Окись серебра

Белая роза II

В то утро Лилиан разбудила мачеха. Ещё не вполне рассвело, спальню окутал полумрак, а сквозь щели в окне внутрь лился прохладный васарисский[36] воздух. Лилиан укуталась в одеяло, зажмурила глаза — но голос мачехи был настойчив, громок и агрессивен.

— Вставай, Лили, вставай! — раздражающе звенело над ухом. — Милорд скоро приедет!

Лилиан подскочила, села в постели, едва успев натянуть одеяло на едва прикрытую ночной сорочкой грудь. Мачеха, Фенелла, лишь фыркнула — чего она там, мол, не видела! Но Лилиан её стеснялась. Эта тридцатилетняя светловолосая женщина вторглась в её жизнь неожиданно, нагло и сразу стала в поместье Освальдов хозяйкой, а падчерицу оттеснила и сделала бесправной гостьей в собственном доме. Отец, сир Оливер, женился на Фенелле спустя пару месяцев после того, как свозил Лилиан в Эори — он говорил, что та поездка была неудачной, ибо жениха для дочери он не нашёл, а она ещё и в историю попала… Но Лилиан, несмотря на пресловутую историю, считала те пару дней лучшими в своей жизни.

Она бросила быстрый взгляд на туалетный столик: там, почти вплотную к зеркалу, стояла маленькая хрустальная ваза, а в ней красовалась белая роза. Её тонкие нежные лепестки, вечно свежие и неувядаемые, искрились в рассветных лучах — точно так же искрились глаза лорда Джеймса, когда он танцевал с Лилиан…

И вот сейчас Фенелла говорит, что он скоро приедет… Но как? И зачем?

— Оденься поприличнее, — заявила мачеха, оглядев Лилиан оценивающим взглядом, — и причешись, а то на ведьму похожа.

«Будь я ведьмой — превратила бы тебя в лягушку», — подумала девушка, нахмурившись. Насмешки мачехи она терпела молча, хотя иногда ей очень хотелось как-нибудь ответить… Точнее, поначалу Лилиан отвечала, но отец постоянно вставал на сторону своей новой жены. Младшим детям сира Оливера, двум сыновьям, до мачехи дела не было, а ей, в свою очередь, до них — она сразу признала, что не сладит с сорванцами-мальчишками, поэтому взялась за воспитание падчерицы. Дядя Гленн же, всегда поддерживающий исключительно племянницу и умеющий спорить со старшим братом, объяснял ей, что иногда разумнее промолчать, иначе потом можно пожалеть о своих словах… И Лилиан, стиснув зубы, молчала.

О том, зачем к ним приехал лорд Джеймс, ей никто не говорил: взволнованный и занятый отец игнорировал её вопросы, остальные домочадцы ничего не знали. Даже всезнающий Гленн пожал плечами…

Однако какой бы ни была причина появления властителя Нолда в такой захудалой дыре, как Освальд, следовало встретить его как следует. Поэтому все в поместье, от самого сира Оливера до слуг, суетились, бегали туда-сюда, переставляли мебель, носили посуду, натирали полы с небывалым усердием…

«Что ж вы, милорд, так поздно нас предупредили», — с усмешкой подумала Лилиан, возрождая в памяти лицо лорда Джеймса.

— Надо кабана зарезать! — послышался чей-то голос с первого этажа.

— Да не успеем зажарить, — громко возразил повар — Лилиан узнала его голос, ибо до свадьбы отца и появления в Освальде Фенеллы часто взаимодействовала с ним как хозяйка.

Сама же Фенелла, разбудив Лилиан, тоже убежала, чтобы влиться в эту суету, и, кажется, напрочь забыла про падчерицу. Поэтому девушка смогла спокойно привести себя в порядок. Сначала хотела надеть своё лучшее платье из фиолетового шёлка, но потом рассудила, что сейчас, зимой, в нём будет холодно. Поэтому выбрала другое, чуть проще, но тоже красивое — из алой шерсти, отделанной шёлком на рукавах и бисером на воротнике.

Взглянув на себя в зеркало, ужаснулась — и правда, лохматая, не хуже лесной ведьмы, заспанная, как будто помятая… Быстро заплела две косы у виска и свернула их в петли, закрепив шпильками. Но не успела Лилиан закончить с причёской, как в её комнату вновь ворвалась мачеха.

