Обитель Варн

Глава 8

- Бэф...

- Оставь меня!!

Майгра сдуло в коридор. Урва сжался, с трудом устояв на ногах. Долго молчал, боясь нарушить раздумья вожака, и тихо, скорей для себя, чем для ушей Бэфросиаста, сказал:

- Если заснула где-то, то дорогу домой уже не найдет. Молодая...

Бэф угрюмо смотрел в окно на острые пики горных вершин. В свете дня они, казалось, смеялись над ним: ну, что, перехитрил судьбу? Превратил ласточку в ворону?

Бефросиаст скрипнул зубами:

- Еще не все вернулись.

- Остались только Май и Сувиост.

В зал вплыл Дейнгрин, послонялся и спросил, сев в кресло:

- Помощь нужна? На границе 12 Варн, они помогут.

- Сами, - отрезал Бэф, даже не повернувшись к гостю.

Тот с сомнением качнул головой:

- Вы еще не нашли изгоев, а уже несете потери.

- Лесс вернется.

- Как? Память молодых, что зарница - мелькнула и погасла. Прими мои соболезнования.

- Оставь их при себе. Лесс вернется. А чужаки будут выданы тебе в течение двух суток. Майгр!

- Да, Бэф, - несмело высунулся из-за косяка двери тот.

- Останешься за меня. Я иду в город. Ты тоже, - бросил недовольный взгляд на Урва и процедил, выплывая в окно: "наставник".

Главное, успеть найти ее до заката: где молодая Варн проснется на закате, то место и будет считать своим домом. И память сотрет все прежние воспоминания, начнет писать сценарий жизни заново. Лесс превратится в изгоя, как те, кого ловят кланы, одичает, и, скорей всего, погибнет не от голода, та от чьей-то руки, или от одиночества, что убивает любое существо, живущее вдали от того, к кому стремится душа.

Отвергнутая там, непонятая здесь, не живая, но уже и не мертвая, не человек, но еще и не Варн - на что он обрек ее? И имел ли право?

- Мама, я прошу тебя! Нет! Никакого криминала, ты просто поможешь... Я прошу тебя! Разве я просил тебя раньше? Мама Ты хочешь, чтоб я выпрыгнул в окно? Я не могу без нее! Да, люблю, да, понимаю!... Она сирота! - Игнат нервно ходил по кухне, сжимая трубку телефона, разговаривал с матерью и пытался уговорить ее поддержать его ложь. Он то срывался на крик, то снижал голос до шепота, вспоминая, что девушка находится за стеной, в душе, и ненароком может услышать его. То и дело подходил к двери, заглядывал в ванную.

- Ах, ну, да - Славочка... Да, плевать мне на твоего Славочку! Да, вот так! ... С отцом я сам поговорю. Он поймет меня...Нет...Мы подадим на регистрацию!...Это уже не твое дело, я что-нибудь придумаю... Да, сам! Мам, я прошу тебя о мелочи... Ладно, тогда считай, что у тебя нет старшего сына!!

Игнат в сердцах грохнул трубку на стол и сморщился, глядя на нее, готовый заплакать от бессилия. Неужели все рухнет из-за щепетильности матери? Он потеряет девушку?

Ни за что!

Лесс нравилось забавляться с водой. Она перетекала из ладони в ладонь, словно живая, словно сама жизнь...

Варн замерла: почему она так подумала? Что скрывает туман ее памяти? Может, ее жизнью играли так же, как она сейчас забавляется с водой?

Она прислушалась к журчанию воды, надеясь, что оно освежит воспоминания, расскажет о прошлом, поведает о будущем. Но вместо этого тонкий слух уловил голос Игната, разум сложил слова и фразы и подвел итог: человечек лжет. Ах, какой дурачок! Ничего, сейчас она заставит его сказать правду.

Палец скользнул по панели, выключая воду.

Она выплыла из ванной на кухню нарочно медленно. Ступила босой ступней на прохладную плитку пола и внимательно посмотрела на парня:

- Значит, я твоя жена?

