Новичок

Глава 14

Среда, 14 мая. Позднее утро

Москва, проспект Мира

Разместили нас в «Космосе», новеньком отеле, выстроенном к Олимпиаде. Ключи выдавались по привычной схеме: «великолепная четверка» стала на постой в люксах, остальные-прочие ютились по соседству. Ну-у, не знаю, лично мне понравилось – ни разу еще не заселялся в двухкомнатный номер!

А народищу…

Уж кто слил инфу – «АББА» в «Космосе»! – неведомо, но толпы поклонников с утра осадили гостиницу. Интуристовское начальство не стало дожидаться, пока фанаты попрут на приступ, и вызвало усиленный наряд милиции.

«Дяди Степы» в парадках стойко удерживали позиции, вежливо шугая особо настырных, а меня пропустили, как диоды – электроток. Глянули на карточку гостя, что болталась на шее, кивнули, и – проходите, гражданин, не задерживайте.

Двумя часами позже я вернулся, и сразу привесил бэджик – «паломники» провожали меня завистливыми взглядами. Смотрели, будто голодные вслед лакею, волокущему жареное порося к господскому столу.

Независимо миновав последний рубеж обороны – у самого входа, я пересек нейтральную полосу фойе, и лифт вынес меня в пустынный коридор – лишь вдали, у плавного заворота, маячил дежурный из КГБ.

Пустынный, да, но не тихий. По одну сторону за дверями наигрывали клавишные да струнные, по другую Фрида с Агнетой «настраивали» голоса, готовясь к сегодняшнему концерту – на стадионе в Лужниках. А вот и Томин вокализ пролился, зазвенел приятным серебром…

Я замешкался, разрываясь между долгом и желанием, но сдался. Первым делом – самолеты. И постучался в номер Комовой.

– Да-да! – отозвался знакомый голосок. – Ворвитесь!

Алла явилась передо мной чудным, слегка растрепанным виденьем в перепоясанном халате, румяная и довольная после ванной.

– Наконец-то, нормальный душ! – оживленно заулыбалась девушка, наклоняя голову и расчесывая влажную гриву волос. – А то, как в турпоходе, прямо… Тебя, кстати, Стиг искал. Ты где был, вообще?

– Дела! – ухмыльнулся я, валясь в мякоть кресла, и доложил, пародируя Папанова: – Усё у порядке. Демичев сдержал-таки слово, евойный секретарь выдала целую кучу бумаженций… Нашу группу быстренько прикрепили к Приморской филармонии. Обозвали, правда, ВИА, а меня – худруком. Зато теперь добрые дяди и тети из ВААП поверят, что мы – это мы. Они мне всю плешь проели, если честно…

– Ва… Как-как?

– ВААП! Рекомые дяди и тети под этой милой аббревиатурой будут отчислять тебе авторские. Исполнит какой-нибудь Магомаев «Гаданье», а проценты тебе на книжку: кап-кап… Понимэ?

– Понимэ, – серьезно кивнула девушка. – А почимэ? Не-е, я так не согласна!

– В смысле, не согласна? – мои брови свелись, закладывая морщинку на переносице.

– Ну, какой с меня композитор? – Алла изящно присела на мягкий подлокотник. – Если я даже нот не знаю! Так просто, мелодист… Генерирую голую идею, мотив для припева – и всё! А музыку к куплетам кто пишет? Я, разве? Да и тексты… Партитуры, аранжировки – это же ты всё! Вот пусть на твою сберкнижку и капает, – одноклассница сладко улыбнулась. – А ты со мной потом поделишься.

– Ну уж, нет уж! – гордо парировал я, тут же капитулируя: – Фифти-фифти?

Комова сделала вид, что задумалась, и важно кивнула:

– Договорились! Чем ты скрепишь?

Девичий взгляд стал ждущим, и я повалил Аллу к себе на колени. Соавторша восторженно ойкнула, по моим щекам хлестнули холодные, мокрые пряди… Жаркий выдох… Счастливая распахнутость глаз… И горячие губы находят свою цель.

