Беспокойные дни V[33]

1395 год от Великого Затмения, июнь

Тем утром случилось удивительное: София позволила себе не вставать на рассвете, а поспать подольше, часов до девяти-десяти. Хельмут же, по привычке проснувшийся ни свет ни заря, так и не смог заснуть и всё утро наблюдал за спящей женой. Она лежала на боку, одной рукой прижимая к обнажённой груди белое тонкое одеяло, а другую положив на плечо Хельмута и тем самым не позволяя ему отстраниться и встать. Но ему и не хотелось оставлять её: они были женаты чуть больше трёх месяцев и все эти три месяца просыпались и засыпали вместе, в объятиях друг друга. Поэтому Хельмут просто лежал рядом с Софией и ждал, когда она проснётся.

Небольшое окно справа от кровати было распахнуто настежь, но при этом зашторено жёлтыми прозрачными занавесками. Летний ветерок едва заметно шевелил нежную ткань и ласкал кожу приятной прохладой. Чуть усилившись, он залетел в комнату, прошуршал пергаментом на столе и коснулся распущенных волос Софии, взъерошивая их. Девушка поморщилась — тонкая прядь упала на её лицо, защекотала нос и щёки. Будучи ещё в полусне, она подняла руку (одеяло тут же сползло, обнажая грудь), чтобы убрать волосы, но Хельмут опередил её, осторожно заведя рыжую прядь за ухо.

Тогда София открыла глаза.

Она уже наверняка привыкла, просыпаясь, видеть напротив лицо мужа, но каждый раз это вызывало у неё тёплую, нежную улыбку.

— Ты проспала, — с наигранным укором заметил Хельмут.

— Нет, я нарочно позволила себе поспать подольше, — отозвалась девушка, легко проводя пальцами по его щеке. — Завтра День Божьего Духа, а перед ним работать нельзя.

— Вы в Нолде так тщательно празднуете этот день?

— Да. Завтра пойдём в церковь, а сегодня можно отдохнуть. — София откинулась на спину, даже не пытаясь снова натянуть одеяло на грудь. — Так что заниматься документами, указами и разборами чьих-то споров мы не будем, — заявила девушка.

— А что же мы будем делать? — Хельмут с улыбкой подполз к ней и навис сверху, вглядываясь в зелёные глаза, в которых светились лукавство и азарт. — Весь день проведём в постели или…

Он не стал договаривать, вместо этого наклонился и прижался губами к шее жены. Та, положив руки на его плечи, тихо простонала, но потом отчего-то мягко отстранила его от себя. Отстранила, несмотря на лёгкую дрожь и явное желание приблизить мужа к себе как можно сильнее.

— Тебе было мало ночи? — подняла бровь София. — Вообще я хотела бы погулять сегодня по лесу. Может, Роэля с собой возьмём… Я знаю, если пройти километра полтора к югу, можно найти чудесное озеро. Кристально чистое, с кувшинками, с прекрасным не крутым берегом. Мы с леди Кристиной, когда она была замужем за моим дядей, часто ходили туда.

— Почему Кристина так или иначе проникает в большинство наших разговоров? — закатил глаза Хельмут.

София лишь рассмеялась в ответ.

Идея с прогулкой по лесу Хельмуту понравилась, а вот маленький Роэль оказался не впечатлён. Он в целом был весьма замкнутым, тихим, неразговорчивым ребёнком, хотя София уверяла, что до войны он любил побегать и пошуметь, как и любой другой нормальный пятилетний мальчик. Но заставлять его никто не собирался: если Роэлю хватало часовых прогулок по внутреннему двору раз в день, то насильно тащить его в лес и правда не стоило.

На самом деле Хельмута крайне обрадовала перспектива остаться с Софией наедине. Он даже смог уговорить капитана гвардии не посылать с ними на прогулку охрану, напомнил, что лес и без того день и ночь неустанно прочёсывается на предмет разбойников, воров, беглецов с каторги и прочих подобных личностей, а с высоких стен Даррендорфа легко можно будет заметить неладное. Конечно, за безопасностью барона и баронессы должны следить неустанно — это очевидно, это разумно, таковы правила… Но ведь тогда на личную жизнь вообще не останется времени!

