Отморозок 6

Глава 14

— Отморозок появился в крепости. Наш агент дал сигнал о появлении в лагере нового пленного по описанию подходящего под Костылева. По полученной информации, он уже выходит на работы вместе с остальными советскими военнопленными и подал сигнал о том, что у него все в порядке, и он приступил к работе.

На лице Виктора Петровича играет довольная улыбка. И это понятно. Ожидалось, что путь Отморозка до крепости займет максимум две недели, но в реальности, время увеличилось почти до месяца и это заставило всех поволноваться. Наличие инициатора и руководителя восстания внутри самой крепости — ключ к успеху операции. Без этого ничего даже не начнется. Точней, восстание может произойти спонтанно, по инициативе самих заключенных, но тогда нет никакой возможности предугадать когда это будет, и будет ли вообще, а значит нет возможности оказать действенную поддержку. Без помощи извне, небольшая группа заключенных внутри лагеря набитого моджахедами и иностранными инструкторами, обречена.

Лица остальных офицеров, допущенных к операции тоже озарили улыбки. Первая контрольная точка очень сложного пути пройдена, нужно запускать остальные механизмы. Вторая точка — заброска в лагерь беженцев группы поддержки, которая сейчас проходит интенсивную подготовку на базе Асадабада. Окно на границе с Пакистаном уже готово. Документы и легенда тоже. На той стороне группу встретят и проведут безопасными путями в Бадабер. В огромном лагере, который занимает больше пятидесяти гектаров площади, при наличии подготовленной базы, можно затеряться среди десятков тысяч людей, сорванных войной со своих привычных мест жительства.

— Сергей Родионович — генерал майор обращается к майору Корнееву — Доложите о ходе подготовки операции по освобождению пленных в лагере.

— По первоначальному плану, Отморозку понадобится от месяца до трех, чтобы организовать и сплотить наших пленных. Группа поддержки должна быть на месте в лагере уже в течение недели. За несколько дней до выступления, Отморозком будет подан оговоренный знак, который будет замечен нашим агентом находящимся в лагере. В знаке будет зашифрован день восстания. С этого момента, все силы, включая наших разведчиков которые держат окно на границе, авиацию и прочие будут приведены в состояние полной боевой готовности. В день начала восстания, группа поддержки на двух грузовиках будет дежурить неподалеку от ворот, через которые должен будет быть осуществлен выход восставших. Обязанности группы: оказание поддержки при прорыве и вывоз пленных к точке перехода границы. В случае погони по просьбе командира группы беглецам будет оказана авиационная поддержка, задействованных в операции авиа-звеньев. У меня все.

— Отлично! Еще раз проинструктируйте наших людей перед выходом, чтобы в нужный момент, у них все отработало без сучка и задоринки. — благожелательно кивнул Виктор Петрович и показал глазами в потолок — Дипломатическое прикрытие операции нам будет организовано на самом верху, поэтому в средствах мы стесняться не будем. Там, наконец, решили щелкнуть Пакистан по носу за их участие в этом конфликте.

Солнце палит немилосердно. Сглатываю густую слюну и усилием вытягиваю ногу из вязкой глины и вновь погружаю ее туда же, потом повторяю действие другой ногой и так раз за разом в течении многих часов. Вместе с другими военнопленными я вымешиваю глину с песком и водой для изготовления примитивных грубых кирпичей. Глина добывается в карьерах неподалеку от лагеря и привозится сюда грузовиками. На добыче глины работают либо мужчины из беженцев проживающих в лагере, либо пленные афганцы под охраной. Советских пленных за пределы лагеря не вывозят. Опасаются побегов. Здесь внутри крепости нас легче нас контролировать и охранять.

При всей своей незамысловатости, работа по изготовлению кустарных кирпичей очень тяжелая и изматывающая. Сначала нужно замесить ногами достаточное количество глины, затем эту глину поместить в грубые деревянные формы по три кирпича в одной, потом загладить поверхность специальной палочкой и отнести тяжеленную форму на площадку для просушки кирпича. Там нужно аккуратно выбить сырые заготовки из форм, Насыпать внутрь опустевшей формы сухого песка, чтобы глина не прилипала к стенкам и отправляться назад за следующей партией. Все это делается под палящим солнцем без всяких навесов или другой защиты. И если сырым кирпичам жаркое солнце только на пользу, то для нас оно сейчас скорее враг чем друг. Сушка только что вылепленных кирпичей длится несколько дней, после чего они проходят дополнительный обжиг в примитивных печах, чтобы окончательно схватиться и не размокать от воды. В результате, кирпич получается, конечно, говеный, но для строительства мазанок и заборов вполне пойдет.