А я всю долгую поцелуйную минуту клял себя за несдержанность. Алка же только и ждет, когда я дам слабину. И какая потом разница, кто будет сверху, а кто снизу – победа все равно останется за нею. О-ох! Но не обижать же девочек…

А мы тут договор заключили… И скрепили взасос.

Дремотно смыкая розовые веки, облизывая припухшие губы, Алла задышала вольней, и пристроила голову у меня на плече. Я осторожно уложил ладонь на тугое, обтянутое полой халата бедро, боясь гладить.

– Знаешь, когда ты появился на пороге класса… – в негромком голосе Комовой звучала трогательная доверчивость. – Ты был такой… такой… неземной! Я, наверное, тогда и влюбилась… И, ведь, всё так здорово вышло! Всё, что случилось – и не случилось… Правда же? Музыка нас связала…

Не успел я поежиться от упоминанья сомнительного хита восьмидесятых, как в дверь постучали.

– Ну, кого там еще принесло? – забрюзжала девушка, покидая любимые колени.

– Посидеть спокойно не дадут! – поддакнул я.

Поправив халатик, Алла клацнула дверью, впуская «Стиккена» Андерсона.

– Ушекта мей, фрекен,¹⁷– Стиг прижал к сердцу пятерню, и встрепенулся, мигом впадая в деловитость: – Даниэль, нас ждут!

– Уже? – подивился я, вылезая из кресла. – Ну, вы, блин, даете…

Хохотнув, Андерсон подался прочь, я за ним.

– Дань, ты куда? – огорченно воззвала Комова.

– В Минкульт!

Тот же день, позже

Москва, улица Куйбышева

В обширном и гулком кабинете Демичева меня пробрал озноб. Тепло было, даже слишком, но нервы, нервы…

Мы со Стигом утрясли все вопросы, прикинули несколько вариантов развития событий и даже отрепетировали возможные сценарии, но советский бюрократ непредсказуем, как взбалмошная женщина.

А так, всё чинно-благородно, дорого-богато…

За длиннущим столом, устланным зеленой скатертью, расселось человек десять различной одутловатости и плешивости, но в одинаковых, как спецовки, траурно-черных костюмах.

Будто изображая «crossing-T», к столу для заседаний примыкал другой – широкий и необъятный, уставленный телефонами и бронзовыми чернильницами. За его полированной столешницей горбился хозяин кабинета. Он и дал старт совещанию, начав с невнятных ритуальных фраз на тему международного сотрудничества.

Слушал я рассеянно. Собравшиеся отчитывались по неясной очереди, докладывая то четко и по делу, то вяло – и в сторону.

– За истекший период увеличен объем концертного обслуживания населения…

– Регулярно проводятся смотры художественной самодеятельности…

– Подготовлена разносторонняя культурная программа, приуроченная к Олимпиаде…

– Мы подвели итоги Всесоюзного конкурса «С песней по жизни», в целом, прошедшего успешно, и рок-фестиваля «Весенние ритмы. Тбилиси-80»…

Москонцерт… Ленконцерт… Союзконцерт… Госконцерт…

А я перебирал свои проблемы, у меня их хватало. Надо как-то восьмой класс заканчивать, и что? Бросать всё? Мы в турне с «АББА»! Невероятный, фантастический шанс! Сбыча мечт, исполнение самых сокровенных Алкиных и Томкиных желаний. Да лучше вовсе без аттестата остаться!

Может, родимый «наробраз» пойдет навстречу, окажет милость? А нет, так нет. Догоним. И перегоним. В крайнем случае, в вечерней школе доучимся – без отрыва от производства. От шоу-биза.

Главное, моя персональная мечта грозит затеряться в «тумане мира». Какая еще ФМШИ, ежели «движняк и пруха»? Видит бог математики и пророк его Колмогоров, не хотел я променять формулы на ноты! А как быть?

Ведь Алла реально выдает бесподобные перлы! Такие, что… Слов нет! Потрудишься, покорпишь с недельку – и готов хит. Топовый!

