Новичок

Глава 15

Среда, 21 мая. Вечер

Ленинград, Московский парк Победы

– You are the dancing queen! – гремело под необъятным сводом СКК, а бодрые удары рояльных клавиш словно вели строчку по изысканным нотам.

Спортивно-концертный комплекс имени В.И. Ленина сдали буквально позавчера, а первыми тутошнюю акустику испытала «АББА». Трибуны стонали под накатами вокального эха – двадцать пять тысяч ленинградцев откликались на все переливы певческих октав, а уж Агнета с Фридой выкладывались по полной.

В реальной жизни их лица не светились тем счастьем, что нынче излучалось со сцены, но слушателям ни к чему знать о маленьких семейных трагедиях или о несбывшихся мечтах. Даже большие деньги не гарантируют исполнения любых желаний.

– Young and sweet, – неслось со сцены, – only seventeen!

Dancing queen, feel the beat from the tambouri-ine!

Я отчетливо слышал Томин и Машин голоса – обе «моих» девушки выступали бэк-вокалистками, подпевая на заднем плане. Тоже хорошая школа. Пускай видят и труд солисток, и реакцию огромной толпы. Вкалывай, и не халтурь! А когда выйдешь на первый план, и на тебе сойдутся лучи прожекторов и фокусы телекамер, не зазвездись.

Простейшие заповеди. Так сказать, из любви к искусству. Не помню уж, как там на латыни…

Привстав, я оглянулся. Глаза не охватывали всю центральную трибуну, но ложу для почетных гостей рассмотрели. Кажется, Романов присутствует. «Хозяин Ленинграда».

С Райкиным он в контрах, но к зарубежной эстраде отнесся благосклонно. Ну, и слава тебе…

За блестками и огнями музыканты терялись, лишь на Бенни с Бьорном падал перекрестный огонь юпитеров. Мишка самозабвенно гнулся и разгибался, яростно вплетая басы в общее созвучье. Рядом выколачивал медь ударник, походя на многорукого Шиву с растрепанными рыжими патлами и столь же огненной бородой – кленовые палочки так и мелькали, успевая задать ритм всем тарелкам и барабанам. Его звали Эдик Линьков.

На этого самородка мы наткнулись случайно, задержавшись в Березове – то ли маленьком поселке, то ли большом селе. Но ДК здесь точно не стояло, место культурного учреждения занимал неказистый клуб – тут тебе и «худфильм» покажут, и дискотеку устроят, и в кружок юного техника запишут.

Вот в клубе мы со Стигом и откопали пламенного самородка – ритмы, яростно колотившиеся в окно, буквально разносили ветхое здание. Долго сманивать Эдика не пришлось, он согласился сразу. У нас с ним возникло лишь одно разногласие…

«Моя муттер, – заявил Линьков, величественно картавя, – говорит, что я не рыжий, а золотой!»

А клавишник нашелся сам. Терпеливо дождавшись, пока я вернусь из «поисковой экспедиции», он подошел ко мне в фойе гостиницы – щуплый парень в немодном костюмчике, смахивающий на выпускника.

Аркадий Стружков. Окончил московскую консерваторию по классу фортепиано, но душа его лежит не к академической мудреной классике, а к забойному року!

Будучи в сомнениях, я ему доверил-таки малость поюзанную «Ямаху», и Аркаша прямо набросился на синтезатор, скоренько освоив электронный, хоть и аналоговый инструмент.

Все в сборе! Полный комплект.

I`ve waited so long to be with you

But the hope dies last… – выводила Агнета.

Я расплылся в горделивой улыбке. Вторая наша песня! Особенно дерет душу резкий контраст между первым куплетом, написанным мною в меланхоличном стиле, и взрывным рефреном, давным-давно, в далеких Липовцах, напетом Аллой.

…But the hope dies last, doesn`t it ?

Суббота, 24 мая. День

Ленинград, улица Маяковского

Романов расстарался, устроил шикарный банкет – «АББА» убыла в Стокгольм сытая и пьяная. А мой вокально-инструментальный временно прописался на Маяковского – ныряешь под арку, перекрытую коваными решетчатыми воротами, и попадаешь в неглубокий двор-колодец. Поворот… Еще одна подворотня, еще один дворик… А теперь вниз, в полуподвал – и шагаешь в просторную студию. Потолок тут на диво высок, а голые кирпичные стены тщательно оклеены шипастыми картонными ячейками для яиц – эхо гаснет само собой.