Покинув замок, некоторое время молодые супруги ехали верхом. Поначалу молча — у Хельмута просто все слова вылетели из головы при виде этой обескураживающе бескрайней свободы. Впереди расстилался лес — вечнозелёный, ярко пахнущий, манящий и загадочный. В Бьёльне, конечно, тоже росли густые леса, но было в Даррендорфском лесе что-то особенное, неповторимое, магическое… Возможно, у Хельмута возникли такие ощущения от того, что именно здесь, в Даррендорфе, он наконец нашёл свою любовь и семейное счастье.

В этом волшебном лесу сегодня было особенно хорошо: тёплое жёлтое солнце (редкость для Нолда даже летом!) пропускало свои лучи сквозь кроны деревьев и бережно согревало весь мир. На ветвях то и дело появлялись резвые белки, где-то вдалеке заливался потрясающе красивый хор лесных птиц; на розовые, жёлтые, голубые маленькие цветы, растущие вдоль тропок, садились жужжащие пчёлы. Эти бесконечные цветы — медуница, чистолист, горечавка — напоминали искусно сотканный ковёр или необычную картину, нарисованную беспорядочными мазками разных красок.

Лесная тропинка, по которой они ехали, петляла между сосен и елей и в итоге привела их к большой зелёной поляне. Здесь веяло сказочной свежестью, прохладой, и София, с наслаждением втянув воздух, сжала поводья и сказала:

— Озеро уже совсем рядом, на противоположном краю поляны. Поехали скорее, — и пришпорила коня.

Озеро и впрямь оказалось там, где она сказала. С севера, запада и востока его окружали травы, что росли на той поляне, — мягкие, сочные, густые. А на южном берегу снова начинался лес — вечнозелёные деревья, можжевеловые кусты, ещё более густые заросли, чем в недалёких от Даррендорфа местах. Дальше, пожалуй, идти не стоит, да и София хотела остановиться именно у этого озера…

У них с собой, помимо воды, был небольшой мех с красным вином, фрукты, хлеб и сыр, и Хельмут уже собрался было вытащить это всё из седельных сумок и разложить на берегу, но София, кажется, совсем обо всём забыла. Она спрыгнула с лошади и, не скрывая восторга, направилась к озеру. Присела, опустила руку в воду… Хельмут замер, не решаясь окликнуть жену, напомнить ей про сумки. Вода будто заворожила её, завлекла, и это заставило его на какое-то мгновение ощутить испуг за неё. Он спешно привязал лошадей к ближайшему дереву и бросился к Софии, но та вдруг резко поднялась и начала расстёгивать пуговицы своего синего котарди.

Хельмут остановился как вкопанный, не добежав до неё буквально полметра.

— Что ты делаешь?.. — пролепетал он, будто впервые в жизни видел раздевающуюся женщину.

— Вода такая приятная, прохладная, но не слишком холодная, — рассмеялась София, скидывая котарди прямо на землю и принимаясь за шнуровку штанов. — Я хочу искупаться. Ты со мной?

Хельмут не ответил. Он не рассчитывал на купание и не взял с собой сменное бельё — и София, вообще-то, вроде бы тоже… Она что, собралась купаться… обнажённой?

Он нервно сглотнул. Каждую ночь он видел свою жену без одежды (и каждый раз находил её невыразимо прекрасной), но сейчас, в лесу, у этого прозрачного, искрящегося золотом озера, она напоминала ему русалку из старинных сказок, чей голос обволакивает разум и манит, требуя непременно найти обладательницу, чья белая одежда соткана из солнечных и лунных лучей, чьи волосы, мягкие, шелковистые, пахнут травами и магией… Русалок уже давно не существует, но когда София начала расплетать свою длинную косу, Хельмуту показалось, что он всё же увидел одну из них. «Не смотри на то, как русалка косу расплетает да расчёсывает, отвернись!» — велели сказки, но он не мог оторваться — и тут же оказался ею покорён.