– Понятно… – промямлил Демичев, возвращая меня в Министерство культуры СССР. – Спасибо… Василий Феодосьевич, вам слово.

Заерзал замминистра Кухарский, в большей степени музыкант, чем чиновник.

– Ну, что сказать, Петр Нилович… – шумно вздохнул он. – Ситуация, конечно, из ряда вон… Вокально-инструментальный ансамбль «АЛЛА» дает концерты на одной площадке со всемирно известным творческим коллективом, хотя его худруку, – он благожелательно глянул на меня, – нет и шестнадцати. Ну-у… Наша тарифная комиссия утвердила ставки артистам ВИА, Приморская краевая филармония взяла его на баланс, но нерешенных вопросов хватает. К примеру, вокалистки «АЛЛЫ» исполняют песни, написанные на музыку автора, который не является членом Союза композиторов. Ну-у… Будем искать ответы!

– Спасибо, Василий Феодосьевич, – церемонно кивнул министр. – Товарищ Остапенко?

Привстал и снова сел манерный толстячок с седой шевелюрой до плеч. По-хуторянски гэкая, он завел:

– Считаю, шо мы малэнько отклонились от темы, товарищи. А она такова: на каких условиях нам договариваться… э-э… с господином Андерсоном. – Стиккен милостиво кивнул, выслушав переводчика. – Мы тут с товарищами посовещались, и пришли к выводу, шо необходим… э-э… государственный подход. Поэтому, от лица Москонцерта предлагаю согласовать проект решения о единовременной выплате господином Андерсоном… э-э… семидесяти тысяч долларов за музыку и слова тех шести… э-э… композиций, которые перечислены в пунктах договора.

Демичев откинулся в кресле с видимым облегчением.

– Ставлю на голосование, товарищи. Кто за предложение руководства Москонцерта?

Все дружно вскинули руки, кроме насупленного Кухарского.

– Кто против?

Я поднял руку, сдерживая улыбку – уж больно забавно вытягивались чиновные лица.

– Вы против, Даниил… Кузьмич? – недоверчиво вытолкнул министр.

– Просто Данил, – бегло улыбнулся я. – Разумеется, я против.

Брови обсевших стол нахмурились, выражая отчетливое неодобрение.

– А вы не много ли на себя берете, молодой человек? – взгляд представителя Московского гастрольно-концертного объединения налился тяжестью, а последние слова переполнились злой ехидцей.

– Ровно столько, сколько могу унести, – мой непринужденный напор снимал возражения. – Заработать валюту для страны – это славно. Только вот способы заработка бывают разные. Руководство Москонцерта желает продать по дешевке наши с Аллой… «э-э… композиции»? А мы предлагаем заработать на них миллионы.

Взяв паузу, чтобы переждать поднявшийся ропот, я надавил на аудиторию:

– Наши песни открыли группе «АББА» второе дыхание. Шведы были на грани развала, а тур по Японии стал бы последним. Спросите господина Андерсона, если не верите!

Переводчик живо бубнил, склонясь к Стигу, а тот лишь с улыбчивой важностью кивал:

– Йа, йа…

«Йа, йа! Кемска волость! Йа, йа…» – мелькнуло в памяти.

Затрамбовав ухмылочку, я шлепнул ладонью по столу:

