Отец Пепла

Глава 11

День 30 месяца дженавя ( I ) года 1651 Этой Эпохи, Кхазунгор, Пепельный дол.

Легионеры сцепились друг с другом в жестокой битве, рёв и хлопки наполнили чашу амфитеатра. Когда равновесие между драконьей и человеческой стороной их природы нарушилось, перерождённые стали намного ближе к змеям неба и кипящий гнев обуял умы. Драконы — территориальные создания, они всегда жаждут утвердить своё первенство и изгнать, либо истребить всех сородичей вокруг. Битва на арене должна была послужить нескольким целям: скорее помочь перерождённым освоиться в новых телах, и выстроить иерархию. Пускай все они теперь являлись полубогами, но субординация не могла просто исчезнуть.

Туарэй следил за побоищем с улыбкой, он видел будущих центурионов и деканов своего маленького, но могучего войска, уже выбрал будущего доргонифера и префекта сагиттариев, осталось определить лишь две главнейшие позиции: центуриона-примипила и легата.

Разделяя общую природу, полубоги находились на одном уровне могущества и, хотя они наносили друг другу ужасающие раны, убить не могли. Сломанные руки, порванные крылья, вспоротые животы, — всё исцелялось благодаря божественной крови Туарэя. Тем не менее, вертикаль выстраивалась, одни легионеры выбывали из битвы, получив слишком тяжёлые раны, другие продолжали сражаться, несмотря ни на что. Наконец, остались двое: Фуриус и Атмос Брахилы, братья, потомки имперского легата, уведшего легион Ильдия в горы. Атмос получил кровь хелльматвёрма, превратился в громадное уродливое нечто с двумя парами рук и страшными когтями-клинками, его челюсти могли дробить гранит, а броня была одной из самых прочных среди драконьего племени. Фуриуса выбрала кровь кавгахмора, и он сражался в плаще из живого огня, совсем не такой огромный и защищённый, однако, бесконечно свирепый и решительный. Они осыпали друг друга ударами, которые убили бы любое другое существо, разбрызгивали кипящую кровь, падали, но снова поднимались, пока, наконец, Атмос не измотался. Старший брат вскинул руки, одна из которых была сломана и огласил амфитеатр победоносным рёвом.

Туарэй потянулся к умам детей и вернул баланс между драконьим и человеческим началами.

— Фуриус Брахил принимает титул легата! — прогремел он торжественно. — Атмос Брахил — примипила! Центурион Второй центурии: Маркос Гах! Центурион Третьей центурии: Гай Борха! Центурион Четвёртой центурии: Радом Долох! Центурион Пятой центурии: Титус Парка! Префект сагиттариев: Квинтус Бракк!

Покинув трон, бог слетел с императорской ложи и оказался среди легионеров, которые поспешили опуститься на одно колено.

— Вы славно бились, но ни один не смог подняться в воздух или выдохнуть пламя. Прежде чем вы станете истинными драконами, этот огрех придётся исправить. Ступайте в горы, ищите уголь, серу, селитру, нефть, всё, что даст вам жар для подъёма! Чутьё подскажет, что нужно есть, и те из вас, кто наделён крыльями, обязаны вернуться к этому месту по небу, иначе я не желаю видеть их больше никогда! А теперь прочь!

Легионеры, с хлопками преодолевая барьер звука, бросились наружу из амфитеатра.

— Жрица, — Туарэй потянулся к разуму Самшит, — уведи всех смертных, когда я начну работу, здесь станет слишком жарко.

— Исполняю, мой бог.

Постепенно трибуны очистились, золотая чаша с кровью переместилась из центра и зависла над императорской ложей.

Туарэй взмыл ввысь и полетел над Пепельным долом, следя за тем, как быстро легионеры карабкались на склоны вулканов, как покидали свой дом.

Вскоре он нашёл остов гномского боевого вагона, нырнул к земле, схватил эту гору потемневшего искорёженного металла и одним движением руки отправил её в небеса. Перелетев по высокой дуге, остов рухнул внутрь амфитеатра, издали донеслось гремящее эхо. Вскоре Туарэй нашёл останки второй машины, к ним были привязаны души сгоревшего экипажа, которые бог изгнал, прежде чем швырнуть остов. Третий вагон напоминал распустившийся уродливый цветок металла.

