Обитель Варн

Глава 14

Бэф захлопнул книгу и посмотрел в темноту за окном: давно он не читал столь увлекательный роман. Да, не жалко потраченного времени - развлекся на славу.

Или отвлекся?

Лесс смотрела в зеркало - от этой мысли не отвлечешься...

"... Держи зеркала подальше от рожденных из мертвого тела. Если такой Варн, не достигнув годовалого возраста, три раза увидит свои зрачки, он вновь станет человеком. Ты потеряешь детеныша, возродив мертвеца. Зачем дарить человеку вторую жизнь? Они с первой не знают, что делать... " - вспомнились ему слова Монгрейм.

"В чем-то он прав", - подумал Бэф, ставя том на место.

Лесс, клацая зубами от холода, выплыла в коридор. Замок просыпался, оживал. Дежурные, что охраняют обитель Варн в дневное время суток, передавали свои полномочия проснувшимся: Рыч, Тесс и Смайх вылетели на вечерний осмотр округи. Май очаровывала Хоф, насмехаясь над угрюмым сородичем. Урва, щуря хитрый глаз, шельмовал в карты, надувая Соувиста. Тот рычал, не понимая причину проигрышей. Коуст смеялся, вторя его недовольству.

Ойко стряхнула с ноготков добытый нектар в ряд фужеров, недобро посмотрела на вплывшую в зал Лесс и села в кресло, передав один фужер Таузину, другой зажав в своей руке.

Лесс потянула ноздрями воздух, чувствуя неимоверный голод, и довольно заурчала, подлетая к пище, уже чувствуя на языке вкус нектара. Но ей досталась лишь пустота - родичи проворно разобрали фужеры перед ее носом. Коготки Лесс царапнули по столу, где секунду назад стоял фужер. Урва отсалютовал им и, увидев, как скривилось лицо Варн, услышав ее обиженное шипение, рассмеялся. Лесс попыталась отобрать, но Урва увернулся, взмыл вверх. Из рукава посыпался дождь из карт. Соувист, увидев пролетающие мимо него вальты и шестерки, понял, наконец, почему проигрывал, и, издав воинствующий крик, рванул за аферистом. И столкнулся с Лесс, почти достигнув цели. Его впечатало в стену, по которой он стек, смешно рыча от возмущения. Лесс же вошла в пике и рухнула вниз, как сломанный самолетик, прямо на колени Ойко. Обе упали на пол, перевернув кресло. Ойко зашипела и прошлась ноготками по лицу нахалки, Лесс в ответ укусила ее за нос. Ойко взвизгнула и собралась всерьез покалечить девчонку, но Майгр не дал. Подхватил Лесс за шиворот, спасая от острых когтей разъяренной сестры, усадил рядом с собой, сунув для успокоения ей в руку свой фужер.

Соувист же, не обратив внимание на суматоху, ведомый жаждой возмездия за нечестную игру, предпринял вторую попытку и погнался за Урва, который уже покидал зал через окно.

Лесс, еще скалившаяся в пылу азарта потасовки, клацнула зубами о край фужера. Принялась жадно глотать нектар, тут же забыв, что случилось и из-за чего. Нектар-р-р - урчала она довольно, ни на кого не обращая внимания.

Ойко попыталась напасть и отомстить за припухший нос, но Майгр повернул к ней свою невозмутимую физиономию и громогласно рыкнул, предупреждая о тщетности ее надежды. Волосы Варн встали дыбом. Ее качнуло.

Вот как? - прошипела она, сверкнув глазами от злости, гордо вскинула подбородок и поплыла мимо: Фи, на вас-с-с!

Лесс вылизала последнюю каплю нектара и тяжело вздохнула: мало.

- Хочешь еще, иди на охоту, - кинул Майгр. Варн, и секунды не подумав, последовала его совету - полетела в окно, в темноту разбавленную точками городских огней вдали.

Инга сидела напротив сына, подперев ладонью щеку, и с тоской смотрела, как он ковыряется в тарелке.

- Ешь все.

- Не хочу, - вообще отодвинул тарелку Игнат. - Сыт, спасибо.

- Ты когда последний раз ел? Что?

- Какая разница, ма? - поморщился парень, уловив истерические нотки, что зазвучали в голосе женщины. Хлебнул чая и вылез из-за стола.

- Я отцу нажалуюсь! - хлопнула ладонью по столу Инга, не зная, чем еще напугать сына, встряхнуть, привести в себя.

- Жалуйся, - бросил равнодушно и встал у окна, вперив немигающий взгляд в темное, ночное небо.

Ну, хоть плачь, хоть вой, хоть ногами топай - ему все едино!

- Ты в академии был?!

- Был.

- Что там нового?

- Ничего.

- Как успехи в учебе?

Парень молчал, мысленно отсылая мать домой.

- Игнат?!

- Ну?

- Ты мне не нукай! Ишь, привычку взял. Закрой окно, холодно. И вернись за стол, чаю попьем, поговорим. Я пирожное тебе принесла, а ты даже не попробовал.

- Не хочу.

- Аппетита нет? Заболел? Может, специалистам покажемся? Температуру мерил?

- Я здоров.

- Вижу. Закрой окно, я сказала, продует! Игнат!