– А теперь музколлектив «АББА» воспрял, вдохновился и решил-таки отправиться в еще одно большое турне – по Латинской Америке. Вероятно, уже осенью этого года. Что я предлагаю? Отправить наш ВИА вместе с ними! Но! – я строго поднял палец. – Спасибо, конечно, Василию Феодосьевичу за добрые слова о нашем ансамбле, но мы у «АББА» всего лишь на разогреве. «АЛЛА» слишком самодеятельна, то есть, непрофессиональна. Впрочем, как и подавляющее большинство ВИА. И, если мы хотим реального международного успеха советской группы, надо очень плотно поработать – и над составом, и над исполнением. Надо всем – над костюмами, поведением на сцене… Мелочей не бывает! За май-июнь мы должны провести кастинг… Проще говоря, отбор, чтобы укомплектовать нашу группу… Наш ВИА. У вокалистки Царевой превосходный голос, сильный и красивый. Но нам срочно требуется еще одна певица – с низковатым тембром, и музыканты-виртуозы. Миша Тенин – способный парень, однако осенью ему в армию. Какие у нас вакансии? Гитаристов, ударника, клавишника… Да и сами инструменты желательны – современные, достойные самого искушенного зрителя. Нужна, конечно, какая-то своя студия, а дальше… А дальше – пахота! От зари до зари, без выходных и праздников! Выступления, репетиции, записи пластинок… Вот тогда ансамблю не стыдно будет присоседиться к «АББА», чтобы выступить перед латиноамериканцами, а в бюджет хлынет валюта. И во всех этих делах ансамблю поможет Стиг Андерсон. Ему уже удалось раскрутить «АББА», пускай теперь раскручивает «АЛЛУ»! Мы ему хорошо заплатим, – наметил я улыбку. – Новыми песнями!

– Йа, йа… – откликнулся Стиккен. – Soglasen.

– Это… э-э… неслыханно, – замычал Остапенко, – и…

– Простите, – холодно вклинился мой голос, – я не закончил.

Мало обращая внимание на дядю из Москонцерта, налившегося дурной кровью, я развернулся к Демичеву. Министр задумчиво и неуверенно вертел в пальцах золоченный «Паркер», пуская зайчики по блестящей столешнице.

– Петр Нилович! – заговорил я прочувствованно. – Меня всегда коробило отношение к Министерству культуры, как к чему-то вторичному, остаточному. На мой взгляд, Минкульт достоин куда большего статуса, сравнимого или даже превосходящего уровень Минобороны.

Поднялся шум, а Кухарский глянул на меня с хмурой досадой.

– Я не подлизываюсь, Василий Феодосьевич, – мои губы изогнулись в простодушной гагаринской улыбке. – Запад никогда не осмелится напасть на нас, но буржуи способны развалить СССР изнутри – своей «мягкой силой». Фильмы, книги, мода, музыка «оттуда», полуправда по радиоголосам – все это расшатывает устои, разъедает мораль, навязывает мещанские ценности. И тут наши вероятные противники побеждают! Да, да, одерживают победы одну за другой! Буржуины атакуют по всему фронту, захватывая молодежные умы и души, исподволь обращая Кибальчишей в Плохишей. А мы отступаем! И однажды капитулируем. А что вы хотите? Ну, нельзя же, в самом деле, бороться, вооружаясь одними запретами! Да враг только радуется всем этим нашим «Не слушай «Битлов»!» да «Не читай «Лолиту»!» Это война, товарищи. Значит, нужно воевать, а не задергивать «железный занавес» поплотнее! Вышел в прокат голливудский фильм? Снимите наш! Лучше! И пусть его увидят за океаном! Хвастают на Би-Би-Си высокими зарплатами в «свободном мире»? А вы объясните людям, да не общими фразами, не цитатами из классиков, нет! На конкретных примерах растолкуйте, как людей в капстранах всю жизнь гнетут неподъемные кредиты – за учебу, за жилье, за лечение. Что с них дерут огромные налоги – по тридцать, по сорок процентов!

Стиг заерзал, бормоча скороговоркой, и переводчик, запинаясь, вымолвил:

– Господин Андерсон хочет уточнить: он платит в казну пятьдесят четыре процента!

– Вот! – веско сказал я. – Так давайте же, наконец, перейдем в наступление! Покажем силушку богатырскую! Нашу, советскую «мягкую силу»! Добились же мы успехов на передовой оперы и балета? Значит, самое время уходить в прорыв на фронте эстрады и кино. Пускай европейцы выстаивают очереди на сеанс советского суперблокбастера! И пусть теперь уже западная молодежь фанатеет от советского рока, от советской попсы! И всё это станет самой доходчивой, самой наглядной агитацией за наш образ жизни, за социализм!

