Одна зима на двоих 2

Глава 1

Хасс пришел только к ночи. Собранный, мрачный, все в той же грязной разодранной одежде со следами крови, своей и чужой.

При его появлении Ким вскочила на ноги. Она столько всего успела передумать за это время, столько дурных мыслей в голове перебрала, что теперь, глядя на его хмурое лицо, не могла нормально вздохнуть.

Кхассер прошел мимо, не удостоив даже взглядом, и скрылся за вторым пологом. Какой-то шорох, движение, всплеск воды. Почему-то эти мелочи сливались в одну сплошную тревожную какофонию, слушая которую Ким все больше трепетала от волнения.

Все было не так. Неправильно. Что-то изменилось, после случившегося в ущелье. Хасс изменился. Между ними и раньше не было теплых чувств, но сейчас Ким чувствовала не просто охлаждение, а колючую стену, с каждом мигом все больше обрастающую ледяными шипами. И осознание этого причиняло боль. Пока еще непонятную, тягучую, отзывающуюся дрожью под поджилками и странной маятой под сердцем.

Как бы она ни пыталась себя убедить, что это и к лучшему, что ее вообще не касается дурное настроение кхассера, ей было не все равно. Настолько, что она едва не пошла следом за ним в купальню.

Хасс не торопился возвращаться. Лежал в чуть теплой воде, стеклянным взглядом уставившись в потолок, позволяя своим мыслям дрейфовать от одного к другому. Думал о закрытых проломах под лагерем, о том достаточно ли защиты выставлено по периметру, о Брейре, с которым сегодня состоялся не очень приятный разговор. Они, наконец, прояснили вопрос главенства, и молодой кхассер признал, что был неправ.

Потом Хасс вспомнил убитого в ущелье норкинта. В этот раз не злился, не отрицал, наоборот флегматично размышлял о том, а мог ли поступить иначе.

Не мог.

Не было ни единого шанса.

Прикрыв глаза, он полностью опустился под воду и лежал так, пока легкие не начали гореть от недостатка кислорода. Минута, две… Легче не становилось. Наоборот, тот ком, что встал поперек горла с каждой секундой становился все больше. Душил.

Он слышал, как она меряет шатер быстрыми шагами. Ходит из стороны в сторону, надрывно дышит, то и дело замирая. Казалось, он даже слышит, как бешено грохочет сердце золотой пленницы. Или это его собственное сходит с ума, из-за того, что он собрался сделать?

Хасс вылез их воды. Обтерся куском холстины и, морщась от боли, натянул простые серые брюки. Раны, оставленные разъяренным норкинтом, неприятно саднило, но ему нравилась эта боль. Она напоминала ему об ошибках, не позволяла забыть, пустить все на самотек.

Когда он вышел в шатер, Ким остановила свое безумное движение из стороны в сторону и замерла, беспомощно глядя на своего похитителя.

Он был мрачным, как грозовая туча, и осунувшимся. Вдоль его груди краснел след от когтей дикого зверя, под глазами залегли тени, а вокруг рта – горькие складки. Его взгляд ничего не выражал, кроме тяжелой решимости.

– Подойди.

Колени как ватные, на языке горечь, но ослушаться она не посмела.

Сделала несколько неуверенных шагов, останавливаясь прямо перед кхассером и не в силах смотреть ему в глаза. Сегодня в них не было янтарного тепла, только тьма, которая пугала.

– Я нашел Лару.

Ким поджала губы и сдавленно кивнула. Она чувствовала, как его задумчивый взгляд скользит по лицу, и не могла дышать. Боль в груди все нарастала.

– Ты сказала правду. Это ее вина, в том, что ты оказалась в том ущелье. Ее и еще одного смертника. Больше они не доставят хлопот.

Мертвые не доставляют проблем…

Он сам не знал, зачем рассказывает это, зачем вообще разговаривает с пленницей, от которой надо держаться как можно дальше. Она что-то сломала в нем. Изменила привычный ход вещей, лишая покоя.