— Долго ты будешь возиться? Иди мне с чашей помоги!

Ох, Господи, чаша… В то время (на самом деле довольно долгое), что у сира Оливера не было жены, чашу всем знатным гостям, приезжающим в Освальд, подавала Лилиан. Её мать умерла почти десять лет назад, родив младшего сына, а Фенелла появилась в Освальде не так давно, и поэтому Лилиан привыкла наливать вино и подавать чашу сама. А теперь… теперь ей придётся лишь помогать, и, скорее всего, Фенелла в итоге пошлёт её прочь, сказав, что падчерица ей лишь мешает.

Спускаясь вслед за мачехой по лестнице на кухню, Лилиан услышала краем уха голос отца:

— Может, граф Орелл ему на нас нажаловался?

— А на что? — возразил ему дядя Гленн. — Как будто мы плохие вассалы…

— Ну, вдруг затаил какую-то обиду?

— Так сообщил бы нам лично.

Лилиан представила, как отец привычно закатил глаза — он так делал каждый раз, когда ему говорили что-то, что не укладывалось в его мировоззрение.

Фенелла дёрнула её за рукав, и девушка ускорила шаг.

Пока они возились с вином, выбирая лучшее, откупоривая штоф и осторожно, чтобы не пролить ни капли дорогого напитка, наливали его в серебряную приветственную чашу, сир Оливер с братом спустились на первый этаж, и Лилиан снова невольно вслушалась в их разговор.

— Кажется, у него оруженосца не было. — Голос отца звучал задумчиво: по-видимому, они с дядей Гленном перебрали все причины, по которым лорд Джеймс так неожиданно приехал в Освальд, но до сих пор не выбрали ни одной более-менее правдоподобной. — А Брайану уже двенадцать, ему пора бы…

— Ох, Оливер! — Гленн рассмеялся и стукнул по полу своей тростью. — Как же я сразу не додумался! Да не оруженосец милорду нужен…

Повисла тишина: видимо, сир Оливер замер и в недоумении уставился на улыбающегося своей догадке брата.

— Ему невеста нужна! Он уже год почти как лорд, а леди у нас так и нет… А ты, кажется, говорил, что Лилиан с ним как-то взаимодействовала?

Девушка задрожала, услышав эти слова. Почти год, несмотря на тот танец, несмотря на приветливые взгляды лорда Джеймса, несмотря на его извинения за то недоразумение с темницей… несмотря на подарок… она и мечтать о таком не смела. Лорд Джеймс ей часто снился, она часто думала о нём, но понимала — мечтать об ещё одной встрече ей нельзя. О нём самом мечтать нельзя. Каждый день этого долгого (пусть и неполного) года она со страхом и трепетом ждала вестей из Эори: мол, милорд нашёл наконец-то невесту, леди и властительницу Нолда, мать будущего наследника… Ею могла бы стать какая-нибудь богатая нолдийская герцогиня или даже фарелльская принцесса, но уж точно не она, Лилиан Освальд, дочь простого рыцаря… У её отца и замка-то нет, лишь небольшое поместье, во дворе которого бегают куры, мешая под ногами немногочисленных худо вооружённых гвардейцев… Всё их богатство — это поместье, река неподалёку, пара деревенек, леса и луга вокруг. У Лилиан и приданое было небольшое, поэтому никто на него и не зарился, в том числе другие вассалы графа Орелла, куда более богатые и благородные, чем сир Освальд.

О чём дальше говорили дядя и отец, она не слушала. Руки задрожали, и она всё-таки пролила вино: пара алых капель упала на деревянный стол, а третья капля ручейком сбежала по чаше — и сразу на пол, на туфлю мачехи.

— Да что ж ты за растяпа такая! — покачала головой та. — Ты знаешь, сколько это вино стоит?

Лилиан лишь кивнула. Да, она знала. Не стали бы они подавать лорду Джеймсу перебродивший виноградный сок. Вино нашли лучшее, дорогое, которое сами не смели пить, берегли для таких вот особых случаев… Но она пролила всего лишь три капли, а не полбутылки. И нечего тут орать…

Хотела бы Лилиан высказать это всё в лицо мачехе, но, помня совет дяди Гленна, не стала.