- Да, оставь ты меня в покое!! - взорвался парень. Женщина смолкла, сникла, пораженная вспышкой немотивированной ярости. Агрессивность сына, о которой она и не подозревала, совершенно расстроила ее: женщина всхлипнула и заплакала.

- Ма, ну, перестань, а? - поморщился парень. И видя, что та не слышит его, со вздохом покинул свой пост, пошел ее успокаивать. - Не плачь, мама, прости. Я, правда, сыт и здоров. Что ты выдумала?

Инга вытерла слезы, покрутила чашку с остывшим чаем и решилась:

- Игнат, если уж у вас такая любовь, то приводи свою девушку, живите. Я слова не скажу.

Игнат невесело улыбнулся и скривился, готовый заплакать в ответ - что ж, ты раньше-то упрямилась, мам? Эх, если б все так просто было - приводи, живи...

- Она не хочет.

- Как это? - оскорбилась Инга: да к такому, как ее сын, на четырех конечностях поспешать надо! Ишь, королева нашлась!

- Не спрашивай, ма! - парень сел за стол и стал нервно размешивать сахар в чае. Инга смотрела на него и понимала, что должна, обязана спасти своего ребенка от верной погибели, а для этого должна взять ситуацию под контроль любой ценой. Давление не пройдет, жалость - тоже мимо. Тогда - понимание, союзничество. Тактика тонкой, очень мягкой игры. Верно!

- Игнат, расскажи мне о ней, - попросила ласково. - Я верю, вы все равно будите вместе, и хочу лучше понять, кто станет членом нашей семьи.

Игнат удивленно, с долей недоверия посмотрел на женщину - шутит?

Нет, та не шутила - лицо серьезное, взгляд добрый, задумчивый, располагающий. Сын не смог скрыть радости:

- Мам... ты, правда, веришь, что мы будем вместе?

- Конечно, сынок. Ссоры, недоразумения случаются в любой семье. Важно, чтоб ваши чувства от этого не страдали. А они не страдают, я же вижу.

Но не успела мать закончить свою благожелательную речь, как Игнат вздрогнул, уставился в окно. Ему показалось, что-то мелькнуло в темноте, послышалось знакомое фырчанье. Парень забеспокоился, что из-за матери Лесс не залетит к нему, и они не увидятся. Он резко вскочил и почти силой принялся выталкивать женщину вон:

- Мам, иди, пожалуйста, иди! Я позвоню. Потом поговорим, хорошо? Ну, давай мамочка, иди.

Женщина возмущенно уставилась на сына и хотела резко высказать, что думает о его манерах, но вспомнила, что избрала роль тактичной, всё понимающей подруги всем влюбленным безумцам. Выдавила улыбку и закивала, оставляя квартиру сына:

- Конечно, ты прав, мне пора.

Игнат благодарно посмотрел на нее, чмокнул в щеку и вернулся наверх, взбежав по лестнице, перепрыгивая ступени, а Инга открыла дверь, но за порог не ступила. Замерла, чутко прислушиваясь к тому, что делается наверху, гадая, что за странных гостей, приходящих через окно, расположенное на восемнадцатом этаже, ждет ее сын, безумный альпинист: парочку отмороженных экстремалов, агента СВОН?

Лесс сидела на ветке дерева, качаясь на ней. Поглядывала вниз на разборки дворовых котов. Серый худющий наглец во все горло рассказывал неуклюжему рыжему толстяку о своих потрепанных жизнью нервах. Тот пытался прорычать в ответ, что и у него настроение аховое и в принципе на все трудности чужой жизни и отклонений психики параллельно, но вместо достойного комплекции рыка получалось утробное ворчание даже не кота, а его ужина.

Рыжему хотелось домой, серому нужно было показать, кто во дворе хозяин.

Один не умел драться, другой не видел в том смысла и стращал скорей от скуки да зависти к сытой жизни собрата.

Лесс внимательно слушала их пререкания и, зевнув от скуки, решила помочь солистам расстаться - рыкнула, как голодный лев, от души и с довольством. Рыжего подбросило с места, понесло через серого в сторону кустов. Серый, путаясь в собственных лапах, чуть не по-пластунски принялся отползать в противоположную сторону, максимально сровнявшись с землей: Я желтый листик, я травинка, клочок газона, уголок асфальтовой плитки.

Лесс фыркнула - вояка! И заскучала в образовавшейся тишине. Домой не хотелось - что там делать? Одни буки - не порезвись, не пошали - тоска. По городу на сытый желудок кружить - тоска в квадрате. А на дереве, как желудь сидеть да котов пугать - тоска в кубе. И куда бедной Варн податься, чтоб развеяться?

А почему б человечка не навестить? - мелькнула шалая мысль. У него много интересного в доме, и говорит он забавные вещи. Да, отчего б не повидаться?

Варн сорвалась с дерева и полетела знакомым курсом в сторону квартала высотных свечек за парком.

Десять минут, пятнадцать - тишина. Инге надоело ждать, чутко прислушиваясь, как законченный параноик, к тишине в доме. Она покинула квартиру сына, решив обязательно рассказать мужу о том, что их сын, похоже, имеет серьезные проблемы с психикой. Пора парня спасать. Если оба возьмутся: отец - силой, мать - лаской - может, что и получится.

Лесс влетела, как вихрь, сшибая стоящего у окна парня. Повалила на пол, уселась на него и зашипела в лицо, скорчив смешную рожицу:

- Не ждал-л?

