной, настоящим лабиринтом из палат, процедурных и бесконечных переходов.

И она не была пустой.

Из-за некоторых дверей доносилось шарканье, тихое бормотание или просто тяжёлое, ровное дыхание. Одержимые были здесь. Повсюду! Они не рыскали активно, а пребывали в каком-то статичном, спящем состоянии, словно ждали команды.

Один раз я почти наткнулся на группу из трёх санитаров, застывших посреди коридора с пустыми глазами. Я замер в нише, за грудой сломанных стульев, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Они не двигались, просто стояли, обратив лица в одну сторону — туда, где, как я предполагал, находился главный корпус.

К Курташину…

Прокравшись мимо, я почувствовал, как пот стекает по спине.

Нет, искать вещи или Волкова здесь — безумие. Нужно было уходить. Сейчас!