Наконец ближе к полудню им сообщили, что лорд Джеймс уже совсем близко, пара минут — и подъедет к поместью. Лилиан засуетилась, поняв, что не подготовила плащ — а снаружи холодно, васарис стоял морозный… Несмотря на то, что скоро наступит весна, казалось, что зима ещё долго будет хозяйничать в этом мире, всё сильнее наполняя воздух морозом, всё плотнее укрывая леса снегом, всё крепче сковывая реки льдом… И Лилиан на мгновение подумалось, что с приездом лорда Джеймса зима наконец отступит и даст путь весне.

Всей семьёй они выстроились у входа в поместье: сир Оливер с дядей Гленном, Фенелла и двое младших братьев Лилиан — Брайан и Райан. Сзади толпились немногочисленные слуги и гвардейцы — не столь большая свита, с количеством сопровождающих лорда Джеймса ей не сравниться… Все Освальды постарались одеться в геральдические цвета, фиолетовый и бронзовый, и лишь Лилиан была в красном платье, худе в тон и чёрном плаще сверху. Чужая в собственном доме, выделяющаяся и внешне, и характером, она невольно привлекала к себе внимание гостей: кто-то из свиты лорда Джеймса много слышал о госпоже Лилиан из дома Освальдов, но никогда не видел её и теперь вполне мог удовлетворить своё любопытство.

Она чувствовала на себе взгляды приехавших людей, но никак не могла обнаружить среди них лорда Джеймса. Хотя он как лидер должен выделяться из толпы, должен как-то отличаться от охраны в кольчугах и остроконечных шлемах, от слуг в чёрно-белых одеждах… Но сколько она ни смотрела — так и не смогла его разглядеть.

До тех пор, пока один из всадников не снял отделанный белым мехом капюшон.

Впервые в жизни Лилиан поблагодарила Бога за то, что сегодня не она держала в руках приветственную чашу с вином — иначе бы точно уронила её в снег.

Она не видела лорда Джеймса меньше года и, как ей казалось, не успела забыть этих серо-голубых светящихся глаз, этих правильных, твёрдых, словно высеченных из камня черт лица, этой статной осанки, которая могла быть присуща только властителю огромного аллода… Но, увидев его сейчас, она поняла, насколько сильно за это время стёрся его облик в её голове.

И почему ей тогда, во время их первой встречи, казалось, что улыбка у него глуповатая? Да, пожалуй, он был растерян из-за того, что Лилиан угодила в темницу по недоразумению, но всё-таки… Теперь он улыбался уверенно, властно, но в то же время приветливо — отец может забыть о своих опасениях, судя по всему, милорд приехал не карать, а миловать.

Фенелла сделала пару шагов вперёд, поклонилась — и все остальные за ней, лишь Лилиан замерла на мгновение, но потом взяла себя в руки и присела в реверансе, придерживая края плаща. Исподлобья поглядывала, как мачеха вытягивает руки, предлагая лорду Джеймсу чашу, как тот принимает её… И снова представила себя на месте Фенеллы: если бы он коснулся её пальцев своими… если бы она посмела подойти к нему так близко… она бы точно разлила вино.

Лорд Джеймс не сообщил о цели своего визита: отец пригласил его в дом, дабы сначала погреться у натопленного очага, пообедать, отдохнуть с дороги… Кабан, о котором всё утро шёл такой спор, уже наверняка готов — зажарен с овощами и травами и теперь будет подан вместе с горячей куриной похлёбкой, свежим хлебом и вином.

Аппетита у Лилиан не было, и вообще она боялась, что за столом ей места не найдётся: трапезная в Освальде была не очень большой, за столом усядется дай бог десяток человек… Сейчас отец, как обычно, прогонит женщин, разве что Фенеллу оставит, чтобы следила за слугами. Лилиан такое важное дело доверить нельзя: она — растяпа невнимательная, по её попустительству обязательно произойдёт что-нибудь неловкое… Не доглядит — и служанка уронит блюдо с мясом. Не обратит внимания — и кто-то обязательно разольёт вино. Забудется, отвлечётся — а тарелка главного гостя пуста и никто не подкладывает…