Игнат счастливо рассмеялся, глядя в ее озорные глаза.

- Ну, я так не играю, - надулась мигом Варн, освобождая " пленника" с пояснением. - Я тебя пугаю, неужели не ясно?

- Не-а! - искренне заверил Игнат, блаженно улыбаясь.

- Фу-у, дурачок какой, - слезла с него Лесс и уселась на пол рядом. Огляделась вокруг - чем бы заняться? А нечем. Опять к парню повернулась, решив продолжить игру: оскалилась и зашипела. Игната скрючило от хохота.

Вот и развлеклась! - вздохнула Лесс. Ничего нынешнее поколение человекообразных не боится:

- Вампиры кусаются, - поведала стра-ашным голосом, в надежде, что это парня впечатлит, и он, наконец, испугается.

Игнат, сдерживая смех, лег набок, опираясь на локоть, с любовью глядя на девушку, сказал:

- Ты больше похожа на разбуженную летучую мышь.

- Я вампи-и-ир, - растопырив пальцы, вновь завыла Лесс.

- Глупышка ты, - улыбнулся парень и повалил девушку на пол, навис над ней, придерживая руками. Лесс заинтересованно уставилась в человеческие зрачки: что ты задумал? Губы парня нежно накрыли ее губы.

Варн притихла, напряженно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, вглядываясь в лицо Игната, в его блестящие глаза. И поняла - ей нравится поцелуй. Расслабилась, приоткрыла губы, впуская чужой язык, и забилась от удушья. Слюна парня, что яд, проникла внутрь, сдавила горло. Перед глазами Лесс замелькали кадры из его жизни, не нужные ей, не интересные. Она взывала, откидывая Игната, попыталась встать и улететь, но ее словно цепями опутали, прикрепили к полу.

Бэф! Бэф! - закричала она, мысленно взывая о помощи.

Минута, другая и невидимая сила подхватила ее, повела, как на аркане, в сторону замка.

Игната же словно лишили сил. Он сидел у стола, не чувствуя тела, не осознавая что оно есть, и смотрел, как Лесс, словно пьяная птица, мотаясь из стороны сторону, вылетает из окна.

Он хотел остановить ее, но не мог пошевелить и пальцем, забыл, как кричать, говорить. И будто покрылся льдом от макушки до пяток.

Он и сам не понял, сколько просидел ледяной статуей, таращась в темный проем окна, в котором скрылась Варн, пока, наконец, не пришел в себя, не смог пошевелиться.

- Ничего себе, поцеловались... - прошептали онемевшие от холода губы.

Но вопреки отвратительным внешним впечатлениям, внутри него жило настолько приятное, восхитительно-восторженное ощущение, что и аналогов подобному он не мог припомнить и адекватное название подобрать. И тем более не желал расстаться с ним, как и с его производной - Лесс.

- Ты будешь моей, - заявил, с трудом поднимаясь с пола. Закрыв окно, составил план обретения, а если надо, порабощения Варн. Их общей защиты от ее хозяина, того неприятного мужчины. Бэф? Да, хоть - блеф! Против чеснока, серебра, святой воды, распятия и осинового кола ни одна нежить не устоит. Это всем известные факты.

Придется вампиру пододвинуться, уступить девушку более молодому, умному сопернику!

Лесс не поняла, как оказалась в замке. Она и не летела домой, а как подбитый бомбардировщик шла на автопилоте, рухнула в оконный проем, распластавшись по полу, проехала до самых ступней вожака, собирая по дороге встречные предметы, сметая кресла, бронзовые стойки для свечей.

Бэф был явно вне себя. Он тяжело дышал от гнева, и флюиды его ярости были настолько осязаемы, что Лесс зажмурилась и сжалась, остановившись у его ног.

- Как самочувствие? - прошелестело над головой. Голос вожака был тих и вкрадчив, что еще больше напугало Лесс. Она совершенно потерялась от дискомфорта в теле, от оглушающей пустоты в голове. Холода, что инеем покрыл каждую частицу ее существа.

Бэф терпеливо ждал ответа полминуты, и, не дождавшись, взмахнул рукой, силой поднимая Варн с пола. Она попыталась увернуться, но была схвачена за горло и впечатана в стену:

- Я задал вопрос!! - громыхнуло под сводами, срывая фрески, взрывая покой книжных рядов. Старинная мебель рассыпалась в прах. Казалось, сам замок качнулся, потрясенный неистовой яростью Бэфросиаста.

В соседней зале притихли пировавшие Варн. Урва выронил фужер с нектаром, Майгр окаменел, превратившись в дубликат одной из статуй, что минуту назад украшали помещение, а сейчас лежали россыпью мраморной крошки на полу. Мааон стек по камину вниз и словно ящерица стал пробираться в коридор, желая достичь спальни, забиться в саркофаг, притаиться под тяжелой крышкой. Его опередили женщины - Май и Тесс тенью проскользнули к себе и дружно хлопнули крышками. Рев негодования главного Варн, что обрушился на головы всего клана, был неожиданным, редким и говорил лишь об одном - теперь выживет и переживет гнев вожака лишь самый быстрый и сметливый.