София сняла сапоги, брэ и нижнюю короткую рубашку и, не поворачиваясь к мужу лицом, медленно вошла в воду. Здесь, возле северного берега, вода была идеально чистой, а вот на противоположном берегу виднелись розоватые кувшинки и камыш. Поэтому Софии ничто не мешало погрузиться в воду с головой и исчезнуть под этой хрустальной толщей, став частью подводного мира.

Но нет — заходить глубоко девушка не стала, она застыла, когда вошла в воду по грудь, а потом резко развернулась и взмахнула руками — и тысячи брызг, словно стеклянные осколки, полетели к берегу. Некоторые из них даже попали Хельмуту на лицо, и он убедился в том, что вода не была ледяной.

— Иди сюда! — позвала София, смеясь. Даже издалека было видно, что её бледная кожа покрылась мурашками, а длинные, густые рыжие волосы, намокнув, облепили плечи и грудь. — Иди же, скорее!

И Хельмут не выдержал. Дело было даже не в том, что ему очень хотелось искупаться. Он только вчера принимал ванну — в горячей воде, с мылом, маслами и крупицами морской соли, а не посреди леса, в каком-то незнакомом озере с неизвестным дном. Просто он вдруг остро ощутил эту жизненно важную необходимость прикоснуться к той Софии, что звала его из озера. Это была уже не его жена — это было неземное существо, создание потустороннего мира, и хоть на шаг приблизиться к нему было для Хельмута наивысшим счастьем.

Кажется, это место было попросту заколдовано.

Хельмут быстро, не скрывая волнения, стащил с себя лиловый камзол, чёрные штаны и сапоги (долго пришлось повозиться с ремнём и шнуровкой обуви), поначалу хотел оставить бельё, но потом снял и его, бросив всю одежду в кучу на берегу рядом с вещами Софии.

Лошади, привязанные к дереву на северном краю поляны, спокойно щипали траву. В небесах под облаками летали крошечные ласточки, на кувшинки садились стрекозы с прозрачными крылышками, мимо пролетел огромный пушистый шмель. Ветер вызывал едва заметную рябь на водном зеркале, и оттого солнечные блики запрыгали на нём ещё чаще и веселее.

София звала его, и Хельмут пошёл к воде, ощущая, как эта хрустальная прохлада пробирает до костей.

София ждала, не сводя с него глаз, и Хельмут улыбнулся ей, а она протянула руки и прыгнула в его объятия, напрочь при этом разрушив иллюзию вмешательства потустороннего мира. Но это вовсе не вызвало в нём никакого разочарования. Напротив, ощутив рядом свою жену — живую, настоящую, не призрачную и холодную русалку, — Хельмут почувствовал, как в венах закипела кровь и как сердце забилось в разы быстрее от этой близости, от этих долгих прикосновений, от самого её присутствия.

Девушка дрожала в его объятиях; она была так близко, что он мог разглядеть крошечные капельки воды, трепещущие на её ресницах. Через мгновение София поцеловала его резко и требовательно, и его руки, будто против воли, опустились на её талию, погладив округлые бёдра, легли на ягодицы… Но он помнил о её желании искупаться, а потому не торопился, не пытался вывести её из воды и спешно убрал руки.

Плавали они всё же недолго: девушка не очень умела это делать, по большей части она просто шагала по дну, проводя пальцами по воде, будто пытаясь что-то в ней нащупать или найти.

— Неужели леди Кристина не научила тебя плавать? — усмехнулся Хельмут, который, в свою очередь, плавал хорошо — научился ещё в детстве. Он заплыл на глубину, чтобы не чувствовать ногами дна, и даже нырнул пару раз — его золотистые волосы намокли и начали лезть в лицо.

— Она сама не умеет, — раздался серебряный смех Софии. — И мы почти ни разу не заходили так глубоко, как сейчас.

С этими словами она наконец направилась к берегу.

