День 6 месяца фебура ( II ) года 1651 Этой Эпохи, Кхазунгор, Охсфольдгарн.
Сотни пар крыльев со свистом рассекали небеса над Хребтом. Под завывания ледяных ветров солдаты Первого легиона обменивались мыслями без слов. Теперь, благодаря центуриатным сигнумам и доргонису они могли становиться единым целым. Каждый чувствовал каждого, видел и своими, и чужими глазами, ощущал настрой братьев и сестёр по оружию, — их горящие местью сердца, жар в животах и упоительное чувство свободы. Все они встали на крыло лишь недавно, однако, драконья природа позволила сразу принять необъятный простор за родную стихию. Отныне они больше не были прикованы к земле и не подчинялись её условностям, единые и стремительные настолько, насколько ни одному гроганскому легиону никогда ещё не удавалось стать.
Спустя часы полёта, поднявшись над горными пиками, обрамлявшими перевал Охсфольдгарн, они увидели город того же имени. Даже обуянным яростью воинам потребовалось время, чтобы осмыслить его размер и величие. Второй по богатству и красоте город гномской империи Кхазунгор был выстроен из белого камня, его внешние стены возвышались на семьдесят шагов, каждая крепостная башня не уступала размерами великим замкам Вестеррайха, из бойниц смотрели воронённые стволы пушек, и тридцать тысяч воинов несли дозор под небом и под землёй.
Районы Охсфольдгарна были разделены внутренними стенами, которые сторожили внутренние же крепости, — дома древней знати, могущественных младших ветвей Колена Зэльгафова. Каждая из них контролировала тот или иной ремесленный цех, и все они обладали собственными войсками, богатством, властью, амбициями. Улицы города образовывали красивый узор, тут и там в лучах утреннего солнца блистала платина, золото, серебро, искусные архитектурные ансамбли со статуями служили Охсфольдгарну украшением, как и начищенные трубы, по которым подавался газ и горячая вода; высокие ажурные здания с богатым убранством служили узлами сообщения для подвесного транспорта, двигавшегося над крышами домов, а среди особенно великолепных построек выделялись четыре: дворец главного железноколёсного вокзала, Рунная Палата, отделение Золотого Трона и архитектурная доминанта — крепость рекса.
Невзирая на свою высоту, она казалась скорее широкой, расплывшейся бастионами, башнями, толстыми стенами; ярус за ярусом нерушимого камня, исполинские статуи гномов-воителей с огнём в глазницах и ртах, на её главном шпиле сиял алым отлитый в рунном золоте знак Зэльгафиваров.
«Отсюда они пришли в наш дом,» — послышались мысли Фуриуса Брахила, — «чего им не хватало? Какого богатства? Какой власти можно было желать ещё?»
«Отдай гномам все сокровища мира и очень скоро они почувствуют, что это ещё не все сокровища,» — ответил бог, рассматривая неприступную крепость как большое яркое блюдо, с которого можно было стащить любое лакомство, какое пожелаешь. — «Это голод, который нельзя утолить, голод, который присущ всем смертным, а гномы, к тому же, прожили рядом с драконами достаточно долго, чтобы в них эта черта преумножилась и расцвела».
Налетевший ветер приятно холодил чешую бога и нёс запахи большого города. Невзирая на то, что Охсфольдгарн был построен и всегда принадлежал гномам, с высоты он сильно напоминал человеческие города. Возможно, в том состояла особенность вкусов дваульфари.
«Мой император, легион ждёт приказаний».
Туарэй улыбнулся шире, часть его души пела в унисон с Драконьим Языком, предвкушая скорое будущее.
«Мне нужен этот город, дети мои. Не весь и не целиком. Внешние стены должны уцелеть, как и то здание, над которым пылает сине-золотой пламень. Это Рунная Палата, а вокруг неё мастерские рунных ремесленников, которые тоже не должны пострадать. Крепость рекса пока не следует атаковать, мы возьмём её последней. Дворец, отмеченный эмблемой золотого дракона, — банк, не трогайте его пока; вон там посольские кварталы, где обитают зажиточные путешественники, двигающиеся с заката на восток и обратно, их также не атаковать. Но всё вокруг можете превратить в пепелище. Обратите внимание на двадцать одинаковых квадратных площадей, разбросанных в разных концах города, — это не площади, а гигантские подъёмники, которые могут доставлять солдат с поверхности под землю и обратно тысячами. Большая часть войск находится именно под землёй, гномы сторожат многочисленные глубинные ворота и железноколёсные пути, а также держат в узде чернь. Я хочу, чтобы, когда начнётся битва, они стали поднимать войска на поверхность, так их легче будет уничтожить; бои под землёй нежелательны, — там находятся главные предприятия Охсфольдгарна, его кузницы, алхимические заводы, склады, всё, что нужно мне в целости. Вам приказываю истреблять прежде всего дваульфари, а номхэйден пусть сидят у себя во тьме и дрожат. Сосредоточьтесь на внутренних крепостях города, гнёздах местной знати, я хочу, чтобы все они горели. Не щадить никого, в первую очередь — членов благородных семей. Помните, что рунное оружие может причинить вам вред, не относитесь к нему легкомысленно; так же вам придётся сталкиваться с гулгомами, не пытайтесь разрушать их, взывайте ко мне».
Весь легион излучал жажду действия, перерождённым не терпелось начать мстить.
«ВНЕМЛИТЕ, ВЕРНЫЕ, ЭТА ВОЙНА БЫЛА ОБЪЯВЛЕНА В ПЕПЕЛЬНОМ ДОЛЕ!!! ВРАГ НЕ СМОГ СЛОМИТЬ ВАС И ТРУСЛИВО БЕЖАЛ, ДУМАЯ, ЧТО УКРОЕТСЯ ЗА РОДНЫМИ СТЕНАМИ!!! ОН ОШИБСЯ!!! ИДИТЕ И ПОМНИТЕ: ОГОНЬ — УСТА ЭЛРОГА!!! КОРМИТЕ ЕГО!!!»
///
Над панорамой столицы возвышались величественные пики Баразинбара и Амон Амарта. Прекрасный Охсфольдгарн сверкал белым камнем словно первым снегом, чистый, роскошно богатый, украшенный золотыми куполами и платиновыми шпилями, город изысканных статуй и чудес гномьей науки. В самом его сердце на площади Основания стояла выточенная из глубоко фиолетового обсидиана статуя Зэльгафа, одного из сынов Туландаровых, родоначальника правящего колена.
В то позднее утро ночная стража только-только успела смениться дневной, когда вдруг небо стало быстро темнеть и весь мир приобрёл тревожный, тяжёлый красный оттенок. Затем раздался отдалённый гром, и тонкая огненная нить стала опускаться с небес на землю. Чем ближе к поверхности она была, тем толще становилась, пока мощная пылающая колонна не «наступила» на памятник Зэльгафа и не испепелила всё вокруг него. Гномы с ужасом взирали на это явление, затем волна обжигающего сухого жара затопила город и, наконец, раздалась всеобщая тревога.
Где-то чья-то ответственная рука крутанула нужный штурвал и мощные потоки пара устремились в систему тревожных свистков. Один за другим они начинали громко визжать по всему Охсфольдгарну, этот звук нельзя было ни с чем спутать, он звучал лишь когда к городу приближался дракон, наступал сезон миграции харпесок, или, когда под стенами выстраивалась вражеская армия. Всем войскам предписывалось прийти в боевую готовность и ждать указаний.
Благородный род Моклудан доводился Зэльгафиварам роднёй, много веков гномы этого рода служили старшей кровной линии, они владели прекрасной крепостью в пределе городских стен, участвовали во многих походах, собирали дань, приглядывали за оборотом серебра и пошлинами на шёлк, шедший через перевал на запад.
Когда огненная колонна снизошла, стражи дома Моклудан вооружились и поднялись на стены родовой крепости своего господина. Всё это походило на внезапную атаку магией, — проделки людишек, — но до каких-либо внятных приказов гарнизон намеревался стоять нерушимой преградой между любой угрозой и благородным Тудлагором Логвуртом эаб Моклуданом. Смотреть на колонну было больно, сухой как в пустыне воздух заставлял слезиться глаза и драл глотки, но некоторые наблюдательные воины всё же раньше прочих заметили множество крылатых силуэтов, которые стали выныривать из огня и разлетаться в разные стороны. Один из них, особенно большой, устремился к оплоту Моклуданов.
На стенах раздались призывы к бдительности, стрелки подняли заряженные мушкеты и начали натягивать арбалетные тетивы. Постепенно крылатое нечто превратилось в два существа, которые несли по небу какой-то огромный валун. Стали различимы рога существ, длинные хвосты, гнетущий красный свет играл на их чешуе, словно то были детёныши…
— Драконы! — закричал кто-то истошно.
Мушкеты загромыхали, едкий пороховой дым заволок галерею, существа пронеслись над крепостью и сбросили свою ношу. Удар был тяжёл, валун врезался в цитадель, всё вокруг вздрогнуло, но пробить стену камень не смог. Вместе с обломками он рухнул во внутренний двор, а стрелки продолжали бить по летающим целям, которых становилось всё больше, пока со стороны не начали доноситься тревожные возгласы.
Там, внизу, камень пришёл в движение, он превратился в громадное чудовище, вставшее на две ноги и вытянувшее в стороны четыре длинные руки с ужасающими сабельными когтями. Его уродливое тело покрывал панцирь из камня и металла, шишковатая голова с огромной пастью и маленькими горящими глазами медленно ворочалась из стороны в сторону. Существо тяжёлой поступью двинулось к вратам цитадели, не обращая внимания на болты и пули. Рунный мастер, служивший Моклуданам, не замедлил принять меры — он пробудил спящие руны и те сотворили чудовство: камень внутреннего двора изменил свойство, стал вдруг из твёрдого полностью проницаемым, а мгновением спустя опять затвердел. Будь внизу вражеские воины, они все оказались бы замурованы в каменной ловушке, но гигант погрузился лишь по плечи. Обездвиженный, он хрипло заревел. Десятники приказали сосредоточить огонь на его уродливой башке. Внезапно тварь принялась рвать, из громадной пасти как из вулканического жерла толчками полилась густая светящаяся жидкость, от которой брусчатка стала плавиться. Как только чудовище освободило руки, росшие из спины, оно начало кромсать камень и совать себе в пасть большие его обломки. Тем временем несколько крылатых существ упали на галерею внешней крепостной стены и занялась рукопашная, гномам стало не до четырёхрукого чудовища. Враги были высоки, быстры и могучи, они изрыгали пламя и наносили страшные удары, прорубавшие не только плоть, но и прекрасную латную сталь.