- Да, - и глазом не моргнул тот. А в голове лишь вздор: как она хороша, как ей идет его футболка, как они будут счастливы вместе, как долго будут жить и какие красивые у них будут дети.

Лесс рассмеялась. Проплыла к Игнату, царапая ноготком стол, улыбнулась в лицо:

- Ты думал удержать меня ложью, человечек?

- Что?

- Ты не только глупый, так еще и глухой?... Ты когда-нибудь оставался в клетке с тигром? А представь, что остался - какой ложью ты накормишь его?... Что застыл?

Игнат понимал, что нужно что-то сказать, но не знал, что. Потерялся от стыда и страха. Стыда за наглую ложь, страха, что, узнав правду, девушка уйдет навсегда. Никогда не появится на той площадке, и тем более в его жизни.

- Мне все равно, кто ты, что. Я люблю тебя...

- Ты повторяешься, - скривилась Лесс, обходя его: город, что виднелся за окном, привлек ее внимание. Он был совсем иным при дневном свете, напоминал голограмму леса, в которую она пыталась войти вчера: вроде живой, а все же - мертвый.

Варн застыла у окна, прислонившись плечом к стене, и смотрела, как внизу снуют люди, бегут по своим делам, тащат что-то в руках. Муравьи в огромном, благоустроенном муравейнике. Интересно, чем они живут? Что движет их по истоптанным веткам дорог? Чувствуют ли они ветер в лицо? Понимают ли шепот листьев? Хорошо ли им или плохо, холодно или тепло?

- Чем ты живешь, человечек?

- Тобой, - заявил Игнат, подходя ближе, желая обнять и не смея.

- Не правда. Я миг в твоей жизни, а ты в моей, и того меньше.

- Ты читала Ромео и Джульетту? Прошли века, а их любовь жива.

- Любовь...Что такое любовь?

- То, что заставляет биться сердце...

- В груди? - повернулась к нему Лесс.

- Да, вот здесь. Послушай его, оно бьется для тебя, ради тебя, - Игнат осторожно прижал ее ладонь к своей груди, и Лесс явственно ощутила толчки под пальцами:

- Тук, тук, тук, - она уже слышала это. И ей было тепло и хорошо тогда. Лесс сонно качнулась, прислонилась головой к груди парня, - тук, тук...

Колыбельная для Варн в человеческом исполнении.

Лесс мгновенно заснула, и рухнула бы, не поддержи ее сильные руки Игната. Он поднял ее и отнес в спальню.

Пока она спит, у него есть время найти выход из положения, залезть в визион и узнать, кто такие Варн, что с ними делать, как приручить.

Но как найти правду в нагромождении слухов, мифов, легенд и сказок? Визион пестрел сайтами со страшными историями, которым и цена-то два "Ой" и три "Ха-ха".

Игнат потер лоб и с тоской посмотрел в окно - темнеет, а он по-прежнему знает, не больше, чем знал...

Они почти прошли тоннель. Последнее помещение, последняя дверь. Но как в нее войти? Прямо по курсу работали огромные маховики, не меньше двадцати, и все двигались в разном темпе: один отъезжал, другой крутился, третий падал, со свистом разрезая воздух острыми краями.

Девушки переглянулись. И обе вздрогнули от резкого звука, раздавшегося за спиной.

- Мама, - обернувшись, пискнула Люция. На подруг двигалась стена, подгоняя к препятствию из маховиков.

- Казематы иезуитов, - прикусила губу Алиса, оценив.

- Лиса, я его не пройду, - всхлипнула Маликова.

- Надо, Люсь, соберись.

Та вскинула руку с пистолетом и принялась палить по маховикам, в тщетной надежде остановить хоть один. Пули отскакивали, грозя задеть стрелка.

- Перестань, дохлый номер, - опустила ее руку Сталеску. - Давай: вдох, выдох и вперед.

- Это самоубийство, Алиса.

- Единственный выход. Я иду первой. Если что... не останавливайся и на секунду, уходи. Поняла?

- Ага... Камикадзе!

Девушки скривились в лицо друг другу, пытаясь изобразить бодрые улыбки пофигисток, и пошли к адской машине.