«Разрыв котла,» — определил голос в голове, — «ужасная, хоть и мгновенная смерть».

Туарэй летал над долиной, над местами битв, там, где гномы и люди ложились в землю вместе с экипировкой. Многое выжившие забрали с собой, что-то присвоили потом легионеры, но осталось достаточно. Лучшее в мире оружие и доспехи поднималось из земли вместе с останками бывших хозяев, и летело за богом.

— Обагрено кровью, значит, — свято. В этом оружии есть дух войны, оно полно сожалений, боли и страха, но было создано для побед и славы. Оно жаждет перерождения и получит его.

Когда он решил, что собрал достаточно, полетел обратно к амфитеатру и сбросил всё на арене, где валялись в ужасном виде три огромных, некогда грозных машины.

— Да начнётся работа.

Доргонмаур запел, его волнистое лезвие раскалилось и исторгло поток света и жара, плавя металл. За считаные минуты арена превратилась в озеро расплавленного железа, прекрасное и безликое, переваривающее души и память того, чем было раньше. Отставив копьё, Туарэй погрузил руки в металл, ощутил его теплоту и податливость, потянул, поднял, стал формировать и уплотнять, пока не создал большую наковальню себе под стать. Придав ей окончательную форму, бог медленно вытянул жар и приказал наковальне больше не плавиться. Следующий кусок расплава был намного меньше, он лёг на наковальню и стал мяться под ударами божественного кулака, звон наполнил гигантскую каменную чашу.

Он уже давно не ковал, и, взявшись за дело, осознал, в каком удовольствии отказывал себе столько времени. Кусок металла был разделён на три, вытянут в длинные прутья, которые оказались переплетены подобно девичьей косе, и, под ударами кулака смяты обратно в один кусок. Так повторялось из раза в раз, разделение, переплетение, соединение, слой к слою, пока бог не решил, что достаточно и не стал придавать заготовке форму боевого топора. Заточив лезвие собственными когтями и окунув раскалённое оружие в драконью кровь, Туарэй придирчиво осмотрел работу. Крученные обводы придавали топору странный вид чего-то, порождённого нечеловеческим разумом. Таковым он и был по сути своей, — изделием бога; сплошной тёмно-серый металл со сверкающим полумесяцем лезвия, протравленный кровью. Лёгким взмахом, Туарэй отсёк от наковальни лоскуток тоньше волоса, а на топоре не осталось и царапины.

— Твоё имя Ошрэй, — решил бог, вдыхая в оружие спящую душу.

Топор взлетел и завис высоко в воздухе, а бог взял расплава для создания меча.

Он ковал часами напролёт, не чувствуя усталости, не отвлекаясь на суету смертных за пределами амфитеатра. Топоры, мечи, ятаганы, скимитары, копья, алебарды, протазаны, булавы, шестопёры, получали свои имена и души, десятками повисая над озером металла. Каждого из своих легионеров Туарэй знал, словно всю его жизнь, каждому ковал инструмент по руке, не заботясь о единообразии. Его легион не будет сражаться в строю.

Кроме оружия он изготовил пять сигнумов — высоких железных пик с укреплёнными на них золочёнными табличками, где были выбиты номера центурий, а также один единственный доргонис, — шест с навершием в виде раскинувшего крылья дракона, древко которого было украшено тремя большими красными очами. На том расплавленное железо вышло, работа закончилась.

«Жрица, пророк, придите, и пусть смертные придут тоже. Наши воины уже спешат назад».

Они появились вскоре и обошли арену с разных сторон, ступив на ложу. Следом появлялись и последователи вместе с детьми Пепельного дола.

— Сколько дней я ковал? — спросил Туарэй.

— Пять дней и четыре ночи, мой бог, — подсказал Хиас.

— Стало быть, сегодня… четвёртый день фебура месяца? Как быстро летит время.

На трибунах воцарилось оживление, когда в небе появился крылатый силуэт.

— Мы встретились в старом амфитеатре, жрица, — сонно сказал Туарэй, следя за полётом перерождённого, — а в новом у нас появились дети. Мне кажется, вместе с тобой в мою жизнь пришла некоторая… театральность.