Поэтому Лилиан молча ушла к реке, прихватив с собой неувядающую розу и второй плащ для подстилки. Река в этом месяце ещё была скована льдом, но ей всё равно нравилось сидеть на берегу и смотреть, как пляшут на голубоватом льду жёлтые солнечные блики, как ветер вдали качает тонкие макушки елей, как по чистому небу плывут похожие на вату облака… Хорошо, что сегодня ясный день, что снеговые тучи не налетели вместе с ледяным ветром и метелью, что идти от поместья к реке легко — по вытоптанной тропинке, задевая полами плаща небольшие сугробы…

Лилиан дошла до берега, огляделась — среди бескрайнего снежного покрывала было сложно отыскать знакомое дерево, некогда поваленное бурей и теперь служащее ей своеобразной скамейкой. Но она всё-таки нашла его, стряхнула снег с мокрой коры, расстелила старый плащ из плотной коричневой шерсти и села. Летом она обычно снимала обувь, и тогда чистая речная вода касалась пальцев её ног, щекотала их и охлаждала. Сейчас же Лилиан только постучала каблуком сапога по толстому льду — не осталось и трещинки.

Так она сидела, потеряв счёт времени. Обычно лишь в этом месте она чувствовала себя если не счастливой, то хотя бы не несчастной, не чужой в родном доме, не одинокой… Безвольно вертела в руках стебель розы, с которого предусмотрительно срезали шипы. Вдруг от бутона отделился небольшой лепесток; стояло безветрие, поэтому он плавно и медленно упал в снег и тут же затерялся в слепящей белизне.

Лилиан вздрогнула.

Лорд Джеймс обещал, что цветок не завянет за год, но ещё не прошло года, а лепестки уже начали падать… Наверное, стоит вернуться в поместье, показать ему розу и потребовать ещё одну.

Она усмехнулась этой мысли. Конечно, она не станет так делать. Больно ей нужна эта роза… Пусть он дарит цветы своей будущей жене и вообще не думает о том, какую боль причинил Лилиан своими знаками внимания во время того бала, как невольно взрастил в ней надежду сбежать от отца, вырваться из этого захолустья, стать кем-то выше и лучше, чем дочь бедного рыцаря, чей прадед был простым солдатом… Этой надежде не суждено было сбыться, отчего Лилиан страдала, просто не подавала виду и старалась убеждать себя, что эти страдания пустяковые и не стоят внимания.

Но сейчас, когда лорд Коллинз приехал вновь… И когда дядя Гленн предположил, что он приехал за невестой… Она поняла, что страдания эти вовсе не пустяковые: сердцу было тесно в груди от столкнувшихся в нём нежности и боли, и она не понимала, как назвать то чувство, что рождалось в итоге.

Лилиан неожиданно для самой себя заплакала. Доселе ей не было холодно, но лишь когда горячие слёзы потекли по её щекам, она ощутила, какой мороз царил вокруг. Ей показалось, что сердце её начало покрываться ледяной коркой, и даже целый водопад горячих слезинок эту корку не растопит. Её дрожащие пальцы выронили розу, и тут же внезапно откуда-то налетел нежданный ветер: он подхватил лёгкий цветок и понёс его вперёд, на лёд.

Лилиан вытерла непрошеные слёзы, выругалась и встала, готовая пройти по льду и поднять розу. Как бы она ни была зла на лорда Коллинза за напрасную надежду, цветок всё-таки ни в чём не виноват. Он почти год украшал её скромную комнату, тёмную и тесную, не стоит оставлять его здесь, на льду.

Хоть лёд был крепким и толстым, Лилиан ступила на него с осторожностью. Задеть покрытую тонким слоем льда полынью и провалиться в воду, может, ей и не грозит, но поскользнуться и упасть, отбив себе всё на свете, — легко. Она старалась держать равновесие, расставив руки, но всё оказалось напрасным, когда сзади её кто-то окликнул:

— Госпожа Лилиан!

Она взвизгнула и всё-таки упала на колени, в последний момент опершись ладонями о лёд и не позволив себе растянуться. Слава Богу, на её руках были перчатки, иначе бы она точно разодрала все ладони… Но синяки обязательно останутся. Худ слетел с её головы, задев шпильку — та выпала из волос, выпуская на свободу кончик одной из кос, который пребольно ударил Лилиан по щеке.

