Ответ (СИ)

Глава 13

В комнате у сестры оказалась классная девчонка, а вот ему не повезло. Семнадцатилетний Иван Зверев отнесся к новичку с нескрываемой неприязнью. Они пока не конфликтовали, но и не общались. У Олега мелькнула мысль попроситься в другую комнату, но решил пока воздержаться. Он даже спросил у лежавшего на кровати юноши, чем ему не понравился, но не получил ответа.

— Ну и черт с тобой, — сказал Олег и вышел на лоджию поговорить с Зоей.

Закончив рассказывать о детском доме, он выслушал короткий рассказ подруги и вернулся в комнату. Делать было нечего, поэтому сначала просмотрел информационный выпуск, а потом трейлеры новых фильмов. Чтобы не мешать соседу, переключил звук на мысленную передачу. Ложиться не хотелось, и он развлекался, сидя на своем стуле.

В новостях не было ничего интересного, да и в фильмах тоже, если не считать спецэффекты. Олег обзвонил трех ребят из своего класса, которых он считал друзьями, и с час пообщался. Они знали о его смерти, поэтому пришлось рассказать о приключениях в Англии. Каждый по‑своему пережил войну и поделился своей историей с друзьями. Известие о детском доме всех расстроило.

— Ты хоть не исчезай, — сказал на прощание Сергей Ильин. — Будем общаться по комму. Что такое каких‑то два года? Пролетят так быстро, что не заметишь!

Когда он прервал контакт, на голо‑экране вместо друзей появился пожилой мужчина с некрасивым лицом и седыми волосами.

— Третьяков! — обратился он к удивленному Олегу. — Я твой воспитатель Павел Олегович Рогов. Зайди в двести тридцатую комнату, нам нужно поговорить.

Помещение, в которое он вошел после пробежки по коридору, ничем, кроме размеров, не походило на комнаты воспитанников. Это была не спальня, а рабочий кабинет. Кроме стола и нескольких стульев в ней находились стойка с какой‑то аппаратурой и что‑то вроде картотеки из множества пронумерованных трехзначными цифрами небольших ящичков, установленных на двух стеллажах.

— Садись, — кивнул ему на стул воспитатель. — Удивлен тем, что я связался с тобой без вызова? У коммов есть функции, о которых ты не знаешь. В большинстве случаев их можно использовать только с разрешения прокуратуры.

— У вас оно есть? — спросил Олег. — Или это правило на нас не распространяется?

— Оно распространяется на совершеннолетних. Вмешиваться или нет в личную жизнь детей, решают их родители. Дальше продолжать?

— Вы у нас вместо родителей, поэтому у вас все права. И как часто ими пользуются?

— Редко, — ответил Рогов. — В каждой комнате есть система безопасности, которая начинает передавать звук и изображение или по желанию воспитателя, или при сильном шуме, например, криках или звуках ударов. Если подерешься с соседом, я быстро вас разниму. Мы стараемся не вмешиваться в вашу жизнь без необходимости. При вселении новичка обычно смотрят реакцию его соседа.

— Вам не понравилась реакция Зверева или моя? Я поэтому здесь?

— Ты здесь по нескольким причинам. За день до вашего появления мне передали твою характеристику, составленную школьным психологом. Первое, на что я обратил внимание, — это твой IQ.

— Он достаточно высокий, — согласился Олег. — Это дает мне какие‑то преимущества?

— Это накладывает дополнительные обязательства, причем и на нас, и на тебя! Все воспитанники с коэффициентом больше ста пятидесяти находятся на особом контроле, а у тебя он почти сто семьдесят. Второе, что бросилось в глаза, — это твоя неконфликтность.

— Вас предупредили о том, что мы, скорее всего, у вас ненадолго? — спросил он.

— Посмотрим, — ответил воспитатель. — Даже если тебя заберут, это случится не завтра. Не так легко найти родителей для детей вашего возраста и получить разрешение. У твоего отца большие возможности, но и ему для этого понадобится время. Почему бы тебе пока не помочь другим?

— Кому я должен помочь сейчас? — спросил Олег. — Звереву?

— Мы переселили Ивана в третий раз. Он потерял всю семью и любимую девушку и находится в депрессии. С воспитателями на контакт не идет, с воспитанниками… ты сам видел.

— Он отказался со мной разговаривать.