Самшит не сразу осознала, что было сказано.

— Мой бог изволил… шутить? — спросила она голосом, едва не сорвавшимся от волнения.

Туарэй выпустил сквозь зубы язычок пламени вместо ответа.

— Если мне позволено будет вмешаться, даже под страхом великой кары я скажу, — вкрадчиво начал Хиас, — что исполнено было филигранно, мой бог. Какой расчёт, какая игра. Святейшая мать тоже была неподражаема, в основном, благодаря своей искренности.

— Она чиста в помыслах, — согласился Туарэй, — даже слишком.

Самшит переводила взгляд больших светлых глаз с пророка на бога и обратно.

— Я не понимаю…

Драконий Язык пропел насмешливую мелодию, которую мало кто способен был оценить.

— Пять дней назад, — голос бога стал низок и отстранён, — была заложена основа империи, жрица. Ответь, кто мы с тобой?

Самшит не промедлила:

— Вы — мой бог, а я — ваша раба…

— Неверно.

— Молю о снисхождении…

— Прежде всего мы чужаки. Легионеры Девятого веками ждали возвращения Императора-дракона, который определил бы их судьбу, но вряд ли в исконном культе Пылающего было что-то о перерождении. Они сами выдумали себе эту ересь, потому что нуждались в отдушине, — тяжело считать себя последним угасающим угольком от некогда великого пожара, терзавшего весь мир. Искажённые верования легионеров немного совпали с культом Драконьих Матерей, но это случайность, до недавнего времени им ничего не было известно о Драконе Нерождённом. Эти воины хранили в памяти старый, патриархальный культ, пока не явились мы: самопровозглашённый бог вместе с какой-то женщиной, называвшей себя жрицей Элрога. Тем временем любой верный элрогианин знает, что у бога-дракона нет жриц, — лишь жрецы. И, всё же, они негласно решили терпеть тебя, — извращение тысячелетних устоев, — потому что я так приказал. Их вера в меня, как в их бога утверждалась постепенно, однако, ты оставалась чужой.

— Я чувствовала это, — тихо признала Самшит, — в Фуриусе Брахиле была некая отчуждённость, сомнение, хотя он и был готов защищать меня ценой всего.

Бог вздохнул.

— Это следовало скорее исправить. Знаешь ли, у меня в прошлых жизнях не было родителей, но были наставники. У них, в свою очередь, тоже не было родителей, как и у их наставников. Вот так, из века в век, там, откуда я родом, сироты наставляли сирот, и единственной доктриной наставников была строгость. Детей нужно держать в кулаке.

Жрица и пророк почтительно молчали, ожидая продолжения.

— Легионеры Девятого имели почти всё, чтобы стать лучшим воинством на свете. Я наделил их недостающим — божественной мощью. Они верны мне теперь, но я не буду рядом всегда.

— Не будете? — вырвалось у Самшит.

Он повернул рогатую голову, посмотрел на неё сверху-вниз.

— Разумеется, нет. Основа твоей веры ведь ясно говорит: Доргон-Ругалор — есть переходное звено в перерождении Элрога Пылающего; когда наступит эпоха Доргон-Аргалора, Доргон-Ругалор перестанет быть. И я уйду, и ты останешься вместе с Драконом Новорождённым. Каким он придёт в мир, взрослым, мудрым и могучим, как я, либо же младенцем, которому только придётся расти и крепчать? Ты знаешь?

— Н-нет…

— Я подозреваю второе. — Туарэй вернул своё внимание крылатым силуэтам, которых в небе становилось всё больше. — Эти полубоги — ядро, хребет будущей империи, твои защитники. Тебе придётся нести регентские полномочия, растя будущего полноценного бога. Они должны быть верны тебе также, как мне, но верность подобна уважению и даже любви, — это интимное искренне чувство, которое нельзя истребовать даже с высот божественности, его можно только заслужить.

— И вы превосходно справились, Верховная мать, — поклонился Хиас.

Бог тяжело вздохнул:

— Пророк опережает события и говорит невпопад.

— Молю о наказании.