Они лежали буквально в трех метрах от заветной дверцы на выход, в темноту прохладной ночи, к траве, свежему воздуху и жизни, но могли лишь смотреть на нее. До разума еще не доходило, что они дошли, да и сил подняться не было.

"А надо", - вяло подумала Алиса, покосившись на подругу. Та была зеленого цвета, левая сторона лица, словно повстречалась с наждаком, рука от плеча до кисти измолота и держалась, наверное, лишь на рукаве формы. Сталеску досталось меньше: вывих запястья, да спина, как лицо Маликовой. Обошлось.

- Держись, Люся, держись, я сейчас, - прошептала Алиса, с трудом поднимаясь. Набрала код, угадав с первого раза, распахнула дверь и выволокла подругу наружу. Сама упала рядом.

"Надо бы позвать на помощь", - забилось голове. И услышала шорох шагов по траве. Приподняла голову - увидела два армейских ботинка. Пошла взглядом дальше, задирая голову вверх, и встретилась с ненавистной физиономией:

- А-а-а, Сток... Принимай....Живы, как видишь....

Люция лежала в лазарете. Руку ей собирали из осколков и лоскутков кожи, как Франкенштейна. Обнадежили, пообещав долгий путь выздоровления, но о списании не заикнулись. Это выводило Маликову из себя, но значительно меньше, чем собственное отражение в зеркале. Лицо некогда симпатичной особы теперь походило на маску уродца.

Нет, конечно, заживет, и, конечно, короста сойдет, но пластику делать придется в любом случае. Если дадут, а ведь не дадут. Теперь у сержанта одна дорога - добить Маликову, чтоб не было претензий со стороны родни и глобальных неприятностей с кураторским отделом. Списывать ее в таком виде, ясно, чревато последствиями и со стороны юридических органов и со стороны прессы. А так, конечно хорошо всем - полежит девочка, очнется и вновь в строй, в тоннель и уже навеки. Не даром ей даже звонки домой запретили, изолировали, переведя в отдельную палату якобы для удобства.

"Итак, выбор не богат: либо я, либо сержант", - прошептала Люция, глядя на свое отражение. Скривилась от отвращения к себе, ненависти ко всем и всему что ее окружает: Лиса вон уже в строю. А что на спине в крестики-нолики в клетках рубцов играть можно, не печалится. Понятно - спина, не лицо.

Дверь в палату хлопнула и на пороге появилась Алиса:

- Привет, - оглядела застывшую у зеркала санузла подругу.

- Что надо? - буркнула та, с силой хлопнув дверью санкомнаты. Прошла к постели.

Алиса вздохнула, проводив ее виноватым взглядом: три недели уже прошло, а Люция все в себя прийти не может - злится, бурчит всем недовольная, и смотрит, словно Сталеску специально в тот тоннель ее затащила, физиономией в маховик сунула.

- Люсь, я тебе яблок принесла...

- Нужны мне твои яблоки, - фыркнула та, сев на постель к подруге спиной. - Шла бы ты, откуда пришла.

- Слушай, Маликова, перестань дуться. Я-то тебе что сделала? В чем виновата? - села Алиса рядом.

- Ни в чем. Так, до кучи.

- Не надо меня в чужую кучу, я в твоей обособленно. Ты вот дуешься на меня, а я, может, последний раз к тебе пришла. Завтра увольнительная, а послезавтра ... тоннель.

- Опять? И пойдешь?

- А есть выбор?

- Выбор всегда есть, как и выход.

- Угу, - Алиса облизнула губы, искоса поглядывая на подругу. - Люсь, я... посоветоваться хочу. Как раз насчет выбора. Есть три варианта: губа за отказ выполнять приказ, потом трибунал и еще два года в полном дерьме со всеми вытекающими... Второй - рапорт о переводе в СВОН. Тоже не климат для меня. Передышка, ужин перед казнью. Ну, а третий... Вывести Стокмана из строя на пару недель, а там еще что-нибудь придумается.

- Последнее в подробностях, пожалуйста, - воззрилась на нее Люция.