Главное, что сырости ни на грамм, хотя крашенные трубы лежали в открытую – пучком вдоль наружной стены, под узкими зарешеченными окошками. Иногда в них щелкало и шипело, но мерзкая парная вонь не витала в воздухе.

Рояля, правда, не было, но у стенки громоздилось старенькое пианино «Petrof», звучавшее ничуть не хуже. Здесь мы и репетировали третий день подряд, а вечерами выступали в актовом зале Военмеха – «ставили опыты над людьми», по выражению Маши Левицкой. Подопытным нравилось, зал – битком…

– Стружков, поменьше экспрессии, – высказался из-за барабанов ударник, – а то клавиши полетят…

– Кто бы говорил! – фыркнул Аркадий, массируя пальцы. – Лупишь так, что на тарелках вмятины!

Алла, крутившаяся на табурете перед фортепиано, хихикнула, а Тома жалобно воззвала:

– Даня-я! Может, хватит нас дрючить?

– Да ведь только начал, – кровожадно ухмыльнулся я, и бодро выдал армейскую мудрость: – Тяжело в учении, легко в бою! А нам надо не только Ленинград завоевать, но и Москву, и весь Союз, и Европу с Америкой.

– Ух, ты… – испуганно вымолвил Тимофей.

– А ты как думал? – хмыкнул я горделиво. – Надо за июнь успеть по всему репертуару пройтись, разучить, как таблицу умножения, а в июле двинем Москву брать. Культурная программа Олимпиады, не хухры-мухры! В «Эрмитаже» выступим, в концертном зале «Россия»… Плюс пара номеров в «Олимпийском» и в Лужниках, на Малой арене… Я еще попробую в Останкино прорваться. Если повезет, засветимся на телевидении… Ну, что? Передохнули? Давайте, еще разок прогоним «Жду и надеюсь». Раз… Два… И…

Под перебор струн налились звуки, рожденные клавишами. Я подыгрывал на бас-гитаре, взглядывая на остальных, ушедших в музыку, как купальщики в воду. Тома с Машей переглянулись, улыбнулись в унисон – и два голоса, высокий, хрустально позванивавший, и низковатый, волнующе-грудной, сплелись, округло скользя по мотиву.

I`ve waited so long to be with you…

Группа «АЛЛА» только притиралась, но начального выяснения отношений мы избежали – концерты с «аббавцами» помогли. Все всё видели и слышали, перезнакомившись по ходу дела, на сцене и за кулисами.

А я в первый же день сказал, что любой из «одногруппников» представляет звездную величину, как Пеле или Яшин в футболе. Вот только мне нужна дружная команда, а не сборище героев-одиночек, пусть даже сверхталантливых. Иначе в чемпионы нам не выйти.

«Творческий коллектив» встретил мой краткий, но емкий спич с пониманием, хотя были и выбрыки – рыжий барабанщик усомнился в моей власти решать и вязать.

Я тогда и не успел толком дать ему почувствовать твердость начальственной руки – сначала набежали Фрида с Агнетой, тиская и оцеловывая «Данне», затем, тоже парой, зашли Бенни с Бьярни.

Эти хлопали меня по плечу, крепко жали руку, уверяя дуэтом, что в сельву с пампасами они только со мной, и никак иначе. «Золотой» проникся…

* * *

В перерыве, доедая разогретый беляш, Линьков длинно вздохнул.

– О чем задумался, детина? – отставив пустую чашку, я повалился на пухлое кресло.

– Да вот… – Эдик попытался пригладить свои лохмы. – Я за пять лет уже три филармонии сменил. И в Чебоксарской колотил, куда ни попадя, и в Сыктывкарской, и во Владимирской… Теперь, вот, в Приморской. Из глубинки в глубинку! Я уж думал… Думал, хоть в Ленинграде задержимся…

Я хмыкнул, глядючи в облупленный потолок.

– Мы сейчас – ни то, ни сё, Эд. Если до конца Олимпиады не разбежимся, а сыграемся… Двинем в турне со шведами. От Мехико – и до Буэнос-Айреса! И второе если: выложимся в туре по-настоящему, покажем класс… Тогда хоть ленинградская, хоть московская филармонии сами нас к себе зазовут. А пока мы – так, сборная солянка дарований… разной степени испорченности.