Кормят нас отвратительно, в основном черствыми лепешками, вареными бобами типа нута и грязной мелкой фасоли, но даже такой еды дают очень мало. Хорошо хоть поят вволю, иначе на такой иссушающей жаре, мы бы не вывезли эту работу и давно протянули ноги. Разговоры между пленными запрещены, за этим следят слоняющиеся по площадке «духи». За любое слово можно получить несколько плетей. Поэтому пленные общаются между собой жестами и короткими фразами, которые тихо шепчут, когда надзирателей с плетьми нет рядом. Плетей можно получить не только за разговоры но и за любое неповиновение, непочтительность или просто, по причине плохого настроения надсмотрщика. Я уже несколько раз нарывался на обжигающие и рвущие кожу удары. Неприятно, конечно, но пережить можно.

По началу, после порции плетей, ярость мгновенно затапливала мою голову, хотелось вырвать эту плеть и затолкать ее прямо в глотку улыбающемуся ублюдку, но нельзя сейчас давать выход этой ярости. Это все сорвет. Наоборот, для выполнения главной цели, я должен показать покорность и смиренно принять удары. Успокаиваю себя мыслями, что это тоже тренировка моего терпения и смирения, которых мне по жизни часто не хватает. В конце концов, можно принять надсмотрщика не за живого человека, а за явление природы, типа урагана или цунами. Обижаться и злиться на него нет смысла, это все равно, что обижаться на стену, в которую ты по неосторожности врезался плечом. Так то оно так, но при случае, я не премину припомнить этим гадам каждый из полученных ударов, рассчитавшись разом за все.

В первый день, оказавшись на площадке по изготовлению кирпичей я незаметно для надсмотрщиков и остальных пленных, оставил около ямы отхожего места полукруг на земле, прочертив его палкой. Это условный знак, что у меня все в порядке и я приступил к выполнению задания. Кто снимет этот знак, и снимет ли, мне неизвестно. Наверное, это будет кто-то из вольнонаемных, которые регулярно появляются на площадке забирая готовый кирпич и привозя глину.

За прошедшие две недели в Бадабере, я лучше познакомился со своими товарищами по несчастью, с которыми оказался в одной камере. Удивительно, но в таких условиях, все они сохранили волю к жизни, не оскотинились и остались прежде всего настоящими советскими людьми. Вся скудная пища, которую нам тут выдают делится строго поровну. Если, что удается украсть, или найти, это тоже приносится в общак. Равиль как-то недавно поймал двух небольших ящериц, шмыгавших между кирпичами. Он их забил и высушил на солнце, а потом сумел принести их в камеру, где честно разделил со всеми. Мясо ящериц было жесткими пресным отдавая немного душком, но съедено было все до последнего кусочка.

Лейтенант Самуров, кадровый офицер и самый опытный сиделец, по ночам выспрашивает у меня детали плана побега. Мы с ним сидим в углу и тихо шепчемся, обсуждая подробности. В действительности, все не так просто, как казалось изначально. Самая большая проблема, это сложность коммуникации с остальными советскими военнопленными. Мало того, что их нужно убедить принять участие в восстании, нужно как-то вести подготовку, а потом координировать свои действия. За прошедшие две недели Сергей сумел накоротке переговорить только со старшим из другой камеры лейтенантом Геной Карлаковым, тот дал предварительное согласие обсудить с парой надежных ребят предложение о восстании. В третьей камере, в которой содержатся наши парни, по словам лейтенанта, есть пара мутных личностей, некие Исломутдин и Абдулло, и с ними нужно быть поосторожней.

— Абдурахмон! — меня зовет Азиз, молодой надсмотрщик, с неприятной улыбкой змеящейся на тонких губах. Стереть ы ее хорошим ударом так чтобы зубы вбить в глотку.

Бросаю работу и подхожу к Азизу вопросительно глядя на него.

— Иди умойся, тебя хочет видеть начальник лагеря. — Важно сообщает мне он.