- Ты сможешь завтра в шесть утра на стреме постоять?

- Зачем и где? - все интересней и интересней насторожилась Маликова.

Алиса вытащила из кармана две гильзы и патрон с красной полосой.

- Пугач, - скривилась презрительно Люция.

- Почти. Увечий, конечно, не будет, обожжет немного да форму испортит. Но смеха будет на весь дивизион. Начнет сержантик оружие чистить, а гильза и выстрелит, и дом его превратиться в арену для шоу. Заряд на полчаса фейерверка. А в гильзах краска. Боек нажмет и весь квадрат лица, одежда и окружающие предметы будут в фосфорной синьке. Недели две не смоет - проверено.

- Детство, - прошипела Маликова.

- Может быть. Но две недели мы выигрываем...

- Ты, - отрезала Люция.

- Хорошо - я, - вздохнула Алиса. - Две недели покоя - рай.

- Да даст он тебе после этого покоя, как же!

- Не будет же он с синей физиономией по дивизиону бегать? Возьмет отпуск, отгулы, больничный, в конце концов.

- Ага, а потом за прежнее с новыми силами.

- Ну, не убивать же его? - загрустила Сталеску - данный вариант был бы оптимальным, но категорически не подходил из морально-этических соображений. Хотя ... очень, очень хотелось Алисе плюнуть и на этику, и на мораль, особенно, когда на лицо и спеленатую руку подруги смотрела.

Та о чем-то задумалась, с угрюмым выражением исподлобья глядя перед собой. План Сталеску ей нравился в другом варианте, криминальном. И сердце радовалось от тех кровавых картинок, что рисовало воображение: разбросанные останки Стокмана по всему периметру холостяцкого жилья, или сам жив, но изувечен так, что и пластика не поможет - рука в мойке, нога на люстре...

- Давай наоборот, - предложила очнувшись.

- Что наоборот? - не поняла Сталеску.

- Я подменю заряды. Мне до его домика сто метров. Никто не заметит, на меня не подумает. А тебя в первую очередь потянуть могут. Составь алиби, с девчонками в клозете покури, светись везде и весь день, чтоб на каждую минуту был свидетель. Короче, давай свои патроны, - протянула здоровую руку.

- Люция, не надо тебе в это лезть. Одно дело покараулить, другое в дом офицера вломиться.

- В том-то и дело, что мне уже хуже не будет, спишут, даже если возьмут. Но не возьмут, у меня больше возможностей, чем у тебя. Время опять же не меряно. В любую секунду к нему забегу, а потом на процедуры, и докажи, что я из лазарета выходила.

- Принято... Примерно без двадцати шесть он выходит, чтоб размяться на плацу, потом идет домой, приводит себя в порядок и на подъем в казарму, - сообщила Алиса, вручая подруге гильзы и патрон. - Будь у его дома полшестого. Я подойду, покараулю. Как будет возвращаться, свистну. Меняй заряды во всех пистолетах, автоматах, что найдешь. Он аккуратист, оружие исправно чистит, авось до тоннеля успеет повеселиться. Печалью меньше.

- Угу, - кивнула Маликова, с отрешенным видом зажимая гильзы. - Завтра...

Она вышла на улицу и села на лавку. Настроение было отвратительным: Люция вызывала острое чувство жалости, а ее угрюмость навевала мысль об окончании поры дружбы и финише доверительных отношений. Думать об этом не хотелось, но думалось.

- Привет, - качнул ладонью Игнат, подходя к Алисе, и опустился рядом на скамейку, - Скучаешь.

- Наслаждаюсь передышкой.

- Насчет рапорта не надумала?

- Нет, я уж как-нибудь по-пластунски до финишного окончания срочной. На сверхсрочную дыхалки не хватит, и так нервы уже не к черту.

- А я слышал другое. Нервы-то у подружки твоей сдали. Как мордочку подправили, так и....

- Тебя бы туда! - сверкнула глазами Сталеску.

- Ладно, ладно, не шипи, я ж не со злом.

- Тогда не лезь в душу и Люську не трогай...