Гигант освободился от каменных оков, приблизился к вратам цитадели и обрушил на них все свои когти. Укреплённые лучшими сплавами и рунами створки хорошо держались, но в конце концов он пробился внутрь и тут же принял выстрел разрывным ядром в грудь. Какие-то мгновения пушкарям казалось, что они победили, и даже благодарности успели понестись в чертоги предков, но вот, монстр вышагнул из пламени и дыма, почти невредимый, безумно разъярённый; тяжело бросился вперёд, расколол ударом пушку, и начал кровавую бойню. Он кромсал, давил, пожирал гномов живьём и неуклонно двигался вглубь крепости. Ни их выучка, ни отвага не могли остановить врага.
Защитники крепости благородного дома Дуннегран беспрестанно вели огонь, громыхали мушкеты, щёлкали арбалеты, большие многозарядные баллисты метали копья, но толку не было. Даже когда они попадали, крылатые твари не получали урон. Они лишь нарезали круги вокруг крепости на равном друг от друга расстоянии, создавая некое подобие сети, а потом все разом выдохнули пламя. В считаные мгновения крепость окутал непроницаемый огненный кокон.
В крепости благородного рода Скоциваров шла ожесточённая битва. Гномы отчаянно сопротивлялись тварям, которые падали с небес и дышали огнём. Те обладали невероятной силой и прочностью, шли на копья, топоры и пули без страха, не получая вреда, а сами рубили, пронзали и рвали защитников на куски, делая красный мир ещё краснее. На галереях и стенах то и дело вспыхивало, раздавались ужасные вопли чудовищ, в некоторых частях крепости начинался пожар.
Гномы стойко держали оборону, однако, враг сминал кордон за кордоном. В его рядах был один особенно громадный монстр, почти что настоящий дракон, его тело покрывала тяжёлая костяная броня, голову обрамляла грива из загнутых назад шипов, они же спускались по спине и длинному хвосту, оканчивавшемуся костяным шаром. В огромной лапе он сжимал цельнометаллический шестопёр, удары которого разбрасывали воинов что детей. Изуродованные, смятые тела заливали кровью роскошное убранство крепости.
Гигант ненадолго завяз на последнем, самом прочном кордоне, однако, добив гномов, проломил таранным ударом укреплённые железные двери и проник в самое надёжное убежище цитадели, но никого не застал. Он громко вдохнул, чувствуя запах гномов, которые были там не так давно, а потом ударом шестопёра пробил одну из стен и протиснулся в узкий потайной ход.
Оштукатуренные стены сдавили его, шипы со скрежетом кромсали их, крылья плотно прижимались к телу, но гигант рывками продвигался вниз по лестнице, пока не стало свободнее. Штукатурку сменил необработанный камень, гигант покинул крепость и оказался в толще породы под гнездом Скоциваров. Неровный грязный тоннель некоторое время вёл его в неизвестность, пока не стал слышаться плеск воды, и гигант не вышел к тайной пристани на берегу подземной реки. В полумраке, освещаемом всего несколькими застеклёнными лампами, виднелся небольшой пароплав.
Железная лодка с дымящей трубой гудела своей машиной, однако, гребные колёса ещё не вращались. Неполный десяток воинов уже перетащил на борт почти все сундуки, когда чудовище вышло из мрака. Раздались крики, гномы спешно перерубили швартовы и бросились вверх по сходням; на палубе раздавал команды рыжий гном в богатых доспехах. Гигант неспешно приблизился к берегу, когда колёса пришли в движение и пароплав тронулся по течению. Несколько мгновений он задумчиво следил за лодкой, затем распахнул пасть и выдохнул огненный поток, мгновенно пробивший борт. Паровая машина взорвалась.
///
Столбы жирного чёрного дыма, устремлявшиеся в красное небо, множились. Крылатые чудовища носились над городом и поливали его огнём, охватывавшим улицы и кварталы. Крики погибающих вязли в горячем воздухе; толпы гномов сбегались к подъёмникам, чтобы убыть под землю, появлялись заторы, давка, и всё это продолжалось, пока с небес вновь не падал огонь. Горожане гибли сотнями, которые складывались в тысячи.
Иные гномы прятались в подвалах ещё не горящих зданий или пробирались в те части Охсфольдгарна, которые враг пока что будто не замечал. Отделение Золотого Трона и Рунная Палата остались глухи к мольбам, как и крепость рекса Улдина. Тем, кто не мог улизнуть в подземную часть города, оставалось пытаться проникнуть в посольские кварталы, где проживали состоятельные не-гномы: дипломаты, паломники, маги и путешествующие дворяне.
По улицам пылающего Охсфольдгарна медленно шествовала высокая фигура. Большие чёрные крылья целиком оборачивали её на манер плаща, ужасное лицо покрывала красная чешуя, из головы росла пара крутых чёрных рогов, из вытянутой морды — ещё один; и всё целиком это существо горело. Люди Вестеррайха назвали бы его демоном.
Существо остановилось на перекрёстке широких, ещё недавно прекрасных улиц, вымощенных белым камнем, с домами, украшенными резьбой и ликами Туландара на фасадах. Оно огляделось ледяными бледно-синими глазами, огонь, струившийся по его коже преумножился и крылья распахнулись. Оранжево-красное пламя хлынуло по над землёй как морская волна, захлёстывая первые этажи, не взметаясь к крышам, но затапливая подвалы, переулки, сжигая всё, что могло гореть, и плавя остальное. Вопли затаившихся звучали недолго, их смерть была мучительно, но быстрой. Снова запахнувшись в крылья, демон двинулся дальше, его ноги громко хлюпали, ступая по текущему камню.
Вскоре он столкнулся с большим отрядом латников, двигавшимся от внешних стен. Впереди отряда вышагивали три гулгома, массивные каменные существа с длинными руками и короткими толстыми ногами, покрытые резной, светящейся синей рунописью. От каждого их шага земля вздрагивала и казалось, что началось небольшое землетрясение.
Как только демон был замечен, гулгомы ускорили шаг и с грохотом накатились на него. Удары, способные рушить здания, замолотили по земле, но ни один не достиг цели, поскольку демон оказался невероятно стремителен и ловок. Он взметнулся на высоту их роста и выдохнул пламя кольцом на рунных мастеров, сидевших у гулгомов на загривках. Оставшись без поводырей, каменные гиганты продолжили исполнять последний полученный приказ и пытаться поймать противника, но он распахнул крылья, взлетел ещё выше, а после стремительно упал на одно из созданий. Острые чёрные когти врезались в камень, гулгом пошатнулся, синий свет, источаемый его рунами, медленно изменил цвет на оранжево-красный, гулгом развернулся и шагнул к гномам. Та же судьба постигла двух других.
Демон остался в стороне, наблюдая, как каменные гиганты давили, избивали и подбрасывали в воздух своих бывших господ. Быстро потеряв интерес, он двинулся дальше зачищать остатки жителей верхнего города.
Прошло несколько часов, прежде чем заработали большие подъёмники и на поверхность стали выходить глубинные войска. Два из них подняли по полторы тысячи ратников и по одному гулгому величиной с осадную башню. Наверху этих горбатых великанов располагались стрелки и бомбометатели, из бойниц в массивных телах смотрели пушки, огромные руки-молоты предназначались для крушения вражеских стен, Охсфольдгарн вздрагивал при каждом их шаге. Повинуясь рунным мастерам, гулгомы стали с ужасной медлительностью разворачиваться фронтами к крепости рекса, поскольку та передавала приказ Улдина Зэльгафивара прибыть на укрепление гарнизона.
Прежде, чем они успели проделать хоть треть пути до грандиозных врат, в небесах замелькали крылатые чудовища. Избегая летящих снарядов, они обрушились на пехоту и стали жечь её огнём, часть врагов приземлилась среди гномов и ввязалась в яростный ближний бой. Среди тех, кто остался в небе, было чудовище с очень большими зелёными крыльями, оно громко смеялось и осыпало спину одного из гулгомов стрелами величиной с пилум. Ни одна стрела не била мимо цели, ни одну не удавалось остановить крепкой броне, все попадания были сквозными и пригвождали покойников к каменному гиганту, а заодно и начинали печь мясо изнутри.
Стрелковые площадки на горбатой спине были очищены, и монстр беспрепятственно смог опуститься. Он весь был покрыт зелёной чешуёй, имел рогатую голову с вытянутым лицом и гриву седых волос, в длинной руке лежал огромный металлический лук, а в когтистых ногах — большой колчан. Когда с нижних ярусов попытались подняться другие ратники, стрелок выдохнул на лестницу поток ядовитого дыма. От громкого кашля и предсмертных хрипов ему вновь захотелось смеяться.
Где-то в глубине гулгома сидел рунный мастер, заставлявший двигаться эту громадину, спускаться в тесные коридоры, кишевшие гномами, чтобы найти его, стрелок не стал, он лишь вонзил когти в камень и вскоре гулгом замер; тысячи рун, соединённых сложной резьбой, потеряли свой синий свет и окрасились в красно-оранжевый. Гигант стал медленно разворачиваться и надвигаться на ближайшие шеренги гномских латников, которые и так были скованы боем.
Посмеиваясь, стрелок собрал все свои стрелы и вспорхнул в небеса.
Второй полуторатысячный отряд, тоже подвергся нападению, не добравшись до врат крепости. Атаковавший его монстр был также зелен, по его чешуе струился яшмовый узор, грудь была необъятно широка, а шея коротка и толста; из подбородка дракона торчала вперёд «борода» из множество тонких костяных игл, которые расходились надвое белой бахромой и тянулись по шее и туловищу от челюсти до самого хвоста.
Это чудовище сделало глубокий вдох, его грудь и шея раздулись, из распахнувшейся пасти вырвался звук, нечто неописуемо громкое, десятикратно усиленный громовой раскат, но долгий, вибрирующий, смертоносный. Звуковая волна обрушилась на гномов, распугав других чудовищ, заставляя их глаза лезть из орбит, а кровь — хлестать из носов и ушей.
Завершив атаку, ревун рухнул на стрелковую площадку второго гулгома и принялся кромсать выживших гномов зульфикаром, кровь каскадами расплёскивалась всюду. Покончив с ними, он ударил когтями по ребристому парапету, и великан замер, пока сила, питавшая его, не поменяла цвет с голубого на красный. Когда это случилось, он продолжил путь к крепости.
Из центра города, из самой сердцевины огненной колонны Туарэй следил за ходом завоевания. Бог чувствовал разраставшееся могущество по мере того, как души тысяча за тысячей переходили в его горящий домен. Напутствие легиону не было пустыми словами, огонь — уста Элрога, и, сжигая смертных, воины кормили своё беспощадное божество. Каждый миг казалось, что бурлящая мощь вот-вот перельётся через край незримого сосуда, что её вот-вот станет слишком много, а потом этого просто не происходило, и так бесконечное множество раз.