Интересно, что нужно от меня начальнику? По опыту знаю, что внимание начальства, обычно, ничего хорошего не сулит. Неужели кто-то выдал? Да нет, тогда бы меня просто избили и потащили бы в подвал на расправу, никто бы не стал церемониться с бесправным пленником. Размышляя, подхожу к жестяному баку с теплой мутноватой водой и с наслаждением смываю с лица и тела грязь и пот. Накидываю сверху заношенную серую длинную рубаху и иду вслед за Азизом.

Проходим между длинными зданиями казарм и складов. Вижу большое количество грузовиков стоящих около склада. Сегодня их разгружают пленные афганцы, которых раза в три больше чем наших военнопленных. В последнее время, в лагерь стали завозить много оружия, по словам Сергея, раньше было гораздо меньше. Нас тоже несколько раз кидали на разгрузку тяжелых ящиков, снимая для этого с производства кирпичей. По ощущениям, здесь что-то готовится, потому что одних только автоматов привезли наверное на целый полк. А кроме автоматов есть и пулеметы и минометы и ящики с РПГ. Теперь вот снова что-то привезли.

Подходим к штабу. Охранник в черной чалме вопросительно смотрит на Азиза.

— К Абдурахмону-ага, говорит он и кивает на меня.

Охранник лениво машет рукой, пропуская внутрь. Идем по длинному коридору, наконец Азиз делает мне знак остановиться и почтительно стучит двумя пальцами в деревянную дверь. Получив разрешение войти, он открывает дверь засовывает голову внутрь и сообщает.

— Абдурахмон-ага, я привел вам этого русского, как вы просили.

— Пусть зайдет, а сам подожди снаружи. — Доносится из кабинета. — Только пусть разуется.

Азиз угодливо улыбаясь отходит от двери и подталкивает меня, показывая, что я должен зайти в кабинет. Оставляю стоптанные ботинки в коридоре и скептично взглянув на свои пыльные ноги захожу, закрывая за собой дверь, в богато обставленное в восточном стиле помещение. На полу и на стенах, всюду дорогие ковры. Вижу сидящего на большом кожаном диване начальника лагеря. Перед ним, на маленьком журнальном столике, стоит дымящийся кальян, а рядом лежит знакомая плеть, с которой по слухам он никогда не расстается и очень хорошо владеет. Абдурахмон выпускает изо рта струю дыма и внимательно осматривает меня с ног до головы. Я вежливо здороваюсь

— Салям Алейкум, Абдурахмон-ага.

Абдурахмон молчит не отвечая на приветствие и продолжает меня рассматривать как некое невиданное доселе чудо.

— Откуда ты? — Наконец спрашивает он меня — В смысле, где ты вырос, и откуда так хорошо знаешь пушту?

— Я вырос в небольшом городе Энск на юге России, — говорю по началу чистую правду, а потом прибрехиваю — Пушту начал учить от одного старика дворника у нас во дворе, он вроде был откуда то из Ирана, но жил в СССР достаточно долго. Дворник очень хорошо ко мне относился и как то даже спас от хулиганов. Его звали Исса и он был очень добр ко мне. Говорил что там в Иране у него должен быть внук моего возраста, но он его никогда не видел. Потом я еще учил язык в учебке в рамках подготовки к службе в Афганистане и уже в самом Афганистане. У меня еще со школы хорошие способности к изучению языков.

— Хорошо. Какие языки еще знаешь? — Еще сильней заинтересовался Абдурахмон.

— Английский хорошо, испанский похуже, ну и пожалуй все.

— Люди Рахима, которые привели тебя сюда, сказали, что ты знахарь и лечишь различные заболевания. Ты и на самом деле можешь лечить руками? — Абдурахмон, с любопытством глядя на меня, ожидает ответа.

Черт. Я видел, что начальник лагеря прихрамывает на ногу. Это может быть травма или ранение. Смогу ли я облегчить его боли? Если да, то это сулит очень большие перспективы. Он, по рассказам парней, порядочная сволочь, не раз лично участвовал в избиениях пленных, но чувство благодарности может быть присуще даже таким как он. Почему бы не попробовать? В случае неудачи он окрыситься на меня и может приказать дать плетей. Переживу как-нибудь.

— Я немного владею искусством лечения руками Абдурахмон-ага, — осторожно говорю ему, — есть болезни при которых я могу помочь, но мои скромные силы не так велики, как думают некоторые люди.