Чёрт возьми, что за недоумок так не вовремя её позвал?

Она обернулась и увидела, что этот недоумок — лорд Джеймс.

В том же чёрном плаще с белой меховой отделкой, он стоял на берегу, в паре шагов от поваленного дерева — явно растерялся, явно не ожидал, что своим окликом заставит её упасть… Но тут же очнулся и бросился вперёд, ловко перепрыгнул через дерево и тоже оказался на льду. Лилиан бы давно поднялась сама, но ей было интересно, что он станет делать, поэтому она оставалась неподвижна, словно примёрзла к речной глади. Лорд Джеймс же, подбежав к ней на удивление изящно, даже грациозно, ни разу не рискнув упасть, наклонился, ухватил её за плечо и помог подняться. Лилиан бросила на него хмурый взгляд и отряхнула руки.

— Опять вы так смотрите… — вдруг протянул лорд Джеймс, не убирая ладони с её плеча. Ей захотелось отстраниться, но почему-то она не нашла в себе сил. Нужно было что-то делать с волосами: одна коса так и оставалась уложена в виде петли, а вторая свободно болталась у виска, постепенно расплетаясь, отчего волосы лезли в глаза и рот.

— Как смотрю?

— Как тогда, в темнице, помните? Словно я виноват во всех бедах мира…

— Зачем вы меня позвали? — как бы невзначай поинтересовалась Лилиан. — Из-за вас я и упала.

— Испугался, что лёд слишком тонкий и вы провалитесь…

Она закатила глаза. Неужели он, как и отец с мачехой, считает её настолько глупой и не понимает, что она проверила крепкость льда, прежде чем ступить на него? А тогда, во время танца, его отношение к ней казалось иным…

— Простите! — вдруг опомнился лорд Джеймс. — Ради Бога, простите, надеюсь… надеюсь, вы не ушиблись?

Колени саднили, но в целом Лилиан чувствовала себя хорошо.

— Вы, милорд, просите прощения у дочери простого рыцаря? — с усмешкой повторила она одну из фраз, что адресовала ему тогда, на балу.

Лорд Джеймс не ответил.

Опомнившись, Лилиан всё-таки вырвалась из его хватки, наклонилась и подняла розу. Затем вынула вторую шпильку, выпуская косу, закинула обе назад и надела худ — стоять на морозе с непокрытой головой было опасно, а с полуразвалившейся причёской перед лордом — ещё и неприлично.

— Из-за неё я сюда полезла, — с упрёком в голосе заявила она, — то есть опять из-за вас. Вы же мне её подарили. И обещали, что она за год не увянет, а в итоге… Первый лепесток уже упал.

— И снова прошу прощения. — Лорд Джеймс тепло улыбнулся и даже немного поклонился. — Мы, к слову, всё ещё стоим на льду, может… может, вернёмся на берег?

Лилиан снисходительно кивнула. Он же подставил ей свой локоть, чтобы она оперлась, и вместе они сошли со льда на твёрдую землю, занесённую плотным слоем снега. У Лилиан всё ещё дрожали колени после падения, ей хотелось присесть, но она понимала, что сидеть, пока мужчина, лорд стоит, не очень-то вежливо. Не то чтобы ей было не плевать, но отчего-то вести себя нагло и дерзко по отношению к лорду Коллинзу не хотелось…

— А почему вы не с моим отцом? — спросила она, внезапно осознав, что лорд Джеймс здесь один, без свиты, без слуг… без охраны… довольно далеко от безопасного тёплого поместья, у реки и густого елового леса…

Он долго молчал, глядя куда-то вперёд, на сине-зелёные верхушки вековых елей, на голубое небо и пушистые облака — они напоминали плотные мазки белой краски. Можно было решить, что лорд Джеймс думал о своём родном доме, об Эори, но нет — Эори был в другой стороне, к востоку, вверх по течению реки. А что там, на севере… Лилиан не знала. Она никогда там не была. Она не была нигде, кроме Освальда и Эори, но из коротких уроков географии, данных ей дядей Гленном, припоминала, что севернее, скорее всего, находится граница с королевством Кэберит.

Может, лорд Джеймс решил затеять с ним войну? Или напротив — именно там нашёл себе невесту?