Из подсобки, звякая ложечкой в стакане чая, вышел Ромашов. Отхлебнув, он кивнул в мою поддержку.

– Стиккан обещал запись организовать. У него, вроде, своя студия…

– «Полар мьюзик», – кивнул я. – Ну, это задание на август. Запишем пару синглов… Это такие ма-аленькие пластинки-«сорокапятки». Если раскупят, выпустим первую долгоиграющую… Ну, мечтать не вредно!

Эдик на пару с директором забубнил на тему ослепительных перспектив, а меня снова топило раздражение, круто мешанное на ёдкой мути.

Синглы… Альбомы… Туры… А оно мне надо?

Неужто желание мое в том, что шоу должно продолжаться? Да зачем? Не мое это! Отдайте подшивку «Кванта», и отстаньте вы от меня!

Мои легкие исторгли глубокий вздох, словно пародируя Линькова. Нет, я все равно съезжу, попробую сдать экзамены в ФМШИ. А поступлю когда… Если поступлю, то отпрошусь… Выпрошу себе недельки две – на турне. С серединки августа по первую половину сентября, вот и все гастроли. В южном полушарии зима, одуряющего зноя не должно быть…

Да и не бросать же, раз уж начал! Может, и выйдет чего. И с математикой, и с музыкой…

Я поморщился, будто злую перчинку раскусил. Не оттого горечь, что свернул не туда. В конце концов, мне ото всей этой закулисной возни не слава нужна, а суммы прописью. Получил? Получил. Расписался в платежке. Чего тебе еще?

Просто… Наверное, все эти великодержавные совещания в Минкульте и движуха по касательной к «АББА» разжигают в воображении некий ореол причастности, даже так – нездешности. Вот только нимб этот – иллюзия. Разве обнимашки с Агнетой хоть как-то позволили мне подняться над собой? Вырасти? Одолеть ступень эволюции? Нет же!

Ну, вот он я – возлежу в старом, разваленном кресле. И весь ВИА со мной. Можно сколь угодно мнить себя Фрэнком Фарианом, однако никакие кастинги не влияют на суть – как ты был малолетним худруком провинциальной «поп-группы», так ты им и остался.

Где-то на просторах Союза гастролируют «Поющие гитары»… Да нет, они уже лет пять, как сдулись. Ну, тогда «Ариэль» из Челябинска, «Земляне», «Самоцветы»… Я их всех не слишком долюбливаю, но они куда слаженней нашей «сборной». Хотя…

Чем, интересно, «Битлз» выделялись из общего фона? Музыкой? Так этот козырь и у меня в рукаве! У него даже имя есть – Алла.

«Вот оно что… – расплылся я в ехидной улыбке. – Вот, что тебя заедает, худрук хренов! Чувствуешь себя, как бы ни при чем. М-м? Так ты уж выбери, чего хочешь и куда хочешь – в тур с «АББА» или в физматшколу! И не майся дурью…»

Вслух я скучно воззвал:

– Ну, что? Прогоним разочек «Чику»?

– Надо… – закряхтел Линьков, с ходу изображая Бубу Касторского: – Ви хочете песен на испанском? Их есть у меня!

Следом поднялся Тима Берестов, вешая на шею гитару.

– А то еще мексиканцы не поймут! – захмыкал он басом, и добавил в голос бархатистости: – Девочки-и… Чики-и… Мы вас ждем!

– Дождались! – выпорхнули вокалистки.

– Раз… Два…

Chica bonita, quiero amarte,

Pero es major no te tocarte…²²

* * *

…А поселили нас этажом выше, в тихой коммуналке, пустой и заброшенной. Счастливые жильцы переехали в Купчино на отдельную жилплощадь, уже и все кухонные запахи выветрились.

Кряжистые мужички из Ленконцерта натащили в квартиру кроватей, шкафов, столов со стульями, занесли два холодильника «ЗиЛ», один диван б/у и новый телевизор «Рекорд». Правда, черно-белый, зато шестьдесят один сантиметр по диагонали.

Стеная, будто вернулся к своему истинному возрасту, я плюхнулся на диван, возмущенно зазвеневший всеми пружинами.

По телику шла программа «Время».

– Ничего себе… – вырвалось у меня.