— Где ты научился этому искусству? — Сверлит меня взглядом Абдурахмон.

— Тот самый дворник Исса учил меня этому. Он был знахарем у себя в стране, а потом был вынужден бежать и осел в СССР, — отвечаю туманно, потому что туманность в таких вопросах действует лучше всего. Чем непонятнее и загадочней история, тем для большинства людей более убедительно. Так уж устроен мозг, что нам хочется верить в чудо. — Он помог мне с моими болезнями, а потом передал свое искусство. Но я еще не овладел им в полной мере, чтобы считаться настоящим лекарем.

— Ты можешь вылечить мою ногу? — Прищуривается начальник лагеря.

— Я могу попробовать, — ступаю на весьма зыбкую почву.— Но ничего гарантировать не могу.

— Так пробуй. — Абдурахмон кивает на свое левое колено.

— Для того, чтобы я смог осмотреть больную ногу, прошу вас лечь на диван и вытянуть ноги.

Абдурахмон усмехнулся и вытянулся на диване, положив под голову мягкую шелковую подушку.

— Мне потребуется время на подготовку, прошу вас быть терпеливым и подождать. Прошу вас так же не прерывать меня во время лечения уважаемый Абдурахмон-Ага, это тоже потребует некоторого времени.

— Начинай, — зевнул начальник лагеря, и устало закрыл глаза.

Я сел на ковер рядом с диваном сложив ноги по турецки и успокоил дыхание, запуская малый небесный цикл. В течении некоторого времени, собирал в нижнем даньтяне комок энергии, а потом почувствовав, что уже достаточно, погнал ее в руки, образовывая упругий шар между ладонями. Встав с пола и склонившись над лежащим мужчиной, я остановил левую руку рядом с его левым коленом и стал делать круговые пассы над этим местом. Одновременно внутренним взором, пытался увидеть его коленный сустав и через некоторое время мне удалось это сделать. В духовном зрении больное колено было окружено какими то черными сгустками. Я такого еще никогда не видел. Опыта у меня, на самом деле, очень мало поэтому придется учиться на ходу. Поразмыслив, решил, что скорее всего, чернота указывает на то, что у начальника лагеря проблемы с коленом уже достаточно давние, и именно так видятся хронические заболевания. Если свежие травмы, я вижу как скопление красноты в больном месте, то логично предположить, что темный цвет указывает на хроническое заболевание.

По внутренним ощущениям, я работал с коленом Абдурахмона больше часа. Даже при этом не получилось изгнать из внутренней проекции сустава всю черноту, но удалось сильно ее проредить и окутать больной сустав коконом голубой и золотистой ци. Устало сев на пол, я посмотрел на начальника лагеря, он безмятежно спал посапывая носом и открыв рот. Не решившись его разбудить, я так и сидел в ожидании, пока не раздался осторожный стук в дверь. Это уставший ждать в коридоре Азиз напомнил о себе.

Абдурахмон сразу вскинулся, лапнул рукой себя за кобуру и посмотрел в сторону двери. Увидев Азиза, который просунул свою голову внутрь, он расслабился, и раздраженно показал ему рукой, чтобы тот убрался обратно. Сев на диване он потрогал свое левое колено, а потом встал и попытался пройтись по комнате.

— Удивительно, — наконец сказал он. — Мне действительно стало легче, как будто после укола, хотя, несмотря на то что я спал, могу поклясться, что ты меня ничем не колол. Я чувствовал волны тепла в ноге и как колено словно распирает в разные стороны, а потом незаметно для себя уснул. Мне не соврали, ты действительно умеешь лечить.

Я поднялся с пола на ноги и почтительно склонил голову.

— Я лишь немного облегчил боль Абдурахмон-ага, моих скромных сил пока не хватает на большее. Если бы мне удалось провести еще несколько сеансов, то возможно получится закрепить достигнутый результат.

— Так проводи. Уж чего, чего, а времени у тебя для этого будет достаточно, — довольно засмеялся начальник лагеря и радостно притопнул левой ногой проверяя, что боль действительно ушла.