Я оглядел присутствующих. «Аж заслушались!» – мелькнуло в голове.

– А то, что мне нет шестнадцати, – мой рот повело в усмешке, – не самое страшное. Вспомните Моцарта, Прокофьева… Или Консуэло Веласкес – свой вечный хит «Бесаме мучо» она написала в пятнадцать лет. Да, у меня, как у худрука, нет образования. Ну, так приставьте ко мне взрослого… ну, не знаю… Куратора, что ли.

– Да у вас, Даниил, целая программа-максимум! – воскликнул довольный Кухарский.

– И программа-минимум, – тонко улыбнулся Демичев. Наклонясь к селектору, он неразборчиво забормотал, и вскоре ленинским жестом вытянул руку к отворявшейся двери. – Позвольте представить, Даниил, вашего директора. Петр Петрович Ромашов!

С порога мне приветливо улыбнулся «серый».

* * *

Обед я пропустил, мотаясь по Минкульту, зато успел собрать целый ворох справок, протоколов и прочих бумажек. Когда вышел на улицу, мою бедную голову ощутимо кружило – то ли от голода, то ли от нервотрепки.

– Данил!

Меня догнал директор ВИА «АЛЛА», улыбаясь со всем своим чекистским обаянием.

– Вы только не волнуйтесь, Данил, – зажурчал «серый», безмятежно подставляя лицо солнечным лучам. – Мешать вам и строчить доносы я не стану. И вообще, у меня высшее музыкальное образование… Если честно – и строго между нами! – вы – мой пропуск за границу. Стокгольм, Лондон, Париж, Рио-де-Жанейро! Сказка!

– А не сбежите? – скосил я глаза, удерживая покерфейс.

– Ни за что! – рассмеялся Петр Петрович. – Перебежчики наивны и глупы! – воскликнул он. – Если ты чего-то добился в жизни, оценить это способны лишь свои. Да даже если и разбогатеешь там, за Атлантической лужей, толку от этого? Как был ты чужаком, так ты им и останешься. Будешь тихо спиваться на собственной вилле, ностальгируя по грибным дождям, да спеющим вишням. М-м… Пока не забыл, товарищ худрук. Завтра выезжаем во Владимир, начинаем… этот… как его… кастинг! Отправление в девять утра. Опоздаете – премии лишу.

– Не дождетесь, товарищ директор, – ухмыльнулся я. – Буду, как штык!

* * *

Ранним утром я выставил «серому» директору жирную пятерку – Ромашов подогнал к отелю не замызганный «рафик» или «буханку», а «Юность», иначе ЗиЛ-118К.

Габаритами с «членовоз», от коего микроавтобус и произошел, «Юность» не назовешь «микриком» – семнадцать посадочных! Но не везло этой внебрачной, то бишь внеплановой дочке «ЗиЛа».

Первые экземпляры выпустили еще при Хрущеве. Все были в восторге, на выставках «Юность» заваливали призами, сам Генри Форд клянчил чертежи, а на родине выпустили штук двадцать – и занавес. Так и состарилась «Юность» на задворках автопрома.

Уж и обновили ее, осовременили, приплюсовав литеру «К»… Бесполезно. Поднатужился «ЗиЛ», выродил шесть машин, да и всё на этом. И вот «пан директор» пригнал «одну шестую»…

– Норм! – заценил я.

– Стараемся, – Ромашов галантно открыл дверцу, пропуская в салон Анни-Фрид. В перерыве между концертами, «темненькая» решила проехаться по средней полосе.

Весь наш ВИА поместился, и Стиккен влез, и Бьорн за компанию.

– Poekhali! – воскликнула Фрида, плюхаясь на сиденье рядом со мной. – Прости, Данне,¹⁸ – улыбнулась она, путая отточенное кокетство с преувеличенным раскаянием. – Знаю, я частенько… как это… – фру Лингстад старательно выговорила по-русски: – «Вклу-учала стеервозину». Поверь, я отношусь к тебе хорошо, просто… Ах, это личное! Агнета уже развелась со своим, теперь моя очередь… Бьярни пишет хорошую песню… «Победитель получит всё».¹⁹ Думаю, Агнета исполнит ее идеально, ведь слова на музыку ложатся с натуры…

– Победителя не будет, Фрида, – усмехнулся я. – Развод – это всегда поражение. Для обоих.