Повторный рев заставил дрожать даже древние стены. Хоф увеличил темп продвижения к спасительной тишине саркофага. Урва и Рыч синхронно залегли под стол. Соувист, икая от ужаса, повис на раскачивающейся люстре. Таузин рванул вон из помещения: пойду проверю - все ли вокруг спокойно?

Лишь Ойко, довольно щуря хитрые глаза, улыбалась, сидя в кресле: кажется, фавору юной Варн пришел конец. Интересно, что натворила эта дурочка?

- К человеку потянуло? - прошипел вожак в лицо Лесс, буквально расплющив собой Варн о стену. - Хочешь, чтоб он стал одним из нас? А меня ты спросила?!!

Бэф безжалостным ударом откинул Лесс. Она полетела через залу, врезалась в кладку соседней стены, разрушая перекрытие. Два внушительных булыжника обвалились, образуя контактные окошки с соседней залой.

- Бэф...Бэф!.. - взмолилась Лесс, видя его стремительное приближение к ней. И вновь была отправлена в полет, теперь обратным курсом, со значительно попорченным лицом.

- Бэф... - сопроводило её ядовитое передразнивание главного Варн. Лесс врезалась в каминную кладку и резко перевернулась, приготовившись встретить Бэф и на этот раз ответить. Но только взглянула в лицо вожака и передумала. Бэфросиаст, не прикасаясь к ней, всего лишь жестом поднял с пола и распластал по стене, как трофей любителя сафари, добытую шкурку зебры. Куда с ним бороться? Она, что щенок пекинеса против бенгальского тигра.

- Посмотри мне в глаза!...

Кто бы ослушался?

Бэфросиаст счел память Лесс и разозлился еще больше:

- Его слюна ядовита для тебя, а твоя для него!! Это знает любой месячный щенок!! - закричал, вскинув ладонь, словно желая растереть девчонку о стену. Лесс пронесло по всему периметру помещения, включая оконные проемы, и она спиной проверила прочность кладки - она обрушилась, открывая обзор соседней залы, в которой в немой пантомиме ужаса застыли не успевшие скрыться Варн.

Ойко ойкнула. Соувист рухнул на пол вместе с люстрой и застыл, мечтая, чтоб вожак не заметил его. Урва сровнялся с полом, Рыч с внутренней стороной столешницы.

Бэф откинул Лесс на стол и замер в образованном проеме, тяжело дыша от негодования. До него вдруг дошло, что он словно человек испугался за подругу, за себя, их совместное будущее. Он ревновал! Как юнец, как глупец!

Вот они, минусы оттаявшего сердца, темная сторона вновь обретенных чувств.

Бэф качнуло - он бы с радостью убил сейчас и Лесс, и человека, что посмел укрыть ее губы поцелуем, коснуться ее. Но какое он имеет право вмешиваться в ее жизнь, влиять, давить? Ему давно было ясно, что Лесс так и осталась на меже меж плоскостью человеческой жизни и существования Варн. Да, пока она еще Варн, но в любой момент может стать человеком. Ее тянет прошлое, сколько бы он ни смывал его с ее разума, ни чистил память, потакая собственным иллюзиям, эгоистичным желаниям. Своим, только своим.

Не важно, что Лесс не осознает, что рвется обратно, в привычный круг человеческих отношений, предательств, лжи и одиночества. Он прекрасно это понимает, видит, осознает. И какой смысл удерживать ее, надеяться на что-то? Да и на что? На то, что она вспомнит прошлое и поймет, что мир людей отверг ее, предал, растоптал? А как она это вспомнит, если он по своему малодушию, своей ослепившей разум страсти, постоянно контролирует ее, тщательно заметая следы прошедшей боли из памяти девушки?

Бэф отвернулся - пора вспомнить, что он не только влюбленный мужчина, он еще Варн, вожак, что отвечает за сохранность каждого в клане, за свободу выбора, за порядок. Человек никогда не поймет Варн, не полюбит. Незачем путать иллюзию с реальностью.

Лесс сама должна выбрать, с кем она и кто. Он не станет больше насиловать ее своей волей, уподобляясь иным человекообразным. Но защищать, опекать и присматривать за ней он обязан. Это его долг.

- Моя спальня для тебя закрыта, - произнес через силу и, не обернувшись, поплыл к себе.

Лесс с тоской посмотрела ему в спину: за что он ее так страшно наказывает?

Непрошеная слеза скатилась по щеке.

- Она плачет, Бэф!! - взвилась Ойко, призывая вожака, схватила Лесс за волосы, выставляя ее лицо со слезой на щеке как улику. Варн не противилась, она просто не понимала, в чем суть преступления, как не понимала, что плохого совершила, желая узнать вкус поцелуя.

- Варны не плачут, - тихо заметил вожак, замерев. Он не хотел оборачиваться, прекрасно зная, что увидит, прекрасно понимая, что будет дальше.

- Она человек! - взвизгнула Ойко, грубым взмахом сняла ногтем слезу вместе с кожей, выставила, показывая каждому.

Бэф пришлось вернуться и заявить твердо, пресекая дебаты и бунт, что могли последовать, в зачатке:

- Она не человек!

- Тогда что это?!

- Кровь и твоя ревность! - ударил по лицу Ойко. Ту качнуло, капля, что была предъявлена в доказательство, обратное утверждению вожака, выскользнула с ногтя и упала на пол. Варны замерли - каждый видел - Лесс плакала, как человек, но вожак сказал, что это не правда, а вожак всегда прав. И сейчас?