Это был уже третий сеанс лечения. Абдурахмон привычно улегся на диван, и положив подушку под голову, почти сразу захрапел. Предыдущие два раза он, в благодарность за лечение, давал мне продукты: лепешки, сыр и даже баранину. Все это я относил в камеру, где делил со своими товарищами. Изголодавшиеся узники жадно набрасывались на принесенную еду, и все съедалось до последней крошки. Сегодня я хочу попросить у начальника нечто гораздо большее, то от чего может зависеть успех всей операции. Мне надо суметь преподнести свою просьбу так, чтобы это выглядело совершено безобидно и не вызвало у него никаких подозрений. Все время, пока я работал с ногой, в голове крутились разные варианты предстоящего разговора.

Наконец, когда все уже было закончено, довольный Абдурахмон, как всегда после окончания сеанса, прошелся по комнате проверяя состояние ноги.

— Ты молодец русский! С каждым разом мне становится все лучше и лучше. — Просиял он. — Проси, что хочешь. Может тебя перевести из подвала наверх, в отдельную комнату? Там ты тоже будешь под охраной, но условия содержания будут гораздо лучше. И еще, пока ты занимаешься лечением, тебя могут освободить от работ на площадке. А если ты примешь ислам, я тебя вообще освобожу. Тебя и остальных пленников уже никогда не отпустят на родину. Сейчас, не смотря на то, что тебя называют табибом, для истинных мусульман, ты все равно презренный кяфир, а если ты станешь правоверным, то с твоим умением лечить людей, ты со временем можешь занять достойное положение в обществе.

— Я глубоко благодарен вам Абдурахмон-Ага за ваше щедрое предложение, — склоняюсь в поклоне, — Буду искренним перед вами. Свет ислама еще не проник мою душу, а из страха перед вами, я не хочу принимать веру, иначе это будет ложью. Недостойно для истинного верующего начинать все со лжи.

— Ну, если ты так об этом думаешь… — задумчиво сказал начальник лагеря. — Хорошо, ты здесь совсем недавно, и у нас еще будет время, вернутся к этому вопросу. Кстати, некоторые из ваших пленных уже приняли истинную веру, например Абдулло, который сидит в подвале, но может свободно передвигаться по лагерю и отношение к нем гораздо лучше чем к остальным. Ладно, говори, чего ты хочешь?

— Мне для себя ничего особого не нужно. — Осторожно говорю, просительно гладя в глаза Абдурахмону, — Когда меня вели сюда, я видел, что здесь в лагере есть футбольное поле, и хотел вас попросить, разрешения сыграть в футбол.

— Что? — Абдурахмон остановился и непонимающе уставился на меня, — Какой футбол?

— Я очень люблю эту игру, и все детство провел на поле, — продолжаю смотреть в лицо начальнику лагеря и вдохновенно вру. — Многие из моих соотечественников тоже любят футбол. Я хотел вас попросить сыграть команда на команду с вашими людьми.

— Ах-ха-ха, — засмеялся Абдурахмон, — Ты просишь разрешения сыграть в футбол против моих людей? Зачем тебе это нужно? Мои люди просто размажут вас по полю. Презренные кяфиры и играть в футбол нормально не умеют.

— Я хочу, чтобы вы дали нам шанс сыграть, и призом поставить вдоволь еды для всех пленных, если и мы выиграем.

— Вам никогда не выиграть у моих людей, — презрительно усмехнулся Абдурахмон, — А что будет, если вы проиграете? Что вы можете поставить на кон?

— Тогда вы просто лишите нас на день всякой еды, — предлагаю я.

— Я и так могу вас лишить еды, — задумчиво говорит Абдурахмон себе под нос, — но с другой стороны, я могу пойти тебе на встречу и выполнить твою просьбу. Мне самому интересно будет посмотреть, как вас раскатают по полю. Согласен! Но, в случае проигрыша вся команда будет ходить к мулле, который расскажет вам о преимуществах истинной веры.

Начальник смотрит на меня, ожидая реакции. Соглашаюсь на условие и рассыпаюсь в благодарностях.

— Благодарю вас Абдурахмон-Ага, — прикладываю в жесте искренности руку к груди — Позвольте нам провести две три тренировки перед матчем, чтобы команда хоть немного сыгралась.

— Позволяю, — равнодушно машет рукой Абдурахмон. — Вы все равно проиграете, как не готовьтесь.

Молча кланяюсь. Внутри все ликует. Я получил то, что мне и было нужно. Теперь, под предлогом подготовки к матчу, я могу свободно общаться с остальными военнопленными и отобрать в команду тех, на кого укажут лейтенанты Сергей Самуров и Гена Карлаков. Предварительный скелет плана восстания, наконец, обретает плоть и кровь. Собираюсь выходить из комнаты.