— Я очень по вам скучал, — вдруг произнёс он каким-то упавшим голосом.

Девушка вздрогнула. Невольно вцепилась пальцами в его руку и заметила на его лице слабую, неуверенную улыбку. Устав стоять на одном месте, они пошли куда-то вниз по течению — там стояли небольшие деревеньки, принадлежавшие сиру Освальду, где он ежегодно собирал налоги, судил крестьянские споры и, как подозревала Лилиан, в случае свадьбы пользовался правом первой ночи. И это всё, что принадлежало ему как дворянину. Лорду Джеймсу же принадлежало гораздо больше… И как дядя Гленн додумался, что он приехал сюда свататься?

Но внезапное признание вновь возродило в душе Лилиан надежду выбраться, вырваться из оков, избавиться от отца, покинуть этот осточертевший дом… Если лорд Джеймс и правда приехал не за ней, то она переоденется мальчишкой и уедет с ним, притворившись каким-нибудь оруженосцем. А потом раскроет свою личность и будет на коленях молить властителя Нолда, чтобы хоть как-то помог ей, взял экономкой в Эори, нашёл ей мужа среди гвардейцев или других своих вассалов… Чтобы избавил от власти сира Освальда любой ценой. Судя по его словам, ему не так уж и безразлична её судьба, вдруг он хоть как-то ей поможет?

— Я тоже… — неожиданно для себя отозвалась Лилиан дрогнувшим голосом. — Я тоже скучала. Только ваша роза и давала какой-то смысл жить в этой дыре.

— Вы слишком предвзяты к своему дому, — возразил ей лорд Джеймс, обернувшись: отсюда поместья Освальдов не было видно, оно скрывалось за склоном небольшого холма, но легко можно было представить и этот небольшой двухэтажный дом, едва вмещавший в себя всю рыцарскую семью и слуг, и тесный грязный двор с конюшней… Неужели ему там понравилось? — Он очень… уютный, — продолжил лорд Джеймс с небольшим замешательством в голосе. — И… тёплый…

— Это вы в дороге замёрзли, видимо, вот вам и кажется наша развалюха уютной и тёплой, — усмехнулась Лилиан уже без злости. — Сколько вы ехали, кстати? Тяжёлым был путь?

Она спрашивала в первую очередь для себя, чтобы понять, что её ждёт в случае побега. Но и беспокойство за Джеймса тоже давало о себе знать. Вдруг он устал или, не дай Бог, замёрз и простудился, а сейчас гуляет с ней? Ему бы греться и приходить в себя, чтобы потом спокойно решить все важные вопросы, ради которых он сюда приехал…

— Полторы седмицы, — ответил он. — Если бы не снега, добрались бы побыстрее, но один раз нас настигла метель, и не везде были расчищены дороги…

— Вы из-за этого к нам и приехали? Отругать моего отца, что дороги не чистит?

— Дороги занесло снегом не по его вине, — усмехнулся Джеймс, — да и не в его землях это было, кажется… Нет, я приехал не за этим. Но, госпожа Лилиан… — вдруг перевёл он тему, — вы сказали, что мой подарок — единственное, что придавало вашей жизни смысл… Почему так?

— А вы не помните, что я вам говорила, когда мы танцевали? Может, вы уже вообще обо всём, что между нами было, забыли?

А что между ними было? Пара коротких разговоров, танец и подарок? Лилиан говорила так, будто их связывало многое, но на самом деле и разговоры, и танец, и роза привязывали её к лорду Джеймсу Коллинзу сильнее, чем к семье — долгие годы совместной жизни.

— Разве я мог забыть вас, Лили… Лилиан. — Он вовремя спохватился и поправился — вспомнил, что она не любила, когда её имя сокращали. Впрочем, отцу и мачехе на это было плевать. Но странно, что он не назвал её госпожой, как обычно… — Мне отрадно слышать, что мой подарок скрашивал вашу жизнь, и в то же время так жаль, что вы несчастны…

— Сейчас, с вами, я не несчастна, — вырвалось у неё.