Каждый вперил немигающий взгляд в лицо Бэфросиаста, требуя пояснений.

В зале повисло молчание. Лесс хлопала ресницами, силясь понять суть происходящего. Урва, подумав пару секунд, сел рядом с ней, обнял, давая понять остальным, что верит вожаку и по-прежнему признает ее своей сестрой, ученицей:

- У каждого свои странности, - заметил он, ответив на немой вопрос Мааон.

Ойко оскалилась, шагнула к Бэф:

- Это серьезное обвинение, вожак. Не время молчать.

- Пока она не человек и не Варн. Она ребенок. Наша сестра, - бросил Майгр, занимая позицию слева от Лесс, тем самым прикрывая ее с другого бока.

- Вот тебе и ответ, - кивнул Бэф, вскользь глянув на своего помощника: я заметил, оценил твою верность. Майгр, словно обласканный пес, довольно улыбнулся. Обняв Лесс, лизнул ее в щеку, заживляя рану, оставленную ногтем Ойко. Рыч и Соувист переглянулись: братья взрослые - они опытнее, умнее и сильнее - им виднее, и бочком подвинулись к сородичам, давая понять, что они тоже на стороне Лесс и вожака. Коуст пихнул Ойко в плечо, хохотнув в ухо:

- Обознатушки, перепрятушки.

Мааон в сомнениях переводил взгляд с одного сородича на другого, оглядел Лесс, покосился на Бэф:

"Это то, о чем все Варн слышали, но не видели/?

Бэфросиаст молча уставился на него, взглядом говоря больше, чем языком и мыслями.

"Понял", - развел тот руками. Хочу отметить, что всегда поддерживал тебя в любых начинаниях."

"Вот и не задавай глупых вопросов".

"Так я, из любопытства. Да, и нет вопросов. Вообще-то Лесс мне сразу понравилась", - и с елейной улыбкой на губах качнулся к образовавшейся группе сородичей, погладил Лесс по голове: чудный детеныш. А какая опора клану?

- Инцидент исчерпан. Всем спать, - приказал вожак, фыркнув в лицо подхалима.

Ойко хотела возразить, возмущенная поведением братьев, преградить путь вожаку, повторно призвать к ответу. Но Бэф, не глядя, махнул ладонью, отшвырнув ее с дороги, а Таузин подхватил и вообще выкинул в окно - охладись, сестрица!

Смайх подал Лесс чудом выживший фужер с нектаром:

- Подкрепись.

"Лучше б объяснил", - глянула та на брата.

"Я объясню", - заверил Урва: "Пей и пошли спать. Слышала, что вожак сказал"?

- Он любит тебя, - с тоской глядя в светлеющее небо в окне, сказал Урва. Он сидел у саркофага Лесс, убаюкивал сестру, рассказывая сказку о великом чуде, что доводится познать не каждому смертному, не то что - бессмертному. В голосе Варн чувствовалась печаль.

- Ты не знаешь, что это такое, - догадалась Лесс.

- Не помню, - вздохнул тот. Оперся на край усыпальницы и, положив голову на руки, посмотрел внутрь, в чуть искаженное рубцующимися ранами лицо подопечной. - Любовь - это дар. Она относится к сфере чувств, а нам они неведомы. Наше сердце - ледышка, и по венам течет не кровь, а красный фреон. Но в отличие от людей, мы стараемся понять тех, кто чем-то выделяется из нас.

- А люди?

- Они чураются всего необычного, относят его к сфере неопознанного, ставят в ряды артефактов. Им так проще. У нас другие взгляды на жизнь, малышка. У людей она коротка, у нас - бесконечна, и все же мы ценим ее больше, чем они. Причем не только свою жизнь, но и любого другого существа. У нас в замке часто останавливаются те, кто в свое время был изгнан с обжитых мест людьми. Человечки не любят, не желают делить свою территорию с кем бы то ни было. Даже их Боги живут далеко от них - на небе, где-то глубоко во Вселенной, не видимые, не осязаемые.

- Почему?

Урва пожал плечами:

- Люди слабы, уязвимы и оттого боятся всего, что нельзя понять, поработить, подчинить. Они предпочитают гегемонию мирному сосуществованию. Понять, значит принять. Им тяжело сделать первое и фактически невозможно - второе. Страх, вот что не дает им мыслить здраво, жить открыто. Продлить свою жизнь, познать то, что лежит вне плоскости их знаний. Хочется, да не можется. Страх перед болью, страх перемен, ломка стереотипов, принятие иных способов существования, иных взглядов на вещи - это серьезное испытание для человека. Их физическая оболочка и психика хрупки. Потому лишь один инстинкт превалирует над остальными, главный принцип существования - самосохранение. Выключи его и включится другая программа - самоуничтожение. Человек доведет себя до могилы, заодно положив рядом пару соплеменников. Они еще более одиноки, чем мы. Каждый за себя, сам по себе, раскиданные по миру, живущие каждый в своей ячейке соты - благоустроенных квартирках. Закрытые двери, закрытые окна, как спасение от вторжения, как страховка безопасности, спасение себя и глупых безделушек, коими они окружают себя, отдавая им свое сердце и жизнь.

- Грустно.