Хельмут быстро догнал её: подплыл к мели, поднялся и подхватил Софию на руки, отчего она засмеялась ещё звонче, затем обняла его за шею и коротко поцеловала в щёку — и почему-то этот невинный поцелуй взволновал его сильнее, чем любой другой, даже самый глубокий и откровенный.

Потом он взял её прямо на берегу, на расстеленном на траве камзоле. Все их ласки были осторожными, нерешительными, будто в первый раз, будто каждый боялся сделать лишнее движение. София обхватила ногами поясницу Хельмута, пальцами сжала его плечи, то поглаживая, то поцарапывая кожу. Когда он входил особенно глубоко, она со стоном откидывала голову, и Хельмут в эти моменты целовал её шею, оставляя красные следы, а потом девушка выпрямлялась и, не открывая глаз, искала его губы, целовала его щёки и глаза. В какой-то момент, когда он уже готов был отдаться полному блаженства забытью, София вдруг с небывалой силой толкнула его, заставляя откинуться на спину, и начала всё заново — но так было даже лучше, дольше, нежнее…

Жена нечасто решалась быть сверху, но сегодняшний день и так протекал слишком необычно, поэтому Хельмут даже не удивился. К тому же он был безумно рад, просто лёжа на спине и поглаживая бёдра и талию девушки, видеть её опьянённый страстью взгляд горящих зелёных глаз, её припухшие, чуть приоткрытые губы, её узкие женственные плечи и округлую, нежную грудь, до которой иногда тоже добирались его пальцы. Её тело и волосы ещё не высохли после купания, и прозрачные капельки то и дело стекали по её груди и животу и падали на живот Хельмута, отчего кожа тут же на миг вспыхивала прохладой… А прохлада им в такой жаркий час была жизненно необходима.

Видимо, немного устав, София наклонилась, прижимаясь к нему, и Хельмут снова смог поцеловать её. На миг движения прекратились, но он взял дело в свои руки и, позволив девушке немного отдохнуть, начал двигать бёдрами сам. Впрочем, до конца им обоим оставалось немного, и вскоре София, задрожав, вскрикнула, и Хельмут не успел заглушить её вскрик поцелуем — он попросту забылся, откинув голову и закрыв глаза.

Плавающие на дальнем краю озера серые утки взмыли в воздух.

Отдышавшись, София чуть отстранилась, легла рядом с Хельмутом на бок и прижалась к его плечу — обычно они засыпали в такой позе, но не станет же она спать здесь, на лесной поляне, у озера, вдали от замка? Но он всё равно обнял её, обвив рукой бледные плечи. Её ещё влажные волосы упали на его грудь, отчего стало чуть щекотно. Хельмут улыбнулся. А София отчего-то вдруг засмеялась.

— Голубка, ты, как я посмотрю, сегодня особенно весела, — заметил Хельмут. — Может, тебе есть чем меня обрадовать?

— Нет, пока нет, — вздохнула девушка, разгадав его намёк. Ну да ничего, они женаты совсем недолго, ещё рано переживать о возможной беременности жены и будущих детях. — Я думала о другом. Может… может, ты научишь меня плавать?

— Что, прямо сейчас? — Хельмут кивнул на озёрную гладь: над ней стремительно нарезали круги стрекозы, а на воду недалеко от кувшинок снова опустилась небольшая стайка уток.

— В следующий раз, — отозвалась София. — Сегодня ты меня изрядно утомил, радость моя.

Они молчали около минуты, так и не выпуская друг друга из объятий и почти не шевелясь. Их кони всё также смирно стояли у деревьев, по ослепительно голубому небу плыли редкие белоснежные облака, напоминающие хлопья снега, а лёгкий летний ветерок продолжал играть с густой зелёной листвой и волосами Софии: как ни пыталась она их убрать, они всё равно выбивались из-за уха и щекотали её лицо и грудь Хельмута.

— Вообще… ты и так многому меня уже научил, — сказала вдруг София неожиданно серьёзно. Поймав недоуменный взгляд мужа, она вздохнула и заговорила глухо, будто боялась, что здесь, в лесной тиши, её кто-то услышит: — Стрелять из лука, заниматься любовью, не бояться своих желаний… Не бояться своего долга, своих обязанностей, даже если они сваливаются на тебя очень неожиданно и при очень… при очень жестоких обстоятельствах.