Глазами легионеров он видел весь надземный Охсфольдгарн, направлял декады и целые центурии то туда, то сюда, приказывал отступить, когда воинов охватывал неконтролируемый драконий гнев, давал поручения. Наконец из-под земли начали подниматься большие соединения, и при них были совершенно гигантские гулгомы. Бога обуяло любопытство, он направил в бой Вторую центурию Маркоса Гаха и Квинтуса Бракка в придачу. Центуриона Гаха выбрала кровь орочара, — дракона, обладавшего самым громким рёвом среди всех, чем он и воспользовался так блистательно. Меткости Бракка не было равных и в прошлой жизни, а теперь он и вовсе позабыл о промахах. Легионеры разгромили двадцатикратно превосходящие силы и перенастроили две шагающие башни заодно. Туарэй направил гулгомов на крепость рекса, а та ударила по них колоссальной огневой мощью. Пушки и мортиры с гранатами накрыли великанов без промедления, превратили в щебень, невзирая на то, что ещё бившаяся пехота также попала под раздачу, да и внутри гулгомов было немало воинов. Улдин Необъятный умел быть безжалостным.
Утолив любопытство, Туарэй отозвал Вторую центурию. Отныне вражеская пехота могла подниматься беспрепятственно, ибо, пока легионеры владели небом, для сухопутной армии они оставались недосягаемыми. Гномов было много, одних солдат не менее тридцати тысяч на начало штурма, даже с полубогами под рукой перемолоть такое количество мяса представлялось трудной задачей. Туарэй мог сам вступить в сражение, стереть этот город с лица Валемара, превратить в глубокий кратер расплавленного камня и металла… Но не хотел. Такое сокровище нельзя было просто расточить, а ещё, бог, получал намного больше, когда собирал души не сам.
Он потянулся к разуму Фуриуса Брахила.
«Вижу, ты отчаялся найти себе достойного соперника, легат, и даже охота на крыс уже не веселит».
Тот отвлёкся от зачистки одной из крепостей, входивших в пояс внешних стен.
«Я готов быть там, где меня желает видеть мой император».
«Банк. Он начал впускать немногочисленных горожан. Судя по всему, это богачи, которые владеют счетами. Если они просто пытаются укрыться, то ничего, мы неизбежно доберёмся и до них. Однако же сегодня кое-кто уже пытался сбежать через потайной ход. Гай Борха не позволил этому случиться, а ты не позволишь дваульфари убыть вместе со своими сокровищами, если они попытаются. Если банкиры проявят разумность, прояви и ты. Если начнут упрямиться, убей их всех».
«Исполню в точности, мой император».
Туарэй знал, что банкиры не проявят никакой разумности. Самый могущественный банк в известном мире охранял вверенные ему сокровища с фанатичностью, присущей культам и сектам. Кроме того, банкиры предоставляли и другие услуги вкладчикам, в том числе: право на убежище. Это значило, что отделение банка будет охранять укрывшихся внутри богачей, будто они сами были из золота, раз уж таков договор.
///
Оставляя за собой хвост пламени, словно живая комета, Фуриус Брахил пронёсся над Охсфольдгарном. Здание банка сильно отличалось архитектурой от остального города, оно было чрезвычайно высоким и выстроенным в виде вертикального прямоугольного параллелепипеда, идеально белого, лишённого окон и только с одним входом за длинной поперечной колоннадой. Единственным украшением этого здания был огромный золочённый барельеф в виде восьмиглавого дракона, — вечного охранника несметных богатств.
Приземлившись у подножья лестницы, Брахил не задерживался, он поднялся по ступеням, прошёл за колонны, и встал перед золотым зеркалом, — запертыми дверьми. Когда его когти коснулись поверхности, сквозь блеск золота проступили руны. Бог молчал, не было того кипучего порыва изменить суть писанного, как когда он встретил гулгомов. Значит, Брахил должен был действовать сам.
Легат вдохнул и выплюнул пламя, которое разбилось о двери, камень вокруг стал плавиться, но створки оставались невредимы. Возможно, белый огонь помог бы, но Брахил не умел выдыхать его. Однако же в его руках было нечто куда более жаркое, нежели драконье пламя, — гнев. Фуриус Брахил сжал подаренный богом меч и тот с гудением выпустил клинок твёрдого света и жара. Остриё упёрлось в преграду, легат навалился и заставил его медленно, с немалым трудом пройти меж створок. Руны выгорали одна за другой, золото приобретало свои природные свойства и текло ручьём. Расплавив первую дверь, он прошёл по недлинному коридору и вонзил меч во вторую. В это время с потолка полился расплавленный свинец, а в стенах открылись потайные бойницы, из которых стрелки ос ы пали Фуриуса тяжёлыми болтами.
«Керберитовые наконечниками, а ещё зачарованные: от демонов, стихийных духов, оборотней, нежити. Они потратили целое состояние, чтобы защититься от любой угрозы».
«Но не от меня, мой император».
Оставив дверь в покое, Брахил прорвался в одну из потайных стрелковых камер и пронзил сидевшего там гнома насквозь. На тёмных каменных стенах вспыхнули руны, сделавшие камеру монолитной выемкой без входа и выхода, гномские инженеры предусмотрели действия легата. Он некоторое время кромсал стены, однако убедился, что каменная прослойка слишком толста и не пропустит в подсобные помещения; наверняка весь первый этаж был сплошным гранитным монолитом.
Вернувшись в коридор, он подлетел к отверстию в потолке, откуда лился свинец, но обнаружил над ним лишь ещё одного охранника и котёл для плавки металла. Когда полубог пробрался в его логово, гном закричал и поджог фитиль большого чугунного шара. Раздавшийся врыв никак не навредил легату, но с гномом было покончено.
«Хорошо обученные и верные долгу служащие готовы отдать свои жизни во имя сохранности вкладов. Это даже немного очаровывает».
«Смерть со смыслом — хорошая смерть, мой император».
Пришлось вернуться к двери, она поддалась Светочу Гнева медленно, неохотно, в спину постоянно летели болты из других камер, а когда он прорвался в следующий сегмент коридора, оказалось, что тот был заполнен едким газом. Не обращая на это внимание, легат двинулся к третьей золотой двери, на этот раз никто не пытался в него стрелять, но на третьем шаге из стен ударило пламя и газ взорвался. Через ещё два шага сквозь потолок обрушилась тяжелейшая, усеянная шипами плита, а затем пол провалился в камеру с какими-то чёрными слизнями. Брахил добрался до двери, не позволив ни одной ловушке остановить его, Светоч Гнева впился в руническое золото и освободил путь.
Легат Первого легиона выбрался в обширный кубический зал, освещённый тысячей световых кристаллов, что были закреплены на гигантской золотой люстре. Между квадратными колоннами, подпиравшими потолок, размещались своеобразные рабочие места, кассы, состоявшие из книжных шкафов и резных столов с роскошными, обитыми алым бархатом креслами. На полках шкафов размещались толстые фолианты с потёртыми корешками, а на столешницах — одинаковые чернильные приборы тёмного малахита, изящные ювелирные весы, счёты, набранные из разноцветных самоцветов.
«Какой кич».
Кассы располагались по обе стороны от просторного открытого центра зала; за ними тянулись кованные решётки, отгораживающие приёмную часть помещения от служебной, где можно было разглядеть по шесть больших сейфовых дверей с каждой стороны. Руны светились на их тёмных металлических поверхностях. Против входа в зал находилась высокая трибуна с ещё более высоким креслом, которое сошло бы за трон для многих королей Вестеррайха. На трибуне сверкал банковский герб: золотой восьмиглавый дракона; однако, выше на стене находился куда более крупный, богато украшенный рельеф, — гномское лицо с суровыми чертами и обширной бородой. Праотец всех гномов Туландар смотрел на Фуриуса Брахила тёмными провалами из-под густых бровей.
«Гномам чужда религия, они не почитают богов, но только собственных предков и Туландара — отца всех отцов, всеобщего предка, великого бессмертного вожака. Его образ, неизменный и точный, прошёл сквозь эпохи, каждый завиток бороды, каждая пропорция черт, морщинка, шрамик, всё осталось точной копией оригинала».
«Он — ничто в сравнении с мощью Элрога».
Словно расслышав мысль полубога, образ Туландара пробудился, в тёмных глазницах появилось свечение, где-то за стенами стал раздаваться гул, переходящий в низкий рёв и мелкая дрожь прокатилась по зданию банка. Свет из глаз Туландара был сначала жёлтым, затем резко сменился синим, зелёным, красным, и опять стал жёлтым.
«Мощная излучающая установка, она обрабатывает тебя разными видами энергии, разрушительной для сущностей разной природы. Они пытаются подобрать враждебную среду, в которой тебе будет тяжело сражаться».
«Я ничего не чувствую».
«Разумеется, нет. Ты — полубог, враждебной для тебя средой является та, что наполнена энергией враждебного божества или могучей демонической сущности. Для Элрога Пылающего таким врагом был Глубинный Владыка Клуату».
В потолке и стенах появились бесчисленные квадратные отверстия, сквозь которые высунулись металлические штырьки с утолщениями на концах.
«Ты знаешь, что это, легат?»
«Нет, мой император».
«Раньше их называли „драконьими безоарами“, но это имя давно забыто, тем более, что к драконам они не имеют никакого отношения, как и к безоарам. Сейчас эти камушки называются анамкарами, и они излучают астральную пустоту. Гномы считали, что в мире не осталось силы, более опасной для их богатства, нежели магия, и обезопасились от неё».
«Они не знали, что придётся воевать с богом».
По сторонам от главной трибуны были высокие резные двери, которые медленно открылись, и в зал, тяжело ступая, вошли гномы. Они были покрыты великолепной сверкающей бронёй цвета золота, укреплённой рунами и украшенной чеканкой. Традиционные орнаменты в виде змеев моря и Подземья составляли общий богатый узор, драгоценные камни обрамляли в круг гербы Золотого Трона, личины крепились к рогатым шлемам, в латных перчатках лежали тяжёлые молоты и секиры, на сгибах локтей висели восьмигранные щиты.
Не сразу Фуриус Брахил понял, что смутило его, — в этих воинах не было огня жизни.
«Восхитительно, как далеко зашла технология за эти годы. Ты видишь перед собой техноголемов, легат, воинов из металла, оживлённых с помощью Ремесла и науки гномов. Тем не менее, каждого из них питает магия».