- А то и мне фейс подправишь, да? - улыбнулся парень примирительно. Взгляд кристально честный, чистый и доверчивый. Ангел в ботах!

Алиса фыркнула успокаиваясь.

- Гильзы-то пригодились?

- Ага, уже запаковала, отправлю домой с оказией, на память о светлых днях.

- Ну, и хорошо... Ладно, потопал я за фельдшером. Начсвязи что-то приболел. Бывай.

- Ага, ага, попутного ветра вам в солдатские шаровары.

- Ох, и язва ты, - хохотнул парень, вставая.

Несмотря ни на что, Маликова не подвела. Сталеску лишь подивилась ее ловкости и профессионализму по вскрытию дверных замков. Хотя после года практики по вскрытию энергоблоков и банковский сейф ерундой покажется.

Девушка замерла на углу, чутко прислушиваясь к звукам, оглядывая местность.

Минуты текли на удивление быстро, прошло три, четыре, пять. На шестой Люция выплыла из дома сержанта и, не взглянув на притаившуюся за углом подругу, направилась в лазарет партизанскими тропами.

Алиса вздохнула: помогла и то ладно. И пошла в казарму - скоро подъем.

- Ты где была? - подозрительно оглядела ее Донецкая, стоящая на посту у входа в казарму.

- Рассвет встречала, - буркнула Сталеску, спеша пройти внутрь. Надо же, как не повезло. Когда выходила, Татьяны не было, а как пришла, так наросла.

"Пронесите все святые", - вздохнула Алиса, хлопнувшись на кровать.

Грохот раздался перед завтраком.

Дом Стокмана сгорел, как факел. Самого хозяина собрали по частям и доставили в лазарет, но всем было ясно - не выйдет, лечить нечего: множественные ранения и ожоги, плюс сквозное в голову.

Сержант был в коме, а Сталеску в шоке. Она сидела в столовой и ковырялась в каше, боясь оторвать взгляд от тарелки. За ее столом никого не было, все, от повара до рядовых, обходили ее стороной, бросали косые взгляды и шептались. Их любовь с сержантом была всем известна. Еще до прибытия группы из отдела расследований, как только случилось несчастье и весть о нем разнеслась по дивизиону, во всем обвинили Алису. А кого же еще?

Сталеску, конечно же, поняла, что Люция поменяла учебные патроны сержанта на мощные, боевые заряды, наверняка выкинув добытые Алисой петардные гильзы. Также хорошо понимала, что не сейчас, так через час за ней явятся из отдела и уведут на допрос, и она долго и нудно будет доказывать, что не золотая рыбка. И ничего не докажет, только подставит Люцию в ответ на то, что та подставила ее. Но если та сделала это ненамеренно, то ей придется сдавать ее целенаправленно.

"Что ж ты наделала, Люся"? - сжала ложку Алиса, еле сдерживаясь, чтоб не расплакаться.

Нет, Люську она не сдаст, хватит с нее увечий и прессовки, совсем та сломалась, раз на преступление решилась. Да и смысл выдавать Маликову, если утром караульная видела Сталеску, а ту никто не видел. Для всех она - больной человек, мирно ждущий манны небесной от начальства и способный разве что, дойти без сторонней помощи до сортира.

Тогда, что говорить, что делать?

Да ничего! Не видела, не слышала, не знаю, а утром наслождалась пением птиц на плацу. Не верите - поймайте пару ворон и допросите. Они-то точно все знают...

- Рядовая Сталеску? - раздался голос за спиной. Алиса скрипнула зубами предполагая, кто явился по ее душу, повернулась: перед ней стоял молоденький лейтенант с лычками отдела внутренних расследований на рукаве, рядом двое автоматчиков с дежурными физиономиями каменотесов.

"Приплыли", - похолодела девушка и медленно встала, вытянулась, как положено перед старшим по званию:

- Так точно, рядовая Сталеску.

- Лейтенант Федосов. Отдел расследований. Попрошу пройти со мной.

- Зачем? - вот ведь спросила!

- За премией, - бросил лейтенант, развернувшись к ней спиной. Автоматчик качнул дулом: ну что, побежали?