Хельмут понимал, о чём она говорит. Пока брат Софии не подрастёт, править Даррендорфом от его имени должна она. И она не раз признавалась, что её как девушку к этому никогда не готовили. Да, её научили грамоте и счёту, научили вести хозяйство, а ещё шить, прясть и вязать, играть на маленькой арфе и петь, быть скромной, тихой и вежливой… А вот править должны были научить именно Роэля — но не успели.

Впрочем, все эти скромность и вежливость не помешали Софии отстаивать свою свободу и честь во время войны, а сейчас — прекрасно справляться с обязанностями, быть твёрдой и уверенной в своей правоте.

И Хельмут, конечно, помогал жене и её братику по мере сил, попросту пренебрегая собственными землями (которыми сейчас заправляла сестра), чтобы наладить всё на землях Даррендорфа.

— Если бы не ты… тогда, — она не уточнила, но и так было понятно, когда, — я бы, наверное, сломалась. Как мало может сделать пара простых слов и скромный подарок, да? Но тогда я поняла, что теперь ни Роэлю, ни всей нашей земле положиться больше не на кого. А теперь я понимаю, что отец, скорее всего, гордился бы мной.

— Я в этом уверен. — Хельмут поцеловал её в лоб, погладил по плечу, сильнее прижал к себе. — И я тоже очень тобой горжусь.

— Думаю, нам всё-таки стоит одеться и перекусить наконец, — совсем другим тоном, громче и беззаботнее, вдруг заговорила София. — Я хочу вина.

Она ловко вывернулась из его объятий, встала и потянулась, разминая мышцы. Затем наклонилась к груде одежды, но почему-то не стала выбирать оттуда свою — вместо этого девушка подняла рубашку Хельмута, долго рассматривала её, держа на вытянутых руках (а Хельмут, не в силах отчего-то оторвать взгляд, рассматривал Софию), а потом быстро надела на себя. Рубашка была ей велика и смотрелась на ней как короткое, но весьма объёмное платье. Кожа Софии уже высохла, и рубашка не намокла и не прилипла к её телу, но всё же тонкая полупрозрачная ткань почти не скрывала фигуру девушки.

София подошла к воде, чтобы посмотреться в зеркальную гладь.

— Кажется, мне идёт, — гордо заявила она.

— Но это моя рубашка. — Хельмут приподнялся на локте и вперил в жену наигранно возмущённый взгляд. Эта льняная белоснежная рубашка, один из немногих не фиолетовых предметов его гардероба, была искусно расшита на воротничке серебристыми шёлковыми нитками, а манжеты её украшало тончайшее кружево. — Надень свою, а её верни мне.

— Ты не смеешь мне приказывать, — усмехнулась София и бросилась в противоположную от озера сторону, как раз туда, где были привязаны лошади. Казалось, что она сейчас отвяжет одну из них, запрыгнет в седло и помчится галопом прочь, оставляя позади и Хельмута, и одежду, и озеро, и уток…

Поэтому он резко встал, на удивление быстро отыскал и надел свои брэ и кинулся за Софией.

Он догнал её на середине поляны, обхватил сзади за талию — девушка, пытаясь отдышаться после бега, ослепительно звонко смеялась, — а потом поднял на руки и закружил.

То, что в его рубашке София смотрелась до безумия привлекательно и вызывала в нём какое-то особое вожделение, особую страсть, отрицать он не смел.

Усадив её на берег спиной к себе, Хельмут заплёл ей косу, с трепетом и нежностью касаясь мягких волос, поражающих своей длиной — кончик косы доходил Софии до ягодиц. А потом она просто положила голову на его колени и лежала молча, почти целый час смотря в ослепительно светлое летнее небо и слушая шелест травы, тихий шорох воды и далёкие распевы птиц.

В замок они вернулись на закате.

Загрузка...