Брахил не видел в механизмах ничего восхитительного, — лишь ещё одна преграда на пути исполнения божественной воли, которую он, чемпион, сокрушит.
Ослепляющее белое лезвие выросло из чёрной рукояти, легат выдохнул целую волну красного пламени, через которую золотые воины прошли, не заметив. Их было одиннадцать, — хорошее число, число Элрога. Брахил бросился в бой с мечом, и первый его удар был принял на лезвие секиры, второй полоснул по рогатому шлему, слизнув тонкий слой золота, под которым чернел нуагримг. Светоч Гнева запорхал в его когтистых руках, превращалась в длинные белоснежные шлейфы и идеальные солнечные диски, легат навалился на один из механизмов, осыпая его ударами, техноголем двигался быстро, но не поспевал за полубогом, однако, броня его была невероятно крепка, даже самые тяжёлые удары оставляли только небольшие плавленые отметины, а десять других механизмов постоянно старались окружить полубога.
Совершив прыжок через голову и выйдя из кольца врагов, Брахил огненным вихрем переместился к одному из них, отразил удар молота и ударил в ответ сам, когтями, почти безрезультатно, вытянув лишь тонкую стружку из маски. Нуагримг был самым прочным и самым жаростойким сплавом гномов, даже не укреплённый рунами он какое-то время выдерживал драконье пламя.
«Этих я не смогу подчинить, они — не монолитный камень, пропитанный силой рун, а многосложные машины с массой обособленных частей, их шемы и энергетические ядра хорошо спрятаны и защищены».
Техноголемы, не испытывавшие страха и усталости, относительно неспешно наступали, свет тысяч кристаллов играл на их доспехах, горели ровным голубым руны и глазницы личин, гудело нечто скрытое в стенах банка, Туландар наблюдал за боем в суровом молчании.
Фуриус Брахил перешёл к Дыханию Первому, преисполнился духом ингмира, дракона, рождённого, чтобы бросать всего себя в таранную атаку. Яростно заревев, он набросился на ближайшего золотого воина, обрушился всей своей силой, каждым тяжёлым ударом, каждым шагом. Бездушный механизм отступал, содрогаясь, не успевая подставлять восьмиугольный щит и широкий меч. Золото испарялось от жара меча, чёрный нуагримг неохотно поддавался, сминаясь, но именно что неохотно; убийственный натиск, который сразил бы тысячу гномов, едва теснил одну машину. От этой мысли Фуриуса захлёстывала волна безумной ярости, — да как они смеют⁈
Чувствуя, что разум стал отступать, легат одёрнул себя. Буйство — это путь Атмоса, его же сила была в ином. Он успокоил своё сердце, почти перестал дышать, спокойно смотрел, как механизмы приближались, формируя кольцо, такие медленные, такие бездушные, не знающие ни долга, ни гнева, ни отчаяния, ни надежды. Что могли эти заводные игрушки противопоставить чемпиону Элрога?
Чёрно-красная шкура Брахила изменила цвет, чёрное стало инисто-белым, красное окрасилось холодной синевой, а мантия из алого пламени, окружавшая его, как будто прекратила существовать. На самом же деле огонь стал только сильнее, потеряв почти весь цвет, сделавшись прозрачным. Также пропал клинок Светоча Гнева, теперь у рукояти едва колыхались синие лепестки, тогда как о существовании лезвия можно было лишь догадываться. Пол у ног Фуриуса плавился, а воздух вокруг изгибался от нестерпимого жара. Золотое покрытие техноголемов капало под ноги, они продолжали наступать, хотя нуагримг постепенно краснел.
Легат сосредоточил на ближайшей цели всё внимание, выбирая самую уязвимую точку в великолепной броне, а когда почувствовал, что время пришло, совершил выпад. Светоч Гнева пробил шагающую машину насквозь, проплавил панцирь, вошёл внутрь корпуса, сквозь свинцовое ядро с питающим элементом, и вышел из спины в каскаде брызг испаряющегося металла. Легат освободил меч, выпрямился и повернул рогатую голову, льдисто-голубые зрачки с жёлтыми каймами выбрали следующую цель.
///
Туарэй с улыбкой следил за тем, как гибли техноголемы, стоившие целой армии каждый. Один удар — один разрушенный механизм. Не оставалось сомнений, что легат доберётся до самых потрохов банка и вывернет их наизнанку.
— Что ж, я не мог выбрать лучшего чемпиона.
Семь Дыханий — боевые стили жрецов-воинов древнего Грогана — выжили в Девятом легионе, и некоторые особенно одарённые воины смоли постичь один или даже два. Фуриус постиг шесть основных, а потом самостоятельно развил седьмой, тяжелейший, смертоносный Хаос Каэфидрагора. Но самым первым дыханием был не Натиск Ингмира, и не Панцирь Малхейна, нет, сначала он освоил Пятое Дыхание — Выпад Фуррана. Дуэльный стиль для победы одним единственным ударом, требовавший вершин самоконтроля и абсолютного внимания.
Легат нёс в себе гнев, который, стань он пламенем, прожёг бы небо. За его плечами стояли десятки поколений предков, опалённых угрызениями совести, измученных неуверенностью в избранной судьбе, отравленных пустой надеждой. Всё это передалось по наследству братьям Брахилам, но, когда младший расплёскивал своё пламя без удержу, старший держал его в кулаке, как оружие, и наносил лишь точные смертоносные удары.
— Чей-то другой огонь способен дарить жизнь, тепло, но твой настолько горяч, что может лишь убивать. Такому ужасному огню даже не нужно освещать мир. И это хорошо. А что же младший брат?
///
Атмос Брахил крушил улицы города, мечась из стороны в сторону. Его когти не встречали достойного противления, горящие здания рушились одно за другим, а всё живое погибало, встретившись с великаном.
«Примипил, ты так и продолжишь пировать на слабых и безответных, или же начнёшь приносить настоящую пользу?»
Атмос остановился среди пожарища, его уродливая бугристая голова задралась, насколько позволял массивный костяной доспех.
«Прислушайся к чему-то кроме своей жажды насилия».
Великан потянулся сознанием к сигниферу своей центурии, а через него и к двум сотням легионеров. Воины исполняли приказ, зачищая Охсфольдгарн от всего живого. Но вот он вычленил возмущение, несколько из них столкнулись с продолжительным и ожесточённым сопротивлением. Атмоса это заинтересовало, он забыл обо всём и понёсся напрямик, снося преграды, пока не оказался на руинах некогда большой кузницы. Там три легионера сражались с единственным противником.
Он не был живым существом, — машина, откованная из чёрного металла, скреплённая множеством заклёпок, которой придали форму гнома в тяжёлых латах высотой больше шести шагов. Чёрные нуагримговые руки сжимали чёрный же нуагримговый топор, в глазницах великана пульсировал синий свет, рот застыл в немом крике.
— Позор, — выдохнул Атмос, — неспособны втроём одолеть один бездушный механизм! Прочь!
Легионеры вспорхнули, оставив примипила сражаться в одиночестве.
Он один среди всего своего народа был лишён крыльев, один остался на земле, когда другие поднялись в небо. И ему было это по душе. Атмос Брахил всю жизнь был в стороне от прочих, слишком большой, слишком сильный, слишком жестокий даже для потомков Девятого легиона. Один только Фуриус превосходил его, мог удерживать от становления тираном и подавлять, за что был ненавидим… и за что Атмос немо благодарил его. Не будь на свете старшего брата, младший рано или поздно своими руками перебил бы остальных гроганцев и остался один уже по-настоящему, навсегда.
Атмос ринулся на техноголема, который превосходил размерами даже его самого. Пульсирующий красный луч с белоснежной сердцевиной вырвался у того изо рта, но даже не разогрел толстую броню полубога. Голем встретил его мощным ударом топора в живот, металлические детали внутри его рук скрежетали от натуги, но не зря — примипил был отброшен, сбит ног, глубокая трещина появилась на доспехе. Тяжёлый и неповоротливый Атмос начал медленно подниматься, когда техноголем навис над ним, поднял и тяжело опустил топор. Атмос закрылся, а нуагримговое лезвие откололо большой кусок кости на одной из подставленных под удар рук.
Механизм неутомимо наносил всё новые удары, земля дрожала, из трещин в доспехе шёл пар и сочилась густая кровь, но длилось это недолго, — бешенство заволокло сознание и Атмос перестал защищаться. Тяжелейший удар опустился на череп и мир вспыхнул ослепительным светом, звон заметался в мозгу, однако, топорище оказалось в захвате когтей, а нога врезалась в чёрную бронированную грудь и медленно, нехотя, механические пальцы со скрежетом разжались. Атмос швырнул гигантское оружие куда-то, не глядя, попытался встать, но техноголем навалился на него чудовищной массой, посыпались удары кулаков, пока один, а затем и второй не оказались в хватке когтей. Гномский механизм попытался освободиться, подался назад, тем лишь помогая полубогу встать на ноги.
Не отпуская врага, свободной парой когтей Атмос Брахил стал полосовать его толстый панцирь, нуагримг поддавался нехотя, в нём появлялись дыры, бронеплита деформировалась, но держала удары. Чувствуя, как к горлу подкатывает ком ненависти, четырёхрукий гигант выплюнул его в виде сгустка расплава прямо в голову техноголема. Тягучая светящаяся масса медленно растекалась, просачиваясь в щели обшивки. Хелльматвёрм, чья кровь выбрала Атмоса Брахила, жил в глубине мира, пожирал минералы и руды, пил из подземных магматических артерий, его когти и челюсти были созданы, чтобы крушить гранит словно мел.
Одной парой рук Атмос стал растягивать члены техноголема в стороны, второй ухватился за покорёженную грудь, механизм сопротивлялся, но металл, из которого он был выкован, поддавался чудовищной силе полубога с жалостным протяжным стоном. Страшные челюсти сомкнулись на голове голема, медленно, через боль Атмос их сжал, драконья кость победила чёрный сплав, и чудесный механизм гномов прекратил двигаться. Однако же следом были вырваны его руки, а затем когти полубога разодрали корпус, где находился шар, к которому вели гибкие металлические трубки.
«Вот он, питающий элемент, открой его, покажи мне».
Свинец поддался когтям легко словно масло, шар был вырван и две его половинки открылись, явив прятавшийся внутри кристалл цвета индиго с тонкими бирюзовыми прожилками.
«Вот как, кристаллизованная гурхана? Я немного разочарован, ожидал увидеть автономное энергетическое ядро. Хотя даже это немало. Коснись».
Атмос положил на кристалл свою громадную лапу и ощутил приятный холодок, словно под его тяжёлую броню пробрался освежающий ветер. Убрав когти, он увидел, что кристалл исчез.