А ведь это правда… Вечно бы она ходила тут, по берегу, под руку с Джеймсом, разговаривала с ним и наблюдала за бликами солнца на льду, а затем — как этот лёд будет таять, как льдины поплывут по разлившейся реке, как жухлая прошлогодняя трава сменится свежей, зелёной и яркой, как среди травинок появятся голубые, розовые, жёлтые цветы… Как немногочисленные лиственные деревья, сейчас стоящие в снежном плену, покроются листвой, в них запоют птицы, белки будут скакать по ветвям… Как будет всходить и заходить огромное солнце, меняя свой цвет с розового на оранжевый, жёлтый и обратно… Как небо будет темнеть, покрываясь звёздами, как взойдёт полная луна, такая большая, что будут видны все тёмные лунные моря… Или месяц, небольшой и острый, словно та боль, что взрезала сердце Лилиан в миг, когда она поняла, что эти мечты несбыточны.

Как так вышло, что лорд Джеймс, которого она знала совсем немного, стал для неё единственным близким человеком?

Вдруг он остановился, и ей пришлось остановиться тоже. Она продолжала сжимать розу и смотреть вниз, под ноги, на снег и свои сапожки из тонкой коричневой дешёвой кожи.

— Я рад это слышать, — вздохнул Джеймс, словно Лилиан сказала нечто печальное… или словно его душу тоже раздирала тоска несбывшихся надежд. — И если роза начала вянуть — я подарю вам ещё. У меня больше нет волшебной пыли, но мы можем дождаться лета, и тогда я буду дарить вам розы каждый день.

Лилиан вздрогнула и резко взглянула на него — он улыбался. Улыбался и смотрел на неё с искрящейся теплотой, от которой, казалось, вот-вот растает снег и наконец-то придёт весна.

— Вы и летом к нам приедете? — пискнула Лилиан. — Это большая честь, но…

— Нет, — покачал головой Джеймс. — Наоборот, это вы… Поедемте со мной в Эори, — выпалил он и тяжело выдохнул — эти слова явно дались ему нелегко.

Она не поняла… Как он узнал о её идее переодеться в оруженосца и сбежать с его свитой в никуда, без денег и точных планов на жизнь?..

В какой момент Джеймс опустился перед ней на колено прямо в снег и сжал её затянутые в шерстяную перчатку пальцы, она тоже не очень поняла.

— Госпожа Лилиан, будьте моей женой.

Она опешила — и это мягко сказано. Да нет, наверное, это сон… Или она упала и ударилась головой об лёд, а слова дяди Гленна, случайно услышанные ею утром, заставили её разум выдать такое… Какой женой? Женой лорда должна быть женщина знатная, богатая, с большой родословной, с хорошим приданым… И уж точно не та, что убегает от отца в незнакомый город, попадает в темницу, едва ли не подравшись с каким-то уличным пьяницей, и вообще создаёт столько проблем окружающим… «Растяпа», — прозвучал в голове голос мачехи. Точно. Женой лорда не может быть растяпа.

— Я… я хотел спросить сначала вас, а потом уже вашего отца, — продолжил Джеймс, не скрывая волнения. — Я помню, что вы говорили про него, да и сам сейчас убедился… Он заставляет вас делать то, чего вы не хотите, и если вы не захотите выйти за меня, а он скажет… я не хочу делать вас несчастной, Лилиан! Если доселе я невольно делал вас счастливой, позвольте… позвольте мне продолжить…

— Я согласна!

Она засмеялась от счастья и облегчения. Даже если это сон, то хотя бы во сне она согласится. А что будет наяву — неважно.

— Я отдам вам кольцо, когда обсужу всё с вашим отцом, хорошо? — продолжил Джеймс — он говорил очень быстро, но всё-таки в голосе его звенела лёгкость, отрада… Неужели он ожидал иного результата? Неужели она имела право ему отказать? — Оно у меня с собой, я выбрал лучшего ювелира в Нижнем городе, а ещё со мной приехала моя лучшая портниха и…

— Хорошо, хорошо, только встаньте! — Лилиан и правда было неловко смотреть на него сверху вниз, на такого умильного, взволнованного… ни капли не похожего на сурового, властного лорда большой земли, второго лица в государстве после короля. Его волосы чуть растрепались, и она с трудом сдержала желание пригладить их. — Вы одежду намочите…

Джеймс встал — его штаны и плащ были испачканы снегом — и тут же сжал её плечи, привлекая к себе ближе и неотрывно глядя в её глаза. Красивый он всё-таки… да и не только красивый — не за красоту же Лилиан в него влюбилась.