— И да, — внезапно вспоминает мой собеседник. — С тобой хочет поговорить американец Джон Смит, который забрал тебя у Рахима. Ты ему тоже показался чем-то интересен.

От начальника лагеря Азиз отвел меня к симпатичным одноэтажным жилым домикам в другом конце крепости, в которых проживают американские инструктора. Он поднялся по ступенькам и вежливо постучал, после чего дверь открылась и Джон, вежливо попросив надсмотрщика подождать снаружи, пригласил меня войти. Так что я сейчас в гостях у мистера Смита, или как там его на самом деле.

Сижу на удобном стуле за небольшим деревянным столиком. На столе банки пива и колы, раскрытая пачка печенья, галеты и тому подобная дребедень. Напротив, сидит мистер Смит собственной персоной с бокалом виски в руке. Он сегодня без очков и смотрит на меня весьма дружелюбно. Рядом с ним сидит еще один американец — Бен Роджерс. Этот — типичный высоколобый очкарик, скорее всего какой-то аналитик, или технический специалист. Он тоже, как и Джон высокий, но весь какой-то нескладный и не похож на оперативного сотрудника, который бегает по горам, натаскивая местных «духов».

Представив меня своему приятелю, прямо с порога американец потащил меня за стол, и не слушая возражений, начал выкладывать туда съестное которое лежало у него в тумбочке.

— Я знаю, как тут кормят военнопленных, так что ешь, не стесняйся, — безапелляционно сказал мне он, возясь в ящике.

Я поблагодарил и автоматически протянул руку за печеньем «Wagon Wheels» и разорвав упаковку, открыл банку с колой.

— А ты производишь впечатление все больше и больше, — многозначительно сказал Джон, садясь напротив — И не только отличным знанием английского и как оказалось, пушту. Ты, оказывается еще и знахарь. Наш уважаемый Абдурахмон очень хвалит твои умения. Говорит, что ты очень помог ему с ногой.

— У меня способности к языкам с детства, — подтверждаю, с интересом рассматривая фото на стене, где Смит стоит с красивой девушкой на фоне здания центрального вокзала в Нью-Йорке. Бывал я и там в свое время. — А на счет лечения, знаете есть такая штука как эффект плацебо. То есть, на самом деле, Абдурахмону стало легче потому, что он уверен, что я сильный лекарь, и я произвожу манипуляции, которые убеждают его в этом. Его организм реагирует на то, что он себе воображает, и в итоге делает все сам. Надеюсь, вы не раскроете ему эту маленькую тайну?

— Значит, ты просто водишь его за нос? — Весело хохочут американцы.

— Не совсем, — качаю головой, — Абдурахмон-Ага не такой человек, которого так легко провести. Тут все сложнее. Он ведь действительно чувствует улучшения состояния ноги. Я просто сумел немного подтолкнуть защитные силы его организма, которые и делают основную работу. Так, что я не являюсь никаким знахарем. Но в то же время могу ему помочь.

— Вот я и говорю, что ты очень необычный парень, — мистер Смит улыбается, но его глаза очень серьезны — Ты в своем юном возрасте, знаешь и умеешь так много. Что иному не научится и за всю жизнь. Мне приходилось не раз общаться с людьми из Союза и не только военнопленными в лагере, но и с обычными людьми, в другой, более располагающей общению обстановке. И все они были очень зажаты в общении со своим идеологическим врагом, каковым меня считали. Ты же, ведешь себя очень раскованно, больше напоминая мне нашу американскую молодежь. Я вижу, с какой небрежностью ты открыл и ешь печенье, которое вряд ли мог видеть у себя в Союзе, как обыденно ты пьешь колу. Многие твои соотечественники были бы просто в экстазе от всего этого, а ты делаешь это так, как будто для тебя подобное не в новинку. Ты слушаешь американскую музыку, которая вышла совсем недавно и понимаешь ее скрытый подтекст. Меня очень заинтересовали эти твои особенности.

— Все просто мистер Смит, — развожу руками, — Я действительно учился в очень хорошей спецшколе в городе Энске, где к изучению английского подходят очень серьезно. Среди моих школьных товарищей были те, у которых родители выезжают за границу и для меня кола, печенье и жвачка не являются чем-то необычным. Скажу вам по секрету, наша газировка будет получше вашей колы, потому что у нас в ней гораздо меньше всякой химии и все натуральное. А англоязычную музыку я действительно люблю и часто слушал в Союзе ее по радио.