«Примипил, всё больше этих машин поднимаются на поверхность. Приказываю Первой центурии перебить охрану всех подземных врат и запереть их. Тебе же лично я приказываю найти место, откуда идут машины и остановить процесс. Запрещаю беспричинно убивать гномов подземного города».
Божественное указание было получено, Атмос Брахил потянулся к сигниферу и всей Первой центурии, передал приказ одним мощным выплеском сознания:
«ВСЕ ВНИЗ!»
Он заработал могучими руками, разрывая брусчатку, опускаясь ниже, уничтожая камень, коммуникации, ещё больше камня, и так, пока под когтями ни разверзлась пустота. Атмос понял, что летит… нет, падает с потолка подземного города сквозь паутину труб, на запутанные многоуровневые улицы, почти что в пустоту.
Четырёхрукий гигант рухнул на одну из улиц первого подземного яруса, создав землетрясение, порушившее несколько домов. Откат ударной волны вернулся к телу и словно нетопырь во тьме, Атмос ощутил всю округу. Он мог двигаться вообще вслепую, — каждый шаг порождал волну, «ощупывавшую» пространство, слух и нюх были остры, а внутреннее зрение, подаренное богом, позволяло наблюдать огоньки чужих жизней сквозь преграды.
Тем не менее, находясь внизу среди убогих каменных каморок, лепившихся друг к другу, среди горячих труб, заводских свистков, гудящих паровых машин, он не мог сразу понять, куда следовало двигаться.
Наверху в разных частях подземного города начался прорыв Первой центурии, полубоги распахивали крылья и спускались, разглядывая этот внутренний улей, погружённый в полумрак газового света. Их глазами Атмос и воспользовался, шаря вокруг, пока не увидел тяжело шагавших к подъёмникам техноголемов. Проследив их путь по запутанным переходам, он побежал.
Если бы не божественный запрет, всё живое на пути гиганта становилось бы мёртвым, он рушил бы здания, рвал трубы, разваливал бы сложные машины, сеял хаос и смерть. Но Элрог Пылающий желал получить всё это в целости, и сохранить жизни грязных бородатых карлов, а воля бога была законом.
Путь центуриона лежал к большому промышленному комплексу, состоявшему из множества уродливых прямоугольных зданий, покрытых трубами как застывшей паутиной. Не сбавляя скорости, он лбом снёс врата и понёсся к самому большому зданию, из врат которого полыхали белые вспышки. Шагавшего навстречу техноголема Атмос сбил с ног, выплюнул в личину магму и продолжил путь.
Ворвавшись в большой цех, он увидел небывалое: огромные механизмы, на которых множество железных рук собирали техноголемов по кускам, словно детские игрушки. Шипели паровые котлы, стояла влажная духота, проворачивались шестерни с цепями передачи, а надо всем этим с возвышенной платформы наблюдали гномы.
Намереваясь всё здесь порушить, центурион-примипил сделал шаг, но был одёрнут:
«Нет. Я хочу всё это себе. Останови сборку, но не разрушай конвейер».
Лестницы, привинченные к стенам, не выдерживали его массы, и Атмос начал карабкаться, вонзая когти в камень. Сквозь гул работающего цеха он слышал испуганные крики, и это подпитывало азарт полубога. Он смог перепрыгнуть со стены на одну из огромных железных рук, удержался на ней, затем перебрался на громадную установку из множества поршней и шестерней с паровым котлом в основе, а с неё, кое-как, тяжёлым прыжком достиг края платформы. При этом он снёс часть застеклённых внешних перегородок и чуть не сорвался на конвейерную ленту. Взгромоздившись наверх, Атмос оказался среди рычагов, манометров, панелей с мерцающими рунами. Здесь было достаточно просторно даже для него, хотя все гномы сбились у дальней стены и пытались открыть заевшие металлические двери. Только женщина не испугалась, высокая человеческая женщина, красивая, черноволосая… Что она делает?
Она закончила речитатив, сложный узор световых линий вокруг неё мигнул и погас, а левая штанина брюк из грубой ткани, распалась вместе с рабочим башмаком, оголив ногу, по которой в металлических желобках носились индиговые искорки. Оттолкнувшись, магесса нанесла удар с разворота, при этом её левая нога распахнулась несколькими фарфоровыми лепестками, обнажая скрытый до поры артефакт-накопитель. Поток разрушительной энергии сорвался с кристалла-излучателя, ударил по Атмосу и всему, что оказалось позади него. Часть цеха перестала существовать, однако, полубог ощутил только освежающее касание ветра. Он подслеповато щурился, пока приятное чувство не иссякло, а потом стал медленно наступать. Из глотки доносился низкий гулкий смех.
После заклинания волшебница не могла даже попытаться убежать. Фарфоровые сегменты-лепестки, составлявшие кожух боевого артефакта, медленно смыкались, но сама нога превратилась в тяжёлый неловкий костыль, норовивший оскользнуться. Ужасные когти Атмоса приблизились к ней, но прежде чем был нанесён обезглавливающий удар, в голове примипила прозвучало грозное:
«Нет».
Дух Атмоса будто схватили за загривок и вырвали из тела. Он оказался рядом, но лишь в роли безмолвного наблюдателя, не владеющего собственным телом.
Оказавшись на пороге смерти, Шира с отчаянием поняла, что к ней нельзя было быть готовой.
Когда начался этот кавардак, она поспешила исполнить свои обязанности, потому что таков был долг всякого честного гнома, или, пускай даже человека, но взращённого среди гномов. Она запустила сборку, направила машины оборонять город, но враг оказался слишком силён, безумно, несправедливо, чрезвычайно силён. Она даже применила своё скрытое оружие, способное если не убить, то хотя бы ранить архимага. Увы, эта жуткая громадина архимагом не являлась и… и похоже, что она обладала полным иммунитетом к магии. Как и положено дракону.
Чудовище надвинулось, от него тянуло жаром, пахло смертью и раскалённым камнем, когти, похожие на лезвия кос, потянулись к ней, и, прежде чем умереть, она таки смирилась. Всю жизнь следуя за своей Путеводной Нитью, Шира пришла сюда и сейчас. Отец гордился бы ею… Отец, мама…
— Шираэн Дольф эаб Гурдвар.
Услышав своё полное имя, магесса вздрогнула, но через миг поняла, что ещё жива. Медленно, страшась, она приоткрыла глаза, — чудовище нависало над ней, громадная пасть с челюстью-ковшом была приоткрыта.
— Отзови свои механизмы.
Шира, не шевелясь, пыталась измерить свой собственный магический запас, какие ещё артефакты были при ней, когда она поспешила под землю, на завод? Сейчас и телепортатор не помог бы, вокруг города много анамкаровых жил, да и бросить родных она не смогла бы. Но что есть? Что из этого набора артефактов помогло бы… Откуда эта тварь знала её имя?
— Твои помыслы открыты мне, как и твои шансы на успех — несуществующие. Отзови машины немедленно.
— Невозможно… — дрожащими губами ответила Шира, находя в себе силу воли для того, чтобы выпрямиться и посмотреть в глаза этому уродливому куску камня. — Техноголемы получили приказ и будут исполнять его, пока не победят, или пока не будут уничтожены, так написано в их шемах.
— Ты лжёшь. Если приказ был дан, то его можно и отменить.
— Если догнать и сделать это вербально…
— Ты лжёшь, — повторил гигант, — и моё терпение тает. Лишь память о том, как ты помогла мне в прошлом, ещё сдерживает… Сейчас мои легионеры срывают крышу с дома, где живут твои родители… Их нет.
Она не понимала, что плела эта тварь, какая помощь? Когда⁈ Однако же это перестало быть важным, когда речь зашла о её, Ширы, доме.
— Ты спрятала их? Похвальная расторопность. Хм… Где же? Где спрятать настоящую ценность? В банке? Нет, это место для бесполезного металла и камней, а настоящее сокровище, семья… Её надо держать ближе к себе… Сейчас двести моих легионеров ринутся обыскивать завод, они сорвут крыши и разрушат стены, они найдут твою семью, Шираэн Дольф эаб Гурдвар.
Снаружи стали раздаваться хлопки множества пар крыльев, громкие голоса, вой рассекаемого воздуха, они постепенно заглушали даже работу конвейера и Шире стало ещё страшнее, хотя вот только что она не верила в возможность подобного. Вот сейчас они действительно набросятся на промышленный комплекс, всё здесь уничтожат, всех убьют и… Она закричала в отчаянии:
— Это невозможно! Техноголемы экранированы свинцовым слоем, чтобы работать в условиях астральной пустоты! Приказы можно отдавать только вербально!
Горевшие янтарём глаза чудовища подслеповато оглядели пункт управления производством, их внимание прикипело к одной из металлических тумб, на рабочей поверхности которой был подвижный ониксовый клинышек и множество вращающихся ручек для настройки, инкрустированных большими самоцветами.
— Шираэн Дольф эаб Гурдвар, — вновь заговорил великан, — я вижу доску для работы с инакоизмерными струнами. Она изменена, возможно, усовершенствована, однако, узнаваема. Инакоизмерные струны существуют, невзирая на астральную пустоту. Я приказываю тебе в последний раз: останови машины, верни их сюда до конца битвы. Если ты посмеешь солгать теперь, то увидишь, как твою семью прожаривают на медленном огне и поглощают. Твоя собственная судьба будет намного хуже, я позабочусь, чтобы ты страдала долгие годы. А теперь исполняй.
Её уличили во лжи. Эта тварь была сведуща в магии, даже в таких редких и тонких инструментах как доска для инакоизмерной передачи. Да её только настоящие артефакторы ещё помнят… И упрямые старики из Академии Ривена заставляют своих учеников постигать этот инструмент тоже. Но вряд ли чудовище училось там. А ещё оно легко читало волшебницу, ведь Шира действительно привела семью с собой, сюда, на защищённый объект, где помогала рунным мастерам разрабатывать новейшее поколение техноголемов, плод долголетнего сочетания магического искусства и Ремесла.
Она была великим артефактором, очень одарённым, понимала, создавала и настраивала все виды магических предметов, от мечей до стационарных порталов, она решила уйму краеугольных проблем, чтобы создать машины непревзойдённой силы. Но это не помогло. Враг уже здесь, он сильнее всех мыслимых пределов, даже величайшая из сил — магия — неспособна сокрушить его. А значит, что неспособен никто. Если Шира продолжит упрямиться, враг убьёт её семью, как убил много других семей сегодня, и все её знания, все артефакты, весь опыт этому не помешают.