— Вы знакомы несколько часов, и ты ничего о нем не знаешь. Конечно, можешь отказаться, только если судить по психологическому портрету…

— Вы всегда так откровенны? — сердито спросил Олег.

— Не вижу поводов с тобой темнить. У нас очень необычный детский дом…

— Директор говорила, что в этом ваше преимущество.

— Преимущество есть, — согласился Рогов, — но и недостатков хватает. Самый главный в том, что мы получили тысячу детей, которые совсем недавно лишились родителей. Боль потери еще слишком сильна, и каждый такой ребенок требует много внимания, заботы и индивидуального подхода, а воспитателей мало, и они работают в две смены! В обычном детском доме такими будут только новички. Поэтому мы используем ребят вроде тебя. К сожалению, вас тоже мало и у каждого своя боль. Я многое знаю о твоей жизни в школе, но ничего — о вашей пропаже и возвращении. Расскажешь?

— Как‑нибудь потом, — ответил Олег. — Расскажете о Звереве?

— Все, что тебе нужно знать, записано в твоем комме. К твоим папкам добавилась еще одна с его фамилией. Иди и займись, все равно у тебя сейчас нет других дел.

Олег встал со стула и, не прощаясь, вышел в коридор. Он понимал Рогова, но неприятный разговор напрочь испортил настроение. Воспитательница говорила о контроле, но только в нескольких комнатах отдыха, а теперь он узнал, что это возможно во всех. Мало радости в том, что кто‑то видит тебя насквозь и использует в своих целях. Пусть это воспитатель и цели у него благие — все равно! Его откровенность тоже была неприятна. Никто просто так не раскрывает секретов, и его IQ не имеет к этому никакого отношения. Олег не больше других любил жизненные сложности, особенно идущие от чужих для него людей, а теперь их у него будет в избытке! Станете вы всему этому радоваться?

Вернувшись в свою комнату, он лег на кровать, так повернул комм, чтобы соседу не был виден экран, и открыл папку «Зверев». В ней были два текстовых файла и несколько фотографий. Первой он прочитал составленную школьным психологом характеристику.

«От всего этого будет мало толку, — думал Олег, рассматривая фотографии. — После такой встряски, как потеря семьи и любимой, любой может измениться до неузнаваемости. Вот он и изменился. В записке подчеркиваются его доброжелательность и легкость в общении, а что от них осталось? Вот как бы вел себя я, если бы вдобавок к родителям потерял и сестру с Зоей? Об этом страшно даже думать! У этого юноши не осталось якоря в жизни. И что делать? Сыграть на его самолюбии? Симпатию я у него не вызову, только ненависть. Мне это надо? С лоджии он прыгать не станет и через две недели пойдет на занятия. Со временем боль утихнет, а если еще появится девушка… А вот это фотография погибшей. Красивая… Фото семьи… Значит, у него были два брата. Плохо! А это его табель за десятый класс. Надо же, круглый отличник! И IQ всего на шесть единиц меньше моего. Понятно, почему Рогов не может устраниться. Особый список, черт бы их всех побрал!»

— Иван! — окликнул он соседа. — Не скажешь, почему решил после окончания школы стать военным?

— А ты откуда об этом знаешь? — спросил повернувшийся к нему юноша.

Его вопрос был задан таким тоном, что Олег пожалел о своем.

— Попросили вправить тебе мозги, — объяснил он, — а чтобы это было легче делать, поделились кое‑какой информацией о тебе, твоей семье и Татьяне.

— Я тебе сам сейчас их вправлю! — вскочил с кровати Иван. — Покажи, что у тебя в комме!

— Да пожалуйста, — спокойным тоном сказал он. — Вот смотри. Твоя школьная характеристика, табель и несколько фотографий. Если хочешь, могу переслать тебе, а у себя сотру. Мне это сто лет не надо.

— А для чего тогда записал? — не поверил Зверев.

— Могу поклясться чем хочешь, что я ничего не писал. Знаешь Рогова?

— Павла Олеговича? Ну знаю.

— Он меня сейчас вызывал и сказал, что ты только немного глупее меня, поэтому тоже проходишь по особому списку. Ты в депрессии, а воспитателей мало, и они не могут носиться с каждым. Вот он и попросил взять над тобой шефство и сказал, что у меня в комме эти файлы. Я их только читал.