— И как же такой продвинутый парень как ты, сначала оказался в Афганистане, а потом попал в плен? — Спрашивает Бен, с интересом рассматривая меня сквозь очки.

— Мои родители очень образованные люди, но они занимают недостаточно высокое место в обществе, к тому же мы провинциалы. В Москве, куда я приехал после окончания школы, я познакомился и начал встречаться с девушкой родственники которой занимают очень высокое положение, — начинаю врать я — Отец девушки директор крупного московского завода, а мать работает в администрации одного из районов. Они были против наших отношений, не видя во мне достойной партии для своей дочери, но их она, несмотря на все уговоры, не перестала со мной встречаться. Отец девушки нажал на кое какие рычаги и вот, как только мне исполнилось восемнадцать и пришла пора идти в армию, я оказался сначала в учебке под Ташкентом, а потом и в Афганистане.

— Грустная история. Почти как Ромео и Джульетта нашего времени. Мне кажется, что твоя страна использует способности такого умного образованного молодого человека не по назначению. — Вкрадчиво говорит Джон, отхлебывая виски из стакана. — В свободном мире твои выдающиеся способности могли бы привести тебя очень высоко. У нас ценят таких людей как ты. Тебя же отправили в совершенно чужую дикую страну, чтобы ты насаждал коммунистический строй людям, находящимся, по сути, еще на феодальной ступени развития.

— Но ваша страна для этой цели тоже направила вас именно в эту страну, — тонко улыбаюсь я. — Только вы, насаждаете в этой стране свои демократию и свободу, которые этим людям чужды точно так же как идеи социализма. Давайте говорить откровенно, наши войска находятся в Афганистане, чтобы обезопасить СССР с южных рубежей и не дать вам установить здесь свой режим. Потому что, вслед за установлением враждебного нам и дружественного вам режима, здесь появятся американские базы и возможно ракеты. Давайте с вами вспомним кубинский кризис, когда СССР пытался разместить под боком у США свои ядерные ракеты. Ведь тогда это за малым не привело к ядерной войне, потому что вы понимаете опасность подобного соседства. Так почему же вы осуждаете нас за то, что мы пытаемся обезопасить себя с этой стороны?

— Блестяще! — Мистер Бен захлопал в ладоши, переглядываясь с Смитом и одобрительно кивая. — Ты отличный собеседник Николай. Редко удается пообщаться со столь образованным и умным человеком, который к тому же является патриотом своей страны.

— А разве патриотом быть плохо? На мой взгляд, это естественно. Будучи патриотом, я понимаю, что у моей страны, как и у вашей, есть свои интересы. И дело здесь совсем не в коммунизме и капитализме. Какой бы строй не был в нашей стране, это не изменило бы факта соперничества. По сути, наши страны — это две могучие империи, которые в настоящий момент определяют векторы мирового развития. По каким-то направлениям наши интересы могут расходиться, по другим совпадать, но такой двухполярный мир, с двумя сверхдержавами и примкнувшими к ним странами сателлитами очень устойчив, если за время с окончания второй мировой войны, мы так и не свалились в пучину третьей мировой.

— Неплохой анализ мировой политики от вчерашнего школьника, — салютует мне стаканом с виски Бен — Но мне, все-таки, кажется, что именно идеология играет главную роль в противостоянии двух блоков. Коммунизм который является идеологией СССР враждебен западному миру, ставя целью похоронить нас как говорил ваш лидер Никита Хрущев.

— Ну Никита много чего наговорил, в результате чего и слетел с генсеков. Наш нынешний лидер Горбачев гораздо более дружелюбен к Западу. А давайте гипотетически, чисто как фантазию, рассмотрим вариант, когда СССР отказывается от коммунистической идеологии, разооружается и принимает все ценности Западного общества. Вы думаете, противостояние сразу же прекратится? — Усмехаюсь ему в ответ.

— Конечно! — Убежденно отвечает Смит — В таком случае, ваша страна прекратит представлять угрозу свободному миру и станет его частью. Мы с радостью примем вас в цивилизованное общество. Демократические страны не воюют друг другом. Мы между собой торгуем и взаимодействуем абсолютно мирно.