— Молчи трое суток, — приказал Туарэй и продолжил: — Я пришёл к выводу, что детям нужен не только жестокий требовательный отец, но и безусловно любящая мать. Защитница. Тогда, в день перерождения они ощутили тяжесть моей руки, но лишь твоя доброта спасла их от гибели. Теперь они такие же твои, как и мои, жрица, они будут слушаться тебя, они убьют и умрут за тебя без раздумий. Потому что ты не по сану, однако, воистину их Матерь.

Самшит долго стояла как изваяние, переосмысляя последние дни своей жизни. Она не видела их так прежде.

— Но… Но если бы Квинтус Бракк не смог проклюнуться, что было бы со всеми ними?

Бог выдержал философскую паузу, любуясь отсветами на своих длинных кривых когтях.

— Отказаться от своего слова ничуть не проще, чем отказаться от самой божественной сути. В словах слишком много силы, чтобы разбрасываться ими. Маги знают об этом, а боги знают ещё лучше.

Первым в чашу амфитеатра опустился на чёрных, объятых пламенем крыльях Фуриус Брахил. Легат Девятого легиона сильно обошёл остальных сородичей, его когти впились в камень арены, из ноздрей и рта вырывались язычки огня, глаза горели какими-то невероятными льдистыми углями. Один за другим полубоги опускались в круг и занимали свои места в длинных фалангах. Всего шестьсот девяносто четыре пылающих души, но с этой армией можно было разрушить половину мира, — думал Туарэй.

Атмос Брахил явился одним из последних, ему нелегко было тягаться в скорости с теми, кто покорял небо, однако, позже всех явился, всё же, не он, а Квинтус Бракк. Коротконогий зелёный ящер прилетел на своих громадных крыльях, выдыхая струйки зелёного дыма, ему пришлось забраться особенно далеко, найти в горах ядовитые болота и поглотить такую смертоносную отраву, что могла бы переморить целый город. По итогу с заданием справились все.

Туарэй взял Драконий Язык и поднялся с трона, оглядел воинство пылающими глазами.

— Примите оружие.

Топоры, мечи, копья, булавы, алебарды, висевшие в воздухе неподвижно, посыпались на легионеров, и всякий раз попадали в чьи-то руки. Каждый, получивший божественный дар, немедленно ощущал его как продолжение себя самого, оружие срасталось с полубогами через Астральный план.

— Пусть те, кто остался с пустыми руками, выступят вперёд.

Их было девятеро: легат, центурион-примипил, шесть воинов, и Квинтус Бракк. Для него отдельно с небес опустился огромный стальной лук с тонкой тетивой и колчан, полный стрел, длиной с пилумы.

— Я нарекаю тебя префектом сагиттариев. Сейчас в легионе нет других лучников, но позже ты воспитаешь себе подчинённых, Обрубок.

— Непременно, мой бог, — ответил тот, зачаровано изучая божественное оружие.

— Вы пятеро, — Туарэй указал когтем, — наделены великой честью нести сигнумы центурий. Не посрамите их честь.

Пять длинных пик с номерами обрели хозяев.

— А ты, Палеон Атур, — глаза бога засветились ярче, — наделён особым виртусом, твоя отвага, чистота и чувство долга делают тебя достойным нести доргонис.

Знамя легиона о трёх алых очей перелетело в руки полубогу, который до обращения едва успел переступить порог семнадцатилетия.

— Знаешь ли ты, что за великая ответственность теперь лежит на твоих плечах?

— Знаю мой бог! — взволнованно ответил Палеон Атур, крепко сжимая металлический шест с драконом на вершине.

«Доргонис — это средоточие души легиона, в былые времена его потеря наказывалась децимацией и даже роспуском легиона. Особенно яростные Императоры-драконы истребляли провинившийся легион полностью, дабы смыть позор».

— И мальчишка действительно знает об этом, — тихо сказал Туарэй, — он воспитан на легендах о доблести воинов старой империи, честь и душа легиона в надёжных руках.

Остались двое, братья Брахилы, четырёхрукий Атмос и пылающий как демон Фуриус.

Усмехнувшись, бог спустился на арену и оглядел их с прищуром.