- Грустно, - согласился Урва. - Но это не наша печаль, малышка, у нас хватает своих. Спи, дядя Урва посторожит твой сон...

- Бэф больше не придет?

- Нет. Пока ты не поймешь, кто ты и с кем. Но он всегда будет рядом, всегда. Поверь, я знаю, что говорю.

- Я Варн!

- Ты несмышленыш, запутавшийся, потерявшийся и зависший меж двух миров. Но каждый из нашего клана всегда будет рядом с тобой, что бы ты ни выбрала. Только позови, только подумай.

- Я не понимаю.

- Скоро поймешь. Ты растешь, крепнешь. С каждым днем чувствуешь все больше, все больше видишь, понимаешь, вспоминаешь. Именно этого Бэф и боится.

Лесс непонимающе посмотрела на брата:

- Варн не знает страха.

- За себя - нет. Но есть другие, что ближе тебе, чем ты сам...

Лесс, тяжело вздохнув, уткнулась в подушку: быстрей бы вырасти и все понять.

И сонно спросила:

- Как рождаются Варн?

- Поцелуй. Яд нашей слюны готовит тело к перерождению. Если яда достаточно, наступает летаргия... Так бывает обычно.

Урва грустно улыбнулся, глядя на заснувшую сестру:

- Но с тобой все было по-другому...

И настороженно потянул ноздрями воздух - за стеной явно кто-то был...

"Бэф"?

"Да", - ответил тот нехотя: "Присмотри за ней. Я ухожу в город".

Станевич, Гриеску, Максимов, Хоргер, Янч, Прот, Кузнецова, Белявина... Да, кажется и не вспомнить всех. А помнятся автобиографии, фамилии, лица. И не смыть их суетой бегущих, галопирующих дней, лихорадочными передышками. Все, кого она убила по заданию Гнездевского, словно кирпичики стеной, выстраивались за спиной и множились, множились, множились. Не пробраться сквозь ту стену, не вернуться пусть в глупое, но безмятежное время. Прошлое стерлось, настоящего, по сути, не было, о будущем и не мечталось. Впереди было люто холодно, а позади дико больно. Жизнь, что капкан, захлопнулась, зажав Алису меж двумя железными зубьями отмеренного ей пространства - Игнатом Гнездевским и всем СВОН в его лице и смертью. Она не боялась ее, изучив в совершенстве, но пока дарила другим, убивая себя, и мечтала о мести капитану. Брела, как получится, тупо выполняя приказы, уже не чувствуя ничего кроме безмерной усталости и ненависти. Порой настолько лютой, что она разливалась по сознанию, путала мысли и топила разум. В этом океане тонул не только Гнездевский - Сталеску. Порой она сама не могла сказать точно, кого ненавидит больше - себя или Игната?

Первое время она металась в поисках выхода, не находила, злилась и не то, что сдалась, а скорей затаилась. Усталость и отвращение к себе, к той миссии, что выполняет, выжгли ее изнутри, состарили, обратив душу в прах.

Она стала высококлассным специалистом, ее оценили, повысили в звании, поручали самые тяжелые, опасные задания, с которыми она с блеском справлялась. И уже не мечтала промахнуться, не могла, даже если б сильно захотела. Тренировки, ежемесячные стрельбы, ежеквартальные курсы переподготовки вышколили ее настолько, что она перестала чувствовать себя человеком, превратилась в автомат, очень мощную программу, живущую отдельно от всех законов природы, вне людского сообщества. Впрочем, иначе и быть не могло. Любой агент СВОН был изначально изолирован как от окружающего мира, так от своих же товарищей. В этой паутине каждый был сам по себе и знал не больше, чем нужно, чем позволено было знать. Ни друзей, ни семьи, ни каких-либо привязанностей невидимкам не полагалось. Безликость, неприметность и постоянные тренинги, что выхолаживали душу, но держали тело в форме. Алиса превратилась в нечто среднее меж хамелеоном, самым матерым хищником и компьютером. Талантливая актриса, гениальная машина для обнаружения и устранения объектов любого уровня сложности и очень одинокая, лишенная нормальной жизни, обычных среднестатистических радостей женщина.

- Что не так, Лиса? - спросил ее после очередных плановых курсов переподготовки Тропич, протягивая пропуск на выход из части.

- Чем вызван ваш вопрос, сержант?

Мужчина замер, встретившись с ее пустым пространным взглядом, и впервые не выдержал его, отвернулся. Но все же не преминул дать отеческий совет:

- Я знаю, что с тобой, Алиса. Понимаю. И наверное, не открою большую тайну, сказав, что дальше будет лишь хуже. Хочу дать совет: не думай спрыгнуть с этого поезда. Иначе, чем под колеса, не получится.

Алиса молча взяла пропуск, повертела в руке и вдруг, вскинув взгляд на сержанта, тихо сказала:

- Я больше не могу убивать.

- Игнат пустит тебя на мясо, - так же тихо заметил Тропич.

- Не получится, - без уверенности парировала девушка.

- Сможет. Сама знаешь - без раздумий. Только почует, что ты против него, только заподозрит... Будь с ним осторожна, Алиса.

Старый вояка развернулся и, не попрощавшись, направился к казарме. Он многое мог бы ей сказать, но разве имел право? Да и не было в том смысла - Алиса давно уже превзошла своего учителя и знала ответы на все вопросы, трезво оценивала силы, шансы.