— Ну да, — скептично киваю, — страны, в которых есть Мак-Дональд не воюют между собой. Ну если не считать торговых войн, которые по накалу могут не уступать вооруженным конфликтам.

— Остроумно и в точку! — Американцы снова салютуют мне бокалами.

— Вот только не соответствует истине. — Охлаждаю их энтузиазм. — Турция и Греция страны члены НАТО, но конфликтуют друг с другом из-за Кипра. здесь вопросы территорий и экономики стоят выше демократии. Соединенные штаты претендуют на глобальное лидерство в мире, ведь вы по праву являетесь мамой мощной страной Запада. Есть только одна страна, которая может что-то вам противопоставить — это СССР, как в военном плане, так и в плане экономическом. Какой бы строй не был в моей стране, она не перестанет представлять угрозу для вашей, если только не исчезнет с карты мира, расколовшись на десятки маленьких кусочков, которые можно будет освоить точно так же, как вы сейчас осваиваете страны третьего мира.

— Это неправда, — Джон встал с места и начал нервно ходить по комнате. — Посмотри на ФРГ и Японию, мы с ними были противниками в первой и второй мировой войне. И сейчас это очень мощные и экономически развитые страны. Мы с ними союзники и у нас нет никаких противоречий.

— Это только потому, что ФРГ, как и Япония, по сути, являются оккупированными странами и там находятся ваши базы и стоят войска. И нужны они вам опять же для противостояния с СССР. Скажем так — это выстроенные вами передовые бастионы против нас. Что касается ФРГ, то вновь избранный канцлер, обязательно первым делом ездит на поклон в США, где подписывает секретный документ. Япония так же полностью в военном плане зависима от вас. И о какой свободе воли мы можем в этом случае говорить? Видимые конфликты в Западном мире сейчас отсутствуют только потому, что перед лицом общего врага вы сплотились. Убери СССР, вам либо потребуется новый враг, например набирающий силы Китай, либо, вы начнете грызть уже друг друга. Мировые ресурсы ограничены, а США и теперь потребляет ресурсов, больше чем производит, благодаря доллару являющемуся мировой валютой и своим вооруженным силам поддерживающим финансовую мощь, а потом ресурсов потребуется еще блоьше. Вот и пойдет дележка.

— Но СССР так же оккупирует ГДР — другую часть Германии,— парирует Бен и смотрит на меня торжествующе. — Ваши войска и базы стоят во всех странах Восточного блока, удерживая социализм на своих штыках.

— Что только доказывает, насколько мы с вами сильно похожи, — соглашаюсь с ним. — Вы ведь тоже хотите принести нам свободу и демократию на кончиках своих штыков.

— Ну что ты думаешь об этом парне Бен? — спросил Джон Смит своего коллегу, который действительно является аналитиком ЦРУ находящимся на базе.

— Только то, что его знания и психологический возраст не соответствуют парню восемнадцати-двадцати лет. У меня в разговоре с ним было четкое ощущение, что я говорю, с каким-то нашим сенатором или конгрессменом, как минимум лет пятидесяти. Языком владеет свободно, абсолютно не теряется в сложных ситуациях, отлично ориентируется в политике и знает такие вещи, которые он, по определению знать не должен. Например, о подписании канцлером ФРГ секретного протокола при вступлении в должность. Он действительно патриот своей страны, но при этом не фанатик комми. И вот, что поражает еще. Такого парня, по идее, вообще нельзя было выпускать из Союза. Он больше похож на диссидента, но только при этом, в отличии от наших прикормленных диссидентов которые ласково машут нам хвостиками, он выступает не против своей страны, а за нее, при любом политическом строе. Мне очень интересен этот парень, и я хочу запросить центр, чтобы по возможности наши люди покопались в его прошлом. Непонятно, что он может делать здесь и почему вообще попал сюда к нам.

— Думаешь, его нам подставили? — Скептически хмыкнул Джон. — То что я оказался у Рахима в лагере, чистая случайность. Меня там вообще быть не должно было, мы не успевали пройти в другой лагерь и заглянули туда в последний момент. Да и возраст. Ну не может подсадка от КГБ быть такой молодой, да и что они этим добиваются? Ведь он, по сути, заключенный и ни на что повлиять не может.

— Не знаю, друг не знаю — Бен снял очки и стал тереть переносицу. — но я подумаю об этом.