— Можно я вас поцелую? — выпалил он, легко проведя тыльной стороной ладони по её щеке.

Лилиан лишь молча улыбнулась, приподнялась на цыпочки и первой прижалась к его губам.

Церемония заключения брака прошла в небольшой деревянной церквушке неподалёку от Освальда, как того требовала традиция — в доме невесты. Но главные торжества в честь свадьбы, в том числе и пир, Джеймс решил провести уже в Эори.

Когда он попросил у сира Оливера руки его дочери, тот поначалу опешил, — хотя дядя Гленн его предупреждал! — и беспомощно, с немым вопросом в глазах посмотрел на Лилиан. Та едва заметно кивнула, и тогда отец дал согласие. Да и разве мог он отказать? Вряд ли он о такой чести и о таком счастье смел мечтать… А лорд Коллинз говорил тоном жёстким, уверенным, не терпящим возражений, что так не вязалось с его мягкостью и растерянностью, когда он гулял с Лилиан…

Фенелла, видимо, не вынеся изумления, уронила тарелку с куриными костями — она в тот миг вместе с двумя служанками убирала остатки роскошного по меркам их дома обеда. Лилиан рассмеялась и не сдержалась, позволила себе ослушаться совета дяди Гленна:

— Ну вы и растяпа, матушка.

Несмотря на скромную брачную церемонию, для Лилиан сшили самое прекрасное свадебное платье, что только можно представить: белоснежный шёлк, бархат цвета слоновой кости на отделке объёмных рукавов, искусная вышивка по всему подолу… Украсили платье не скромным бисером, а жемчугом, и подобрали к нему жемчужное ожерелье — таких драгоценностей Лилиан в жизни не видала, да и Фенелла смотрела на них с плохо скрываемой завистью. Зимой сложно было найти цветы для венка невесты, теплиц или зимнего сада в Освальде не было, поэтому Лилиан украсила причёску одной-единственной розой — той самой. Зато, когда они с мужем приехали в Эори и свадебные торжества продолжились, для неё сделали богатый венок из нежных лилий, сорванных в зимнем саду замка.

Конечно, вместе с Лилиан в Эори поехала её семья, однако речи о том, чтобы лорд Джеймс взял в оруженосцы одного из её младших братьев, пока не шло. Впрочем, сир Освальд и так был доволен: он до последнего не верил, что выдаёт дочь за самого лорда.

А Лилиан всю дорогу тревожилась. Да, она была счастлива выйти за того, кто стал для неё сказочным принцем на белом коне, кто вырвал её из плена рутины и нищеты, избавил от грубой мачехи и неласкового отца… За того, к кому она испытывала самые искренние чувства, в которых больше не было ни боли, ни мучений. Ей было хорошо рядом с Джеймсом: да, их знакомство было недолгим, но они постепенно узнавали друг друга получше, не боясь разочароваться или охладиться. И близость с ним, несмотря на боль во время первой ночи, в последующие разы приятно её удивляла… Джеймс и правда стал для Лилиан по-настоящему родным человеком, стал её новой семьёй.

Однако… она боялась, что вассалы Джеймса, его ближайшее окружение, советники, друзья и родня её не примут. Она по-прежнему была бедной дочерью рыцаря без большого приданого, рождённая в захолустье, не разбирающаяся в тонкостях столичной жизни и управления большим замком… Муж утешал её, уверяя, что готов всех недовольных едва ли не вешать, и тогда Лилиан смеялась. Нет, вешать не надо, но… Если потребуется — она изменится. Станет лучше, будет учиться, работать над собой… Делать всё то, чем не могла заняться у себя дома.

И когда лорд Джеймс ввёл её за руку в главный зал Эори, заполненный людьми, Лилиан поняла, что все тревоги были напрасны. Её встретили бурными овациями, её радостно приветствовали, словно ждали долгие годы и теперь надеялись, что она сделает Нолд счастливым, богатым и процветающим одним взмахом своих ресниц.

И лишь тогда Лилиан, леди Коллинз, властительница Нолда, почувствовала себя по-настоящему свободной.