На экране газовали танки. Свеженькие «Т-80» прокатывались по улочкам польского местечка, лениво пошевеливая башнями. Парнюги из ВДВ весело скалились, сидя на броне, а пшеки робко помахивали им, будто прячась от недобрых глаз.

– Танкисты прославленной Кантемировской дивизии входят в город Бжег, – строгим голосом комментировала дикторша. – В тысяча девятьсот сорок четвертом году полки дивизии, тогда еще 4-го гвардейского танкового корпуса, заслужили почетные наименования Шепетовского, Житомирского, Тернопольского – за мужество и героизм, проявленные при освобождении городов Советской Украины. А за освобождение Кракова корпус был награжден орденом Ленина. И вот танки кантемировцев снова на польской земле – вооруженные силы СССР, Польши, Чехословакии и ГДР принимают участие в военных учениях «Союз-80»…

Камеру повело в сторону – на экране, будто стадо древних опасных рептилий, шла колонна БТР и БМП. И тут же тревожный вид застило моложавое лицо Брежнева, неожиданно решительное и жесткое.

Хмуря косматые брови, генсек четко выговорил, изредка заглядывая в бумаги:

– На совместных учениях государств-участников Варшавского договора отрабатывались меры противодействия контрреволюционному мятежу. И совершенно не случайно местом их проведения была выбрана Польская Народная Республика. Отмечу, что самое активное участие в учениях «Союз-80» приняла чехословацкая дивизия – ее личный состав прекрасно помнит события шестьдесят восьмого года, когда совместные усилия братских стран помогли сорвать планы антисоциалистического подполья. А ныне Белый дом ведет тайную операцию «Полония», цель которой – лишить поляков всех социалистических завоеваний, насадив новый порядок, то есть подчинив Польшу Соединенным Штатам и низведя ее до марионеточной полуколонии…

«Серый» подкрался незаметно, и сел с краешку дивана.

– Могу вас обрадовать, Данил, – криво усмехнулся он, – Москонцерт подложил нам свинью – жирную, обгаженную и вонючую. Они не гонят нас из «олимпийской» программы, но требуют, чтобы мы исполняли песни исключительно на русском языке.

Начав впадать в уныние, я разозлился.

– Остапенко, небось, чудит? – прогудел от порога Тимофей.

Обернувшись, я увидал всю нашу группу, толокшуюся в дверях. Алла с Машей выглядывали из-за спин парней, привставая на цыпочки.

– Он, – коротко ответствовал Ромашов. – Данил, когда шло совещание у Демичева, поставил этого хохла на место, и… Ну, и вот.

– Мой косяк, – кивнул я, соглашаясь.

– Да почему обязательно «косяк»? – воскликнула Маша. – Что же, терпеть всяких, там, хохлов?

– Машенька, – улыбнулся я, – от того, что худрук потешил свое самолюбие, группе лучше не стало.

– Но если это настоящий враг народа, и пакостит нам?! – не сдавалась Левицкая.

– Значит, надо сделать так, чтобы враг стал нам другом, и приносил пользу. – Я встал, и подхватил свой портфель. – Ну, ладно, пойду.

– Куда? – закудахтала Алла.

– На вокзал. Отосплюсь в «Красной стреле».

– Я… – начал подниматься директор.

– А вы остаетесь за меня, Петр Петрович, – надавил я. – Не забудьте, завтра концерт в Радиополитехникуме! Всем пока. До понедельника!

Ободрив коллектив голливудской улыбкой, я покинул коммуналку, и зашагал, на ночь глядя. Отсюда до Невского минут пятнадцать ходьбы… Или по Некрасова сквозануть, и на Лиговский выйти? Там рядом совсем…

Уходить страшно не хотелось, но именно сейчас мне стало спокойно. Вот и худруку нашлось дело…

«Подумаешь – Фариан! – мои губы скривились в гримаске пренебрежения. – Платишь – и никаких проблем! И все вопросы решаются на раз. А вот, попробовал бы товарищ продюсер вправить мозги капризному чинуше. Посмотрел бы я на него!»

Тот же день, раньше

Польша, Бжег-Дольны

Все эти земли – германские искони. Нижняя Силезия.

Сощурившись, Иванов осмотрелся. И этот аккуратный городишко некогда звался Дорнфуртом. Пшеки перекрестили его в Бжег-Дольны – и принялись истово откладывать собственный культурный слой. Поверх немецкого…

– Андрей! – прикрикнул генлейт. – Особо не расходитесь, держитесь хотя бы парами!