Подволакивая тяжёлый протез, в котором ещё не накопилось достаточно гурханы для нормальной работы, магесса подошла к инакоизмерной доске, одной рукой стала двигать ониксовый клин, а другой — крутить переключатели, настраивая сигнал. Метод был небыстрый, но сигнал передавался всем техноголемам в защищённые нуагримгом и свинцом головы: «последовательность:_отмена.крайних.указаний_-_возвращение.к. точке.исхода_-_ переход.в. режим.сна_».
— Они возвращаются. Хорошо. Вам никто не навредит, более того, теперь вас будут охранять. Но не думай сбежать, Шираэн, я предвкушаю приятное воссоединение совсем скоро.
Янтарные глаза твари мигнули, она замотала уродливой головой, несколько раз глухо рыкнула, и вновь подняла бешеный взгляд. Но с места не сошла.
///
Туарэй наблюдал за окончанием битвы. От верхнего города ничего не сталось, только горящие руины, среди которых оазисами покоя казалась округа Рунной Палаты, да посольские кварталы. Лишь захваченные гулгомы продолжали шататься по руинам, изредка замечая признаки жизни и прекращая их. В воздухе витали тучи горячего пепла, раскалённый дым перекрывал путь взгляду, это зрелище напоминало падение Астергаце.
«У тебя вырабатывается привычка стирать с лица мира великие города».
«ПУСТЬ ВЕСЬ МИР ГОРИТ!!!»
С началом битвы разрушительная сторона его сущности пробудилась и окрепла, голос ненавидящего предка из древности ревел в голове всё громче, но Туарэй не позволял ему перекрыть его рассудок.
Первая центурия вела бои под землёй, оттесняя гномов к подземным же вратам рексовой крепости. Дело шло медленно, ибо таких разрушений как наверху Туарэй не желал. Что бы там ни думали дваульфари, сердце их города билось в душной тьме, а не среди золота и платины, бог желал получить это сердце. Легионеры устанавливали контроль над всеми путями вовне, захватывали внешние ворота, рушили тоннели. Следя их глазами, бог замечал нечто странное, нечто необъяснимое в структуре древних каменных толщ. Но это он изучит позже.
Вторая и Третья центурии зачищали крепости, составлявшие внешнюю стену, неприступные с земли, защищённые против магии, с огромными гарнизонами и арсеналами, они были только временным препятствием. Четвёртая контролировала надземную часть рексовой крепости, а Пятая центурия облетала окрестности, на тот маловероятный случай, если из ближайших вассальных городов в Охсфольдгарн устремятся дружины малых рексов.
Сотни гномских душ перетекали в тысячи и десятки тысяч, наполняя внутренний пожар Туарэя. Там они будут гореть очень долго, расточая своё бессмертие на пропитание бога-дракона. Почти что впервые он стал чувствовать себя настоящим богом, — средоточием такой силы, о какой могли помыслить только наилучшие волшебники. Он мог творить великие дела теперь, разрушительные, но великие.
«Примипил, приготовься к штурму вражеской твердыни из-под земли. Пятая центурия, назад в городские пределы, Вторая, Третья, оставьте стены, я призываю всех к крепости».
Приказы выполнялись немедленно, крылатые легионеры стекались по небу к расположению Четвёртой центурии и зависали там, поддерживая схожесть с фаланговым построением — дань старинным традициям. Итак, двести легионеров ждут приказа в подземном городе, ещё почти пятьсот парят в небе, с этими силами он напал на один из самых неприступных городов Валемара и захватил его, почти не участвуя в битве. Невольно голова закружится.
Огненная колонна, всё это время соединявшая небо и землю, постепенно иссякла, стянулась и сосредоточилась в теле Туарэя. Бог-дракон медленно полетел к крепости через ряды своих воинов. Они салютовали ему оружием, которое обагрили сегодня кровью, забрав много смертных душ в священном акте отмщения.
Легат приблизился и полетел чуть в стороне и позади.
— Мой император, легион ждёт приказа на штурм!
Он вернулся к прежнему виду. Добравшись до подземной железноколёсной станции, Фуриус Брахил вырезал персонал банка, обслугу и последних защитников; огромный поезд, гружённый богатствами, не смог покинуть город. Для верности легат растопил камень тоннеля и перекрыл его пробкой.
Туарэй улыбнулся ровно блаженный, не видящий в мире ничего, кроме радости и добра. В своём собственном понимании, разумеется.
— Вы славно кормили огонь, и следующий удар — мой.
Его слова перешли в умы всех легионеров, и бог полетел дальше на огромных ярких крыльях цвета свежей крови.
Чешуя на его груди и животе, на горле и даже на лице имела цвет зеркального металла, полированного серебра; серебряными были его ладони и тыльные стороны рук, вся остальная шкура сверкала красными металлическими чешуйками от загривка до шипа на конце хвоста. Красный — наследие от далёкого предка, серебряный — дар новорождённого благородного дракона. Он летел сквозь пепел, радуясь горячим потокам ветра, которые наполняли его крылья силой, а лёгкие — запахом горящих жизней. Его нутро бога-разрушителя клокотало от удовольствия.
«Ещё не поздно. Последний шаг необязателен, ты можешь захватить крепость с минимальными потерями среди защитников».
Удовлетворённое клокотание оборвалось, второй голос ощутил, что его добычу пытаются украсть:
«НЕТ!!! НИКАКОЙ ПОЩАДЫ!!! ПУСТЬ ОГОНЬ ПОГЛОТИТ ИХ ВСЕХ!!! БОЛЬШЕ ГОРЯЩИХ ДУШ!!! БОЛЬШЕ СИЛЫ ДЛЯ ГРЯДУЩИХ БИТВ!!! ВСЁ ЭТО ОБРЕЧЕНО БЫТЬ ПОЖРАННЫМ НАШИМИ ВРАГАМИ, ТАК НЕ ОСТАВЬ ЖЕ ИМ НИ ЕДИНОЙ КРОХИ!!! СОЖГИ ВСЕХ!!!»
«Они напуганы, они видят твою превосходящую силу и сдадутся, если только потребуешь. Дай им шанс».
«ГНОМЫ УПРЯМЫ И КОВАРНЫ, ОНИ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯМИ ПОСЯГАЛИ НА НАШЕ ЗОЛОТО, НАШИ ГОРЫ, НАШИ КОСТИ!!! НАКАЖИ ИХ!!! ПУСТЬ ОГОНЬ ЛИЖЕТ НЕБО, ЧТОБЫ ВЕСЬ МИР ВИДЕЛ ТВОЮ МОЩЬ!!!»
«Шивариус был горазд проявлять драконью злобу и беспощадность…»
«НОВАЯ ЭРА ДОЛЖНА НАЧАТЬСЯ С БОЛЬШОГО ДЕЯНИЯ!!!»
— Умолкните, — сказал Туарэй, — я уже решил, что сделаю, и путь мой будет срединным. Ударю. Но слабо.
Доргонмаур в руке согласно загудел. Это копьё было сосудом духа некогда величайшего из драконов, оно хранило его яростные порывы, свирепый нрав, однако, в руках потомка оставалось покорным. Вероятно, всё потому, что Драконий Язык являлся божественным атрибутом, частью сущности нового божества, и как рука не может ослушаться хозяина, так и копьё не может само выбирать цели.
Он сжал на древке когтистые пальцы, переливая часть полученной силы, и оружие задрожало, его голос ввинтился в Астрал переливом нот, которых не слышал ни один смертный в мире, а, даже услышав, погиб бы раньше, чем осознал что-либо. Эта песня принадлежала только богам, и сущностям, которые обитали в бесконечном океане энергии. Она пронзала эфир, истребляя мелких духов мириадами, а мириады других заставляя в ужасе бежать, в ней были радость огня, глодающего уголь костей, и танец дымных потоков, бесконечно хаотичных, заслоняющих солнце. Иные боги пели о творении, Элрог Пылающий — о разрушении.
Он перехватил обратным хватом Доргонмаур, превратившийся в стержень ослепительного света и жара, оставлявшего ожоги на самой ткани реальности, могучая рука совершила плавный замах, и бог метнул поющее копьё. Луч света протянулся от его руки до громадной цитадели, он казался не толще детского волоска, хотя и жёг взгляд каждого, кто смотрел. Луч коснулся древних рунных стен, замер в тишине, что накрыла мир, и, когда в сердцах родилось непонимание, крепость разорвало словно изнутри.
Исторглась волна слепящего пламени, поднимавшая колоссальные куски камня словно пушинки, и швырявшая их на многие лиги вокруг, вздымающаяся ввысь, растекающаяся в стороны, аннигилирующая материю и опаляющая имматериум, отчего к песне копья прибавился вой Астрала. Большая часть крепости рекса исчезла, в многослойной бороне возникла колоссальная уродливая рана, обрамлённая расплавленным камнем, истекавшая дымом, который разносили горячие ветра. Многие тысячи гномов, готовивших оборону, были испепелены, ещё больше пострадало и вскоре умрут, крепость уже не защитит своего господина, оборонять нечего, спасаться негде.
Пальцы правой руки Туарэя шевельнулись, и Драконий Язык материализовался в них, ещё горячий, дрожащий от восторга.
«В атаку, мои Верные! Всех, кто не успеет бросить оружие и сдаться — уничтожить! Сдавшихся пощадить… пока что».
Первая центурия атаковала из-под земли, остальные четыре устремились на покалеченную верхнюю часть, крепость была раскрыта перед ними как мидия, у которой подрезали запирающий створки мускул.
«Легат,» — обратился Туарэй к Фуриусу Брахилу, — «рекс Улдин Зэльгафивар не должен пострадать, пока я не отдам на то прямой приказ».
Ответ пришёл через несколько мгновений, что сказало богу о многом:
«Повинуюсь, мой император».
Это не заняло много времени. Даже без вмешательства Туарэя Первый легион не остановили бы ни пушки, ни пули; некоторые Верные могли быть ранены рунными болтами или пострадать от рунных клинков, но и только. Гномов внутри были многие тысячи, так они всегда делали, если все внешние линии обороны не могли сдержать врага — отступали в самое ядро, в крепость своего рекса и держали там оборону до конца. Конец мог прийти вместе с союзными подкреплениями, или вместе с вражескими, но всегда осада цитадели отнимала многие месяцы сидения. Не эта осада.
Верные неслись по переходам разверзнутой крепости, рубя и пронзая защитников богокованным оружием, изрыгая пламя, кромсая когтями и раздирая зубами, все как один, направляемые деканами, центурионами, легатом и самим Доргон-Ругалором. Тысячи душ присоединялись к внутреннему пожару бога, он медленно опускался в разгорячённое лоно твердыни под гром и рёв, под залпы древних пушек, слушал песню копья и улыбался.