— Умник! — с непонятным выражением сказал Иван. — Тебя для этого сюда подсадили?

— Поселили, — поправил Олег. — Спрашивай у Рогова, я знаю не больше тебя. Он только сказал, что тебе несколько раз меняли комнату. Я с огромным удовольствием жил бы с сестрой в нашей квартире, а не здесь!

— Почему с сестрой? — не понял Зверев.

— Наверное, школьный психолог соврала и твой IQ на полсотни ниже, — ехидно ответил он. — Или ты из‑за своего горя разучился соображать? Это детский дом для тех, кто в результате войны потерял родителей! У меня их так же нет, как и у тебя! Правда, мне повезло больше: уцелели сестра и моя девушка.

— Стирай все, что у тебя есть обо мне! — потребовал Иван. — И советую, пока не поздно, поменять комнату!

— Уже стер, — отозвался Олег. — Может, теперь ответишь на вопрос? Понимаешь, я уже окончил девять классов, но пока так и не определился с выбором профессии. Вот и думаю, может, и мне пойти в военное училище? Отец занимался бизнесом и оставил свое дело, но меня не тянет им заниматься. Твой пример…

— Хочешь в ухо? — спросил нависший над ним Зверев и тут же полетел на пол, сбитый подсечкой.

— Этот прием трудно проводить из лежачего положения, — не вставая, объяснил Олег ошарашенному юноше. — Быстрее ложись на кровать, а то сейчас на шум примчится Рогов, и тебе придется в четвертый раз менять комнату. А ведь мы уже почти подружились!

— Ну ты и наглец! — не с возмущением, а, скорее, удивленно сказал поднявшийся Иван. — В гробу я видел таких друзей!

— Вот, кстати, — оживился Олег. — С твоими близкими произошло несчастье, а друзья? Неужели у тебя их не было?

— Отстань! — Зверев лег на кровать и отвернулся к стене. — Придурок!

«Для первого раза достаточно, — подумал Олег. — Через полчаса будет ужин, а после него погуляю по территории. А Иван пусть побудет один, иначе точно подеремся».

Все спасшиеся солдаты укрылись в небольшом сквере. Бенсон несколько раз ходил в мэрию и выклянчил рулон полиэтиленовой пленки. Кроме того, их всех переписали и начали снабжать едой. Ее давали немного, но достаточно, чтобы не протянуть ноги, если при этом не вкалывать. Пленку натянули между деревьями и обкопали свою площадку канавой, чтобы на нее не текла дождевая вода. Дожди шли редко, было еще достаточно тепло, и они ночью не мерзли, но теплое время шло к концу, и Дэвид со страхом думал о том, что будет дальше.

— Лейтенант, к вам пришли! — крикнул кто‑то из рядовых. — Посыльный из мэрии.

Бенсон поправил замызганный мундир и пошел в ту сторону, откуда кричали. Возле канавы топтался неряшливо одетый француз.

— Я лейтенант, — сказал он посыльному. — Что велели передать?

— Вам всем нужно срочно идти в Нанси! — ответил тот. — Туда прилетел транспортный самолет из Штатов. Это всего полсотни километров от нас, так что к вечеру должны дойти. Сказали, что самолет задержится до утра. Но даже если улетит этот, обещали, что будут еще несколько. Если вы сможете улететь домой, то только оттуда!

— Деррик! — заорал Дэвид, заставив дремавшего под одним из деревьев сержанта испуганно вскочить на ноги. — Немедленно организуйте уборку пленки! Все смотайте в рулон, возьмем с собой. За нами прилетел самолет, но можем не успеть, и придется ждать следующего. Лучше это делать под пленкой. А я возьму троих и схожу в жандармерию за нашим оружием!

— Едем уже три часа, — сказал Люк сидевшим в темном фургоне товарищам. — Где мы сейчас, командир?

— Если не съехали с семьдесят пятого шоссе, то должны быть где‑то в районе Каира, — посмотрев на экран комма, ответил Жиль. — Арлет гонит под сто пятьдесят. Может, передать, чтобы сбавила скорость?

— Не стоит лишний раз болтать по комму, — отозвался Калхоун. — Она сама уменьшит скорость, когда будет объезжать столицу. Если ничего не случится, скоро будем в Порт‑Саиде. Непонятно воюют египтяне. Проехали через половину страны, а нас так и не остановили для проверки.