Пора это прекращать.

– Иди сюда, – пальцы сомкнулись на тонкой шее, сжали на мгновение, перекрывая кислород, потом ослабли, провели по гладкой коже, поднялись к виску, скользнули по пухлым, ярким, словно дикая малина губам. Их вкус намертво въелся в память. Сладкие. С горьким привкусом ненависти.

Он будет скучать по этому вкусу, так быстро распаляющему огонь в крови. Он будет скучать по ней.

Сожалений не было. Хасс никогда не сомневался, и если уж принимал решение, то следовал ему до конца.

…Сегодня он решил, что Ким не место в его жизни.

Пусть отправляется к императору, выполняет свое предназначение, а потом…что будет потом его уже не касается.

Провел пальцами по холодному обручу, на золотых гранях которого играли отблески зачарованного огня, пульсирующего в неспешно кружащих под потолком сферах. Совсем скоро он снимет его, отпустит… А сейчас ему хотелось почувствовать ее тепло еще раз. Впитать, запомнить, сохранить под кожей.

Он обхватил руками узкую талию и оторвал девушку от пола, прижал к себе, вынуждая ногами обвить талию. Ким только охнула, вцепившись в него, но тут же испуганно убрала руки. Его плечи тоже были изодраны, на едва затянувшихся рубцах, проступали капли крови.

– Прости…

Ему не за что было ее прощать. Все сложилось так, как сложилось.

– Поцелуй меня.

Сама. По своей воле. Без принуждения. Просто поцелуй…

Мягкие губы едва уловимо прикоснулись к его губам. Малина…

Аккуратно, стараясь не причинить боли, Ким обвила могучую шею руками и, зажмурившись, подалась ближе, чувствуя под ладонями бешенный пульс. Кхассер напротив не закрывал глаз. Смотрел на ее бледное лицо, на то, как на трепещущих ресницах собирается влага. Так близко. Но бесконечно далеко. И завтра станет еще дальше.

Этой ночью мир за пределами шатра перестал существовать. Воины, другие кхассеры, рабы. Их словно не было. Как и угрозы со стороны валленов, предстоящего обряда и расставания. Ничего не было. Остались только они. Их дыхание – хриплое, на разрыв. Пульс – зашкаливающий и сводивший с ума. Прикосновения – такие жадные и отчаянные, как никогда до этого.

Не было ни слов прощания, ни обещаний. Только тишина, которая оглушала сильнее самого громкого крика.

Еще можно было остановиться, отмотать время назад, переиграть…

Но Хасс никогда не менял своих решений. И чем дольше был наедине с ней, тем четче понимал, что все правильно. Для простой рабыни она слишком глубоко забралась под кожу. А никакого другого места в своей жизни он предложить ей не мог. И не хотел. У кхассера был свой путь, никак не связанный с бродяжкой из долины Изгнанников.

***

– Подъем! – он разбудил ее, когда солнце еще не поднялось и лишь украдкой подсвечивало горизонт, – нам пора выдвигать.

Ким не стала задаваться вопросом, куда выдвигаться, зачем. Просто поднялась и, не глядя на Хасса, потянулась за своей рабской одеждой.

– Оставь, – Хасс жестом остановил ее, – поедешь в другом.

Она покорно разжала пальцы, и ненавистная серая одежда упала на пол. Такая заношенная, потрепанная, ненужная, как она сама. В груди неприятно жгло и давило. Особенно, когда чувствовала, как он смотрит. Без единой эмоции следит за ее движениями. Равнодушно. Без слов.

Было страшно. И этот страх с каждым мигом все усиливался, давил, вынуждая делать судорожные вдохи.

– Мы едем в столицу? – наконец, не выдержала она.

Хасс долго молчал, прежде чем ответить, потом абсолютно ровно произнес:

– Не мы. Ты.

Вдохи стали не просто судорожными, а надрывными.