Сталеску провожала его взглядом и переводила на внятный язык то, что он хотел, но не мог, не смел высказать открыто: Игнат знает, что ты близка к срыву. Он знает, что ты против него. Он настороже, а ты в опасности. Не делай глупости, мобилизируй силы - развей его сомнения. Глупо идти на конфронтацию, обострять отношения. Этого врага тебе не одолеть. Ты умрешь, и мне будет очень жаль. Не стоит по-глупому подставлять голову под пресс.

"Посмотрим, посмотрим... кто кого" - прищурилась девушка, и, закинув легкую спортивную сумку на плечо, пошла к пропускному пункту. Через шесть часов она получила задание. Еще через неделю - второе. Месяц провела в Тмутаракани, выслеживая объект, полтора парилась в джунглях, отлавливая по одному группу неугодных СВОН людей, решившихся не только иметь свою точку зрения на методики особого отдела, но и высказать ее, и угрожать обнародованием компромата, спрятанного неизвестно где. На его обнаружение ушел еще месяц, а на ликвидацию стоящих на пути - восемь несчастных случаев, две пули и четыре стилета.

Потом ее загнали в Азию спасать религиозного деятеля, который в порыве старческого маразма возомнил себя мессией и рванул спасать густонаселенную часть земного шара от козней Сатаны и мук ада. Обывателей он не впечатлил, а политиков - да. Он стал весьма нужной фигурой в одном споре, суть которого была настолько далека от Бога, насколько сам престарелый миссионер далек от мира. Его появление в нестабильной зоне было как нельзя кстати и повлекло за собой большие волнения. Фанатика пленили и передавали из рук в руки, играя им как пешкой, когда закрываясь им, когда выставляя в арьергард. Закончить миссию маразматика и вернуть его домой, под присмотр добрых профессоров-психиаторов, было поручено Лисе. С отрядом спецов она забрала старческое тело, положив к дряхлым мозгам Великого Гуру около пяти десятков жизней. Хотя, по ее мнению, он не стоил жизни и бабочки-однодневки. То же самое думали и большинство ребят из группы, но молчали, как и Лиса. Сидя в салоне эвакуатора, отводили взгляды от трясущихся рук старика, от блеклых глаз, от его седых всклоченных волос, чтоб не выдать своих истинных чувств ни ему, ни товарищам. Закон СВОН: знаешь - молчи, думаешь - думай про себя. Настроение, мысли, чувства - личное дело каждого. Никого они не волнуют, не интересуют. Их не высказывают и не обсуждают, как и приказы. Мы вместе, но каждый сам по себе. Глупо откровенничать, не стоит заводить друзей. Завтра либо тебя может не стать, либо друга. Жить нужно этим денем.

Только Алиса успела вернуться в номер, смыть дорожную грязь, как заныл мобильник. Капитан сзывал своих на стрельбы, давая три часа на сборы и дорогу. Правда, двух часов у Алисы не было, учитывая отдаленность от пункта прибытия - как раз три часа, чтоб добраться.

К прибытию на место у Алисы было два горячих желания: поспать и придушить капитана. Понятно, что ни первому, ни второму не суждено было сбыться. Девушка с горя демонстративно залезла на капот машины, вытянула ноги, прислонившись спиной к лобовому стеклу, надвинула фуражку на нос, прикрыв козырьком глаза. Сделала вид, что спит. Сама же внимательно наблюдала за собранной группой, за Гнездевским и пыталась совладать со злостью, навеянной повсеместной усталостью. Ее взгляд четко фиксировал каждую мелочь, разум анализировал и делал выводы. Увы, они были неутешительными и успокоению не способствовали. Из двадцати семи собравшихся Алисе были не знакомы пятеро: молоденькая, курносая девица с внешностью грызуна и четверо внушительной комплекции парней. Далила же, Голубь и еще трое товарищей отсутствовали, что рождало предположение об их занятости, и тут же разбивалось о факты: капитан устраивает стрельбы лишь тогда, когда группа может прибыть в полном составе. Исключение может составить один, максимум два бойца. Учитывая явление новеньких, напрашивался вполне объяснимый вывод: пятеро ушли, пятеро пришли. Ясно, куда ушли те и почему явились эти. Не ясно другое - сколько понадобится времени, чтоб заменить каждого бойца в элитной бригаде Гнездевского?

- Долго загорать думаешь? - спросил Игнат, подходя к машине. Облокотился на капот, недовольно поглядывая на Лису. - Стрельбы не отменяли, агент Лиса.

- Для кого как, - мило оскалилась девушка, убирая фуражку с лица. - Далилу, смотрю, освободили, Голубя, Гаспара. Кто еще? А-а, Василек и Медуза. Пошлешь им порицание по Визиону?

Игнат отвернулся. Посмотрел на отстреливающую последние мишени молодежь и вспрыгнул на капот рядом с Алисой:

- Устала?

- Хочу ясности.

- Не положено.

- Мне? - ехидно прищурилась девушка, взглядом намекая на их давние отношения.

- Это в прошлом, Лиса, - ответил Гнездевский и задумался. Устроился удобнее, оглядел девушку, широко улыбнулся, потянувшись к ней. - Хотя, я не против возобновить их. Сколько раз уже предлагал... Надумала?