Грузовик резко сбавил скорость и остановился. Послышался приближающийся гул турбин, и рядом с ними села машина. С минуту было тихо, а потом услышали разговор на арабском. Что‑то требовательно говорили двое мужчин, а Арлет отвечала таким тоном, что, казалось, она сейчас заплачет. Раздалось несколько выстрелов, опять заработал двигатель грузовика, и он быстро набрал еще большую скорость, чем ехали раньше.

— Жиль, ко мне прицепились копы! — связалась с ними Нина. — Здесь запрещена езда без коммов, а все мои оправдания были им до… В общем, они хотели, чтобы я вышла из машины. Пришлось стрелять. Оба мертвы, и их коммы наверняка уже сообщили об этом в участок. Теперь наше спасение в скорости! Если успеют отреагировать и перекроют дороги, я застрелюсь! Сейчас выключу комм, и вы сделайте то же самое со своими!

Жиль выругался и выключил коммуникатор.

— Все слышали? — спросил он остальных. — Выключайте, может, нас не засекут. Как она гонит! Сумасшедшая баба!

— Она нас точно угробит! — испуганно сказал Феликс. — Выжимает не меньше двухсот!

— По крайней мере, умрешь сразу, — невозмутимо пошутил Джон. — Сказать, что со всеми нами сделают, если поймают?

— У меня самого богатая фантазия! — огрызнулся наемник. — Нужно было сесть в полицейскую машину! На грузовике мы привязаны к шоссе.

— Совсем отшибло ум от страха? — спросил Калхоун. — Все полицейские машины отслеживаются, и контроль быстро не снимешь, а мы рядом со столицей. Минут через десять точно сбили бы.

Медленно тянулось время. Ревел двигатель, время от времени слышали вопли клаксонов, которыми встреченные водители выражали свои возмущение и страх, и больше ничего не происходило.

— Наверное, мы сейчас на сороковом шоссе, рядом с Порт‑Саидом, — сказал Марк. — Нам нельзя въезжать в него днем, тем более ездить здесь с такой скоростью! Наверняка в полицию сообщили о бешеном водителе, а там это могли связать с убийством полицейских!

— И что предлагаешь? — спросил Жиль.

— Пусть Арлет высадит нас здесь, а сама на небольшой скорости куда‑нибудь отгонит грузовик. Нужно переждать светлое время и поднятую убийством тревогу.

— Может, отгонишь сам, если такой умный? — ехидно предложил Джон.

— Хватит! — прикрикнул на них Жиль и несколько раз сильно ударил рукояткой пистолета в переднюю стенку фургона.

Нина услышала стук и остановила машину. Она выбралась из кабины и подбежала к открытому Джоном фургону.

— Что на шоссе? — поинтересовался Калхоун. — Дай руку, я помогу. — Он втянул женщину внутрь и помог сесть на лавку.

— Машин совсем мало, — ответила Нина, — особенно грузовых. А в канале совсем нет кораблей. Для чего стучали?

— Какая местность справа от шоссе? — спросил Жиль. — Можно там спрятаться?

— Проехала мимо нескольких деревень, а сейчас там что‑то вроде рощи и сад с домом, по‑моему, ферма. Хотите отсидеться до темноты? А как же грузовик? Съехать негде, а если бросим, скоро здесь будет вся полиция Порт‑Саида!

— А если куда‑нибудь отогнать?

— И отгонять должна я? А что потом?

— Спрячешься, а ночью встретимся на шоссе.

— Выметайтесь! — разозлилась Нина. — Как‑нибудь обойдусь без вас! Только не забудьте оставить мне хоть одну сумку!

— Я поеду с тобой, — сказал Джон. — В кабине достаточно места, а фургон закроем. И давайте поспешим, пока здесь никто не остановился.

Наемники вместе с Липманом перебежали на другу сторону дороги, а потом спустились с насыпи и быстрым шагом пошли в сторону росшей в двух сотнях шагов небольшой рощи, а Нина и Калхоун поспешили забраться в кабину.

— Сволочи! — все еще злясь, сказала она. — Хоть бы предложили бросить жребий!

— Ты для них чужая, как и я, — отозвался Джон, — а наш еврей не стал бы жертвовать собой ради других. Поехали, только не спеши. Нужно найти съезд и тоже дождаться темноты.