Хотя урон был нанесён колоссальный, до самых защищаемых глубин разрушение не добралось. Ему ещё пришлось идти по уцелевшим галереям и залам, не обращая внимание на мельтешение смертных и пир полубогов. Совершенно точно уцелел тронный зал, по пути куда передовые декады взламывали оборону; совершенно точно уцелела сокровищница. Двери в обитель рекса держались до последнего, лучшие воины Улдина Зэльгафивара, его Собственные бились с легионерами насмерть, но их жертвенность была не прочнее их рунных лат, а те поддавались жару драконьего пламени. Стремительным вихрем Фуриус Брахил разметал последних защитников, погасил клинок и обрушил удар кулака на высокие, прекрасно украшенные двери чёрного камня, похожие на мрачные иконы в золотых окладах. Створки слетели с петель.
Тронный зал рекса был весьма велик и неожиданно мрачен. Туарэй первым ступил на грандиозную карту Хребта, выложенную по полу бесконечными самоцветами. Клацая когтями, он шагах среди чёрного мрамора с серыми прожилками, шагал мимо огромных очагов и монументальных колонн. Два Собственных подле тронного пьедестала выставили перед собой рунные протазаны, бог одобрительно кивнул им рогатой головой, приветствуя верность и отвагу, а потом оба гнома воспламенились. Они кричали и катались по полу, охваченные бездымным, бесцветным огнём, пока от обоих не осталась лишь зола и обугленные доспехи. На большом золотом троне расплылся Улдин Необъятный, гномский рекс, гномский царь, плоть от плоти Зэльгафа, плоти от плоти Туландара.
— Какое яркое вырождение некогда могучей крови, — сказал Туарэй, разглядывая это тяжело дышащее существо на всех уровнях реальности, включая саму душу. — Посмотри, легат, посмотри на него внимательно, прочувствуй.
Руки Фуриуса Брахила мелко дрожали от ярости. Он смотрел на гнома и не мог заставить себя поверить, что вот это существо стало причиной гибели столь многих достойных мужчин и женщин, стольких легионеров, стольких отважных гномских воителей. Вот это!
Одежды рекса были липкими и мокрыми от пота, бесконечно растянутая кожа белела как кислое молоко, золотой венец съехал по скользкому черепу набок, глаза не могли сосредоточить взгляд, в ментальном поле царил какой-то сумбур, даже моги Туарэй читать мысли гнома, не разобрал бы смысла.
— Ответь, смертный, почему ты ещё здесь? Почему не попытался сбежать? Не вижу в тебе ни отваги, ни верности дому, если и было это, то давно уж задохнулось под наплывами жира. Осталась только жадность, коварство и властолюбие. Такие как ты склонны бежать, не оглядываясь, но ты ещё здесь. Почему?
Улдин Необъятный неспособен был говорить, ужас парализовал его некогда острый и цепкий ум. Обратив внимание на жирные слабые пальцы, унизанные баснословно богатыми кольцами, бог заметил одно: золотое, украшенное рунами по бокам от круглого красного камня, похожего на яшму, совсем не такого дорогого и большого, как соседи.
— Ах, вот оно что, ты до последнего ждал помощи, не верил, что они тебя бросят. Смотри, легат, и пусть видят все Верные: любой, носящий такое кольцо открыто, или просто владеющий им — мой враг. Его следует хватать, пытать, а потом предавать огню.
Схватившись когтями за спинку трона, Туарэй поднял его и стряхнул колышущуюся гору жира на пол. После рекса благородное сидение пахло мочой и было мокрым. Поморщившись, бог расплавил трон, а потом восстановил, вытянув ввысь по своей фигуре, придав вид застывших языков пламени, и воссел.
— СДЕЛАНО!!! — Его голос понёсся по крепости. — ТРОН ПОТОМКОВ ЗЭЛЬГАФА ПОПРАН!!! РЕКС НИЗВЕРГНУТ!!! ДРАКОН НЕРОЖДЁННЫЙ ВОЦАРИЛСЯ В ОХСФОЛЬДГАРНЕ!!!
Сотни глоток взревели, выражая одобрение.
— Мой император, позвольте…
— Не позволяю, легат, — дёрнул уголком рта Туарэй. — Казнь будет проведена при всех возможных свидетелях, включая обитателей посольских кварталов. Весть о том, что произошло здесь, растечётся в обе стороны от Хребта, весть о нашей мощи. Она породит страх, который станет предвестником наших дальнейших деяний. А пока что…
Он осёкся, почувствовав два болезненных импульса. Две яркие души Верных влились только что в его внутренний пожар. От такого глаза бога расширились, янтарное пламя в них полыхнуло светом сверхновых звёзд, и взор понёсся туда, где произошли потери. Через ближайших живых легионеров он увидел тела своих полубогов, разрубленные, лежащие на полу; вокруг было много мёртвых гномов… и один живой.
Он перекрывал подступ к закрытым дверям, облачённый в старинные чёрные доспехи с глубоким фиолетовым отливом и грубо вделанными рунами. Гном сжимал в одной руке топор, а в другой — круглый щит со следами бесчисленных битв, его лицо скрывала личина с крутыми усами, крепившаяся к шлему, на темени которого колыхался куцый красный плюмаж конского волоса, а по плоским наплечникам хлестала драная бармица. На спине гнома был укреплён резной каменный шест, поддерживавший истончённое временем, но укреплённое золотой нитью знамя Колена Зэльгафова.
Огненным вихрем Туарэй промчался из тронного зала в дальние помещения, сжигая по пути всё, что могло сгореть, оплавляя камень и металл. Он быстро оказался над телами погибших, что лежали в лужах ещё горячей, но уже не кипящей крови, а потом обратил всё внимание на гнома. Глазам бога открыто намного больше, чем глазам волшебника, и потому Туарэй смог увидеть над головой защитника дверей отметину, которую за последнее время встречал уже дважды. Тонкий бесцветный, незавершённый нимб-полумесяц, искажение пространства, словно… Напрягая божественные глаза, он разглядел и другое: гномов было два, тот, которого видели все, тяжело дышащий, облачённый в старинные латы, и другой, огромный, бестелесный, в этих же латах, с топором и щитом, средоточие могучей воли духа.
— Я вижу тебя, Зэльгаф сын Туландара, вижу, что ты поддерживаешь… потомка. Я вижу отвагу, решимость, силу. Вижу волю. — Взгляд бога упал на тела легионеров. — Вам рано отдыхать, вас слишком мало ещё, некому занять места в шеренгах.
Он отставил копьё в сторону, вытянул вперёд руки ладонями вверх и сжал пальцы так, что когти пробили кожу, наружу просочился чистый божественный ихор, похожий на струйки мельчайших алмазных и рубиновых песчинок, наполненных светом. Чистая жизненная сила божества проливалась на тела.
— ВСТАТЬ, МОИ ВЕРНЫЕ!!!
Остывающая кровь павших легионеров закипела вновь и потекла обратно в разрубленные артерии, куски чешуйчатых тел притянулись друг к другу, срастаясь толстыми рубцами что швами, сердца полубогов забились, а Туарэй изъял из своего внутреннего пожара две яркие души и вернул их обратно. Эхо сдвоенного беззвучного крика пронеслось по крепости, когда мёртвые открыли глаза.
Это было тяжело, безумно тяжело, чтобы вернуть их Туарэй потратил больше сил, чем вложил в метание копья. Он был богом разрушения, он мог десять раз смести весь город с лица Валемара, и это было бы легче, нежели возвратить кого-либо к жизни. Но в телах этих воинов тёк и его ихор тоже, его сила пропитывала их суть на всех слоях бытия, они не ушли за Кромку, и он растратился, вернул их обратно, потому что те были слишком ценны. В грядущем понадобится каждый.
Понимание происшедшего распространилось в сознании всего Первого легиона, провинившиеся стояли перед господином на коленях, опустив головы, но он не намеревался карать их, — разочарование братьев по крови и оружию станет лучшей карой, они ещё долго будут отчаянно стремиться загладить вину.
Вместо этого Туарэй притянул Доргонмаур и направился к гному. Теперь он понимал, что за «нимб» окружал его голову, такой же, как у легата, такой же как у белого орка. Маги ничего не знали о метках подобной природы, просто не могли воспринимать их, а вот божественные очи видели всё.
Гном отразил первый выпад, ударная волна разошлась во все стороны, сотрясая крепость, по стенам побежали трещины. Усмехнувшись, бог нанёс второй удар, но не по гному, а по телу его призрачного покровителя, дух Туландара закричал в Астрале, раненный в плечо, его смертное воплощение со стоном выронило топор. Убрав дерзкого смертного с дороги лёгким ударом хвоста, Туарэй прошёл через двери, которые тот столь отважно охранял. Ничего необычного там не оказалось, несколько богато обставленных помещений с большими, но зарешечёнными окнами, покои знати. Пугливо светили из резного шкафа три огонька жизни.
— Выходите сами, или я войду к вам.
Дверцы со скрипом творились и на ворсистые паласы ступили, оглаживая помятые платья, женщины гномского племени. Две молодые и одна постарше, между ними виднелись явные кровные линии. Между ними и защитником, которого уже схватили воскрешённые легионеры.
— Не убивать. Всех четверых доставить в тронный зал. В целости.
Туарэй переместился туда, воссел на троне и обратил взгляд вовне. Крепость была захвачена, многие солдаты успели сдаться, челядь не оказывала сопротивления. Легионеры же продолжали рыскать, вылавливая прятавшихся, ища тайные ходы. Снизу поднималась Первая центурия, бои на подземных ярусах почти прекратились.
— Победа, — констатировал бог.
Через время легионеры ввели пленников: мать, две дочери и сын, уже без шлема, в цепкой хватке полубогов. Подперев кулаком подбородок, Туарэй некоторое время смотрел на гномов, изучая их ауры, попутно следя за тем, как конвои перемещали сдавшихся солдат по крепости.
Их следовало разделить на относительно небольшие группы и запереть, благо, помещений для этого хватало. Челяди уже было приказано восстановить работу служб, особенно поварни и стоков. В ближайшее время всех обитателей крепости нужно будет кормить, поить, а также следить за чистотой. Верные поймали рексова придворного кастеляна, разыскивали других чинуш, скоро бог решит, кто из них будет полезен, а кто отправится в огонь. Он вздохнул: вступать во владение всегда сложнее, чем завоёвывать и разграблять.
— Твоё имя, воин?
Молодой гном был не то чтобы особо велик даже для своего народа, он выглядел жилистым и быстрым, тяжело дышал от усталости, но взгляд хранил остроту и ясность, то был упрямый взгляд.