– Так точно… – долетело басистое эхо.

Опера шагали сторожко, как охотники на крупного зверя. Облаву устроили знатную – «зомовцы» шустрили в первых рядах, обшаривая старинные дома от погреба до чердака. Боевиков с оружием кончали на месте, а тем, кто вовремя тянул руки вверх, поддавали прикладом, указывая направление. Парни из польской СБ или советские десантники сноровисто паковали пленных, и набивали ими автозаки.

«Каких еще пленных? – дернул губами Борис Семенович. – Арестованных!»

Хотя сдаться на этих «учениях» еще не значило «сохранить жизнь» – каждого третьего задержанного ставили к стенке, не мороча голову судейскими премудростями.

– Идем вдоль путей, – распорядился Иванов, – параллельно десантуре.

– Есть…

Оперативники шли последними, подчищая за СБ, ЗОМО и ВДВ. Обойдя тепловоз, забытый на железной дороге, группа просочилась в заросли, и выбралась на улицу 1 Мая.

Пулемет загоготал впереди слева. Били с насыпи, но неумело – пули свистели поверху, сшибая ветки деревьев. Десант рассыпался, исчезая, даже голубые береты не мелькали в кустах.

Генерал-лейтенант, поправив очки, выглянул из-за мшистого дерева. Вовремя – над густой порослью взлетела граната, описывая крутую дугу. Хлопнул взрыв – вспухло несерьезное облачко дыма – и почти тут же сухо протрещали короткие очереди. Контроль.

Зашипела рация, обронив:

– Чисто!

– Погулять не дадут, – проворчал Иванов.

Оперативников догнала пара «уазиков» со снятым тентом.

– Товарищ генерал-лейтенант! Там еще один отряд, сходимся с ними у рынка!

– Понял…

После Вроцлава, где палили из каждой подворотни, Дорнфурт напрягал тишиной. «Жоппозиция», как выразился Андрей, теряла людей и влияние, а те каналы и канальцы, по которым текли денежки из-за рубежа, пересохли с самого начала «учений» – управление «С» халтурить не любило.

И профсоюзники, и клерикалы, вместе с крикливой интеллигенцией, всё яснее понимали – конец близок. Первые крысы уже заметались, выглядывая пути отступления – «куды бечь?» Однако поздно, панове! На дорогах, на границе бдели усиленные патрули. Западные газетенки подняли вой, но наглым журналюгам мягко перекрыли кислород – снимать, где попало, нельзя, господа! Ученья идут, понятно? Военная тайна!

Куликов дважды в неделю запускал газетчиков в уже зачищенные районы – тишина и порядок, сонная мирная жизнь…

Выбоины от пуль заделаны, гильзы собраны, трупы инсургентов свалены в заброшенных карьерах – бульдозеры нагребли многотонные отвалы.

Жестоко? Мерзко? Отнюдь. Партизанская война пустила бы Польше куда больше крови. Или, может, не мешать американцам? А? Пускай «освобождают» ПНР, прикармливают «гиену Европы», чтобы однажды науськать?

«Нет уж», – усмехнулся Борис Семенович.

Выйдя на Рыночную площадь, он внезапно ощутил острую тоску. Потянуло холодком, словно дунул «ветерок смерти». Захотелось спрятаться, укрыться. Подчиняясь рефлексу, Иванов шатнулся под защиту фырчавшего «КамАЗа», но поздно.

Выстрела он не услышал, и зудения пули, знакомого по кино, тоже не уловил. Увесистый, горячий кусочек металла чиркнул по черепу, сдирая кожу и бороздя кость – это было, как резкий удар, мгновенно затемнивший сознание. Краткая боль – и долгая тьма…

– Снять снайпера! – яростно взревел Андрей. – Вон, сука, на крыше!

– Семеныч ранен! – заголосил молодой опер. – Машину! Срочно!

«Уазик» подкатил, резко взвизгнув шинами.

– Осторожно… К-куда ты пальцами! Заразу занесешь…

– В госпиталь! Мигом!

– Сняли? – рявкнул Андрей, и бегло улыбнулся – еще живой стрелок падал с ратуши, раскорячившись черной свастикой. – Сняли!

Но ничего этого генерал-лейтенант Иванов не видел. И не слышал.