— Долго он будет ее выкачивать? — нетерпеливо спросила Сандра, глядя на бьющую в сторону от входа в убежище струю.

— Я уже жалею, что взял тебя с собой, — отозвался Грант. — Если надоело стоять, пойди посиди в машине, но не нужно действовать мне на нервы!

Они прилетели в Сеймур‑Хаус два часа назад, и он сразу же установил и включил насос. Вода убывала, только не так быстро, как хотелось.

— А от дома не осталось даже фундамента, — сказала племянница, — повсюду одна только грязь! И как здесь теперь жить?

— Фундамент остался, только его не видно из‑за грязи. Со временем построим новый дом и посадим деревья. Главное — освободить убежище от воды и все высушить, чтобы в нем можно было жить. Часть продовольствия должна уцелеть, надеюсь, что нам его хватит, чтобы переждать зиму.

— Солнце уже светит так же, как до войны, а в душе нет радости. Мама погибла, отец опять облучился, и эта грязь повсюду… Вид как на Луне!

— Сейчас у многих потери, — возразил Грант, — а грязью залита треть Англии. Лить слезы нетрудно, гораздо трудней все восстановить!

Ждать пришлось больше четырех часов. Первой ушла в машину уставшая Сандра, а вскоре к ней присоединился и он. Съели сделанные Элизабет сэндвичи, а после еды ненадолго задремали. Вскоре после пробуждения Грант сходил в убежище и увидел, что воды осталось совсем немного.

— Я в резиновых сапогах, поэтому уже могу кое‑что посмотреть, — довольно сказал он вышедшей из машины племяннице. — Не вздумай идти следом! Вода холодная, а ты у нас дохлая. Не хватало еще сейчас заболеть!

Сеймур осторожно спустился по мокрым ступенькам и пошел по коридору, разбрызгивая воду, доходившую ему до середины голени. Освещение обеспечивал мощный, закрепленный на лбу фонарь. Проверка одного из стоявших на стеллажах контейнеров вызвала такую радость, что он чуть было не закричал. Внутри было сухо! Вода не попала и в морозильные камеры, но они были отключены.

«Здесь так холодно, что они еще не полностью оттаяли, — подумал он, открывая камеры одну за другой. — Если их быстро включить, все замороженное можно сохранить! Значит, в первую очередь нужно заняться генератором и проверить проводку. Без этого я ничего здесь не высушу. Нужно включать нагрев и вытяжную вентиляцию. Сегодня уберем воду, а завтра попрошу слетать со мной кого‑нибудь из инженеров».

В последние дни он не выезжал в свою резиденцию или в Кремль и работал, не выходя из квартиры. Установленное оборудование позволяло получать любую информацию, приватно общаться с нужными людьми и контролировать выполнение своих распоряжений. Дополнительную охрану получили все его родственники, а жена сидела в квартире вместе с ним. Были серьезные основания поступать именно так, хотя принятые меры не давали гарантию безопасности. Звонок прервал нерадостные размышления.

— Ты сильно занят? — спросил связавшийся с ним мужчина лет шестидесяти, немного похожий на актера Янковского. — Хотел встретиться и поговорить.

— Для тебя время найду, — ответил президент. — Поужинаешь с нами?

— Я уже ел, поэтому только попью чаю. Буду через десять минут.

— Оля! — крикнул Николай Дмитриевич находившейся в соседней комнате жене. — Сейчас подъедет Берестов. Анна еще здесь?

— Она приготовила ужин и ушла, — ответила приоткрывшая дверь Ольга Егоровна. — Павел будет ужинать?

— Нет, только выпьет чай.

— Чай я заварю сама. Скажешь, когда вы закончите с разговорами.

Президент связался с охраной и распорядился пропустить к нему Павла Берестова, после чего стал просматривать вечернюю информацию. За этим занятием его и застал гость.

— Садись, — махнул рукой на кресло Мурадов. — Сейчас закончу и поговорим.

— Что‑нибудь интересное? — бросив взгляд на экран президентского комма, спросил Берестов.

— Информация о сегодняшнем совещании в Карсон‑Сити.

— У них же только десять утра, — удивился гость. — Или американский президент собирает совещания по ночам?