Она просто не представляла, как это быть в Андракисе без него! Каждый день, с того момента, как похитил ее из долины, Хасс был рядом. Незримой мрачной тенью преследовал ее, где бы она не находилась. А что теперь? Как без него?

Ким даже предположить не могла, что когда-нибудь будет бояться остаться без своего молчаливого хозяина. Это было так нелепо и в то же время отчаянно больно.

– Вещи там, – он указал на стопку, скромно лежащую на лавке рядом со столом.

По его приказу для нее еще вчера приготовили комплект одежды, в которой было удобно путешествовать верхом – легкие замшевые брюки, рубашку, плащ и высокие ботиночки. Путь до столицы займет не меньше недели, и в рабском рубище, кожа на ее бедрах превратится в кровавое месиво, еще на исходе первого дня. Он не хотел этого.

Ким не задавала вопросов, не смотрела на него, не жаловалась. Просто молча кивнула и начала одеваться в то, что он приказал.

Эта отстраненная покорность разозлила Хасса. Хотелось хоть чего-то. Криков, обвинений…просьб не отпускать ее, не отдавать ее. Все что угодно, лишь бы не это натянутое молчание. Он всегда был холоден с остальными, но впервые чужое равнодушие задевало его самого.

Дурак! С ней он точно становился дураком.

Не в силах бороться с самим собой, Кхассер проворно вскочил с кровати и начал одеваться. По-походному быстро, желая скорее выйти на улицу. Ким украдкой наблюдала за его напряженной спиной, за тугими мышцами, играющими под смуглой кожей. Странно, но сегодня раны выглядели так, будто он получил их не накануне, а как минимум пару недель назад. Его способность к восстановлению впечатляла. Ким бы тоже не отказалась от такой, что избавиться от боли. Только ее раны не снаружи, а глубоко внутри. Пульсировали, давили, истекая кровью.

– Через пять минут я жду тебя в центре, – процедил сквозь зубы и ушел, оставив ее наедине со своими невеселыми мыслями.

Ким думала о том, что ждет ее дальше. Жизнь в лагере была непростой, но хотя бы понятной. Она уже привыкла, знала, чего ждать каждый день, даже в какой-то мере смирилась, а теперь снова подступала неизвестность.

Пользуясь тем, что Хасс ушел, она вытащила из-под шкуры на сундуке свернутую карту. Зачем она теперь нужна, Ким не знала. Просто взяла с собой, засунув в глубокий карман походного плаща. Пусть будет. Так сохранялась иллюзий будто она хоть что-то сама решает в своей жизни.

Как и обещал, он ждал ее возле главного шатра. Рядом с ним стояли Аксель и Килай, чуть поодаль – Брейр. Заметив ее, он отвернулся, будто увидел что-то неприятное.

Ким подошла ближе к кхассерам.

– Я готова.

Хасс смерил ее тяжелым взглядом с ног до головы и нахмурился. Пора было ехать, но все внутри протестовало, просило задержаться еще хоть ненадолго. На пару дней. Его зверь угрюмо скалился, недовольный принятым решением, но Хасс придавил его, загнал в самые темные глубины своего сознания.

Едва перебарывая раздражение, он свистнул, подзывая свою вирту. Та подбежала, резво потряхивая темной гривой, и недовольно заржала, когда он неоправданно грубо проверил подпругу.

– Могу я взять Лиссу? – она обратилась к хассеру с тихой просьбой, – пожалуйста.

Он смотрел на нее сверху вниз, без единой эмоции – все они уже были под контролем. Окольцованы, посажены на цепь, сокрыты от посторонних глаз.

Хочет вирту? Пусть берет. Так он будет избавлен от необходимости везти ее с собой, обнимать и чувствовать этот проклятый запах, который намертво въелся в легкие и отпечатался на подкорке.

– Мы не даем виртам имена, – холодно обронил кхассер, наблюдая за тем, как она встревоженно закусывает свои полные красивые губы.