— Хорошо. Я окажу тебе милость, спрошу ещё раз, и, если не услышу внятного ответа, одна из этих женщин умрёт. Выбирать жертву будешь ты, а если откажешься, убью всех трёх. Итак, твоё имя?
— Груориг.
— Груориг Улдин эаб Зэльгафивар, — процедил Фуриус Брахил, стоявший у подножья трона, запахнувшись в чёрные крылья.
Бог потянул из памяти легата нить воспоминаний о войне, которая продолжилась после гибели неудачливого Оредина Зэльгафивара. Улдин Необъятный послал в Пепельный дол ещё б о льшие силы, которые возглавлял его младший… его последний сын. Груориг показал себя лучшим полководцем, он был уже знаком с тактикой Девятого легиона, а ещё обладал хитростью, волей, удачей наконец. Он тоже не смог победить, гроганцы остались несломленными, непокорёнными, но, уходя, гном разбудил вулканы пороховыми бомбами, тем прикрыв свой отход и отомстив за неудачу.
«Жестокий,» — отметил про себя Туарэй, изучая суть русоволосого и светлоглазого карлика.
— Он совсем немного на тебя похож, — заметил бог в сторону Улдина Необъятного, что валялся на полу ровно старый обессиленный морж и придушенно сипел. — Ему повезло.
Жена и дети смотрели на рекса со смешанными чувствами, в них не было любви к этому чудовищу, не было сострадания, однако, то, что Улдин оказался повержен, значило скорую смерть и для них. Ни один завоеватель не позволит потомкам прежнего владыки жить.
— Я Император-дракон Туарэй из дома Грогана, повелитель драконьего племени и бог всех верных элрогиан, пришёл сюда вершить справедливое возмездие над обидчиками моего народа. Я сделал с вами то, что вы хотели, но не смогли сделать с моими верующими в Пепельном доле. Вот они, гляди, уже не люди, но нечто большее, пришли, чтобы вершить возмездие. Когда только этот злодей прекратит дышать, — пылающие глаза бога мимолётно скользнули по туше рекса, — месть будет исполнена.
Наследник крови некоторое время следил за Фуриусом Брахилом, осознавая сказанное, потом выпрямился, стоя на коленях, насколько позволяла хватка легионеров, — не слишком.
— Я знаю рекса всю жизнь и пусть горы простят мне это, скажу: никто не будет плакать по нем! Но зачем вы разрушили город? Зачем вы перебили столько невинных, если только…
— Правитель является главой, — сказал Туарэй, — а народ — тело его, также обязанное нести ответ. Я жесток, но справедлив, воздаю вершинным гномам пеплом за пепел народа моего.
— Пускай, — сказал молодой гном, — пускай кровь за кровь, это закон гор. Оредин говорил, что та война была несправедливой, стыдной, думаю, он был рад, что понёс наказание. И я, когда шёл в долину, знал, что иду злодействовать, так покарай меня! Зачем убивать стольких сторонних, невинных… Намного больше, чем пало твоих в долине вулканов! В сто раз!
— Не тебе, смертный, взвешивать души, нет у тебя ювелирных весов чтобы вымерять ценность таких самоцветов, — сузил глаза бог. — Для меня каждый верующий элрогианин за тысячу гномов пойдёт, ибо вас, горных карликов, — что грязи, а моих Верных мало.
Груориг дышал тяжело, с присвистом, но взгляд его не терял упрямства.
— Город разрушен, многие тысячи мертвы, остался он, зачинщик. Убейте его, да и меня заодно…
Все три женщины завыли от ужаса. В отличие от отца семейства, последний сын и брат был им дорог.
— Не торгуйся, смертный, — велел бог с некой будто бы усталостью, — не пытайся договориться, не пытайся выставить условия. Все судьбы сейчас зажаты в одной руке, и она — не твоя. — Десница Туарэя немного приподнялась с подлокотника и опять опустилась. — Легат, немедленно пошли две декады под землю, но не в нижний город, а ещё глубже, через большой центральный подъёмник. Не все чужаки знают, что Охсфольдгарн — это город-порт. Глубоко под землёй, на берегу широкой подземной реки стоят многочисленные причалы и паровые корабли перемещают товары. Пусть легионеры установят контроль над фарватером, все корабли нужны мне в целости, вместе с экипажами, и, особенно важно захватить арсенал, где в сухом доке стоят корабли Улдина Зэльгафивара.
Фуриус Брахил не задавался вопросом, отчего бог сам не отдаст мысленные приказы, — очевидно, всё это было сказано для гномов.
— Сделано, мой император, солдаты выдвинулись на захват.
— Хорошо, — протянул бог, выдыхая струйки дыма с искрами. — На кораблях поместится вся казна рекса, все сокровища банка, а ещё рунные мастера, рунные кузнецы и каменщики. Я заберу ваших инженеров, механиков, металлургов и запас материала, всю машинерию, что можно будет демонтировать с подземных заводов. Всё это послужит прекрасным подспорьем для моей будущей империи.
— Мы будем выпотрошены, — понял молодой гном, — лишены состояния, дома, Рунной Палаты, промышленности… Армия уже разбита. Колено Зэльгафово прекратится.
— Да. А скольких гномов я ещё сожгу, — протянул бог. — Что, смертный, удивлён? Твой отец дышит, и пока всё так, месть не избыта. Дваульфари напали на мой народ, и их я хочу извести под корень. Многие уже погибли, но многие иные убежали под землю. Будут ли номхэйден прятать их или выдадут? Не важно, я различу моих врагов, отделю зёрна от плевел и предам твоих родичей пламени. Потом умрёшь ты, семя врага моего, умрут твои сёстры и мать, а затем я убью его. И всё. Месть завершится с его смертью — было сказано.
Мать прижимала к груди плачущих дочерей, сама не издавала ни звука. За долгие годы ужасного замужества эта женщина привыкла выносить удары судьбы с прямой спиной и непроницаемым лицом. А вот молодой принц будто почувствовал на своей спине тяжесть Элбороса, он покраснел, на лице вздулись вены, глаза метались из стороны в сторону, как у безумца. Туарэй наблюдал с потаённым любопытством и не удивился, когда Груориг Зэльгафивар внезапно вырвался из хватки легионеров и молнией ринулся к отцу. Он был быстр, намного быстрее любого иного гнома, но не мог сравниться с прытью Фуриуса Брахила.
«Не навреди».
Услышав ментальный приказ, легат погасил Светоч Гнева, перехватил гнома за предплечье и легко отбросил прочь, что ребёнка. При этом в руке Брахила остался нож, до поры прятавшийся в наруче принца.
Туарэй поцокал языком.
— Я никогда не читал Уклад, но знаю, что среди всех проступков, которые может совершить гном, есть три совершенно особенных. За них даже не казнят, только изгоняют, ибо преступник обречён и судьба сама накажет его. Ты знаешь, какие это проступки, легат?
— Да, мой император. Преступление против письменного слова. Преступление против гостя под твоим кровом. Преступление против собственной крови, особенно — отцеубийство.
— И этот гном вознамерился взять на себя страшное проклятье чтобы закончить вражду сейчас, упасти вершинных гномов от печальной участи, а свой дом — от разорения. Разве он не отважен?
Легат не ответил на риторический вопрос.
— Зря. Быть может, убивать твоих родичей я не стал бы, но казна, технологии, учёные и Рунные Мастера всё равно ушли бы. Это моя добыча, мой трофей.
— Я сохранил бы… семью… — еле слышно ответил принц, которого легионеры вдавливали в карту Хребта столь сильно, что могли и вовсе раздавить.
Бог вздохнул:
— Сегодня погибли многие, тем не менее, я не самый жестокий из богов. Дам тебе шанс, только один шанс, смертный. Я заберу с собой многих гномов, и они будут служить мне. Кто-то заупрямится, кто-то затаит злые умыслы, это не так важно, в итоге все они покорятся. Но было бы хорошо, окажись под рукой некто, способный привести это стадо в мой хлев без кнутов и плетей. Я доверю это тебе, Груориг, Улдинов сын. Ты станешь вождём гномов, которые поклянутся мне в верности, сохранишь близких, но в обмен и сам присягнёшь мне на Укладе. В противном случае история Колена Зэльгафова в Царстве Гор всё равно окончится. Помнишь белых гномов? Знаешь, за что их изгнали с Хребта? Я знаю. Я всё знаю.
Груориг шумно дышал, придавленный двумя огромными легионерами, отвечать он не собирался.
— Поздно уже, ночь наступает. Времени тебе до следующего дня. Уведите и заприте его надёжно, убедитесь, что в помещении нет тайных лазов. И снимите с него доспехи, без них этот гном — всего лишь смертный.
Легионеры подняли и понесли Груорига прочь, его ноги болтались высоко над землёй.
— Женщин касается то же. Они не должны сбежать… лучше верните их туда, откуда привели, кажется, их отец знал, как держать птиц в клетке.
Когда зал опустел, Туарэй поднялся с трона и медленно побрёл по самоцветам, которыми был выложен пол. Он остановился там, где золотом было выписано рядом с крупным рубином «Охсфольдгарн».
— Что делать с рексом, мой император?
Бог задумчиво склонил рогатую голову набок.
— Думаю, он не убежит. Просто выдели слугу, что будет подливать ему в рот воды и вытирать под ним пол до рассвета. Обязательно поставь легионера охранять. Улдин Зэльгафивар должен жить.
— Будет исполнено.
— А пока что… М-м-м, к утру здесь должны быть обитатели посольских кварталов, не все, но самые значимые. Передайте им гарантии безопасности, я хочу, чтобы они стали свидетелями. Что ещё? А, да, объявите в нижнем городе, что номхэйден не следует бояться, все лояльные гномы будут приняты под руку нового владыки, мятежники уйдут в огонь. Пусть к утру они поднимутся на поверхность и начнут понемногу расчищать руины, гулгомы им помогут. Заодно и посмотрят, что я делаю с врагами, преисполнятся покорности. Пока что всё. Идём, легат, посмотрим на мою новую сокровищницу.
— Мой император, а что с Рунной Палатой?
— А что с ней? — спросил бог.
— Она закрыта с начала битвы, никто не входит и не выходит.
Туарэй почти по-человечески пожал плечами:
— Главное сокровище они передвинуть не могут, а без него рунные мастера никуда не денутся. Они затаились что мыши под метлой и ждут. Возможно, думают, что дождутся освобождения со стороны Горного Государя. Он уже собирает военный совет, я уверен. Идём, идём, прогуляемся. Заодно и подумаем, как бы нам перенести сюда оставшихся в долине и сокровища покойного Омекрагогаша.