Молодая женщина заинтересованно, хоть и с оттенком комического изумления, посмотрела на меня.

– Славно сказано, – вскинула она брови. – А… тебе точно шестнадцать?

– Это такая маскировка, – мне удалось вывернуться, почти не солгав. – На самом деле, я лысый пузан с тремя детьми и сварливой женой!

Фрида рассмеялась, снова становясь похожей на блистательную диву с глянцевых афиш. Отвеселившись, она пришатнулась ко мне.

– Бенни уже не мой. Он кого-то нашел, и… У него… как это… «неровное дыхание» к фрекен Томми.

– Пусть дышит глубоко, как кит, – фыркнул я насмешливо. – Ему не обломится!

С трудом донеся до спутницы выкрутас русского просторечия, я глянул за окно.

– МКАД перейдён, леди и джентльмены! Добро пожаловать в Россию!

Пятница, 16 мая. День

Польша, замок Хеленув

Празднично зеленеющий парк с аккуратными аллеями и рассыпчатыми струями фонтанов плоховато соотносился с понятием «замок». Да и не походил Хеленув на суровую, неприступную крепость – здесь, в военном санатории, отдыхали офицеры Войска Польского.

Правда, с недавних пор десантники в тельняшках попадались куда чаще гонористых пшеков, кидавших к фуражкам не ладонь, а два пальца.

Иванов покосился на Куликова. Маршал выглядел озабоченным, однако насупленность всего лишь выдавала самую суть натуры главнокомандующего²⁰– Виктор Георгиевич не верил в хорошее. Принципиально.

«Хочешь, чтобы было лучше? – говаривал он. – Сделай хорошее из плохого!»

– Как там ваши опера? – ворчливо спросил маршал. – Лютуют?

– Ну, вот еще! – Борис Семенович поправил очки. – Лютуют «зомовцы»,²¹а мы их осаживаем. Да и товарищей из польской СБ в опергруппах куда больше моих спецов. С чего бы вдруг нам расхлебывать кашу, которую заварили шляхтичи? Не люблю я, знаете, привкус крови… Вы мне лучше скажите, долго еще тянуть будут? Сколько можно ждать!

– Да все уже, – пробурчал Куликов, складывая руки за спиной. – Зашевелились эти… из «партийного бетона»! Опомнились… – он сморщил лицо в гримасе отвращения. – Завтра, ровно в семь нуль-нуль, устроим им учения. «Союз-80»! Отработаем подавление контрреволюционного мятежа…

– Товарищ маршал! – подбежал запыхавшийся чин с целыми созвездиями на погонах. – Ярузельский вывел восемь польских дивизий, они окружили Варшаву! Не по плану, как бы…

– Не доверяет, с-сука! – хищно осклабился Куликов. – Правильно… Живо связь с Москвой!

– Есть! – вытянулся чин, и покатился по аллее к главному корпусу.

– И по всем частям – полная боевая! – гаркнул ему вслед Виктор Георгиевич.

– Есть! – донеслось отгулом.

– Пшеки не по плану, – проскрежетал маршал, удаляясь следом, – ну, и мы!

– Не хреново девки пляшут, – задумчиво продекламировал Иванов, провожая глазами главнокомандующего, – по четыре сразу в ряд…

Из пышных зарослей выглянул Андрей, будто леший на прогулке.

– Товарищ генерал-лейтенант, – загудел он, – тут до вас из Владивостока звонили…

– Кто?

– Начупр. Говорит, нашел… какого-то… этого… Лжедмитрия. Тьфу ты! Лжеантона!

– Молодец, Костя… – рассеянно вытолкнул Борис Семенович. – Ладно, с этим – потом. Собирай наших, Андрюха, скоро здесь станет жарко!