К черту. Губы как губы. Они у всех одинаковы, только различаются формой и размером.

– Я …я так не умею, прости, – Ким опустила глаза, – мне жалко ее оставлять.

Прости… Сколько покорности, когда ей это надо. Столько тревоги за какую-то вирту, и столько равнодушия для него.

Почему это так царапает?

– Бери, – согласился, небрежно пожимая плечами, – мне все равно.

Ким вскинула на него растерянный взгляд. Непонятный, наполненный потаенной тоской и обреченностью. Хасс еще ни разу не говорил, что ему все равно….

– Я сейчас, – прохрипела и, развернувшись, бросилась прочь с песчаной площади.

Больше не будет ни танцем, ни костров, ни шумных вечеров, наполняющих лагерь музыкой. Больше не будет ничего.

Вирта все так же сидела на привязи чуть в стороне от их шатра.

Их шатер…как глупо звучит.

Ким подскочила к ней и начала развязывать веревку, чувствуя, как подкатывают внезапные и совершенно бессмысленные слезы.

– Мы уходим, девочка. Насовсем. Нам больше здесь не место.

Лисса подозрительно склонила голову, будто пыталась понять, что это значит.

– Идем, – Ким потянула ее за гриву, – идем.

Когда они пришли в центр, Хасс кивком приказал седлать Лиссу. Проворный молодой парень, тут же накинул седло, затянул подпругу, набросил недоуздок.

Ким с удивлением рассматривала затягивающиеся раны на боках своей вирты. Они тоже выглядели не так страшно, как ей казалось ночью, когда напали валлены.

Здесь все умели быстро восстанавливаться. Кроме нее.

Лагерь они покинули спустя полчаса. Проехали по узким проходам между пыльных шатров, свернули на запад и присоединились к группе воинов, возвращающихся в столицу после долгой службы.

Весь день они продвигались по долине, на ночь становившись возле гигантского камня, похожего на голову валлена, а с первыми лучами солнца снова тронулись в путь.

Никто не разговаривал с ней, никто не смотрел в ее сторону. Она чувствовала себя невидимкой, наскучившей игрушкой, которую решили передарить кому-то другому. Хасс ехал во главе отряда и ей, зажатой посередине, оставалось только смотреть ему в спину.

Он чувствовал этот взгляд. Обжигающий и горький, но так ни разу и не обернулся, не подошел. Лишь на вторую ночь, когда они остановились возле реки, принес ей еще один плащ:

– Ночью будет холодно.

Она приняла его, поблагодарив молчаливым кивком, и замотавшись в него с головой устроилась на мягкой траве.

К полудню следующего дня они выбрались к подножью низких сизых скал. И там их ждала развилка: одна дорога терялась между каменистых отрогов, вторая уводила на север, пыльной лентой стелясь по равнине.

– Левис, – Хасс подозвал командира, – Ее к императору. Передать лично. Понял? Головой отвечаешь за нее.

– Будет сделано, – воин сурово брякнул оружием, принимая приказ.

Ким сидела в седле ни жива, ни мертва и молилась, чтобы Хасс на нее посмотрел. Просто посмотрел! О том, чтобы он сказал хоть что-то Ким и не мечтала.

Янтарные взгляд остановился на ней. В нем было пусто. Ни ярости, ни сожалений, ничего. Одним движением кхассер расцепил золотой ошейник и небрежно бросил его на траву.

Теперь точно все!

– Пошла! – он пришпорил свою вирту, сворачивая на пологую дорогу. Через мгновение она перешла на галоп, поднимая за собой клубы пыли.

Темный силуэт стремительно уносился прочь, и вопреки всему вместо облегчения Ким чувствовала только одного – горечь разочарования.

– Продолжаем путь, – скомандовал главный воин.

Очень скоро роковая развилка осталась позади, а фигура кхассера скрылась за холмами.

Он отказался от нее. Отдал другим. Ему действительно все равно. Теперь она в этом убедилась.