— Они недавно начали, — усмехнулся Мурадов. — Мне пока передали перечень обсуждаемых вопросов. Ночью он не будет работать, этим занимался только наш Сталин. Ладно, остальное подождет. Что у тебя за разговор?

— Ты еще долго думаешь сидеть взаперти? Учти, что если и дальше будешь ограничиваться полумерами, то рано или поздно тебя достанут. Нужно или двигаться дальше или все отыграть назад и надеяться на то, что тебя простят.

— Если двинусь дальше, меня точно грохнут, — сказал президент. — Сейчас мной недовольны, а после этого будут ненавидеть. Чувствуешь разницу?

— Их возможности убавятся, а твои возрастут, не говоря уже о поддержке народа! Сам же знаешь, что с ними невозможно двигаться дальше. Как и твой предшественник, ты использовал систему откатов и смог укрепить армию, но теперь этот ресурс закрыт, а из бюджета много не получишь! Как только соберешь думских говорунов, тебе многое припомнят! Каждые два депутата из трех куплены твоими противниками! Не собирать их вообще? Ты готов к диктатуре? Так ведь политическая власть без финансовой может быть только на время! Ты таскаешь за хвост ядовитую гадину и при этом не хочешь вырвать ей зубы!

— Была бы у нее одна голова! — сердито ответил Мурадов. — Это гидра, у которой замучаешься рвать зубы, а у меня не так уж много сторонников. И мне чертовски не хочется раньше времени уходить к предкам! Ты прав в том, что эту ситуацию нужно как‑то решать, но я пока не знаю как. Эта война больно ударила по многим, а я еще добавил. Мои меры можно отменить, а потери уже не отменишь! Рухнула мировая финансовая система, и сгорели все хранимые в ней капиталы. Осталась реальная экономика и те активы, которые еще не потеряли цену, но я и здесь их прижал! И не прижать просто не мог, потому что не мог допустить обвала в экономике! Я всех спас, но благодарности не дождусь, скорее, наоборот, постараются устроить последнюю неприятность!

— Ну и устрой эту неприятность им, — посоветовал Берестов. — У нас это просто, а в Азии нужно убирать всю родню. Можешь взять все себе, народ и этому будет аплодировать. Если ты после такой войны объявишь себя императором, поддержат и это! У людей есть вера в тебя и огромное желание перемен. Все разуверились в нашей элите и поверят любому, кто…

— Давай не будем об этом, — прервал его президент. — Прежде чем так замахиваться, нужно многое готовить, иначе оторвут руку раньше, чем кого‑то ударишь. А об императоре забудь, чтобы я больше не слышал от тебя этого слова!

— Как скажешь, — согласился Павел Сергеевич. — Только если начнешь, знай, что я тебя во всем поддержу. И не только я, таких среди промышленников будет много! Они понимают, что не в наших силах было избежать этой пробы сил и нынешние трудности только на время, поэтому не винят в них тебя. Если расчистишь дорогу тем, кто хочет развивать производство, за тебя всех порвут в клочья! Нынешнюю Думу созывать нельзя, сначала нужно провести новые выборы, причем уже после чистки. У тебя в руках все силовые министерства, а это реальная власть. Какое‑то время можно продержаться, а если его правильно использовать…

— Как меня все толкают к диктатуре! — невесело усмехнулся Мурадов. — Хочешь, скажу то, что еще никому не говорил? Я устал, Павел! Устал от власти, от изматывающей душу ответственности, даже от всеобщей почтительности! А если брать власть так, как ты говоришь, нужно становиться кем‑то вроде императора. Стоит уйти, и конец! Все корешки все равно не выполешь, так что уцелевшие найдут способ отыграться не на мне, так на моих близких, что еще хуже! Твои друзья поддержат, пока я у власти и им это выгодно, а народ… Я уже вспоминал Сталина, вспомни и ты. Этого человека любили и боялись. Он боролся с врагами государства так, как считал правильным, и не греб из государственной кормушки! После его смерти остались китель и пара сапог. Могут этим похвастать те, кто пришел позже? И что в итоге осталось от народной любви? А ведь мне придется действовать точно так же, разве что масштабы репрессий будут намного меньше. Так что не нужно меня подталкивать! Я должен все обдумать и правильно рассчитать, чтобы сыграть без ошибки. Она будет слишком дорого стоить, и не для меня одного!