Вечер того же дня

Владимир, улица Мира

ДК Владимирского химзавода не впечатлял архитектурными изысками – типовой «очаг культуры». Да и устал я порядком. Третий день таскаюсь по всем этим «объектам соцкультбыта». Переслушал добрую сотню исполнителей, но… Всё не то.

Уж сколько голосов звучало – и сильных, наполненных, и слабеньких, дрожащих, как подломленный колосок. Нутряные архиерейские басы… Взвивающиеся, высокие а ля Фаринелли… Писклявые… Негромкие, но певучие, как у Бернеса… Всякие. Не те.

Ну, ни один не сковал мою душу, заставляя обратиться в слух, внимать, еле дыша, нежась в переливах октав! Может, я слишком придирчив? Вон, Бьярни сыскал-таки подходящего басиста – статного, высокого дембеля, буквально с детского садика не расстававшегося с гитарой. Правда, по малолетству ему доверяли игрушечный инструмент, но потом Тимофей и акустическую освоил, и на электрической наяривал. Глухими окольными путями достал «Фендер», и ухаживал за нею, как за дитём.

Набирается ритм-секция! А вокалистки не слыхать…

В Дом культуры ВХЗ мы со Стигом заехали на обратном пути, прослушав всё «Владимиро-Суздальское княжество». И Фрида, и весь мой ВИА умотал в Москву в первый же день, а худрук остался.

Раздраженный одинокими ночевками и бесплодными поисками, я уселся в первом ряду полутемного зала, напротив низковатой, гулкой сцены. И сиденья тут жесткие, скрипучие… Как назло всё!

– Мы готовы, – подался ко мне переводчик.

– Йа, йа… – ворчливо отозвался Андерсон.

Местное начальство в лице маленького, лысоватого человечка, примерившего обтерханный костюмчик, угодливо поклонилось, и резко взмахнуло рукой.

Отчетливо щелкнул магнитофон. Тени в складках бархатного занавеса будто ожили, испуская колебания хрустальных нот. Старые, обтянутые черной тканью колонки запели голосом Томы, то напевно, то подчиняясь жесткому ритму. А на сцену вышла ОНА!

Меня даже дрожь пробрала, до того девушка в простеньком платье соответствовала выношенному мною образу. Темноволосая и яркая, с хорошей спортивной фигурой, певунья улыбалась неласково, даже малость небрежно, словно делая большое одолжение.

«Вот только не запой, как надо! – грозился я мысленно, до того мне хотелось, чтобы увиденное совпало с услышанным. – Попробуй только!»

И «темненькая» запела, вторя записи. Я замер. Низковатые звуки ложились с тяжестью драгметалла, темным и жарким упаданьем оттеняя высокие, светлые ноты, что проливались сквозь решетки динамиков. Я отмер.

– Достаточно!

«Во! Охрип даже…»

Вокалистка смолкла, глядя на меня с нетерпением застоявшейся кобылицы, только-только вырвавшейся на простор.

– Как вас зовут? – спросил я, прочистив горло.

– Мария Левицкая, – представилась певица обычным голосом, и слегка изогнула губы, словно думая улыбнуться. – Маша.

– Очень приятно, Маша, – честно сказал я, поднимаясь с фанерной откидушки. – Вы нам подходите!

– А вы мне? – усмехнулась Левицкая, склоняя голову к плечу. – Кто вы, вообще? Я только из отпуска вернулась, а меня наш худрук сюда сразу. Быстрей, кричит, быстрей, мухой сюда! Я даже переодеться не успела…

– Я тоже как бы худрук… ВИА «АЛЛА». Даниил Скопин. А этот надутый господин – директор группы «АББА» Стиг Андерсон. Вот только у него вокалисток – полный комплект, а мне не хватает Маши Левицкой.

– Ну-у… – задумалась девушка, даже не улыбнувшись. – Ну, давайте попробуем.

– Давайте! – довольно мурлыкнул я.

Это я удачно зашел!