- Лучше под танк, - бросила Алиса, села, чтоб "ласковое" лицо капитана не маячило перед ней.

- Хамишь? Ох, смотри, кончится мое терпение, - предостерег тот, не скрывая разочарования и недовольства.

- Думаешь, не переживу... как Далила?

- Причем тут Далила?

- Она погибла? Где, как?

- Не много ли хочешь знать?

- Ответь. Всего один раз скажи правду, - повернулась к мужчине Алиса. Она готова была простить ему многое за минуту откровения, пусть горькой, но правды. Но Игнат давно забыл о том, что это такое. Ложь для него была привычна и тем приятна, красива, вкусна.

Он скривился:

- Много будешь знать...

- Отправишься к усопшим героям - товарищам. Ясно, капитан.

- Что тебе ясно?! - разозлился тот. - Много разговариваете, лейтенант. Встала и пошла ...

- Палить по мишеням. А зачем? Чтоб вопросов не задавать?

- Чтоб форму держать! И не забывайся!

- Хорошо.

Алиса неожиданно для капитана вытащила пистолет из наплечной кобуры и прямо с машины выпустила всю обойму в ползущие мишени молодых и старых бойцов, ни разу не промахнувшись. Потом с той же невозмутимостью поменяла обойму, вложила пистолет обратно и опять легла на капот. Старики развернулись и поаплодировали. Молодые внимательно оглядели ее и попытались воспроизвести то же мастерство стрельбы и наплевательство физиономий. Получилось так себе.

- Зеленые совсем, - с сожалением качнула головой Алиса. - Положат ведь их, Игнат. Или засыпятся.

- Не засыпятся, - буркнул тот, отвернулся, сделав вид, что сильно заинтересовался пейзажем каньона.

Девушка насторожилась: пятеро спецов ушли в неизвестность, пятеро сопляков прибыли - что же такое затевается, что СВОН потребовалось мясо? А иного вывода не получалось. Алиса почувствовала непреодолимое желание сделать еще пару выстрелов - в сердце капитана и в лоб. И никаких вопросов - ответов, чистое самоудовлетворение.

- Тебе кошмары не снятся, капитан? - спросила с яростным шипением. - В гости покойники не приходят? Все те, кто убит тобой или по твоему приказу. А ребята, твои бойцы, с которыми ты вместе пил, смеялся, спал? Скольких ты уже на тот свет отправил, мило улыбаясь в лицо и выдавая нечто патетическое, при этом прекрасно осознавая, что они смертники? Скольких, а? Десять, пятьдесят? Сто? Совесть не мучает?

- Совесть - сказка для гражданских, а нам ее по уставу иметь не положено...

- Вот ты ее имеешь с утра до ночи.

- Не тявкай! Много рассуждать стала, - прищурился Игнат.

- Что, уставом и это запрещено?

- Достала ты меня, Лиса, смотри, разозлюсь, а то и обидеться всерьез могу.

- Угрожаешь? - криво ухмыльнулась девушка.

- Предупреждаю. Достала меня твоя философия! Приказ есть приказ. Не тебе и не мне его обсуждать. Кто бы говорил о кошмарах с невинноубиенными в главной роли. У самой взвод жмуриков за спиной марширует, не меньше, а ту да же - в рассуждения.

Алиса скрипнула зубами, вперив в капитана немигающий, красноречивый взгляд. Они смотрели друг на друга всего минуту, но каждый понял - о перемирии и добрых отношениях речи быть не может. Они враги, и кто кого - у кого ума и хитрости больше.

"Жаль пускать тебя на мясо, но ты сама мне выбора не оставляешь" - говорил взгляд Игната.

"Порву я тебя, капитан. Утоплю лично. За всех. За все разом. Быть тебе моим последним объектом" - говорил взгляд Алисы.

Игнат нахмурился, по лицу прошла судорога сомнения, и вновь оно разгладилось, взгляд стал спокойным, по-отечески добрым:

- Устала ты. Давай организую тебе отпуск на пару недель. Настроение поднимает, мысли оптимистические появятся. Смотрю, совсем тебя хандра замучила, на старших по званию уже замахиваешься. Так и до трибунала недалеко. Нет, серьезно, сразу после стрельб лети в Любицы...

- Почему именно в Любицы? - прищурилась Алиса, пытаясь по лицу и взгляду капитана понять причину его лояльности. Ведь фактически открыто перчатками обменялись и каждому ясно - война. Значит, перехитрить решил? Посмотрим...

- Прекрасный, тихий городишко. Лучшего для отдыха не найдешь. Я сам, грешен, собрался туда на днях. Билеты вон в бардачке лежат. А не получается пока. Так что лети, лейтенант, отдыхай. Я позже присоединюсь, - улыбнулся заискивающе. - Не прогонишь?

- Ну, что ты милый, - протянула Алиса: присоединяйся, голубок. В приятном для тебя городке все точки над "и" и поставим.

- Вот и славно. Оторвемся, душа моя, вволю.

Скатился с капота, залез в салон и вытащил билет.

- В аэропорту тебя встретят, отвезут в Любицы, прямо до гостиницы. Уверен, тебе понравится.

Алиса внимательно посмотрела на него:

- Мне уже нравится.

Только вопрос беспокоит - почему именно Любица?