— Центурион, ты вооружён самой судьбой, добавлять что-либо бессмысленно. Разве что…

Бог схватил и легко поднял огромную наковальню, которая раскалилась добела в его руке. Удар был тяжёлым, и наковальня хлынула на Атмоса Брахила оранжево-красным потоком, покрыв его костяную броню красивым хаотичным узором. Металл медленно застывал на мощных челюстях и длинных когтях.

— Займи место в строю, центурион.

Таким образом Фуриус Брахил остался один впереди своих воинов, сотканный из тьмы и огня.

— А для тебя я ничего не выковал, легат, у меня закончился металл.

— Я буду сражаться зубами, рогами и когтями, мой бог, — ответил тот невозмутимо.

Туарэй улыбнулся, обнажая длинные острые зубы.

— Возможно, до этого не дойдёт.

Он коснулся кристалла на груди и в ладони появился цилиндр чёрного чугуна с ярким аловитом, вставленным в один конец.

— Это Светоч Гнева. Его создал не бог, но смертный маг, что неспособен был вдохнуть в оружие душу. Однако же, если хочешь знать, этот меч мне более дорог, чем любой иной, выкованный за прошедшие дни. Хватит ли в тебе силы владеть им?

Светоч тускло блестел в открытой деснице бога, Фуриус Брахил протянул руку, принял артефакт, взвесил его, крепко сжал пальцы, и чистый аловит с гудением исторг длинный стержень белого света и жара.

«Какой безумный, бешеный гнев терзает его душу каждый миг существования…»

— Теперь он твой, — решил Туарэй. — Фуриус Брахил, я, Дракон Нерождённый, нарекаю тебя чемпионом Элрога! Отныне ты — первый среди первых!

Шестьсот девяносто три глотки исторгли протяжный и торжественный рёв, божественное оружие поднималось и опускалось в руках легионеров. Легат потушил Светоч Гнева, медленно опустился на одно колено, увлекая остальных.

— Мой бог, легион просит вас принять империй!

Туарэй усмехнулся, сжал древко Доргонмаура и копьё запело так громко и торжественно, что даже люди и невысоклики услышали его сквозь имматериум.

— Принимаю.

— СЛАВА БОЖЕСТВЕННОМУ ИМПЕРАТОРУ!!! СЛАВА БОЖЕСТВЕННОМУ ИМПЕРАТОРУ!!! СЛАВА БОЖЕСТВЕННОМУ ИМПЕРАТОРУ!!!

Над его рогами из потоков пламени соткался алый венок и повис в извивающемся воздухе.

— Первым указом, как ваш законный император, я объявляю о роспуске Девятого легиона.

Волна тишины захлестнула амфитеатр, казалось, легионеры перестали дышать и окаменели.

— Отныне, — продолжал Туарэй, — будет только один легион, — тот, что прошёл через века и уберёг память, традиции, веру и верность, дабы Гроганская империя смогла возродиться! Отныне вы — Первый и Единственный легион! Я нарекаю вас Верными в награду за все принесённые жертвы! Встаньте, Legio Fidelitas!

Легионеры поднялись в полный рост.

— Вторым указом я дарую вам исключительную привилегию обращения к богу как к императору!

— СЛАВА БОЖЕСТВЕННОМУ ИМПЕРАТОРУ!!!

— Третьим указом, — оскал Туарэя стал шире, злее, глаза превратились в сферы дикого огня, — я объявляю bellum sacrum против города Охсфольдгарна и его рекса!

Эхо неистового рёва затопило амфитеатр, полубоги словно безумные потрясали оружием, выкрикивая: «священная война»; «возмездие». Третий указ императора ввёл легион в экстаз. Среди всех лишь Фуриус Брахил стоял неподвижно, прижимая к сердцу погасший Светоч Гнева, и следил за богом холодными льдисто-голубыми глазами; даже его огненный плащ почти истаял… но потом вдруг голос легата перекрыл все остальные:

— Мой император, брось нас в огонь!!!

После мгновения тишины этот призыв полился из глоток всех легионеров:

— БРОСЬ НАС В ОГОНЬ!!! БРОСЬ НАС В ОГОНЬ!!! БРОСЬ НАС В ОГОНЬ!!!

Рассмеявшись, бог поднял Драконий Язык и пророкотал:

— ЗА МНОЙ, МОИ ВЕРНЫЕ!!! НА ВОЙНУ!!!